Логика борьбы

Для Роланда Хильдебрандта наступил ответственный момент в жизни. Он был на последнем курсе, и ему предстояло много и упорно заниматься, чтобы сдать экзамены. Роланд все время пропадал в университетской библиотеке либо безвылазно сидел в своей мансарде, обложившись книгами. Его никто не беспокоил. Старые друзья по корпорации уже давно не общались с ним. Фрау Блюменфельд сухо здоровалась при встрече и быстро проходила мимо.

С того памятного разговора в июне 1966 года, когда он равнодушно встретил ее восторженное решение вступить в Национал-демократическую партию, в ее отношении к нему произошла разительная перемена.

Она не могла простить ему затянувшегося безразличия к себе как к женщине. Размолвка с ним на политической почве окончательно разрушила ее иллюзии. Оскорбленное женское самолюбие было обострено неожиданным расхождением в политических взглядах. Теперь на субботние штрудели к ней регулярно заглядывал белобрысый Дитрих. И трудно было сказать, что больше доставляло ему удовольствие: чаепитие у любвеобильной вдовы или сладостное чувство реванша над Роландом.

Самого Роланда это мало занимало. Он с головой ушел в занятия и старался ни о чем постороннем не думать. Иногда это удавалось. Но все чаще он ловил себя на том, что он просто сидит над открытой книгой, а мысли его витают совсем в другом месте. Бурные события последних трех семестров не могли пройти даром. Душевные потрясения заставили его на многое смотреть под другим углом зрения. Когда-то он твердо решил для себя оставаться вне политики. Но это было легко сказать, но трудно выполнить. Весь университет гудел, как растревоженный улей. Не проходило дня без дебатов. Студенческое недовольство росло. АСТА, студенческий парламент, требовал проведения реформы высшего образования, устаревшая система которого давно не соответствовала требованиям сегодняшнего дня. Многочисленные студенческие организации требовали от властей снизить плату за обучение, которая составляла в семестр 200–250 марок, снизить плату за общежития, по-строить дешевые студенческие столовые. Помимо требований, связанных с социальными правами и университетскими свободами, все чаще в центре дискуссий ставились общеполитические вопросы: американская агрессия во Вьетнаме, отношение к НДП, чрезвычайное законодательство и другие.

В университете все чаще происходили стычки между Социалистическим союзом немецких студентов и студенческими группами НДП. ССНС выступал против чрезвычайного законодательства, против роста милитаризма и реваншизма в стране, за признание двух германских государств, за незыблемость границы по Одеру — Нейсе, против участия ФРГ в НАТО, против агрессии США во Вьетнаме. Правда, и в самой организации студентов-социалистов были самые разные течения: наряду с толковыми, ясными политическими выступлениями было немало крикливых, запутанных голосов, откровенного самолюбования и злоупотребления революционной фразой.

В Гейдельберге дело часто доходило до открытых стычек. Одна из них произошла на глазах у Роланда. Он шел в библиотеку через внутренний двор университета — и вдруг столкнулся носом к носу с распаленной парой. Взъерошенные и красные от гнева, стояли друг против друга Курт Фольриттер и белобрысый Дитрих. Их спор, видимо, достиг точки кипения, и Дитрих вдруг выкрикнул, задыхаясь от злобы:

— Вы дождетесь скоро, что вам тоже переломают ноги, красные подпевалы!

Роланда даже передернуло от этой фразы: он сразу же вспомнил рассказ Герда после нападения на него трех неизвестных. Сомнения быть не могло: Дитрих либо знал об этой компании, либо сам имел отношение к ней. А значит, за его спиной стоял все тот же напыщенный Леопольд фон Гравенау, отпрыск знатного рода по происхождению и политический гангстер по призванию. Заметив Роланда, Дитрих тогда быстро смотался к своим, которые невдалеке поджидали его молчаливой группой. После стычки в Карлсруэ Дитрих старался избегать его.

Роланд рассказал об услышанном Герду. Тот только стиснул зубы. Он и сам давно уже догадывался, чьих рук это дело, но у него не было никаких доказательств…

1 октября 1967 года в Бремене состоялись выборы. НДП набрала там 8,8 процента голосов и получила восемь мандатов в ландтаг. После выборов в Нижней Саксонии, где 4 июня четверть миллиона избирателей проголосовала за национал-демократов и обеспечила им тем самым 10 мест в местном парламенте, это была уже шестая земля, где неонацисты имели свои фракции. В тот вечер в квартире, которую снимал Леопольд фон Гравенау, допоздна светились окна. Ее хозяин вместе с приятелями отмечал очередную победу своей партии. Дом этот был на другой стороне улицы, где жил Роланд. Вместе с Гердом, который зашел к нему в тот вечер, они могли слышать, как веселилась компания. В открытую форточку временами доносилось пьяное пение.

— Как ты думаешь, чем все это кончится? — спросил Герд.

— Что ты имеешь в виду?

Роланд внимательно смотрел на друга.

— Конечно, национал-демократов. Ведь они создали партию три года назад, а уже сидят в шести ландтагах. Кто из нас мог в это поверить? И как ни крутись, приходится согласиться, что Восточный Берлин и Москва были правы в своих предупреждениях насчет растущей опасности неонацизма.

Герд возбужденно ходил по комнате.

— Ну, положим, дело обстоит не так уж плохо, как ты думаешь, — заметил Роланд. — Для паники нет причин. В конце концов их поддерживает не более десяти процентов.

— Это все так. Но я имею в виду не НДП — вернее, не столько НДП, сколько окружающую среду, которая создает благоприятные возможности для ее роста. Ведь уже сейчас правые силы в ХДС используют НДП как прикрытие для своей политики. Национал-демократы взяли на себя основной огонь критики, а ХДС втихую проводит, по существу, ту же самую великогерманскую политику, проповедует реваншистские взгляды вовне и антидемократические внутри. И на фоне экстремизма НДП их политика выглядит гораздо безобиднее. Более того — НДП раздувает костер великодержавного национализма, в который ХДС незаметно подбрасывает свои поленья. И вокруг этого костра уже исполняются воинственные пляски. НДП опасна тем, что в целях мнимой борьбы с ней правые в ХДС — ХСС требуют проведения открыто националистического курса. Недаром Штраус заявил после баварских выборов: «Если мы придадим нашей политике определенный национальный аспект, то эта партия вскоре исчезнет». Кстати сказать, национал-демократы потому так нагло себя и держат, ибо они знают, что нужны боннским политикам.

Я долго думал над этим, Роланд, и сделал для себя твердый вывод: нельзя оставаться нейтральным.

Национал-демократы заинтересованы в том, чтобы создать активную партию и прорваться в бундестаг, опираясь на массы разочарованных и недовольных. И чем больше будет равнодушных, тем легче они осуществят свой прорыв. А потом уже часть болота примкнет к ним, это всегда бывало в истории. Десятого ноября НДП проводит свой третий съезд в Ганновере. Я поеду туда, чтобы принять участие в демонстрации протеста. А как ты?

Он остановился и в упор смотрел на Роланда.

— Видишь ли, — медленно начал тот, — я не хочу отрываться от занятий. Мне столько нужно еще сделать. А кроме того, что дают эти демонстрации? Вот мы ездили в Баварию, шумели, протестовали, а им начхать на это… Признаться, мне это все порядком осточертело. Я хочу, чтобы меня оставили в покое…

Адольф фон Тадден стоял у окна «Нидерзаксен-халлё» и смотрел на море людей, собравшихся перед зданием этого крупнейшего в городе зала, со смешанным чувством. Его самолюбию льстило, что съезд его партии привлек такое внимание общественности и собрал огромную демонстрацию протеста. Такого не было ни во время первого, ни во время второго съезда НДП: значит, с ними считались, они стали силой, достойной сопротивления. В то же время его не могло не беспокоить последовательно нараставшее движение за запрет партии, движение, в котором выступали уже не просто разрозненные одиночки, но целые организации профсоюзов, студенческие и молодежные союзы. И бессильная ярость комком подкатывала к горлу, когда он вчитывался в лозунги демонстрантов: «Долой фашистов!», «Запретить НДП!»

Сзади к нему подошел Леопольд фон Гравенау.

— Гейдельберг тоже там есть? — мрачно спросил его барон.

— Да, небольшая труппа. Вон там, где два парня держат лозунг «НДП растет на дерьме ХДС— СДПГ», — ответил фон Гравенау, стараясь уловить настроение шефа.

— Разбираются, — пробурчал фон Тадден и отвернулся от окна.

Леопольд фон Гравенау, поколебавшись несколько мгновений, осторожно сказал:

— Все обращают внимание на тот факт, что в проекте программы под пунктом тринадцатым: заключительная речь — стоит ваша фамилия. Говорят, что с заключительным словом выступает вновь избранный председатель…

— Ну и что же? — оборвал его фон Тадден.

— Только одиночки морщатся: мол, неудобно предвосхищать события. Большинство одобряет: нечего играть в прятки…

С улицы донеслись лозунги: «Долой НДП!», которые хором скандировали демонстранты. На небольшой самодельной трибуне стоял Вальтер Биркнер.

— Только объединенные решительные действия всех демократов могут заставить правительство прислушаться к голосу протеста против растущей опасности неонацизма, — говорил он хрипловатым, простуженным голосом. — Общество, в котором рождается второе поколение нацистов, осталось прежним. Сегодня так же, как и тогда, монополии поддерживают фашизм, потому что буржуазно-либеральные партии не в состоянии надежно прикрыть их власть и обеспечить новый поход за «Великую Германию». Посмотрите, как надежно охраняют неонацистов наши власти. Они пригнали сюда полторы тысячи полицейских, по одному на каждого делегата. У них три мощных водомета и свора овчарок. И все это на тот случай, если мы с вами захотели бы разогнать это коричневое сборище. Официальный Бонн заботливо охраняет НДП, которая открыто смеется над бундестагом и требует усилить агрессивный курс во внешней политике. Но власти сразу же разгонят любой митинг, где запрещенная компартия потребует изменить нынешнюю политику. Это потому, что у нашей демократии два подхода к ее критикам: она Слегка журит тех, кто критикует ее справа, но смертельно ненавидит всякого, кто критикует ее слева. Исторический опыт говорит: без КПГ нет демократии. Поэтому, требуя запрета НДП, мы одновременно должны требовать отмены решения конституционного суда о запрете КПГ. Только объединившись, западногерманские демократы могут добиться успеха в своей борьбе против неонацизма.

— Верно! — воскликнула симпатичная белокурая девушка, стоявшая внизу у трибуны.

Ее поддержали еще несколько человек.

— Что ты так посмотрел на меня, Роланд? Разве он не прав? — спросила Эрика.

Рядом стоявший Роланд серьезно взглянул на нее и вдруг неожиданно широко улыбнулся:

— Меня удивляет не то, что ты права на этот раз, а то, что ты бываешь права слишком часто.

— И всегда немножко раньше, чем это поймут другие, — добавил Герд и подмигнул Роланду.

Все трое дружно засмеялись.

— А знаете, — голос Герда стал вдруг серьезным, — мне только что Хорст Вебер сказал, что Биркнера уволили из газеты.

— За что? — вырвалось у Эрики.

— Редактор сообщил ему, что они сокращают аппарат редакции и поэтому больше не нуждаются в его услугах. Но Хорст сказал, что в редакции открыто говорят о секретном звонке из Бонна. Он последовал сразу же после того, как Биркнер вошел в Комитет за отмену запрета КПГ.

— Да-а… — задумчиво протянул Роланд. — Выходит, что самый болезненный удар нанесли ему не его враги — инкогнито, а все то же батюшка государство…

Над площадью перед трибуной плотной стеной стояли люди. Многие из них держали над головами зонтики — шел мелкий осенний дождь. Было слякотно и зябко. Пронизывающий ветер пробирался сквозь складки одежды и холодил спины. У тех, кто пришел без зонтов, по мокрым лицам стекали крупные капли дождя, от непокрытых голов шел пар. В такую погоду хорошо сидеть дома в теплых шерстяных носках и пить свежезаваренный горячий кофе. Но люди молча стояли перед зданием «Нидерзаксенхалле».