1. Срастание государственного аппарата с партийным

Объединение партии и государства осуществлялось стихийно снизу при захвате государственных постов и должностей членами фашистской партии. Таким образом происходило своеобразное срастание государственного и партийного аппаратов.

В результате государство стало партийным (особым достоянием фашистской партии), а партия — государственной. Лидеры фашистской партии становились государственными руководителями. Гитлер одновременно фюрер немецкого народа по партийной линии и рейхсканцлер — по государственной; Геринг как государственный деятель — имперский министр авиации, министр-президент Пруссии и имперский уполномоченный по «четырехлетнему плану военно-экономической подготовки к войне», по партийной линии — рейхсфюрер СА и СС; Геббельс в партии заведовал пропагандой и являлся гаулейтером Берлина, в государственной иерархии он — министр пропаганды и член Имперского совета обороны; Гиммлер в партии — рейхслейтер по укреплению немецкой народности и рейхсфюрер СС (СС — партийные войска), в государстве — министр внутренних дел и член Имперского совета обороны; А. Розенберг в партии — рейхслейтер по идеологическому и политическому воспитанию членов НСДАП, в государстве — министр без портфеля; Р. Гесс в партии — заместитель фюрера и рейхслейтер, в государстве — министр без портфеля и член Имперского совета обороны; М. Борман по партийной линии — секретарь фюрера и начальник партийной канцелярии, в государственной иерархии — министр без портфеля и член Имперского совета обороны; Г. Франк в партии — рейхслейтер по правовым вопросам, в государстве — министр без портфеля; В. Фрик в партии — рейхслейтер национал-социалистской фракции в рейхстаге, в государстве — министр внутренних дел; Дарре в партии — рейхслейтер крестьянства, в государстве — министр продовольствия и сельского хозяйства; Р. Лей в партии — рейхслейтер по организационным вопросам и руководитель Германского трудового фронта, в государстве — уполномоченный но обеспечению рабочей силой; Б. фон Ширах в партии — рейхслейтер молодежи (впоследствии гаулейтер Вены), в государстве — ответственное лицо, принимающее участие в заседаниях правительственного кабинета.

Те, кто внимательно изучал по документам структуру нацистского режима, заметили эту «особенность». Главный советский обвинитель на Нюрнбергском процессе Р.А. Руденко писал: «Для того чтобы укрепить связь между властвующей бандой и отдельными организациями, каждому из заговорщиков отводилось несколько ролей, они выступали в нескольких лицах: Геринг был министром, главнокомандующим военно-воздушными силами, уполномоченным по четырехлетнему плану, рейхслейтером, высшим руководителем СС и СА; Розенберг был имперским руководителем национал-социалистской партии по идеологическим и внешнеполитическим вопросам, министром, обергруппенфюрером СА и СС и т.д.

Как Геринг-министр неотделим от Геринга-обергруппенфюрера СС, так неразделимы СС, гестапо и другие преступные организации гитлеровского режима» (111—8).

Хотя эта констатация безусловно верна, она не охватывает в деталях всю истину, ибо затрагивает симбиоз только нацистской верхушки с высшей государственной властью. Р.А. Руденко считает, что властвующая банда хочет только «укрепить связь» с «отдельными организациями», тогда как речь идет о природе, о сущности фашистского государства. Именно поэтому данное явление не ограничивается верхушкой, а распространяется на всю систему национал-социалистского государства, на ее фундаментальные принципы.

Срастание государственных и партийных постов происходит до самого низа по всей иерархической лестнице. Все более или менее важные посты занимают в третьем рейхе члены Германской национал-социалистской рабочей партии (партии Гитлера), и прежде всего ветераны национал-социалистского движения. Принадлежность к фашистской партии первая и важнейшая привилегия при занимании государственной должности.

Срастание государственного и партийного аппаратов — универсальное явление, оно принимает разнообразные формы, но некоторые из них особо значимы:

первое — назначение на государственные посты исключительно членов фашистской партии и ее заслуженных ветеранов;

второе — (в верхушке) сосредоточение правительственной и центральной партийной власти в одних и тех же руках (Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер, Розенберг, Гесс и т.д.); каждый из таких руководителей может рассматриваться как органический синтез правительственной и партийной власти;

третье — узаконенный самим государством повсеместный партийный контроль над всеми государственными органами, их кадрами и деятельностью;

четвертое — передача государственных функций органам фашистской партии;

пятое — слияние родственных государственных и партийных формирований;

шестое — государственная плата (подобно жалованию чиновникам) чисто партийным функционерам (рейхслейтерам, гаулейтерам, крейслейтерам, ортсгруппенлейтерам), которые занимаются партийно-организаторской и агитационно-разъяснительной работой.

Остановимся на каждой из указанных форм срастания государственного и партийного аппаратов.

а) На государственных постах — члены фашистской партии

С приходом Гитлера к власти в государственный аппарат влилось несколько сотен тысяч членов нацистской партии — «чтобы укрепить власть», стихийно и массово овладеть ее аппаратом. Приход нацизма к власти был триумфом «национал-социалистской революции». В речи 18 мая 1933 г. Геринг приветствовал такое положение: «Кто завоевал должности, тот и будет ими владеть». Месяцем позже (т. е. в июне того же года) Рудольф Гесс, который тогда занимал в партии пост заместителя фюрера, пояснял: «... Даже в том случае, если ветераны партии не обладают способностями, это компенсируется их горячим стремлением к деятельности в интересах национал-социалистского государства» (103—108).

Впоследствии члены партии получили преимущество даже в сфере изящных искусств и литературы. В распоряжении № 115 от 20 августа 1937 г. по Палате культуры о принятии в члены рейхспалаты изобразительных искусств говорится: «Старые партийные товарищи имеют преимущество. Само собой разумеется, нужно назначать партийных товарищей, которые еще до захвата власти участвовали в движении» (178—107).

К концу 1933 г. практически все руководящие должности в имперских, областных и местных органах были заняты членами фашистской партии. Руководство партии всемерно поощряло такой процесс. Для укрепления национал-социалистской власти оно проводило чистку государственного аппарата, которая открывала партийным ветеранам зеленую улицу к административным постам. Согласно Закону о восстановлении профессионального чиновничества (от 7 апреля 1933 г.) из имперских, областных и местных органов изгнаны «служащие, которые своей политической деятельностью до сих пор не дали гарантий, что они в любой момент выступят за национальное государство» (Reichsgesetzblatt, 1933, Bd.I, S.175), а на их места назначены преданные и проверенные сторонники режима.

В январе 1935 года был принят закон, еще более укрепляющий партийную монополию на государственные должности. Согласно ему кандидатов на посты бургомистров могут выдвигать только местные организации нацистской партии. Затем единственный кандидат утверждался министром внутренних дел на 12 лет. Местные фашистские организации назначали и советников бургомистра. Таким образом гитлеровцы полностью ликвидировали самоуправление, поменяв его на централизованную систему правительственного правления, во главе которого стояло руководство нацистской партии (103—107).

В интересующем нас аспекте очень важен декрет имперского и прусского министерств внутренних дел от 27 февраля 1936 года. В нем особо подчеркивается, что чиновник не может быть беспартийным при наличии «тесных взаимоотношений между партией и государством» и тем более покидать партию из-за несогласия «с программой и политической установкой партии». «В каждом отдельном случае, — говорится в декрете,— следует проводить обстоятельную проверку с целью установления, по каким причинам чиновник вышел из партии. Если он сделал это, будучи несогласным с программой или политической установкой партии, то он не может оставаться чиновником. Но если даже это не так, то выход чиновника из партии при тесных взаимоотношениях партии и государства может навести на мысль, что у него не хватает внутренней связи с национал-социалистским государством или необходимого жертвенного духа» (89—438 и 439). 26 января 1937 года были опубликованы так называемые «Основные положения немецкого закона о чиновниках». Теперь любое назначение на государственную должность, не согласованное с органами национал-социалистской партии, считалось недействительным. Ибо «внутренняя связь чиновника с партией является предпосылкой для его назначения на должность... Чиновник должен быть исполнителем воли национал-социалистского государства, руководимою НСДАП».

Это распоряжение узаконило полностью и окончательно партийный контроль над государственными органами, установило полную государственную монополию национал-социалистской партии на германское государство.

Сказанное относится не только к чисто административным службам, но и к суду. Судебные органы тоже поставлены под контроль. Шло массовое увольнение судей по политическим причинам, и прежде всего за их членство в левых партиях и союзах. Бывшие члены левых партий подвергались сильному политическому и моральному давлению: или вступление в национал-социалистскую партию, или увольнение. Новые суды, учрежденные для преследования «лиц, совершивших политические преступления», укомплектовывались полностью национал-социалистами, членами партии. Даже Имперский суд, который вынес оправдательный приговор трем обвиняемым в поджоге рейхстага, оказался весьма неблагонадежным в политическом отношении и был заменен «Народным судом» (Народная судебная палата), занимающимся только политическими делами. В состав «Народного суда» входили двое судей и пять партийных чиновников из НСДАП.

Захват административных постов и служб членами НСДАП происходил повсеместно. В речи в рейхстаге 20 февраля 1938 года Гитлер заявил: «В этом государстве нет ни одного учреждения, которое не было бы национал-социалистским. В Германии любое лицо, занимающее ответственную должность, является национал-социалистом. Все учреждения империи находятся в подчинении верховного политического руководства. Партия руководит Германией политически» (89—30).

Муссолини среди прочих «исключительно фашистских законов» издал и специальный закон о чиновниках под неточным названием «Закон о бюрократии». В нем был закреплен захват государственных постов членами фашистской партии. Закон поставил чиновника перед дилеммой: либо стать членом фашистской партии (если он им не являлся) и быть активным фашистом, либо подать в отставку. Предусматривалось незамедлительное устранение чиновников, «явно или тайно действующих против правительства» (112—52).

Согласно разъяснениям в тексте закона фашистское государство не может мириться с чиновниками, выступающими против правительства, так как при фашистском правлении «правительство и государство» неразделимы, и тот, кто выступает против фашистского правительства, выступает против фашистского государства и фашистского режима. Следовательно, ему не место на службе в государственном аппарате.

Скрытое принуждение к вступлению в фашистскую партию очень точно показано у П. Тольятти: «Что такое в сегодняшней Италии член фашистской партии? Часть ее членов политически активна, имеет поручения, выполняет политическую функцию. Но если присмотреться к большинству членов, вы увидите, что подавляющее большинство политически пассивно. Но, несмотря на это, они состоят в партии. Почему? Потому что вступать в партию заставляет их ряд принудительных обстоятельств. Природа этих обстоятельств двоякого рода: они воздействуют прямо или косвенно. Обстоятельства косвенного порядка, например, выражаются в том, что принадлежность к фашистской партии требуется для занятия любой должности в государственном аппарате; для замещения же высших государственных должностей членство в фашистской партии — обязательное условие.

... Таким образом, вы видите, какая огромная масса людей мелкого и среднего достатка вступает в фашистскую партию только потому, что они должны жить, а для того, чтобы жить, им нужно работать.

Другая форма принуждения — прямое принуждение, которое осуществляется на заводах в отношении рабочих. Правда, до предписания «хочешь продолжать работать — вступай в фашистскую партию», дело пока не дошло. Но, например, когда при найме на работу берут кого-то из двоих безработных, один из которых член фашистской партии, а другой — нет, фашисту оказывается предпочтение.

...При такой форме принуждения становится понятным, почему многие члены фашистской партии... выглядят политически пассивными, не занимаются политикой, да и вообще слабо охвачены влиянием фашизма» (116—80 и 81).

Еще более откровенные формы захвата государственных постов членами партии мы наблюдаем в Испании. По свидетельству Эйбла Плэна, после 1939 года даже учительские места раздавались фалангистам независимо от их профессиональной подготовки и образования. Режим интересовался только одним — чтобы учителя были преданными и активными сторонниками режима. «Преподавательские кадры превратились в... сонм плохо подготовленных фалангистов и других ревнителей режима, которых награждали учительскими местами, несмотря на полное отсутствие у них качеств, необходимых для того, чтобы заменить тысячи учителей и профессоров-республиканцев, находящихся в изгнании, в тюрьмах или убитых» (93—169).

Было бы односторонним и поверхностным понимать тотальный захват государственных постов и служб членами фашистской партии только как награду партийного руководства за услуги и заслуги, а именно так считает Герман Раушнинг: «Захват синекуры происходил везде, где это было возможно. С самых высоких до самых нижних ступеней в новой иерархии все с готовностью слушали доктора Лея... который громогласно провозглашал: «Срывайте розы, пока они не отцвели».

...В то время я услышал новый боевой клич «срежиссированной коррупции». Коррупция была не только дозволенной, но и явно организованной. Были даже люди, которые надеялись, что из-за нее умрет национал-социализм.

...Всевозможные чиновничьи места, места членов административных советов, всякие дивиденды, авансы, вознаграждения — все было в их распоряжении. Любой банк, любое большое предприятие хотело иметь своего представителя в партии в качестве платного защитника» (99—68 и 69).

Обогащение и коррупция не являются приоритетом фашистской власти. «Новое», привнесенное фашизмом в государственное строительство, это создание законченного «партийного» государства, партийной диктатуры, государственного аппарата, который можно контролировать не только по административной (т.е. опять-таки по партийной), но и непосредственно по партийной линии. Таким образом осуществлялся систематический двойной контроль фашистской партией над государством, что придавало особую прочность и монолитность режиму в целом.

б) Самоназначение руководства фашистской партии на правительственные посты

Когда 30 января 1933 года Гитлер был назначен рейхсканцлером, он составил свой правительственный кабинет, в который вошли только три национал-социалиста: он сам, Геринг и Фрик. Гитлер занимал пост рейхсканцлера, Геринг стал министром без портфеля, Фрик — министром внутренних дел. Остальные члены кабинета — министр внешних сношений фон Нейрат, министр финансов Шверин фон Крозиг, министр продовольствия и сельского хозяйства Гутенберг, министр труда Зельдте, министр обороны фон Бломберг, министр почты и транспорта фон Эльц Рубенах, министр юстиции Гертнер — не были членами национал-социалистской партии. Они принадлежали к другим политическим партиям, которые уже через несколько месяцев были распущены. Лишенные политической опоры, эти министры были обречены.

Опираясь на политическую монополию своей партии, которая осталась единственной политической силой в Германии, Гитлер превратил правительственный кабинет в национал-социалистский. Это было сделано двумя способами: во-первых, путем создания новых министерств, во главе которых встали известные национал-социалисты, и, во-вторых, путем приема в партию лояльных по отношению к национал-социализму министров.

13 марта 1933 года было образовано Министерство народного просвещения и пропаганды во главе с Геббельсом. 5 мая 1933 года — Министерство авиации и Министерство образования. Геринг возглавил первое, гаулейтер Южного Ганновера Бернгард Руст — второе. В тот же день создано и Министерство по делам церкви, оно отдано известному национал-социалисту Гансу Керлю.

После начала войны организованы еще два министерства: 17 марта 1940 года — Министерство вооружений и боеприпасов — министром назначен заслуженный национал-социалист доктор Тод (его преемником станет Шпеер); 17 июля 1941 года Министерство оккупированных областей, его возглавил идеолог партии Розенберг.

В правительственный кабинет (в качестве министров без портфелей) включены также заместитель фюрера Р. Гесс, позже М. Борман и начальник штаба СА Эрнст Рем (после 30 июня 1934 года — Шепман). Это произошло еще 1 декабря 1933 года одновременно с принятием Закона об обеспечении единства партии и государства. Соответствующий пункт закона гласил: «Заместитель фюрера и начальник штаба СА станут членами имперского правительства для того, чтобы обеспечить тесное сотрудничество отделов партии и СА с государственными властями...» (89—26).

30 января 1937 года Гитлер принял в партию тех членов кабинета, которые до того момента были беспартийными: фон Нейрата, фон Бломберга, Зельдте. Орган партии «Фолькишер беобахтер» (1 февраля 1937 г.) в своем южнонемецком издании комментировал это событие следующим образом: «Имея в виду предполагаемое снятие запрета на прием в партию, фюрер в качестве первого шага в этом направлении лично принял в партию тех членов кабинета, которые до сих пор не состояли в партии, и одновременно вручил им золотые партийные значки как высшее партийное отличие...

...Фюрер также наградил золотым партийным значком членов партии статс-секретарей: доктора Ламмерса, Функа, Кернера и генерала авиации Мильха» (89—70 и 71).

Единственным членом кабинета, отказавшимся вступать в партию, был министр почты и транспорта фон Эльц Рубенах. Его отказ, хоть и выраженный в очень вежливой форме, был продиктован идеологическими соображениями — несогласием с идеологией национал-социализма. «Я верю в принципы христианства, — писал он фюреру, — и должен остаться верным Богу и самому себе. Членство в партии будет означать, что я должен буду без всякого сопротивления принимать усиливающиеся нападки партийных чиновников на религиозные убеждения и на тех, кто желает остаться верным своим религиозным убеждениям» (89—71).

Этим фон Эльц Рубенах фактически подал в отставку. Его отставка была немедленно принята.

Так, еще в начале 1937 года правительственный кабинет полностью превратился в национал-социалистский: члены национал-социалистской партии, ее руководства или партийные лидеры становились правительственными руководителями. Кабинет приобрел следующий вид: Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер, Гесс, Розенберг, Дарре, Фрик, фон Нейрат, Г. Франк, Риббентроп.

Все до одного — члены национал-социалистской партии и (за исключением фон Нейрата) имперские руководители.

Таким образом Закон об обеспечении единства партии и государства (от 1 декабря 1933 г.), по словам одного из американских обвинителей на Нюрнбергском процессе, явился основным мероприятием в построении национал-социалистского государства, он был последовательно проведен в жизнь при формировании правительственного кабинета.

Этот момент в строительстве «тоталитарного государства» настолько существен, что к нему неоднократно будут возвращаться обвинители на Нюрнбергском процессе. Американский обвинитель Стори, который специально расследовал преступления правительственного кабинета, писал: «Участие рейхслейтеров и других видных членов руководящего состава нацистской партии в правительственном кабинете способствовало установлению господства нацистской партии и руководящего ее состава над правительством» (89—26). В том же смысле высказывался и главный американский обвинитель Роберт Джексон: «Имперское правительство было лишь внешней формой, пользуясь которой нацистская партия претворяла свою волю в законодательные, административные и исполнительные акты (89—327).

Интересно отметить, что в Италии события развивались почти таким же образом, после того как король поручил Муссолини формирование кабинета министров. Кроме самого Муссолини в кабинет вошли еще три фашиста, в их числе известный экономист де Стефани, два народника, пять либералов разных направлений и два общепризнанных героя войны: генерал Дияц — «дюк победы» и адмирал Този де Ревель «дюк моря» (112—32).

В своем первом кабинете Муссолини наряду с постом главы правительства занимает и пост министра внутренних дел.

Но до 1925 года Муссолини еще не сформировал «гомогенное фашистское правительство», он работал в коалиции с представителями других политических партий.

Только после длившегося весь 1924 год кризиса, вызванного убийством депутата-социалиста Матеотти, Муссолини составил новый кабинет из одних фашистов. Этот эпизод освещен официальным историком итальянского фашизма Джоакино Вольне: «Кабинет был составлен полностью из фашистов. Либералы стали фашистами или исчезли из поля зрения, как социалисты и народники. Многие непримиримые противники или сами выехали за границу, или были вынуждены выехать...» (17—127).

Это совпало с периодом «чрезвычайных фашистских законов», запрещавших другие партии, которые помогли фашистам полностью захватить государственную машину. Составление второго, «гомогенного фашистского правительства» венчает процесс формирования однопартийной политической системы и утверждения фашистского государства.

При Франко партия с самого начала захватила правительственный кабинет и продемонстрировала типичный пример превращения партийного руководства в правительство государства. Большинство министерств. включая и самые важные, возглавили лидеры Фаланги.

Кабинет, сформированный в июле 1939 года, очень характерен в этом отношении: 1) Франсиско Франко: верховный лидер (каудильо) Фаланги, в государстве председатель Совета министров: 2) Рамон Серрано Суньер: в партии президент политической хунты Фаланги, в правительстве — министр внутренних дел, в 1940-1942 гг. также министр иностранных дел; 3) Муньос Грандес: в партии — секретарь политической хунты Фаланги и начальник фалангистской полиции, в правительстве — министр без портфеля; 4) Гамеро дель Кастильо: в партии — член политической хунты Фаланги, в правительстве — министр без портфеля; 5) Р. Санчес Масас: в партии — член политической хунты Фаланги, в правительстве министр без портфеля; 6) Хосе Ибаньес Мартин: в партии член Фаланги, без руководящего поста, в правительстве — министр народного образования; 7) Алонсо Пенья Боэуф: в партии — член Фаланги, в правительстве министр общественных работ.

Остальные четыре министра — не фалангисты — военные, они возглавили раздробленное на три части бывшее Министерство национальной обороны: генерал Хосе Энрике Варела — Министерство сухопутной армии, Хуан Ягуэ — Министерство военно-воздушных сил и адмирал Сальвадор Морено — Морское министерство. И последним министерством иностранных дел руководил полковник Байгбедер Атиенса (20—281).

Разумеется, в последующих франкистских правительствах представительство Фаланги варьируется в зависимости от внутренней и международной обстановки. Но, как правило, Фаланга главенствует в правительственном кабинете тремя путями: во-первых, держит в своих руках наиболее важные министерства — внутренних (иногда и внешних) сношений, труда, народного образования, сельского хозяйства и узаконенное специальным декретом Министерство партии; во-вторых, контролируя остальные министерства при помощи членов партии, занимавших в них высокие посты; в-третьих, осуществляет партийное господство Фаланги над кабинетом через Франко, который, будучи верховным лидером партии и бессменным главой правительства, обладает неограниченным правом на его реорганизацию.

Некоторые характерные особенности взаимоотношений Фаланги и правительственною кабинета освещены Эйблом Плэном: «Ключевые позиции в кабинете с самого начала рассматривались франкистами как «сфера влияния» Фаланги.

Фаланга удерживала в кабинете прежде всего посты министров внутренних дел, народного просвещения и земледелия, не считая поста ministro del movimiento (министра партии), зарезервированного декретом Франко за главным секретарем Фаланги» (144—53). Дальше Э. Плэн подчеркивает, что хотя «занимаемое секретарем Фаланги место министра партии фактически было местом министра без портфеля, оно служило не только верховной связью между «движением» и советами министров (фалангисты, упорствующие в своей ненависти к парламентарному управлению, все еще отказывались назвать свою организацию партией), но охватывало и важный подсекретариат народного просвещения. Министерство пропаганды диктатуры. Этот подсекретариат Vice Secretaria действительно обладал абсолютной монополией во всей прессе, на радио, в цензуре, театре, кино, в изобразительном искусстве, музыке, во всех прочих отраслях культуры, развлечений и пропаганды по всей Испании.

Наряду с этими постами, которые Фаланга держала в своих руках, она имела фактически неограниченное влияние и на все остальные министерства через фалангистов, занимающих там высокие посты, а также через вооруженных агентов и преданных себе людей в профсоюзах. Такое смешение функций не бросалось в глаза и происходило на каждом шагу — порой было трудно определить, где начинается власть правительства и где кончается власть Фаланги» (93—55).

(Именно поэтому в пятидесятые годы в Испании чаще всего можно было услышать фразу «Фаланга заправляет всем».)

Фашистское государство и партийная иерархия находились в таком тесном переплетении (используем это слово, хотя есть более точное — срастание), что каждый, кто потерял высокое положение в фашистской партии, неизбежно терял свое место и в правительстве, и наоборот. Серрано Суньер, например, потеряв посты министра внутренних дел и внешних сношений, «вынужден был утратить и положение активного лидера Фаланги» (141—55). Когда Хосе Луис Арезе (партийный лидер на протяжении долгих лет) лишился поста министра благоустройства городов, он тут же потерял свое положение и в Фаланге.

Подобная ситуация с точки зрения «тесных связей партии с государством» (выражение Гитлера) вполне логична. Если министр изгнан из кабинета, но сохраняет руководящее положение в фашистской партии, он может, будучи «обиженным», в определенный момент повернуть партию против правительства или по меньшей мере стать центром, вокруг которого объединятся оппозиционно настроенные ее члены. А это противоречит одному из фундаментальных принципов тоталитарного государства, без которого оно не могло бы существовать: полного единства фашистской партии и государства. Поэтому деятель, освобожденный с поста в правительственном кабинете неизбежно лишается и своего высокого положения в партии.

в) Контроль фашистской партии над государственными органами

Всеобъемлющий контроль национал-социалистской партии над государственными органами, узаконенный самим государством, это одна из особо важных форм срастания государственного аппарата с партийным. Он выражался не только в том, что назначение на административные должности не могло осуществляться без одобрения соответствующей партийной инстанции и что партийные лидеры занимали одновременно и государственные должности, но и в том, что распространялся на законодательную деятельность государства. Ни один закон, ни один декрет в третьем рейхе не мог быть принят без предварительного согласования с руководством нацистской партии.

Разумеется, все законы принимаются рейхстагом, но сводятся к простой формальности, поскольку нацисты располагают в нем абсолютным большинством. Рейхстаг единодушен, как партийный съезд: все утверждается с возгласом «Хайль Гитлер!». Важнее другое, а именно то, что до того как законы поступят на рассмотрение в рейхстаг, они должны быть одобрены партийной канцелярией НСДАП.

27 июля 1934 года Гитлер подписывает декрет, согласно которому его заместитель Гесс получает право контролировать всю законодательную деятельность в империи и принимать участие во всех государственных делах. В декрете говорится: «Настоящим я предоставляю заместителю фюрера — рейхсминистру Гессу право принимать участие в разрешении вопросов, связанных с подготовкой проектов законов во всех административных инстанциях империи. Все законодательные материалы должны препровождаться ему, после того как они будут подготовлены соответствующими имперскими министрами. Это должно делаться также в тех случаях, когда над данным проектом работает только один подготавливающий его министр. Имперскому министру Гессу должна быть предоставлена возможность рассматривать проекты, предложенные экспертами.

Устанавливаемый порядок относится также к декретам и законам. Заместителю фюрера как рейхсминистру предоставляется также право посылать в министерства в качестве своих представителей соответствующих экспертов из своего штата.

Такие эксперты уполномочиваются представлять его перед имперскими министрами» (89—71 и 72).

В свою очередь, Гесс рассылает в самые важные инстанции распоряжение, в котором разъясняет, кого он представляет и в качестве кого контролирует законодательную деятельность империи. «Согласно декрету фюрера от 27 июля 1934 г. я получил право принимать участие в законодательной деятельности империи как в области издания законов, так и в части декретов и директив...

Я должен подчеркнуть, что мое участие в разрешении этих вопросов является выражением мнения национал-социалистской партии как таковой по каждому из них. По большинству этих законов и декретов, до того как дать свое заключение, я консультируюсь с соответствующими отделами партийного руководства» (89—72).

Впоследствии права Гесса как представителя национал-социалистской партии в законодательной деятельности распространились и на провинции. 12 апреля 1938 года доктор Ламмерс писал имперским министрам: «Заместитель фюрера будет принимать участие в работе также и в тех случаях, когда имперские министры утверждают государственные законы и законодательные акты в провинциях согласно параграфу 3 первого декрета от 2 февраля 1934 г., предусматривавшего изменения в структуре империи. Заместитель фюрера в качестве имперского министра будет принимать участие также и в обсуждении всех законов и приказов, которые ранее разрабатывались или находились в процессе подготовки у других имперских министров и одобрены имперскими министрами. Законы и законодательные акты (декреты, приказы), издающиеся австрийским правительством, проходят аналогичную процедуру. Доктор Ламмерс» (89—73).

После таинственного исчезновения Гесса в Англии в 1941 году неограниченные полномочия контролировать административные органы и их законодательную деятельность автоматически перешли к Мартину Борману, секретарю фюрера и начальнику партийной канцелярии. О законодательной деятельности М. Бормана американский обвинитель на Нюрнбергском процессе Стори говорил: «В соответствии с декретом от 16 января 1942 года участие партии во всех важных законодательных актах и назначениях в правительстве, а также в повышениях проводилось исключительно через Бормана. Он участвовал в подготовке всех законов и декретов, которые издавались имперскими властями» (89—10).

Контроль национал-социалистской партии как монопольной политической партии и «единственной носительницы германской государственности» не ограничивался сферой законодательной деятельности имперских властей. Он распространялся на все более низкие этажи государственной и партийной пирамиды и достигал основания — блоклейтеров. В границах определенной «гау» (области) ни один более или менее серьезный вопрос не мог решаться без предварительного согласования с гаулейтером, который на территории своей «гау» представлял НСДАП и являлся там политическим руководителем. Сама партия была построена так, чтобы она могла контролировать государственные органы, и это один из существенных принципов. В «Организационной книге НСДАП» особо подчеркивалось: «Мы строим руководство партией на основе политического руководства государством» (89—19).

Еще более откровенно и точно контролирующая деятельность НСДАП определена в речи Гитлера на партийном съезде в Нюрнберге в 1935 году, где он заявляет: «... не государство дает нам приказы, а мы даем приказы государству» (89—27).

В области партийного контроля над государственными органами (как формы срастания фашистской партии с государством) итальянский фашизм показывает еще более оригинальные образцы. Там мы видим «Верховный фашистский совет» — высший партийно-государственный орган, выразитель концепции фашистского государства и заботы о сохранении режима (112—57).

Совет в качестве партийного инструмента начинает функционировать уже после похода на Рим в октябре 1922 года, но государственным органом становится значительно позднее. Декретом от 28 сентября 1928 года три института: Совет министров, парламент и сенат решили превратить его из партийного в конституционный орган.

Так, совет становится верховным партийно-государственным органом, воплощающим в себе срастание фашистской партии с государством, «органом режима». Статья 1 Закона о Верховном фашистском совете определяет его интегральный характер следующим образом: «Верховный фашистский совет — высший орган, созданный революцией в октябре 1922 года, который контролирует все действия режима. Он исполняет совещательные функции в случаях, указанных законом, кроме того, с ним могут консультироваться по любому политическому, экономическому и социальному вопросу путем запроса со стороны главы правительства» (112—58).

Как верховный государственно-партийный орган, он обладал контрольными функциями как в государственной, так и в чисто партийной сфере. Совет осуществлял контроль над законодательной деятельностью государственных органов парламента, сената, правительства. С этой точки зрения исключительно интересны положения статей 12 и 13, которые определяют чисто государственные функции Верховного фашистского совета и согласно которым «необходимо учитывать мнение совета по всем вопросам, имеющим конституционный характер» (112—63).

Кроме того, согласно статье 13 закона, верховный фашистский совет формулирует новый правительственный кабинет или заполняет вакантные места в кабинете. «Сохраняя атрибуты и прерогативы главы правительства, верховный совет составляет и всегда имеет наготове список лиц, которые в случае появления вакансий могут, но его мнению, занять министерские посты» (112—61).

В чисто партийной сфере функции верховного фашистского совета определены статьей 11 закона. Согласно ей совет: «а) определяет список депутатов в соответствии с постановлениями последнего закона о выборах (от 17 мая 1928 года); б) обсуждает устав, структуру и политические директивы национальной фашистской партии; в) высказывает свое мнение в связи с назначением и увольнением секретаря, подсекретарей, административного секретаря и других членов директории партийной организации» (112—60).

О характере верховного фашистского совета как детища и символа страстания партийного и государственного аппарата весьма красноречиво говорит и его состав. Согласно закону в него входят: «Глава правительства, который является его председателем, созывает его, когда сочтет нужным и определяет повестку дня; секретарь национальной фашистской партии, который является и секретарем совета; квадрумиры похода на Рим; те, кто в качестве министров были его членами на протяжении трех лет; секретари фашистской национальной партии, покинувшие свои посты после 1922 года; его членами являются также: председатель сената и председатель палаты, министры, государственные секретари, государственный подсекретарь при премьер-министре; главнокомандующий милиции, члены директории партии; председатели Итальянской академии наук и Фашистского института культуры; председатель национальной молодежной организации Валила; председатель синдикального суда, рассматривающий дела по Закону о защите государства; председатели всех национальных фашистских профсоюзных конфедераций, утвержденных специальным законом; председатель национального кооперативного института» (112—60).

Как видно из этого документа, члены верховного фашистского совета — все до одного члены фашистской партии, занимают в ее иерархии или в государстве самые ответственные посты. «Глава правительства, который является и председателем Совета», не кто иной, как Муссолини, т.е. верховный лидер Национальной фашистской партии; секретарь фашистской партии — второй после Муссолини человек в партийной иерархии — второй человек и в совете; «квадрумиры похода на Рим» — военные руководители фашистской партии; министры, члены правительства после 1922 года, сплошь известные люди в фашистской партии; главнокомандующий милицией не может не быть фашистом, так как милиция — партийная; председатели Итальянской академии наук и Фашистского института культуры — обязательно активные фашисты. О членах директории фашистской партии и говорить не приходится — они и есть высшие руководители партии.

Получается следующая картина: руководители фашистской партии и ее активисты, завладев всеми ключевыми позициями в государстве — правительством, парламентом, сенатом, местными органами, — для того чтобы утвердить юридически монополию и контроль своей партии над государством, создают специальный орган. Этот орган — верховный фашистский совет. Поэтому будет точнее определить его как орган контроля фашистской партии над государством, орган юридически закрепленного контроля.

В противном случае было бы непонятно, зачем наряду с правительством (партийным, фашистским) и с директорией, представляющей собой централизованное руководство фашистской партией, необходимо было создавать еще один верховный фашистский орган. Он только формально стоит над партией и государством, но если внимательно присмотреться к его функции и составу, станет ясно: он — специальный орган фашистской партии для осуществления контроля над государством — контроля, повторяем, законодательно закрепленного.

В этом отношении разница между нацистами и итальянскими фашистами состоит в том, что руководство нацистской партии в лице Гесса, а потом и Бормана напрямую осуществляло контроль над государственными органами и их законодательной деятельностью, а итальянская фашистская партия создала для этой цели специальный орган, узаконив его соответствующим декретом правительства, парламента и сената.

г) Передача государственных функций органам фашистской партии

Одно из самых ярких проявлений этой тенденции, о которой шла речь в предыдущем разделе, — контролирующая деятельность фашистской партии по отношению к государственным органам. Такая практика, однако, принимала гораздо большие размеры, так как партийные органы в политическом отношении самые надежные помощники государства, чаще они даже надежнее, чем сами государственные органы. Поэтому фашистский режим, берясь за исключительно важные в политическом смысле государственные задачи, особо рассчитывал на соответствующие партийные органы или организации.

Уже в начале нацистского господства террор в отношении политических и идеологических противников был возложен не на государственную полицию, (как следовало бы в нормальных условиях традиционной буржуазной демократии), а на СС и СА в качестве партийных войск или частной полиции НСДАП. Именно поэтому террор был особенно жестоким, массовым и беспощадным. Ибо СА и СС действовали с вдохновением, с глубокой политической убежденностью в необходимости террора. В отличие от государственной полиции партийные палачи смотрели на террор не как на служебную обязанность, а как на триумф своей нацистской партии, которая обещала и давала им всяческие материальные и политические привилегии. К материальной заинтересованности прибавлялся и идеологический фанатизм, изначально присущий членам национал-социалистской партии.

Охрана концентрационных лагерей, где содержались политические и идеологические противники национал-социализма, также осуществлялась прежде всего СА и СС, а не государственной полицией. Такой порядок сохранялся до последних дней германского фашизма. Этим и объясняется, почему руководители третьего рейха смогли сравнительно долго сохранять в секрете страшные преступления, совершенные фашистами в концентрационных лагерях, в секрете, по крайней мере, от германского населения, которому эти лагеря были представлены как трудовые лагеря или лагеря для военнопленных. Не случайно Гесс писал, что войска СС — самые подходящие для выполнения государственных задач, так как воспитаны лучше других частей в духе национал-социализма.

Все это — типичные случаи, когда партийные органы выполняли государственные функции.

Такие функции выполняли и «чисто» партийные органы НСДАП, особенно на уровне гаулейтеров, где чаще всего пересекаются государственные и партийные задачи. Вот типичный пример: 27 марта 1942 года Заукель, гаулейтер Тюрингии, был назначен генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы — сугубо государственная задача. С согласия партийной канцелярии он, в свою очередь, назначил других гаулейтеров уполномоченными по использованию рабочей силы в вверенной ему области. Их задачу Заукель сформулировал следующим образом: «Обеспечение бесперебойного взаимодействия всех государственных, партийных, военных и хозяйственных инстанций для достижения максимального эффекта в области использования рабочей силы» (89—700).

Во время войны гаулейтеры становились уполномоченными по вопросам обороны страны и отвечали за координацию военной экономики. Специальным декретом от 1 сентября 1939 года шестнадцать гаулейтеров были назначены имперскими уполномоченными по вопросам обороны страны. Позже, в связи с необходимостью дальнейшей мобилизации военных резервов, гаулейтеры выполняли все больше и больше государственных функций. Каждая «гау» (область) становилась единицей в структуре обороны государства, каждый гаулейтер — комиссаром этой области (89—696). Районные власти, осуществляющие контроль над ценами, также подчинены гаулейтеру — имперскому комиссару по обороне. Гаулейтеры занимались также размещением войск и отвечали за эвакуацию населения в случае вступления союзнических войск на территорию «гау». Когда последние резервы Германии были исчерпаны и неблагоприятный для нее ход событий вынудил создать фольксштурм (народное ополчение), гаулейтеры становятся его главнокомандующими в своих областях.

Показательно также сотрудничество блоклейтеров (низших партийных функционеров) и полицейских властей. «Организационная книга» Германской национал-социалистской партии обязывала блоклейтеров через ортсгруппенлейтера постоянно информировать государственные власти о распространителях вредных слухов. «Блоклейтер должен выявлять всех тех, кто распускает вредные слухи, и докладывать ортсгруппенлейтеру (районному партийному руководителю. — Ж.Ж.), чтобы он соответствующим образом сообщил государственным властям» (89—700).

Подобные примеры передачи государственных функций партийным структурам дает нам и итальянский фашизм. После 1923 года была учреждена фашистская милиция, партийная милиция, которая содержалась на государственные средства и исполняла функции государственной милиции (2—50).

д) Объединение родственных структур фашистской партии и государства

Это самая прямая форма срастания государственного и партийного аппарата фашизма. Она вытекает из тесного родства некоторых институтов фашистской партии и государства, так как фашистская партия, стремящаяся к монополии власти, строила себя именно в расчете на управление государством. Еще до прихода к власти нацистская партия создала свою частную полицию СС и частную армию — СА. Как уже говорилось, в первые годы СС и СА, будучи партийными образованиями, выполняли государственные функции: осуществляли террор против «врагов народа и государства», производили превентивные аресты, расформировывали остальные партии, охраняли концентрационные лагеря и т.п.

Однако в последующие годы, когда нацистский режим стабилизировался, а, по словам Гитлера, «партия стала государством» (84—579), возникла необходимость объединить их с государственной полицией. Это было продиктовано не только единством задачи, но и органически присущей режиму необходимостью во все возрастающей концентрации и централизации власти.

«...Этот процесс получил свое завершение в секретном приказе Гитлера от 17 августа 1938 года, разъясняющем причины, по которым 17 июня 1936 года были объединены должности начальника германской полиции и рейхсфюрера СС. В приказе сказано: «Посредством назначения рейхсфюрера СС начальником германской полиции при Министерстве внутренних дел 17 июня 1936 года («Рейхсгезетцблатт», часть 1, стр.487) я создал основу для объединения германской полиции.

Посредством этого мероприятия штутценштафелен (то есть охранные отряды) национал-социалистов, которые находились под руководством рейхсфюрера СС и начальника германской полиции, вступили в тесную связь с германской полицией» (89—703). По сути дела, это объединение начиналось значительно раньше. Еще в марте 1933 года 50 000 солдат СА и СС были переданы государственной полиции в качестве «вспомогательной полиции» (151—121).

Объединение партийных и государственных структур можно проследить и в случае с СА — партийной армией НСДАП, возникшей задолго до ее прихода к власти. С помощью СА нацистская партия контролировала улицу, владела ею. В 1934 году отряды СА разрослись неимоверно — до 4,5 миллиона человек. Высшие офицеры СА — Рем, Хейнес, Ширетти, К. Эрнст и другие — хотели превратить эту партийную армию в государственную, намереваясь стать ее командирами, точно так же, как политические руководители партии — государственными руководителями. Это, однако, угрожало всевластию политических руководителей, которые опасались такой 4,5 миллионной армии.

Соперничество между политическими лидерами нацистской партии (Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер), с одной стороны, и ее военными командирами (Рем, Хейнес, Карл Эрнст) — с другой, стало причиной событий 30 июня 1934 года. Тогда политические руководители вероломно ликвидировали военных командиров и перевели СА на вторые роли. Начался закат СА, чья численность к 1940 году сократилась до полутора миллионов.

Во время войны СА формально еще представляла собой партийную армию (настоящей партийной армией после 30 июня 1934 года стали отряды СС), но фактически она сливается с регулярной армией, воюя в тех же условиях под командованием генералов вермахта и не пользуясь особыми преимуществами и льготами. Секретный журнал «Ди Лаге», издаваемый Геббельсом, сообщал, что «осенью 1944 года численность отрядов СА достигала 1,7 миллиона, причем все 1,7 миллиона призваны в армию» (75—18).

Еще более яркий пример подобного объединения СД и гестапо. СД возникла как секретная служба СС, а после 4 июня 1934 года — и всей нацистской партии. Гестапо представляло собой государственный орган, это — «многочисленные подразделения политической полиции отдельных германских федеральных государств, объединенных под командованием Гитлера при поддержке Геринга» (111—25). СД и гестапо объединяются 26 июня 1936 года с назначением Гейдриха на пост начальника полиции безопасности, в которую вошли гестапо и криминальная полиция. До тех пор Гейдрих был начальником лишь СД, т.е. партийной службы безопасности.

«Это объединение полиции безопасности (которая была государственным органом) с СД партийной организации под руководством Гейдриха было оформлено 27 сентября 1937 г. специальным указом, согласно которому различные государственные и партийные органы, подчиняющиеся Гейдриху как начальнику полиции безопасности и СД, были объединены административно — в единое Главное имперское управление безопасности (РСХА), ставшее одним из главных управлений СС, подведомственных Гиммлеру как рейхсфюреру СС, и одновременно отделом Министерства внутренних дел под руководством Гиммлера как начальника германской полиции» (111—25 и 26).

Аналогичным образом происходило и объединение заграничной организации НСДАП с Министерством иностранных дел. Этот акт был продиктован необходимостью избежать дублирования при решении одних и тех же задач партией и государственным аппаратом. До 1937 года АО (ауслеидеорганизацион, то есть заграничная организация. — Ж.Ж.) являлась прежде всего органом гитлеровской партии. Теперь она превратилась в правительственный орган.

По предложению Гесса Гитлер назначил Боле в Министерство иностранных дел. В здании на Вильгельмштрассе, 74/76 тот стал вторым человеком после Риббентропа. Назначение Боле (руководителя АО. — Ж.Ж.) в Министерство иностранных дел сопровождалось приказом Гитлера, который санкционировал полное сотрудничество министерства с АО. Само Министерство иностранных дел создавало свою АО, которая работала под руководством Боле. С этого момента он получил разрешение присутствовать на всех заседаниях правительства, хотя сам и не был министром.

Тесный контакт между Министерством иностранных дел и АО позволял германским послам и консулам руководить деятельностью «немцев, живущих за границей» (102—150 и 151).

е) Государстве охраняет фашистскую партию

После того как в результате финансового срастания партийного и государственного аппарата, фашистская партия стала государственной, иными словами, — политическим ядром государства, оно берет ее под свою охрану. Фашистская партия получила юридическую защиту государства, точно так, как государство получало политическое благословение партии. Все преступления против фашистской партии стали юридически наказуемыми, как и преступления против государства. Нацисты приняли специальный Закон о преступных действиях против государства и партии и защите партийной формы. Он предусматривал суровые наказания за высказывания, подрывающие престиж национал-социалистской партии, тюремное заключение за высказывания против руководителей нацистской партии, ибо они после срастания аппарата НСДАП и государства являлись и государственными руководителями; тюремное заключение было предусмотрено и за сочинение и распространение политических анекдотов, направленных против национал-социалистского режима.

До какой степени близки были отношения между нацистской партией и государством, насколько внимательны и заботливы были государственные органы к партии, как они блюли ее интересы, можно понять из распоряжения Мартина Бормана, адресованного органам нацистской партии, в котором он рекомендовал им пользоваться услугами гестапо: «Чтобы осуществить более тесный контакт между органами партии и ее организациями и руководителями государственной тайной полиции (гестапо), заместитель фюрера просит, чтобы руководители гестапо приглашались на все крупные митинги партии и ее организаций» (89—699).

Другой документ — инструкция — обязывал государственные органы, руководителей высших государственных и политических учреждений помогать гаулейтерам советами относительно использования рабочей силы. «Руководители высших государственных и экономических управлений, ответственные за подчиненные им области, должны были давать гаулейтерам советы и информировать их по важнейшим вопросам использования рабочей силы» (88—343).

Особенно категоричен раздел 6 Закона об обеспечении единства партии и государства от 1 декабря 1933 года: «... власти должны обеспечить законную и административную помощь тем партийным организациям и СА, которые партия и СА уполномочили действовать от своего имени» (84—580).

Защищая партию от критики граждан, нацистское государство преследует и людей искусства — сатириков. «Фолькишер беобахтер» от 4 марта 1939 года сообщает об исключении Имперской Палатой культуры артистов, участвовавших в публичном осмеянии распоряжений партии и государства: «Имперский министр народного просвещения и пропаганды д-р Геббельс исключил из Имперской Палаты культуры артиста и писателя Вернера Финка, конферансье Петера Захе (Курт Пабст), а также выступавших под именем «Трое Руландов» Гельмута Бута, Вильгельма Мейстнера и Манфреда Длуги. Впредь им запрещаются любые публичные выступления в Германии.

Артист и писатель Вернер Финк был еще в мае 1935 года, в связи с закрытием кабаре «Катакомба», строго предупрежден, ибо в своих номерах он пытался публично высмеивать распоряжения партии и государства. Несмотря на предупреждение, он в своем представлении снова проявил отсутствие какого бы то ни было позитивного отношения к национал-социализму, чем нанес общественности и прежде всего партийным товарищам тяжкие оскорбления» (179—93).

Любая шутка, анекдот или критика в адрес национал-социалистской партии и ее руководителей автоматически подпадают под статью закона. 20 декабря 1934 года выходит специальный закон о «предательстве» в партии, согласно которому наказание «предателя» следует немедленно. Его сначала исключает из НСДАП партийный суд, потом выгоняют с работы, арестовывают, отправляют в концлагерь или расстреливают в зависимости от степени провинности.

В Италии во времена фашизма действовал специальный Закон о защите Верховного фашистского совета и его членов (т.е. руководства фашистской партии), аналогичный закону о защите парламента, сената и их членов. Провинившихся наказывали смертью или принудительными каторжными работами (13—183).

ж) Государственная оплата аппарата фашистской партии

Здесь раскрывается финансовый характер срастания фашистской партии с государством, нерушимый финансовый союз, на котором зиждется их идеологическое единство. Владея государством, фашистская партия пользовалась неограниченными финансовыми средствами. Она могла не только раздавать государственные посты и привилегированные должности своим членам, но и непосредственно тратить государственные средства на свои нужды: во-первых, на оплату партийных функционеров и, во-вторых, на шумные партийные мероприятия и кампании.

Партийные функционеры получали зарплату как чиновники и теряли ее в том случае, если с точки зрения вышестоящей партийной инстанции оказывались неподходящими работниками. В своем исследовании итальянского фашизма С.М. Слободской приводит конкретные данные о ежегодном бюджете аппарата фашистской партии, утверждаемом министром финансов (110—74).

Жалованье партийного функционера многократно превышало не только средний заработок рабочего, но и зарплату специалиста (инженера, учителя, врача), потому что для системы партийный функционер более ценен, чем любой другой специалист; политическая система опиралась на него, а не на специалиста. Таким образом, функционер оказывается и материально в более привилегированном положении по сравнению с широкими слоями населения. Благодаря этому партийный аппарат фашизма вскоре отрывается от масс и выделяется в особый слой, который в Германии официально назывался «корпусом политических руководителей», хотя по отношению к нему точнее было бы слово «каста».

Особенность этого корпуса состояла не только в том, что он руководил и управлял страной, но и в его образе жизни буржуа-парвеню, обусловленном финансовыми возможностями. Это приводило к коррумпированию правящей партии, ее руководители становились бюрократами, связанными более с аппаратом своей партии, нежели с партийными массами.

Этим объясняется странное с точки зрения строгой фашистской морали положение — когда люди верхушки, такие образцы для подражания, как Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер, Розенберг, Лей, Риббентроп, оказались, как выяснилось после падения нацистской империи, баснословно богатыми, на их счетах в иностранных банках лежали огромные суммы. Люди, разжигавшие в народе и особенно у молодежи самые бешеные националистические чувства, насаждавшие ненависть ко всему чужому (негерманскому), хранили свои деньги в иностранных, главным образом швейцарских банках! Только от издания «Майн кампф», которая распространялась принудительно, Гитлер получил 4 миллиона долларов; в начале войны Геббельс владел за границей имуществом на сумму 4,6 миллиона долларов; Гиммлер имел на счетах в иностранных банках около 6 миллионов долларов (103—145). Самым богатым среди представителей фашистской верхушки оказался Геринг с его сказочными виллами и дворцами, в одном из которых пол ванной комнаты был выложен массивными плитками из золота.

Разумеется, партийные финансы были не единственным источником обогащения аппарата. Наряду с партийными существовали и государственные должности, синекура на больших индустриальных предприятиях, которые, учитывая исключительное положение фашистской партии, стремились иметь в ней своего платного представителя. 78 мест в директоратах и советах наблюдателей 24 крупнейших монополий были заняты членами фашистской партии (103—144).

Пребывание на нескольких таких должностях по совместительству — на партийной, государственной и в каком-нибудь тресте — давало возможность очень быстрого обогащения. Но это было доступно прежде всего верхушке нацистского партийного аппарата, в меньшей степени среднему и низшему слою. Если крупному индустриальному предприятию был нужен партийный функционер, который представлял бы его интересы в фашистской партии и государстве, оно предпочитало по понятным причинам иметь на этом месте высшего партийного чиновника, а не обычного функционера. Поэтому в финансовую олигархию внедряются прежде всего деятели партии уровня рейхслейтеров и гаулейтеров.

В этом аспекте особенно рельефно проявляется паразитический характер фашистской партии. Параллельно с государственным, фактически дублируя его, существовал огромный высокооплачиваемый партийный аппарат (в Германии около 800 тысяч человек). Наряду с государственным создавался и другой, надгосударственный — социальная опора режима и оправдание привилегий, предоставляемых его видным деятелям. Изначально лишенный более или менее существенных функций, этот паразитирующий аппарат симулировал лихорадочную активность: организовывал парады, митинги, демонстрации, манифестации, факельные шествия, церемонии поклонения павшим фашистам, коллективные турпоходы, военные и спортивные соревнования, национальные торжества. Так разбазаривались государственные средства. Иными словами, и сам аппарат, и вся его деятельность носили паразитический характер, что дорого обходилось обществу и государству. Достаточно упомянуть «дни съездов» нацистской партии в «столице съездов» Нюрнберге. По целым неделям несколько сот человек со всей Германии находились на полном обеспечении НСДАП (питание, ночлег и т.п.).

Чтобы глубже вникнуть в проблему, необходимо рассмотреть принципиально новое соотношение между деньгами и властью в фашистском государстве. Здесь они поменялись местами. Если при классической буржуазной демократии «кто обладает деньгами, тот распоряжается властью», то в фашистском государстве все наоборот. Абсолютное господство политики над остальными сферами общественной жизни порождает принцип: «У кого власть, у того и деньги». Эта зависимость прямо пропорциональна в своей основе и отражает разницу в иерархических уровнях «большая власть приносит большие деньги».

Бешеная борьба партийных функционеров и государственных деятелей за власть весьма отличается от стремления к власти буржуазных демократов. Последние располагают индивидуальным богатством (имения, заводы, фермы и т.п.), финансово независимы от государства и отстаивают его интересы. Для нацистской партии и ее аппарата государство — единственный источник дохода, по этой причине фашистская партия, а точнее ее аппарат, превращают государство в орудие коллективной эксплуатации общества и национальной экономики.