[Черновик письма Кузиным в Саранск]

‹25 октября 1989 г.›

Дорогие наши друзья!

День грусти и печали – 25 октября. Всю жизнь мы посылали поздравления и телеграммы Жене и Оле – и вот пустота! Иногда вспоминали в последний день и мчались на телеграф. Волновались и хлопотали. Это было так важно и так нужно. Потом Оли не стало с нами, и поздравление Жене было воспоминанием и об Оле.

Куда деваться от памяти! Она раскручивает ленту длиною в жизнь, событий и чувств. Я вспоминаю, как мы с Женей устраивали ваше семейство в Саранск.

Почему-то мы с ней были в Москве вдвоём. И на бирже встретили режиссёра Вениаминова. Он хотел и нас с Витей забрать, но мы были влюблены во Владимир. А для вас Саранск оказался судьбой.

Когда на улице загудит машина, то я вдруг вспоминаю двух весёлых девочек Женю и Олю, которые учились играть на рояле. Учились они хорошо (как, впрочем, и всё, что они делали). Преподавал им студент Московской консерватории, Петя – маленький подвижный человек. Нам он казался самым замечательным и талантливым. Учитель – студент консерватории Петя. На занятиях присутствовали: я – слушатель, они – участники. Занятия были очень напряжёнными. Но если на улице раздавался гудок автомобиля, Петя прерывал самые напряжённые моменты и с лукавым видом восклицал: «А ну-ка, пропойте». Надо было повторить точно звук. Или: «Какая нота?» Но, бывало, машины гудели аккордом, и тогда это было ещё сложнее повторить. Нам всем становилось весело. И занятия продолжались.

Поистине, наша жизнь – миг, и мы в ней пылинки.

Иногда Женя так близко ко мне, что кажется совсем живой.

Когда на улице загудит машина, я вспоминаю двух весёлых девочек.

‹29 октября 1991 г.›

Поёт Вишневская. «Я не в поле травушкой росла». Голос взволнованный, звонкий. А перед глазами былое: Магадан. Августовская ночь. Голос моей сестры. Как похожи. Чистый благородный тембр. Мы стоим с Олей под окнами репетиционной комнаты. И оттуда звуки рояля и её голос. Под чужим небом, под чужими сопками. А сердца наши так открыты ко всему прекрасному. И от звуков песни прекрасной душат слезы. И радости искусства, и горечи, и обиды, после всего кошмара.