ТАЙНЫЙ СОЮЗ

ТАЙНЫЙ СОЮЗ

Наступило летнее утро. Яркие лучи солнца постепенно пробивались через густой лондонский туман. В Кенсингтонском парке — аристократическом уголке, окруженном громадой столичного города, — было тихо. Но все уже оживало, и чуткий слух мог уловить трепетание листьев столетних буков и лип.

На берег широкого озера, раскинувшегося у самых стен королевского замка, выходили дикие утки. Они расправляли крылья, стряхивали воду и шли одна за другой на луг, где ждал их обильный завтрак.

Чуть пригрело солнце — и послышалось громкое задорное чириканье веселых воробьев. Они чувствовали себя здесь как дома, их не пугала близость шумного, многолюдного города. Воробьи скакали бочком по дорожкам парка, приметливо осматривались и резко бросались к уткам, унося у них из-под носа легкую добычу.

Все на земле просыпалось для нового дня.

Неторопливо и торжественно из квартала миллионеров, примыкавшего к парку, проследовала к озеру герцогиня Соммерсет, древняя старуха, в сопровождении внуков и правнуков, опекаемых полдюжиной гувернанток.

Началась детская беготня, запуск игрушечных корабликов, лодок и бумажных змеев.

На широкой скамейке неподалеку от Кенсингтонского дворца расположились трое джентльменов. Они были одеты в черные, хорошо сшитые костюмы и походили на сотрудников Форин Оффиса[1], прибывших не в парк на прогулку, а на дипломатический прием.

Внезапно их оживленный разговор был прерван ударом мяча, попавшего одному из них в голову. Это игравшие на лужайке внуки герцогини Соммерсет бросили мяч в сторону джентльменов.

— Идите к чертовой матери! — вскрикнул на русском языке пострадавший.

К скамейке подошла молодая гувернантка и, растягивая слова, мило улыбаясь, обратилась к джентльменам:

— Сэры! Объясните, пожалуйста, что такое «черт мать» и на каком это языке?

— Русский язык не знаете, леди? — спросил один из джентльменов.

— Нет.

— А французский?

— Это мой родной язык, сэр.

— Тогда переведу на французский: Allez au diable! Вы поняли, леди?

— Вы нахал, сэр! — ответила гувернантка, торопливо удаляясь.

— Ну что, Рейли! Вы довольны… напугали француженку русским языком? — спросил один из собеседников — моложавый, спортивного вида человек с посеребренными висками.

— Вполне доволен, — растянув рот в улыбке, ответил Рейли. — Вы, полковник Николаи, думаю, тоже русский не забыли?

— Еще бы, прожить столько лет в России, быть частым гостем военных сановников — и забыть! Только прошу вас, господин Рейли, не забывайте, что я теперь Габт, руководитель восточного отдела фирмы «Континенталь»[2], промышленник и коммерсант. Для нынешней России это очень важно.

Габт сделал паузу, потом продолжил:

— Мы с вами работали в старой России обособленно друг от друга, занимали даже враждебные позиции, теперь нам надо объединить свои усилия.

— Пожалуй, это хорошо, — согласился Рейли, — Наш друг американский полковник Хаскель в таком случае сказал бы «О’кэй!».

Они взглянули на третьего джентльмена и рассмеялись.

— Ну нет, — быстро оборвал смех Габт, — полковник Хаскель сам преуспел в русских делах и знает этот язык достаточно хорошо. — Потом иронически добавил: — Вы не забыли, Рейли, как он в восемнадцатом году опередил англичан? Вы оккупировали Баку, а он явился туда с представителями американской фирмы «Стандард Ойл» и заключил удачный договор на поставку горючего с мусаватистским правительством. Отнял у англичан лакомый кусок — русскую нефть!

— Да, — хриплым грудным голосом заговорил Хаскель, — пусть наши фирмы конкурируют, бог с ними, но мы, разведчики, должны работать в полном контакте. Враг у нас один — большевизм. С этой целью я и заехал в Лондон по дороге в Москву.

Сидней Рейли посмотрел на ручные часы и предложил:

— Оставим этот разговор на будущее. Здесь, в парке, я должен быть только вашим гидом. Господа! Обратите внимание на дворец — когда-то, в семнадцатом и восемнадцатом веках, он был резиденцией английских королей. Потом они переселились ближе к центру Лондона, и дворец стал местом жительства младших членов королевской семьи. В нем родилась и выросла королева Виктория. Здесь же родилась королева Мэри, супруга ныне здравствующего короля Георга Пятого. А теперь посмотрите на эту красивейшую липовую аллею! Она называется аллеей лордов! Это место прогулок английской знати. Взгляните, как размеренно вышагивают они по аллее. У них все рассчитано по минутам. Они непрерывно двигаются, не обращая внимания на окружающих, упорно совершая предписанный личным врачом моцион. Вон шагает невысокий толстяк — это лорд Бивербрук, газетный король Англии. Он мне импонирует тем, что упорно выступает против торговли с Россией. За ним идет, видите, великан — это лорд Астор, разорившийся миллионер, поправивший свои финансовые дела женитьбой на богатой американке. Маленькая леди Астор от него не отстает, семенит рядом. Она член английского парламента, проповедует там американскую демократию и сидит на скамье оппозиции. Наш премьер Ллойд Джордж за шумные реплики называет ее «шаловливое дитя». Но она хитрая бестия! Американизирует Европу. — Рейли выразительно посмотрел на Хаскеля и добавил: — Она неутомимо ищет сильную личность для слабой Европы. Ее салон в замке Кливден активно действует…

— И она уже нашла кого-то? — иронично спросил Габт.

— Вроде бы да, увлеклась Гитлером — лидером национал-социалистской партии Германии.

— Пожалуй, в нем что-то такое есть… — согласился Габт.

В это время со стороны замка к ним подошел человек, похожий на клерка, и мягко предупредил:

— Господа, вас ждет доктор Дени Росс!

Джентльмены поднялись и направились к правому крылу замка, точнее, к соседствующему с ним серому мрачному особняку. Не успели они приблизиться, как открылся глазок, стальная дверь бесшумно вошла в стену и, пропустив их, закрылась.

Чрево небольшого особняка было заполнено гулом электрических моторов. По мраморной лестнице поднялись на второй этаж. Яркий свет ламп озарял коридор с длинным рядом дверей, за которыми попискивали передатчики.

В этом особняке помещался русский отдел английской разведки «Интеллидженс сервис». Здесь велась подготовка нового наступления на Восток, на большевистскую Россию…

* * *

— Итак, друзья мои, вам теперь ясно, что революция в России — это случайность, необъяснимая прихоть и парадокс истории.

Рейли мельком взглянул на часы. Вот уже скоро час, как шеф русского отдела «Интеллидженс сервис» доктор Дени Росс говорит о революции в России. Он осторожно зевнул, прикрывая рот рукой, и позволил себе реплику: «Сэр, извините, уже час на исходе».

— Я заканчиваю. Скоро перейдем к практическим вопросам. Господа! Ленин считает рабочий класс самой передовой, организованной и могучей силой. Не будем с этим спорить. Но ведь этого класса нет в России, там существует нищее крестьянство; деревянная соха и лапоть — вот ее могучая сила. Ленин понимает, что это противоречит теории Маркса о социальной революции, и он теперь планирует осуществление научно-технического переворота. Ленин говорит: «Берет верх тот, у кого величайшая техника и лучшие машины». Это опасно, господа, и теперь у нас борьба с Советами пойдет в иной плоскости. Мы должны стать на пути их эксперимента, который они готовят с фанатической последовательностью. Их план научно-технических преобразований не должен быть осуществлен даже на десятую часть.

— Но… уважаемый шеф! — не утерпел полковник Хаскель. — Голод в России задушит большевиков, и все их планы технической революции полетят к черту.

Доктор Росс порылся в бумагах, что-то нашел, бегло просмотрел и торжествующе произнес:

— Вот скорбная для России статистика. За последние тридцать лет у них тринадцать раз случался недород, и этот последний страшнейший голод… Но я не верю, чтобы сейчас стихия помогла свергнуть большевиков.

— Тогда, сэр, наша американская затея помощи голодающим России ничего не даст, — резюмировал Хаскель.

— Вы хороший разведчик, полковник, и прекрасно знаете, что в периоды между войнами разведку интересует глубокий тыл противника, его экономические ресурсы, все, из чего складывается военный потенциал. Для таких целей ваша АРА[3] — великолепное прикрытие.

— Но, сэр! Мы ведь имеем и особые поручения от министра торговли США Гувера.

— О!.. Гувер пытался покорить Европу, стать ее диктатором, — иронически заметил Росс, — но из этого ничего не вышло. Хотя, правда, он помог спасти Европу от революции, и в этом его большая заслуга. Если он намерен успешно провести свой эксперимент в России, то ему необходимо, по примеру Англии, установить с ней торговые отношения и использовать вспыхнувший голод. Америка богатая и сильная страна. Только американский капитал способен задушить большевиков. В этом случае план Гувера будет успешным. Экономическое закабаление и расчленение — вот главное в борьбе с нынешней Россией.

Росс сделал паузу.

Хаскель смотрел на него и думал: «Невзрачный господин, небрежно одетый, в потертом костюме, с копной седых волос, в пенсне, он похож на рассеянного ученого. И действительно, Росс — доктор философии, изучавший марксизм, теперь, говорят, штудирующий учение Ленина о революции, полиглот, в совершенстве знает 18 языков, но не обладает даром красноречия. И вместе с тем — талантливейший разведчик мирового класса. В последнюю войну с Германией его агенты проникли в святая святых, в штаб немецкого рейха, воспользовались их шифрами, дезинформировали немецкий подводный флот. В этой операции удачливее всех был Рейли… Как же мне предложить Россу перейти на службу к нам, в штаб американской разведки? Военный министр Джон Викс считает это моим основным поручением в Лондоне и готов согласиться на любые условия Росса».

Его размышления прервал сам доктор.

— Теперь перейдем, господа, к практическим вопросам. Принесите досье по операции «Голубой свет», которое мне передал наш немецкий коллега герр Габт, — обратился Росс к секретарю. — Господа! Хочу сказать несколько слов, чтобы вы поняли важность этой операции. За время революции и гражданской войны мы потеряли в России много ценной агентуры — она в основном разгромлена большевиками; если кто и остался жив, то бродит по необъятным просторам страны без связи. Правда, кое-что на юге у нас сохранилось. Положение, господа, крайне серьезное. Сейчас мы должны бросить все силы на поиск надежных каналов проникновения в Россию. Один из них и может быть получен в ходе операции «Голубой свет». Надо хорошо помнить, — продолжал Росс, — что Ленин рассчитывает совершить техническую революцию за десять — пятнадцать или, как он сам говорит, немного больше лет. Вам известно, что в марте Англия заключила торговый договор с Советами. В ближайшее время ее примеру, очевидно, последуют Германия, Норвегия, Австрия, Италия. Переговоры об этом уже ведутся. Как видите, Советы укрепляют свои позиции в мире, и вряд ли стоит надеяться на то, что большевики будут устранены завтра, в следующем месяце или даже в будущем году. Мы с вами теперь должны планировать свое наступление на Россию на продолжительный срок. — Росс многозначительно взглянул на Хаскеля и продолжал: — Поэтому наши будущие совместные операции должны быть длительно действующими и хорошо подготовленными, как на шахматной доске Капабланки. Надо иметь в виду не только перехват советских агентов, но прежде всего — вербовку для нас агентуры из числа советских специалистов.

Он умолк, устало опустился в кресло и стал неторопливо набивать трубку.

— Позвольте задать вопрос, доктор, — обратился к нему фон Габт.

— Слушаю, полковник.

— Вы не скажете, сэр, почему именно электростанции Советской России и их план электрификации должны быть объектом нашего особого внимания? Ведь известно, что большевики усиленно восстанавливают транспорт, топливную промышленность и другие весьма важные предприятия, экспроприированные ими. Может быть, нам следует обратить главное внимание на эти объекты?

— На вопрос полковника Габта я могу ответить словами самого идеолога русских коммунистов…

Росс поднялся, поправил сдвинувшийся галстук, водрузил на нос пенсне и стал быстро просматривать стопку книг, лежащих на столе.

— Не хочу обременять вас, господа, пересказом работ Ленина, где он говорит об электрификации как о технической базе коммунизма, который большевики собираются сейчас строить. Я процитирую только один из его тезисов, выдвинутый на их съезде Советов при утверждении плана ГОЭЛРО: «Коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны». Теперь вам ясен основной замысел большевизма?

— Мы вас очень хорошо поняли, шеф! — раздались голоса офицеров разведки.

После некоторой паузы Росс предложил:

— Докладывайте, полковник Габт, — и передал ему папку.

— Цель операции «Голубой свет», — начал сухо Габт, — заключается в получении надежной агентуры из числа русских военных инженеров, прикомандированных к русскому экспедиционному корпусу, участвовавшему в боях с Германией на территории Франции. Мы намереваемся использовать эвакуацию этого корпуса в Советскую Россию и с ним забросить туда своих агентов. Почти год я находился во Франции, но безуспешно — русские военные инженеры на вербовку не шли. Наблюдая за приезжими из Совдепии, я как-то встретился в ресторане с Мещерским, бывшим директором Коломенского и членом правления Сормовского заводов, крупнейшим русским владельцем. Он служит у большевиков и прибыл на Запад как специалист Внешторга для закупки оборудования. Он мне нарисовал неприглядную картину в России: голодные люди, разрушенные дороги, холодные цеха, мертвые электростанции… В разговоре выяснилось также, что он хорошо знает двух русских военных инженеров, проживавших в Париже и намеревающихся вернуться в Россию.

— А где сейчас Мещерский? — спросил Росс.

— Мы с ним расстались в Париже. Мне удалось его уговорить остаться в Европе.

— Черт возьми, Габт! — воскликнул Росс — Вы сделали ошибку! Ведь Мещерский мог быть вашим агентом в России. Вы говорите, что он крупный специалист и, возможно, уже вошел в эту их техническую комиссию ГОЭЛРО.

Росс вызвал адъютанта.

— Узнайте, поступили ли из России списки членов комиссии ГОЭЛРО, я ведь давно просил их доставить.

Через минуту тот вернулся и доложил:

— Нет, сэр, еще не поступали.

— Вот видите, — возмутился Росс, — имеем в России двух своих агентов корреспондентами газет, а они настолько беспомощны, что не могут получить даже официальные данные. Вот и работай… Все надо начинать сызнова.

— Успокойтесь, сэр. Я могу вас обрадовать, — остановил его Габт. — Мещерский помог мне обработать и завербовать этих русских инженеров. Мы их недавно перехватили в Париже, когда они уже вступили в переговоры с советскими представителями об условиях и сроках возвращения в Россию.

— Они надежны? — спросил Росс.

— Вполне, я их уже проверял. Они ни с кем из русских не общаются, тем более с коммунистами.

— Где эти ваши агенты и как вы предполагаете их использовать?

— Они в Берлине, я обеспечил им полный комфорт. Надо, по-моему, использовать их в нашем наступлении на Россию.

— Действуйте, я согласен.

Росс встал, потянулся, распрямляя затекшую спину, и продолжал:

— Теперь я объясню вам, господа, конкретные задачи. Полковник Габт будет руководить подготовкой и практическим проведением на территории России сложной операции. Он собирается на несколько лет уйти из официального аппарата русского отдела немецкой разведки, перевоплотиться в коммерсанта. И это правильно. Сейчас его главная цель — тщательное изучение всех технических фирм, устанавливающих деловые связи с Россией, особенно по линии энергетического оборудования и машиностроения. Над детализацией плана мы с ним еще будем работать. Майор Бюхнер, — обратился Росс в сторону долговязого немца, — возьмет на себя всех русских, приезжающих по торговым делам как в Европу, так и в Америку. Далее. В России, как видно из советской печати, стихийные силы устраивают в различных областях хозяйства саботаж. Наша задача — придать ему организованную и более совершенную форму. Это очень серьезный вопрос, господа! В нем наше будущее самое главное оружие, и его надо использовать в более широком масштабе для того, чтобы подорвать большевистскую экономику изнутри, руками самих русских. Не менее важна в нашей работе связь. Ей займется капитан Фишер.

Маленький, толстый офицер встал и щелкнул каблуками.

— Когда я говорил о длительности наших операций, — продолжал Росс, — я имел в виду, что мы будем развивать свое наступление на Россию постоянно, пока не добьемся устранения большевиков. Мы должны работать с вами примерно так, как работает конвейер у американского предпринимателя Форда, — он с улыбкой посмотрел на Хаскеля, — непрерывным потоком. И еще одно. Все офицеры разведки, работающие против России, должны в совершенстве знать местные условия, отлично разбираться в русской жизни. Теперь вам все ясно? Тогда на этом совещание закончим. Все свободны. Вас, полковник Хаскель, прошу остаться.

Когда офицеры вышли, Росс открыл коробку сигар, предложил их Хаскелю, а сам устроился напротив него в кресле.

— Мне поручено по линии военных штабов контактировать с вами в проведении операции в России. Об этом также особо просил ваш президент Гардинг нашего премьер-министра Ллойд Джорджа.

— Это что, — спросил Хаскель, — сближение наших позиций в ответ на демарш Гувера лорду Керзону в связи с заключением англо-советского торгового договора, который, по утверждению Гувера, отдаляет сроки свержения Советской власти?

Росс развел руками:

— Гувер не прав. Ведь Англия без торговли существовать не может. И потом, нашему правительству ничего не стоит в необходимый момент разорвать этот договор, но вот вас, американцев, мы не понимаем, хотя убеждены в стабильности вашей дипломатии и политики. Она ведь не меняется со сменой правительства? Тогда почему Гардинг допускает в Америке такую широкую пропаганду помощи голодным русским среди рабочих, интеллигенции и даже верующих? Уж не хотите ли вы признать Советы? Хотя, если судить по высказываниям Гардинга и секретаря госдепартамента Юза, в это нельзя поверить. Тогда зачем эти сотни отделений Межрабпома[4], опутавшие всю Америку? Подумать только — образовалось общество технической помощи Советской России! Они теперь пачками посылают туда так называемые коммуны с тракторами и машинами.

Росс глубже уселся в кресле, зажег потухшую сигару и продолжал:

— Я прекрасно понимаю настоящую цель и задачи вашей АРА в России и одобряю их. Но зачем допускать какие-то рабочие организации помощи? Необходимо всю помощь сконцентрировать в руках АРА.

— Ваше мнение я доведу до сведения министра Гувера. Но вы должны понять, доктор Росс, что эта рабочая помощь возникла в Америке стихийно и мы пытаемся ее нейтрализовать созданием русского отдела АРА. Вы могли заметить в проекте договора представителя АРА в Европе Брауна с заместителем Чичерина Литвиновым, что мы вынуждены были даже уступить кое в чем русским и некоторые пункты договора сформулировать значительно мягче, чем это сделано в договорах АРА в Европе. Большевики голодны, но они не сговорчивы.

— Мне кажется, полковник, вы вместе с Гувером не понимаете важности поднятого мною вопроса. — Росс встал, открыл сейф, достал папку, порылся в ней и, держа в руках бумагу, предложил: — Ознакомьтесь с донесением нашего агента из главного полицейского управления в Берлине. Да, хочу вас предупредить, пусть это не станет известно Габту и его сотрудникам. Немцам не все надо знать. Хотя они теперь нам и друзья, но, как говорят русские, «табачок врозь…». Итак, наш берлинский агент сообщает, что в германской полиции заведено большое досье на Межрабпом. Из имеющихся там секретных документов можно сделать два вывода. Первое: Межрабпом становится важным оружием революционной борьбы. Второе (читаю дословно): «Если бы коммунистам действительно удалось захватить в свои крепкие руки аппарат Межрабпома, не разрушая его, то несомненно, что будущая борьба рабочих развивалась бы в такой форме и с такой широтой, что представляла бы для государства величайшую опасность». Вот совсем свежее донесение оттуда же: «В Берлине создан заграничный комитет для организации международной рабочей помощи голодающим Советской России. Председателем комитета назначена Клара Цеткин». Ее вы, надеюсь, знаете — это известная коммунистка. Слушайте дальше: «Комитет получил от Коминтерна поручение организовать помощь России от пролетариата всего мира». Вот и радуйтесь, у вас в Америке организовано уже двести таких ячеек Коминтерна! Я по каналам военного министерства проинформирую Вашингтон, а уж вы, полковник, сами сообщите Гуверу.

— Конечно, сэр, — Хаскель встал и поклонился Россу.

— Это еще не все. Наш отдел окажет вам и практическую помощь по России. Слава Христу, — Росс посмотрел на распятие, висевшее на стене, — у нас там еще кое-кто остался и действует. Я приказал связать вас лично с нашей резидентурой в Ростове-на-Дону, она там существует с девятнадцатого года. У Сиднея Рейли тоже кое-что осталось в России, а главное — возьмите у него списки русских аристократов, интеллигентов, промышленников, офицеров, уцелевших при Советах. Многие из них вам пригодятся. Их надо поддержать, чтобы не умерли с голоду. Я полагаю, вы не намерены и в самом деле кормить там голодающих рабочих и их детей и хорошо понимаете, что прежде всего нужно сохранить «цвет» русской нации.

Доктор Росс встал, давая понять, что беседа окончена.

— Сэр, извините, еще одну минуту… Я имею поручение военного министра Джона Викса предложить вам службу в Америке на любых условиях… — торопливо и просительно заговорил Хаскель.

Росс рассмеялся.

— Ваше предложение не первое из Америки. Но я уже стар. Его величество король Георг Пятый обещал мне в Англии пэрство. Так что в Америку, пожалуй, я не стану экспортироваться, — заключил он твердо. — Но опытом своим готов поделиться. Мы ведь союзники, и у нас с вами один, очень опасный враг — большевизм. Мы должны объединить свои усилия в борьбе с ним.

Росс подошел к сейфу, вынул оттуда небольшую книжечку в голубой обложке и показал ее Хаскелю.

— Вот над чем я сейчас работаю. Это шифр. Надежный шифр нам очень нужен. Помните, в последнюю войну немцы считали себя недосягаемыми в этой области и просчитались. Наш дешифрант раскусил их шифр как ореховую скорлупу, и этим шифром наши крейсеры вызывали немецкие подводные лодки и уничтожали их. Могу вам предложить, полковник, для практики в России шифр под кодовым названием «Королева Мэри». Это мой вам профессиональный подарок. Можете смело передавать шифрованные радиограммы через русский персонал АРА в Америку и не забывайте, что мне иногда тоже будет интересно получить от вас информацию. Посылайте ее уверенно, Хаскель. Русские годы провозятся, а дешифранта для «Королевы Мэри» не найдут. Желаю удачи, полковник.

* * *

Летом 1921 года в России начался голод, охвативший более 30 губерний. На огромных пространствах Поволжья, Северного Кавказа и юга Украины голодало 30 миллионов человек.

…Гудят провода над Россией. Передается воззвание ВЦИК:

«Рабочие! Теснее сплачивайтесь в своих организациях для точного выполнения производственных заданий, для увеличения количества продуктов, в обмен на которые получатся новые хлебные маршруты. Лучшие из вас пойдут на места для борьбы с горем народным.

Крестьяне! Ваши обездоленные братья ждут, что вы быстрым выполнением государственных повинностей… укрепите государство и дадите ему силы выйти… из бедственного положения. Объединяйтесь в кооперативах и в производственных артелях, чтобы Советской власти легче было вместе с вами, организованными, преодолеть вашу беду.

Председатель ВЦИК М. Калинин».

Помощь детям голодающих

Голодное Поволжье взывало:

«Товарищи, слушайте! Вот цифры, убийственные, простые и ясные: из двух голодных ребят мы сможем кормить только одного… Среди вас есть уставшие бороться. Зажгите в них новую энергию, вдохните в них новые силы. Есть спящие и неслышащие. Так бейте сильнее в набат!.. Поволжье гибнет! На помощь! На помощь! А где же христианская любовь? — спрашивают верующие. Разве можно идти со спокойной душой, идти и молиться в раззолоченный храм, причащаться из драгоценных дарохранительниц, зажигать драгоценные лампады перед разукрашенными золотом иконами, в то время когда там, в Поволжье, каждый час, каждая минута несет все новые и новые жертвы. Спешите и вы, пасторы. Помощь голодающим сейчас ваша первая и святая обязанность».

В это время на Западе лихорадочно готовят новый поход на Советскую Россию, кричат неистово:

«Большевистский режим должен быть свергнут!»

(министр торговли США Гувер, «Нью-Йорк таймс», 22 марта 1921 года).

«Карфаген должен быть разрушен!» —

вторят белоэмигранты.

Денисов (председатель белоэмигрантского Торгпрома, Берлин):

«Здесь, за рубежом, единым организованным представителем хозяйственных сил России являемся мы, промышленники и финансисты…»

Рябушинский (крупнейший промышленник России):

«Костлявая рука голода схватит за горло этих русских рабочих и заставит их отказаться от революции…»

Граф Коковцев (от имени банковского комитета):

«Пусть нас не волнует голод в России… большевистская власть должна быть свергнута…»

Английский капиталист Лесли Уркарт (у него в руках как у президента ассоциации британских кредиторов России акции на 300 миллионов фунтов стерлингов) обещает России помощь, но выдвигает ультиматум, цель которого — одним ударом ликвидировать завоевания социализма в России:

«Все имущество возвращается прежним владельцам… Ограничение государственных налогов и тарифов концессионерам…

Восстановление свободы труда.

Предоставление свободы торговли и распоряжения продуктами внутри и вне страны.

Предоставление права свободы передвижения иностранцам и их русским сотрудникам.

Неприкосновенность личности и полное признание права собственности».

При соблюдении этих условий Уркарт обещает «помочь» голодной России.

Керенский, бежавший премьер-министр Временного правительства, утверждает:

«Положение в связи с голодом в России обнадеживающее…»

Милюков (министр иностранных дел Временного правительства, редактор «Последних новостей» в Париже) вторит Уркарту:

«Россия велика и сложна. При желании каждый может найти там, что хочет… Надо оставить распри и помочь бедной голодной России избавиться от большевизма…»

Милюков приветствует борьбу Гувера с неправительственными организациями помощи России, искажая их назначение:

«Они, рабочие, под видом помощи голодающим собирают громадные суммы на коммунистическую пропаганду».

Милюков аплодирует заявлению в печати американского президента Гардинга:

«Если в будущем будут исчерпывающие доказательства, что с большевизмом как системой в России покончено, то Соединенные Штаты могут изменить свою политику…»

Милюков (восхищенно):

«Гардинг подтвердил то, что раньше было заявлено секретарем госдепартамента Юзом, — Соединенные Штаты снимают с очереди вопрос о признании Советской власти, пока существует большевистская система управления Россией…»

В Париже пытаются организовать спектакль-бал в «Гранд-опера» для сбора средств голодающим России. Но Милюков возражает:

«Чем хуже в России, тем лучше для России. Воздержание от материальных жертв диктуется соображениями высшей политики».

Мелкобуржуазная эмигрантская накипь — меньшевики, ободренные поддержкой своих западных хозяев, созывают многочисленные совещания, создают разнообразные комитеты, наводняют газеты антисоветскими статьями.

«Социалистический вестник» сообщает, что на востоке и юго-востоке России «царит анархизм», что в России полностью прервано движение, что «восставшие» заняли Тамбов, Воронеж, Курск, Орел, часть Ставропольской губернии, в то время как Махно «движется на запад и север от Киева».

В один голос твердят, что в голоде повинны большевики и что только их уход спасет Россию от катастрофы.

Эсеры в статье «Кто отвечает за голод в России» доказывают, что «Февральская революция 1917 года была максимумом возможных для России демократических дерзаний» и что ответственность за голод несут большевики — организаторы Октябрьской революции:

«И мы, и голод — это средства политической борьбы…»

Призывы меньшевиков («Нью-Йорк таймс», 2 августа 1921 года):

«Настоящий момент является наиболее подходящим для свержения советского режима».

«Ни одна из партий не имеет достаточно сил, чтобы сбросить большевистское правительство… голод может достичь этой цели».

«Нью-Йорк таймс», 15 июля 1921 года:

«Катастрофа обещает ослабить большевистских лидеров… политический эффект трагедии может быть решающим».

Она же, 2 августа 1921 года:

«Голод ведет Россию к восстанию».

* * *

Осеннее 1921 года заседание конгресса США проходит бурно. Обсуждается билль об ассигновании 20 миллионов долларов для помощи голодающим России.

Уол, член палаты представителей, доказывает, что голод для русских полезен: он «приведет их в чувство, и они установят такую форму правительства, которое не допустит более повторения подобных ужасов, истощающих их».

Депутат Бокс тоже против помощи русским: «Я не могу поддержать это мероприятие, так как считаю, что оно приведет к увековечиванию большевизма в России».

Сенатор Шилдс опасается, что эта помощь даст возможность Советской России восстановить свое хозяйство и таким образом она возродится как конкурент США по сбыту сельскохозяйственной продукции.

Истинная сущность помощи капиталистов. Плакат В. Маяковского

Сенатор Кинг, злейший враг «красного коммунизма», предлагает организовать помощь «противодействующим большевизму силам, поддержать их, пока они не погибли».

«Предоставление помощи России, — считает он, — не влечет за собой признания Советского правительства… мы должны отделить, по крайней мере на некоторое время, русский народ от большевизма и подумать о людях, которые не желают большевизма, ненавидят его и питают к нему отвращение».

Поэтому Кинг призывает голосовать за утверждение билля.

Сенатор Смут выражает надежду, что отправка продуктов в Россию послужит средством ослабления Советского правительства.

Депутат Рогерс разъясняет: «Многие члены палаты опасаются, что билль о помощи окажет поддержку гибнущему большевистскому режиму. Их опасения, очевидно, естественны, но совершенно не обоснованны. Дело заключается в том, что билль заставит большевистский режим еще быстрее погибнуть…»

Другие конгрессмены, более тесно связанные с монополиями, заявляют, что ассигнование средств и отправку в Россию продовольствия и медикаментов следует меньше всего рассматривать как благотворительность.

Сенатор Кеньон: «Это твердая экономическая политика. Мы облегчим положение в нашей стране, и, таким образом, эта помощь исключается из категории чистой благотворительности».

Сенатор Кинг: «Это означает, что продукты, которые являются абсолютно неходовыми на рынке, будут сегодня куплены у фермера, и я предвижу, что цены на зерно, которые в последнее время столь низки, поднимутся».

Депутат Браун дополняет: «Сейчас в США имеются миллионы бушелей пшеницы — значительно больше, чем мы можем потребить… Мы даже сжигаем пшеницу в качестве топлива. Фактически это послужит на пользу нашему народу: обеспечит сбыт зерна, даст работу железнодорожным компаниям, заставит двигаться вагоны, даст груз стоящим без дела кораблям… Каждый доллар возвратится к США».

Депутат Нортон: «Гувер совершает великое дело. До тех пор, пока торговые отношения не установлены официально, нашей основной задачей является собирание сведений о России и изучение вопроса о том, как делать бизнес в новых условиях, чтобы американские предприниматели не теряли времени, когда в России освободят внешнюю торговлю от красной веревки, которой она сейчас связана».

Теперь мнение конгрессменов единодушно: билль принят.

В ростовском ресторане «Медведь» состоялась встреча полковника Хаскеля с белым разведчиком Джамгаровым.

…Когда белое командование поручило Джамгарову доставить нелегально в Москву для финансирования заговора Савинкова большие ценности, собранные ростовским миллионером Парамоновым, Джамгаров побоялся риска и зарыл два ящика ценностей на берегу степной речушки Гнилой, а сам скрылся в Закавказье, оккупированном англичанами.

Какое-то время ему пришлось туго. В Баку он несколько недель работал мелким коммерсантом. Здесь его и подобрал английский капитан Тиг Джонс, безошибочно угадавший в нем нужного человека. Позже по рекомендации Джонса Джамгаров работал при штабе английской разведки, и теперь доктор Росс передал его на связь полковнику Хаскелю.

Они разговаривали в отдельном кабинете. Хаскель словно не замечал мрачного выражения лица Джамгарова. Постукивая вилкой по краю фарфоровой тарелочки, он говорил:

— В России голод. Кругом почти первобытный хаос. Этого не может выдержать даже скифская каменная баба. Она должна развалиться на куски. Большевистская Россия вступает в полосу полного краха. На этом сходятся все здравомыслящие люди. Время революционных мифов прошло.

— Я не первый раз слышу это!

— Зато, надеюсь, последний.

— Тогда зачем вы везете сюда свою муку? Вы же играете на руку большевикам, — резко сказал Джамгаров, и смуглое лицо его дернулось.

— Надо быть политиком, господин офицер. Вы знаете, что такое экономический кризис? Это когда некуда девать продукты, в частности муку. — Хаскель откинулся на спинку стула, тихо рассмеялся. — Почему бы в таком случае не сделать красивый жест? Это очень тонизирует общественное мнение. Но главное в другом, — он твердо сжал губы. — Сейчас мы добиваемся для нашего комитета АРА прав экстерриториальности. Это позволит нам поддержать и объединить тех, кто настроен против Советской власти. Большевики уже пошли на кое-какие уступки… Голод не тетка, — последние слова полковник отчетливо выговорил на русском языке. — Нет, мы не собираемся помогать большевикам удержаться. Есть неплохая идея — создать подвижную вооруженную группу, которая будет захватывать продовольствие. Понимаете, группу подлинных русских патриотов, действующих от имени народа. Надо восстанавливать население против большевиков. Организовывать голодные бунты, нападения на склады. Тогда мы сможем ввести сюда свои войска для охраны и наведения порядка. Общественное мнение нам не помешает, оно будет нокаутировано… Я, господин офицер, ответил на ваш вопрос, — сказал Хаскель, наклоняясь вперед. — Теперь слушайте очень внимательно. Оружие и деньги вы получите на явочной квартире в Ростове.

В это время дверь открылась и в кабинет заглянул человек.

— Заходите, заходите, господин Борисов, — радостно воскликнул Хаскель, — хорошо, что вы вовремя вернулись из Новороссийска. Все ли удачно?

— Да, шеф, я подробно доложу о своей поездке.

— Познакомьтесь, — предложил Хаскель, — вы оба русские офицеры и легче найдете общий язык.

Джамгаров и Борисов щелкнули каблуками и пожали друг другу руки.

Дверь кабинета снова открылась, и владелец ресторана грек Марантиди ввел средних лет мужчину с резкими чертами сухого лица и колючими глазами.

Вошедший представился:

— Горный инженер Николай Николаевич Березовский, ныне технический директор Донецко-Грушевского рудоуправления. — И добавил: — Это здесь недалеко, какая-нибудь сотня верст, — угольный район, владения миллионера Парамонова.

Внимательно глядя на вошедшего, Хаскель заметил:

— Вы не совсем точно, господин Березовский, определили владельца Донского угольного бассейна. Господин Парамонов пользовался большими кредитами Русско-Азиатского банка, директором которого был и остается мистер Гувер — наш министр торговли. Могу уточнить, — продолжал Хаскель, — министру Гуверу принадлежали шестьдесят процентов акций угольных шахт Парамонова, и вот совсем недавно, в Париже, господин Парамонов продал остатки акций мистеру Гуверу. Это я вам говорю точно, мы друзья с Гувером, и здесь, в России, я руковожу АРА по его личному поручению.

Теперь Березовский не отрывал от Хаскеля взгляда.

— Меня интересует, — спросил полковник, — намного ли увеличил ваши личные доходы ваш большой пост в советской администрации?

— Что вы, господин Хаскель! У Парамонова я занимал должность заведующего шахтой и в месяц получал четыреста рублей золотом жалованья, бесплатно занимал дом, имел выезд, наградные. Перед революцией у меня уже были большие сбережения в Азовском банке, и я их все потерял.

— А теперь, при Советах, как?

Березовский молча открыл огромный портфель, набитый бумажными деньгами.

— Вот, посмотрите, здесь миллионы, на которые вряд ли можно купить каравай хлеба. Я только что с заседания Донского экономического совещания, оно теперь занимает особняк Парамонова на Таганрогском проспекте. Так вот, нас за весь день угостили чаем, дали по куску хлеба и по две сухие тарани. Одну из них я везу жене.

— Что же вы решили на вашем ЭКОСО? — заинтересовался Хаскель.

— Основной вопрос был о восстановлении Донецко-Грушевских шахт. Принят мой проект поставить ряд шахт на мокрую консервацию, точнее, затопить их, снять часть сохранившегося оборудования и передать другим шахтам, подготовленным к эксплуатации. Мне поручили завтра же выехать в Харьков и добиться получения кое-какого оборудования с законсервированных шахт Донбасса.

— Скажите, пожалуйста, господин Березовский, у вас есть в Харькове старые друзья, например из горных инженеров, и не могли бы вы мне оказать услугу — устроить встречу с ними. Скоро я буду в Харькове, прошу пожаловать в украинскую контору АРА.

— Рад буду встрече, — сказал Березовский.

— А я в свою очередь рад буду вам помочь. — Хаскель достал пять чеков на посылки АРА и вручил их Березовскому со словами: — Это примерно пятьдесят килограммов продуктов, можете получить их на ростовском складе АРА разновременно, как вам удобнее.

— Спасибо… спасибо… — заулыбался Березовский.

Хаскель поручил Борисову остаться в Ростове и ускорить организацию отряда Джамгарова на Дону, сам же выехал на Украину.

Главой украинского отделения АРА официально значился американский профессор Гатчинсон. Фактически украинской конторой управлял полковник военной разведки Уильям Гров.

Задачей профессора Гатчинсона было отвлекать внимание и частично использовать легальные формы шпионажа. Для этого он энергично рассылал бумаги по научным учреждениям Харькова, в которых запрашивал об экономическом состоянии Украины, объясняя свой интерес необходимостью определения «форм помощи» и направления ее на более «уязвимые» места. Гатчинсон устанавливал связи с украинскими наркоматами, и в конторе АРА не иссякал поток посетителей — разного рода советников, консультантов.

Вместе с тем Гатчинсон проводил научные конференции, где популяризировал американский образ жизни и преимущества американского сельскохозяйственного производства и других отраслей промышленности.

Поэтому приход Березовского в харьковскую контору АРА не привлек ничьего внимания.

В кабинете полковника Грова была устроена встреча Хаскеля с группой горных специалистов Донбасса, приглашенных Березовским. Среди них выделялся огромный, с окладистой, черной как смоль бородой главный технический консультант Донугля Лазарь Георгиевич Рабинович. Ему было за шестьдесят, но выглядел он молодо. До революции он был совладельцем крупных угольных рудников и в его руках находилось 60 процентов многомиллионного основного капитала. Кроме того, он был почетным членом Совета горнопромышленников Юга России.

Александр Яковлевич Юсевич — главный консультант коммерческого отдела Донугля — был сух и длинен, как жердь, одет импозантно, в стиле «а-ля франсе». Он не раз бывал в Париже, представляя как коммерческий директор интересы французских горнопромышленников — владельцев угольных копей в Донбассе.

Резко контрастировал с ними заведующий техотделом Донугля Георгий Акимович Шадлун. Он явился на прием к американцам в яловых сапогах, в широких черных суконных брюках, заправленных в голенища, и в синей горняцкой тужурке. Раньше он был управляющим рудниками, принадлежавшими французской компании, умел давать богатую угледобычу и нещадно эксплуатировал рабочих.

Хаскель смотрел на них и думал о том, как начать разговор, как найти необходимую интонацию, которая позволила бы ему установить с этими людьми полезный контакт. С Березовским это было проще, но, видимо, он считал их своими единомышленниками, а иначе бы не привел их сюда, и Хаскель решил открыть карты первым:

— Господин Шадлун! Что слышно о ваших французских хозяевах, они вас так и оставили на съедение большевикам?

— Нет, что вы, господин полковник, мы постепенно начинаем устанавливать контакт. Вот Александр Яковлевич был в Париже и привез мне письмо от директора фирмы господина Ремо. Он интересуется, в каком состоянии находятся их шахты. Мы, конечно, дали им… — Шадлун запнулся, — необходимую информацию.

— Мне кажется, нам надо говорить более откровенно, у нас ведь общие интересы, Георгий Акимович, — вмешался Березовский.

Шадлун посмотрел на Березовского и спросил:

— Что, разве можно говорить все?

— Вполне!

— Вы понимаете, когда Ремо бежал с Украины, он дал мне приказание затопить самую рентабельную и крупную шахту, чтобы надолго вывести ее из строя. Но у меня тогда просто рука не поднялась, и потом я считал, что красные недолго продержатся на Украине. В двадцать первом году, когда Юсевич был в Париже, Ремо повторил через него свое распоряжение, и пришлось эту шахту затопить.

— Вы правильно поступили, — заметил молчавший до этого профессор Гатчинсон. — По крайней мере, вы надолго сохраните от хищнической эксплуатации богатое угольное месторождение. Ну посудите сами: у них сейчас специалистов нет, рабочие неопытные, техника устаревшая, изломанная, вот они и вырвут близлежащие пласты, а все остальное обрушат. И вы не мучайте свою совесть, вы это сделали не только в интересах владельцев шахты, а прежде всего в интересах России. Придут новые хозяева, с новой техникой и начнут нормальную высокоорганизованную эксплуатацию ваших богатых недр.

— Вы правы, — заговорил Рабинович. — Все наши управляющие шахтами, рудниками и многие старые опытные инженеры, как правило, были держателями акций, и после отступления добровольческой армии генерала Деникина они были заинтересованы сохранить шахты в эксплуатационной готовности. Теперь надежд на скорое возвращение старых порядков нет, и вот я им всем теперь доказываю необходимость перевести как можно больше шахт на консервацию, не допустить развертывания угледобычи. Пожалуйста, пусть используют, хоть на полную мощность, нерентабельные шахты с маломощными пластами. Надо непременно сохранить богатые рудники.

— Мне кажется, я в Донецке-Грушевском рудоуправлении поступил правильно, — сказал Березовский. — Когда Донское ЭКОСО проводило классификацию шахт для отбора наиболее ценных для государства, менее ценных — для сдачи в аренду частным лицам в связи с введением, как они называют, нэпа, то мы с группой инженеров занизили классификацию ряда шахт и вот, например, шахту, теперь она называется имени Воровского, где имеется богатейшее месторождение, отнесли к третьей категории и сдали ее мелкому шахтовладельцу Самойлову.

— Вы это сделали ловко, — не без иронии заметил Юсевич, — ведь вы сами стали негласным совладельцем этой шахты.

— Что поделаешь, у меня большевики забрали большие деньги в Азовском банке, и я их хочу вернуть.

— А что порекомендуете мне, господин профессор? — спросил Юсевич. — Ведь у меня в руках только импорт и коммерческие операции, ничего больше. Получаю станки, оборудование от немецких фирм и направляю их на рудники.

Профессор Гатчинсон, казалось, был поставлен в тупик. Он задумался, потом резко сказал:

— Вам будут очень благодарны все владельцы шахт, если вы будете выписывать не те машины, которые нужны, не в том количестве, которое требуется, и направлять их туда, где они не могут использоваться. Это вы можете делать?

— Вполне, — согласился Юсевич.

— Господа! — встал Хаскель. — Вы представляете собой здесь, в этой несчастной голодной стране, интересы деловых людей, горнопромышленников Юга России. Наши обоюдные интересы, то есть интересы владельцев богатого южного края и интересы американских деловых людей, слились воедино. Наш министр торговли мистер Гувер по профессии горный инженер и, как вы понимаете, делает свой бизнес в области горной промышленности. Ему удалось на Западе выгодно приобрести большое количество акций у французских и бельгийских владельцев русских рудников. Таким образом, мистер Гувер является фактическим владельцем многих угольных шахт Донбасса. И мы счастливы, что нам удалось найти вас — достойных русских патриотов, которые, видимо, облегчат нашу задачу в выполнении поручения мистера Гувера. Вы все высказались с большим знанием дела, ваши цели совпадают с желанием мистера Гувера сохранить богатые угольные месторождения южного края от эксплуатации их Советским правительством.

— Ну а как же, — перебил его Юсевич, — немецкие промышленные фирмы, которые сейчас активно взялись за восстановление рудников Донбасса? Из Германии идут машины, горное оборудование, уже начинают прибывать немецкие монтеры и горные специалисты.