ЗАПАД: ЭКСПАНСИОНИСТСКИЕ ИМПЕРАТИВЫ ТАЛАССОКРАТИИ

ЗАПАД: ЭКСПАНСИОНИСТСКИЕ ИМПЕРАТИВЫ ТАЛАССОКРАТИИ

По воле исторической судьбы Запад на данный момент представляет собой конгломерат этносов, среди которых господствуют автоталассические. Несмотря на присутствие в его рамках автохтонных этнических групп, определяющее значение на Западе традиционно имеют «народы моря» — британцы и американцы (англосаксы).

Таким образом, талассократия стала фундаментальной основой геостратегии Запада. Сама его история представляет собой процесс развития, в ходе которого были «задавлены» в зародыше все возможные альтернативы.

Основная историческая линия развития западной талассократии идет от итальянских городов–государств (начиная с эпохи раннего Возрождения) к современным Соединенным Штатам Америки, через Нидерландские Соединенные Провинции и Британскую империю. Эти государства и их народы, на основе идентичности духовно–психологических, социально–политических и экономических сфер, представляют собой отдельные этапы (фрагменты) развития единого целого — западной цивилизации.

Именно народы вышеперечисленных стран сделали основой своего могущества «морскую силу», которая позволила им на века занять доминирующие позиции на Западе, а затем и в мире. Очень важным моментом в становлении талассократии является постепенное, но неуклонное расширение площади территорий, подконтрольных сначала отдельным западным талассократическим государствам, а затем Западу как единому цивилизационному целому. Если на начальном этапе его существования итальянские города–государства создали империю, для которой первостепенное значение имело Средиземное море и транспортные коридоры в Ост–Индию, то на его современном этапе развития, который репрезентуют США, «жизненно–важные интересы» Запада распространились на весь мир, охватив собой все океаны и континенты.

Непрекращающаяся экспансия, безграничное расширение становятся главной особенностью геополитической (и не только) стратегии Запада. Как писал по этому поводу О. Шпенглер, «фаустовская культура (т.е. западная. — Авт.) была в сильнейшей степени направлена на расширение, будь то политического, хозяйственного или духовного характера; она преодолевала все географически–материальные преграды; она стремилась без какой–либо практической цели, лишь ради самого символа, достичь Северного и Южного полюсов; наконец, она превратила земную поверхность в одну колониальную область и хозяйственную систему. То, чего от Мейстера Экхарта до Канта желали все мыслители — подчинить мир «как явление» властным притязаниям познающего Я, — делали все вожди. Безграничное было исконной целью их честолюбия: мировая монархия великих Салических императоров и Штауфенов, планы Григория VII и Иннокентия III, империя испанских Габсбургов, «в которой не заходило солнце», и тот самый империализм, из–за которого ведется далеко еще не законченная война» [3, с. 522].

Раскрывающаяся в безудержной экспансии энергия западного человека была направлена на преодоление всего, что оказывалось у него на пути, на покорение всего, к чему он был в состоянии добраться. Мир для западного человека, на определенном этапе его становления, предстал дихотомированным на него самого, и то, чем он должен овладеть и что должен себе подчинить. Борьба как таковая и стремление к абсолютному господству стали главным содержанием его жизни. «Преодоление сопротивлений есть… типичный стимул западной души», — провозглашаете. Шпенглер[3,с.497]. «Все фаустовское, — добавляет он, — стремится к господству» [3, с. 526—527].

«Случайные, непродолжительные и разноплановые контакты между цивилизациями уступили место непрерывному, всепоглощающему однонаправленному воздействию Запада на все остальные цивилизации», — констатирует Самюэль Хантингтон [4, с. 65]. В подтверждение своего вывода он приводит следующие исторические факты: «В последние годы девятнадцатого века обновленный западный империализм распространил влияние Запада почти на всю Африку, усилил контроль над Индостаном и по всей Азии, и к началу двадцатого века практически весь Ближний Восток, кроме Турции, оказался под прямым или косвенным контролем Европы. Европейцы или бывшие европейские колонии (в обеих Америках) контролировали 35% поверхности суши в 1800 году, 67% в 1878 году, 84% к 1914 году. К 1920 году, после раздела Оттоманской империи между Британией, Францией и Италией, этот процент стал еще выше» [4, с. 65].

Однако стремление к господству для западного человека в значительной мере ассоциируется со стремлением к обладанию всеми богатствами земли. Мир превращается для него в арену борьбы за все, что имеет, по его мнению, какую–либо ценность. Как писал Шлезингер–младший: «Корысть куда более, чем возвышенные чувства, была присуща европейской диаспоре. И то, что в прежние века было проявлением хищнической натуры отдельных авантюристов, добывавших пряности, золото и меха, в конце XIX в. стало считаться благом для нации в целом» [5, с. 176].

Одновременно с этим ценности западного человека в его глазах становятся единственным основанием для существования мира. Покоряя его, он стремится «исправить» (изменить) мир в соответствии со своими духовно–психологическими особенностями, т.е. своим мировоззрением, мировосприятием, мироощущением и т.д., которые возводятся в аксиому — закон, обязательный для всех, основу сущего. Все, что не отвечает этому закону и что не способно измениться в соответствии с ним, по мнению западного человека, подлежит уничтожению. «Во время европейской экспансии андская и мезоамериканская цивилизации были полностью уничтожены, индийская, исламская и африканская цивилизации покорены, а Китай, куда проникло европейское влияние, оказался в зависимости от него, — замечает С. Хантингтон. — Лишь русская, японская и эфиопская цивилизации смогли противостоять бешеной атаке Запада и поддержать самодостаточное независимое существование. На протяжении четырехсот лет отношения между цивилизациями заключались в подчинении других обществ западной цивилизации» [4, с. 65–66]. С ним соглашается Шлезингер–младший: «В течение девяти столетий после первого крестового похода западная цивилизация занималась многотрудным и опасным делом — проникала в незападные общества, с тем чтобы изменить их. На протяжении восьми из последних девяти веков эта агрессивная деятельность осуществлялась без всякого теоретического обоснования» [5, с. 173].

Океан, как основная жизненная среда господствующих автоталассических народов Запада, способствовал вольному проявлению их экспансионистской деятельности. Открытое пространство мировых океанов, лишенное каких–либо естественных препятствий и государственных суверенитетов, стало главным условием постоянно расширяющегося влияния западной цивилизации. Анализируя данную особенность, С. Хантингтон приходит к выводу, что: «Непосредственной причиной экспансии Запада была технология: изобретение средств океанской навигации для достижения далеких стран и развитие военного потенциала для покорения их народов. «…В большей мере, — заметил Джофри Паркер, — подъем Запада обуславливался применением силы, тем фактом, что баланс между европейцами и их заокеанскими противниками постоянно склонялся в пользу завоевателей; …ключом к успеху жителей Запада в создании первых по–настоящему глобальных империй заключался именно в тех способностях вести войну, которые позже назвали термином «военная революция». <…> Запад завоевал мир не из–за превосходства своих идей, ценностей или религии (в которую было обращено лишь небольшое количество представителей других цивилизаций), но скорее превосходством в применении организованного насилия» [4, с. 66]. При этом его проникающие[16] империи, в конце концов слившиеся в одну единую — западную, упорядочивали пространство в соответствии с номосом[17] моря. О. Шпенглер подчеркивал: «Бесконечное пространство, как прасимвол, во всей своей неописуемой мощи вступает здесь в круг деятельно–политического существования…» [3, с. 364]. По этому поводу К. Шмитт высказался таким образом: «Столь поразительная, беспрецедентная пространственная революция, какая имела место в XVI—XVII веках, должна была привести к столь же неслыханному, не имеющему аналогов захвату земель. Европейские народы, которым открылись тогда новые, казавшиеся бесконечными пространства, и которые устремились в даль этих пространств, обходились с обнаруженными ими неевропейскими и нехристианскими народами как с бесхозным добром, которое становилось собственностью первого попавшегося европейского захватчика. Все завоеватели, будь то католики или протестанты, ссылались при этом на свою миссию распространения христианства среди нехристианских народов» [1].

«Позднее, — продолжает он, — в XVIII и XIX веках, задача христианской миссии превратились в задачу распространения европейской цивилизации среди нецивилизованных народов. Из таких оправданий возникло христианско–европейское международное право, т.е. противопоставленное всему остальному миру сообщество христианских народов Европы. Они образовали «сообщество наций», межгосударственный порядок. Международное право было основано на различении христианских и нехристианских народов или, столетием позже, цивилизованных (в христианско–европейском значении) и нецивилизованных народов. Нецивилизованный в этом смысле народ не мог стать членом данного международно–правового сообщества; он не был субъектом, а только объектом этого международного права, т.е. он принадлежал одному из цивилизованных народов на правах колонии или колониального протектората» [1].

Выходит, что смысл и назначение западной системы международного права состояли именно в разделе и распределении незападной земли между западными странами. Поэтому европейские народы, несмотря на множество противоречий между собой, были едины в своем видении неевропейских земель как пустой территории, т.е. как объекта захвата и использования в собственных целях. По этому поводу О. Шпенглер высказывался очень откровенно: «Европеец хочет управлять миром по своей воле» [6, с. 663].