Тот же почерк

Тот же почерк

В 1976 г., когда произошли события, речь о которых ниже, Уругвай переживал острый экономический кризис, усугублявшийся тем, что значительная часть национального бюджета поглощалась репрессивным аппаратом. Многие уругвайцы покидали родину, спасаясь от преследований или будучи не в силах найти работу. При населении, не достигающем 3 миллионов человек, в стране насчитывалось 7 тысяч политзаключенных. Однако сопротивление диктатуре не прекращалось ни на один день. Росла внутренняя и внешняя изоляция режима. В глубоком подполье действовал Широкий фронт. Его цементирующей силой являлись, как и сегодня, коммунисты. В то же время фронт устанавливал контакты и с представителями традиционных буржуазных партий — Национальной («Бланко») и «Колорадо». Объединение всех антиимпериалистических, антиолигархических сил, включая сюда демократические круги буржуазии, определенные клерикальные круги, прогрессивную часть военнослужащих и другие слои, — к достижению такой цели призывала компартия.

Рабочий класс и его авангард, возглавившие борьбу за создание антифашистской коалиции, организовывали забастовки с требованиями улучшения жизненного уровня и восстановления политических свобод. Первый секретарь ЦК Коммунистической партии Уругвая Родней Арисменди подчеркивал: «1976 год, год жестоких репрессий, отмечен тем не менее забастовками и массовыми выступлениями трудящихся…»{21}

Неудивительно, что власти чувствовали себя неуверенно. В результате обострились противоречия в самой правящей верхушке. Эти противоречия, по существу, приняли форму кризиса военно-гражданского руководства — кризиса, который летом 1976 г. привел к смещению президента Бордаберри.

В нервозной для уругвайских властей и для их вашингтонских покровителей обстановке складывавшегося единства действий антидиктаторских сил ужесточение репрессий коснулось не только коммунистов, но и представителей других оппозиционных кругов. Причем эти репрессии, как и прежде, не ограничивались национальными границами страны, выходя за ее пределы и охватывая зарубежные государства, где имелись эмигранты из Уругвая.

22 мая 1976 г. аргентинское телеграфное агентство ТЕЛАМ распространило следующее коммюнике полицейских органов страны:

«Федеральная полиция Аргентины сообщает, что вчера (21-го) в 21 час 22 минуты на углу двух улиц — авеню Перито Морено и Дельепьане был найден брошенный пикап марки «торино» красного цвета. Внутри находился труп человека мужского пола. При осмотре багажника были обнаружены еще три трупа, один — женского пола, два — мужского. Проведенная экспертиза позволила установить личность троих из них, а именно: Сельмара Мичелини, Эктора Гутьерреса Руиса и Росарио дель Кармен Барредо де Шроедер. Имена погибших насильственной смертью совпали с теми, что упоминались в листовках, найденных внутри машины. В этих листовках одна подрывная группировка брала на себя ответственность за совершенное».

Позднее стало известно имя четвертого человека, обнаруженного в автомобиле. Им оказался Уильям Витлав Бланко, муж Росарио дель Кармен Барредо де Шроедер, уругвайский политический эмигрант, как и трое его товарищей по несчастью. Было уточнено и название «группировки», упомянутой в полицейском коммюнике: аргентинская леворадикальная организация «Революционная народная армия».

Коммюнике было составлено так, чтобы не оставить сомнения в том, что в преступлении повинны «подрывные элементы», иначе говоря, левые. Эта версия была подхвачена аргентинскими, а потом и уругвайскими газетами. Так, например, выходящая в Монтевидео сверхреакционная «Паис» перепечатала из выходящей в Буэнос-Айресе газеты «Пренса» редакционную статью, в которой утверждалось, что двое из убитых — Мичелини и Гутьеррес Руис — якобы склонялись к достижению взаимопонимания с Бордаберри, тогда еще остававшимся на президентском посту, и с военным режимом в целом. Поэтому-де с ними и расправились аргентинские «левые экстремисты» по просьбе уругвайских «Тупамарос». А супруги Витлав-Барредо, сообщалось в других газетах, были якобы «казнены за предательство».

Однако прогрессивная общественность Уругвая, Аргентины и всего мира не восприняла эту версию всерьез.

«Все выглядит очень просто: «подрывные элементы» пожирают друг друга, — пишет в те дни в мексиканской газете «Эксельсиор» известный уругвайский публицист Карлос Кихано. И тут же с иронией замечает: — Просто? Я бы сказал — слишком просто».

К вопросу о несостоятельности версии о сведении счетов между различными группами уругвайской оппозиции мы еще вернемся. А пока расскажем вкратце, что представляли из себя Мичелини и Гутьеррес Руис, ибо именно эти крупные политики, а не супруги Витлав-Барредо, рядовые участники оппозиционного движения, являются главными героями нашего рассказа о трагическом происшествии в Буэнос-Айресе.

Оба они видные деятели демократического движения Уругвая и в силу этого «подрывные элементы» с точки зрения местных спецслужб и ЦРУ.

Сельмар Мичелини был в прошлом министром, депутатом, а в годы, предшествовавшие перевороту, — сенатором от Широкого фронта. К фронту он примкнул после того, как вывел из состава «Колорадо», одной из двух основных традиционных партий, свою левую группировку, известную под названиями «99-й список» и «Движение за правительство народа». Как политический деятель он был очень активен и широко известен не только у себя на родине, но и за ее пределами. Можно вспомнить, например, о сделанном ему приглашении принять участие в семинаре по вопросам апартеида — расовой дискриминации на юге Африки, который открылся в кубинской столице Гаване как раз в день его смерти (злая ирония судьбы!). Мичелини был человеком весьма прогрессивных взглядов, о чем свидетельствует, в частности, последняя из написанных им статей, в которой он подчеркивал, что диктаторские режимы «размахивают старым жупелом антикоммунизма, а сами применяют наихудшие методы фашизма». Парижская «Жур», опубликовавшая эту статью, в предпосланном ей вступлении высказывала убежденность в том, что «единственное преступление Мичелини и причина его смерти заключались в осуществлявшихся им постоянных обличениях нарушений основных прав человека режимом своей страны». После реакционного переворота в Уругвае он около трех лет провел в аргентинской эмиграции вместе с женой и десятью детьми.

Соратник Мичелини по оппозиции проамериканскому диктаторскому режиму Эктор Гутьеррес Руис до переворота 1973 г. являлся председателем палаты представителей Генеральной ассамблеи — парламента страны, в котором он представлял Национальную партию («Бланко») — вторую из двух основных традиционных партий страны. Как и Мичелини, он неустанно обличал произвол уругвайской полиции, пытки в застенках репрессивных органов режима, поддерживал постоянные контакты с оппозиционными кругами на родине. При мысли о причинах расправы с ним невольно вспоминаешь, что за неделю до своего похищения Гутьеррес Руис встречался с группой военных и гражданских лиц, приехавших на несколько дней из Уругвая в Аргентину, чтобы обсудить возникший замысел кампании за проведение всеобщих выборов и возобновление деятельности политических партий. К моменту убийства ему было 43 года. Из них около трех последних лет он тоже провел в эмиграции в Буэнос-Айресе — вместе с женой и пятью детьми.

Смерти Мичелини и Гутьерреса Руиса предшествовало их похищение, организованное людьми «Кондора». Террористы действовали так нагло, безбоязненно, с такой уверенностью в своей безнаказанности, с таким откровенным отсутствием хоть сколько-нибудь заметного желания избежать огласки, что это похищение внешне скорее, смахивало на арест. Со слов свидетелей известны многие подробности того, как это происходило. Ниже мы с предельной точностью воссоздаем картину случившегося, основываясь на упомянутых свидетельских показаниях.

Оба они были похищены в один и тот же день.

Первым — Эктор Гутьеррес Руис.

Около часа ночи — с семнадцатого на восемнадцатое мая — три белых легковых автомобиля марки «форд-фалкон» остановились возле дома № 1011 на улице Посадас, в самом центре аргентинской столицы. Захлопали дверцы — из машин неторопливо выбирались люди в штатском, но с автоматами в руках или с пистолетами за поясом. Их было человек пятнадцать. Не было заметно, чтобы они старались не привлекать к себе внимания, — нет, они шумно переговаривались между собой, а один из них, оставшийся в салопе переднего «форд-фалкона», громко докладывал кому-то по радио: «Прибыли на место. Начинать операцию? Слушаюсь!»

Несколько человек встали подле машины. Радист продолжал поддерживать связь с начальством. Остальные гурьбой двинулись к дому. И снова стало ясно, что они отнюдь не стремятся действовать скрытно, ибо приехавшие воспользовались не боковым, неприметным входом, над которым была укреплена дощечка с номером 1011, а парадным подъездом, выходящим на угол улиц Посадас и Пасахе Саевер. К тому же напротив этого подъезда находится здание, где в ту пору проживали военный атташе Бразилии, а также крупный аргентинский политический деятель Санчес Сорондо и где поэтому всегда — и днем, и ночью — дежурили вооруженные охранники. Как и следовало ожидать, их обеспокоило появление людей с автоматами, и они потребовали предъявить удостоверения личности, каковые были немедленно показаны и, как видно, внушили доверие, так как охрана бразильского атташе и Санчеса Сорондо вернулась на свои места.

Позднее уже цитировавшийся нами Карлос Кихано напишет:

«Налетчики были вынуждены удостоверить свою личность, показав удостоверения. «Они были, как утверждают, из полиции, из охранного корпуса», — сообщает мне из Буэнос-Айреса одно доверенное лицо».

Все это выглядело, согласитесь, чрезвычайно странно. Но еще более странно, что интерес к шумной и до зубов вооруженной группе людей проявила лишь охрана военного атташе и Санчеса Сорондо. А между тем неподалеку располагались — охраняемые, разумеется, — посольства Израиля, Бразилии, Франции. Самое дальнее из них — на расстоянии 150 метров. Недалеко находилось и районное отделение полиции. Вряд ли могли все эти полицейские и солдаты не знать о налете. Прибытие трех «форд-фалконов» с их странными пассажирами, несмотря на поздний час, было заключено некоторыми соседями семьи Гутьерреса Руиса, а также случайными прохожими и, само собой, привратниками. Кто-нибудь из них наверняка дал знать властям об увиденном.

Между тем события развивались. Налетчики (будем называть их так, по примеру Карлоса Кихано) поднялись на лифте на четвертый этаж к квартире уругвайского эмигранта и забарабанили в дверь.

— Кто там? — встревоженно спросила сеньора Матильде Родригес Ларрета де Гутьеррес Руис.

— Открывайте, открывайте! Мы пришли с обыском.

— На каком основании?

— А на том, что ваша семейка марксистская.

И снова громкий стук в дверь. Угрозы взломать ее, если им не откроют подобру-поздорову.

Пришлось открыть.

Они вломились в гостиную. Наставили автоматы и пистолеты на главу семьи, на его жену, на пятерых детей — мал мала меньше. Потом нейлоновой веревкой скрутили руки бывшему парламентарию.

Начался обыск, который продолжался целый час. Обыск? Правильнее было бы назвать его грабежом.

Книгам, письмам, документам не уделялось никакого внимания. Все внимание — вещам, представлявшим хоть какую-то ценность. На полу расстелили простыню и туда сносили добычу — телевизор, магнитофон, серебряные столовые приборы, деньги, часы, снятые с рук всех членов семьи.

— Ну как, нашли что-нибудь? — крикнул с улицы радист, вылезая из машины. — Начальство спрашивает. Следующий сеанс связи через три минуты. Что им сказать?

Старший группы, широколицый толстяк, который командовал своими подчиненными, сидя на подоконнике, повернулся к распахнутому окну и рявкнул:

— Ничего стоящего!

А на лице у него читалось: чего искать-то? Найдем мы подрывную литературу и оружие или не найдем — это ничего не изменит в судьбе хозяина квартиры, обыск так, для проформы.

Сеньора Матильде плакала. Детишки испуганно жались к стене. У них отобрали даже их детские журналы.

Наконец грабить больше было нечего. Старший группы подошел к супруге уругвайского политика и, угрожающе покачивая толстым указательным пальцем у нее перед лицом, процедил сквозь зубы:

— Вашего мужа мы забираем с собой. Но об этом никому ни слова. Особенно Мичелини и другим вашим соотечественникам. В ближайшие часы, я имею в виду. А поднимете тревогу — пеняйте на себя: можете тогда заказывать гроб для него.

И он кивнул в сторону Гутьерреса Руиса. Затем резким движением руки он оторвал телефонную трубку от аппарата и добавил, обращаясь уже к подчиненным:

— Все. Заканчивайте. Пошли.

Двое налетчиков подхватили тюк с награбленным, понесли к лифту. Двое других вытолкали на лестничную площадку бывшего председателя палаты представителей — полуодетого, со связанными руками, с наволочкой, которую ему натянули на голову.

Внизу, в подъезде, те, что волокли тюк, на ходу бросили привратникам:

— Несем оружие, найденное в квартире Гутьерреса Руиса.

Ухмыляющиеся, довольные собой, участники налета и похищения гуртом вывалились на улицу, укутанную белым влажным туманом. Май — это в Южном полушарии осень.

«И они удалились со своей жертвой и не очень-то богатыми трофеями. Никто из представителей так называемых «сил порядка» так и не почтил своим присутствием место происшествия». Так напишет неделю спустя после этого похищения еще один уругвайский эмигрант, друг Гутьерреса Руиса и Мичелини, лидер Национальной партии Вильсон Ферейра Альдунате в письме президенту Аргентины. Письмо он отправит за несколько часов до того, как попросит политического убежища в посольстве Австрии, — шаг, который позволит ему избежать судьбы двух его давних приятелей. Он знал, что за ним тоже шла охота.

…Через два часа группа вооруженных людей подкатила к отелю «Либерти», расположенному в двух шагах от самого оживленного из столичных перекрестков.

Первые прохожие, поеживаясь от сырого предутреннего холодка, уже спешили к своим рабочим местам — уборщицы, которым нужно было привести в порядок конторы и магазины до их открытия, пекари, шоферы продовольственных фургонов и им подобный люд.

Но, как и несколько часов назад, при похищении Гутьерреса Руиса, налетчики и не думали действовать скрытно и не думали торопиться. Они неспешно и шумливо направились ко входу в отель, оставив три своих машины у обочины тротуара, что на этой улице решительно запрещалось полицейскими правилами, — полиции они, видно, не опасались.

На противоположной стороне Коррьентес, на пересечении с улицей Майпу, находится государственное учреждение, быть может строже всего охранявшееся в городе. У входа — часовые с пулеметами. Им вменено в обязанность проверять документы у всех посетителей и обыскивать их. Это ЭНТЭЛЬ — важнейший телефонный узел страны, средоточие основных линий связи аргентинской столицы с провинцией и зарубежными странами.

Часовые не могли не заметить появления на улице крикливой и до зубов вооруженной банды. Заметили, сомнений нет. Но они наверняка получили указание не вмешиваться. Ведь руководители операции учли, надо думать, досадное недоразумение, случившееся на улице Посадас, когда охране бразильского военного атташе и аргентинского политика Санчеса Сорондо вздумалось учинить проверку удостоверений личности террористов.

Предпочли не вмешиваться и стражники, что днем и ночью оберегали американское посольство, находящееся в двух шагах от «Либерти», на улице Сармьенто. Их число доходило в те времена до ста пятидесяти. Часть из них проводила дежурство в двух машинах, постоянно стоявших подле этого дипломатического представительства.

Словом, все солдаты и полицейские, которыми был нашпигован центральный район аргентинской столицы, остались в стороне от происшествия на улице Коррьентес.

Приехавшие на «форд-фалконах» беспрепятственно достигли входа в отель и ввалились в ярко освещенный вестибюль, до смерти перепугав швейцара и портье, разом утративших сонливость.

Старший группы потребовал ключ от номера Мичелини:

— Мы пришли за этим марксистом!

Получив ключ, приказал портье:

— Проводишь нас к его комнате.

Набились в два лифта. Поднялись на седьмой этаж. В коридоре они примолкли — будить всех здешних постояльцев было не с руки. Зачем превращать гостиницу в гудящий улей? Впервые за время ночной операции они уняли свои глотки. Не из страха перед возможным появлением полиции. Уж конечно нет!

Ворсистый ковер скрадывал звук их шагов.

— Вот тут… — Портье показал на дверь комнаты, которую занимал Сельмар Мичелини с двумя старшими сыновьями.

Один из налетчиков вставил ключ в замочную скважину. Ключ скрипнул, поворачиваясь. Все трое были, естественно, в постелях.

— А ну-ка поднимайтесь! Живо! — заорал толстяк, который был за старшего.

Под дулами пистолетов и автоматов сыновей поставили к стене. Скрутили Мичелини руки веревкой, завязали глаза.

Допрашивать не стали. Да и обыска настоящего не было. Вновь был откровенный, беззастенчивый грабеж. Долгий, методичный, длившийся около часа грабеж. Мародеры расстелили на полу простыни и стаскивали туда любую мало-мальски ценную вещь, подмеченную ими в номере. Эта их неторопливость, кстати сказать, тоже показывает, что они не опасались никаких «сил порядка».

Захваченные поиском трофеев, радостно возбужденные, налетчики как бы «подобрели» даже. Поэтому, когда Мичелини сказал, что плохо себя чувствует, ему на минуту развязали глаза и разрешили пройти в ванную, чтобы он там принял лекарство.

Уже уходя вместе с Сельмаром Мичелини, участники налета сняли часы с рук сыновей бывшего министра.

Сама история похищений Эктора Гутьерреса Руиса и Сельмара Мичелини, воссозданная на основании рассказов их жен, детей и посторонних свидетелей, ясно показывает, что аргентинские левые радикалы к событиям на улицах Посадас и Коррьентес никак не причастны. В противном случае они, конечно, постарались бы действовать скрытно.

Против версии о причастности «левых экстремистов» к налету на жилища видных уругвайских эмигрантов говорят также следующие соображения, изложенные Карлосом Кихано в газете «Эксельсиор». Похитители, замечает он, всячески подчеркивали во время операции свой воинствующий антикоммунизм. Но если это были члены «Революционной народной армии», зачем они так поступали? В надежде сойти за агентов полиции и, таким образом, взвалить на них ответственность за содеянное? Но стоило ли тратить столько усилий, чтобы 72 часа спустя оставить возле трупов, брошенных в пикап, признание в совершенном убийстве?

Кихано близко подходит к истине, когда утверждает, что преступления такого рода — результат «пактов между репрессивными органами различных стран». Уругвайский публицист не знал тогда лишь названия организации, возникшей на основании этих пактов, — «Операция Кондор».

Здесь уместно привести также цитату из сделанного в мае 1976 г. заявления Роднея Арисменди: «Убийства Сельмара Мичелини и Эктора Гутьерреса Руиса, равно как и другие им подобные преступления, повторяют в систематической форме то, что случилось в декабре 1974 года в Париже, когда там был застрелен полковник Рамон Трабаль»{22}.

Пройдет несколько лет. В мае 1981 г. о «зловещем соучастии репрессивных аппаратов юга. Латинской Америки» в убийстве Мичелини и Гутьерреса Руиса напишет информационный бюллетень Компартии Уругвая.

И наконец, чуть позднее, в июле того же 1981 г., член ЦК Компартии Уругвая Нико Шварц на страницах мексиканской газеты «Диа» прямо укажет на «Кондор» как на виновника смерти двух бывших парламентариев{23}.

Очень мало известно о том крестном пути, что выпал на долю двух видных политических деятелей с момента похищения.

Известно, что их увезли за город, держали взаперти вместе с супругами Витлав-Барредо, подвергли зверским пыткам.

Заключение судебно-медицинского эксперта гласит:

«Все четверо убиты в четверг 20 мая. Тела имеют следы пыток: ожоги, ушибы». Барредо и Гутьеррес Руис были застрелены выстрелом в глаз, Витлав и Мичелини — выстрелом в затылок.

Найти убийц было бы, наверное, не так уж сложно — они оставили многочисленные отпечатки пальцев, когда мародерствовали в отеле «Либерти» и в доме на улице Посадас: ведь там они хватали то одну, то другую вещь, жадно ее рассматривали, выбирая, что поценнее. Предметов, к которым прикасались налетчики, родственники похищенных не трогали, ожидая прихода следователей. Но те не явились. Ни восемнадцатого. Ни на следующий день. Ни даже после известия о насильственной смерти Мичелини и Гутьерреса Руиса.

Да, найти убийц было бы, наверное, не так уж сложно. Тем более что у аргентинской полиции имеются отпечатки пальцев всех проживающих в стране — и местных, и иностранцев. Создается, однако, впечатление, что преступников попросту не искали.

Похоронили Мичелини и Гутьерреса Руиса в Монтевидео. Тысячи людей пришли проводить их в последний путь. Известный уругвайский поэт и прозаик Марио Бенедетти написал поэму, посвященную Мичелини, и назвал ее «Сельмар».

В ней есть такие строки:

Не сотрутся из памяти улыбка его и жесты

Той последней нашей с ним встречи. Он был с сыном.

Я не сказал: «Прощай», сказал: «Береги себя».

Но мы оба знали: беречь себя он не будет.