Дорога на Анкару

Дорога на Анкару

Грузный, пузатый французский пароход был старым гостем батумских причалов. Давно уже бороздил он Черное море, посещая советские порты. Сейчас принял в свои трюмы марганцевую руду для Франции. По пути остановится в турецком Самсуне. Урасову как раз и нужно было в Самсун. Поэтому он оказался в числе нескольких пассажиров «француза». Это было в августе двадцать первого года.

Густой бас пароходного гудка сотряс воздух, махина тяжело отвалила от пристани.

Владимир стоял на палубе и смотрел в безбрежную черноморскую синеву. Диппакет лежит в кармане пиджака — вот и вся почта на этот раз. Ехать налегке удобней, чем с большими пачками или мешками. Но Владимир знал: чем меньше диппочта, тем она важнее.

«Каким будет этот рейс? — думал он, щурясь от яркого солнечного золота, растекавшегося по волнам. — Загадывать трудно. Особенно сейчас…»

Турция вела войну против Антанты за независимость, военные корабли часто останавливали пароходы. Советский Союз поддерживал Кемаля, возглавившего борьбу за независимость, и встреча с интервентами опасна.

Изредка на горизонте показывались дымки. Если они приближались, Владимир шел к помощнику капитана выяснять, кто идет. Помощник — добродушный марселец — говорил на ломаном русском языке:

— Пиф-паф нет. Грузчик.

Это означало, что идет не военный корабль, а грузовой.

Или говорил:

— Пиф-паф нет. Дамы и господа.

Это — про пассажирский. Так и добрались благополучно до Самсуна.

Владимир сошел с парохода, протиснулся сквозь шумную толпу торговцев, предлагавших табак и опиум, виноград и плетеные сандалии, домашнее вино и курительные трубки. Теперь — в советское консульство. «Кто повезет меня в Анкару? Опять Хасан или кто другой?»

Вспомнилось, как он познакомился с Хасаном.

Когда Владимир минувшей зимой впервые оказался в Самсуне, у него было три больших мешка диппочты. Без грузчиков не обойтись. Несколько человек предложили ему свои услуги.

— Мне хватит и одного, — сказал Урасов и показал палец, ибо знал, что турки не поймут его слов.

— Меня берешь! — услышал он в ответ по-русски. Это был Хасан. Он понес мешки к своей арбе.

Хасан предложил Владимиру сесть в арбу, но тот отказался: пойдем вместе. «Надо расспросить, что он за человек». За пять минут он уже все знал о Хасане: казанский татарин, во время мировой войны попал в плен и застрял здесь, женился на турчанке. Промышляет извозом.

— А ты кто? — спросил в свою очередь Хасан.

— Купец. Видишь, у меня три мешка товара.

Возле консульства отпустил Хасана.

Урасову обрадовались: ведь он привез новости с родины! После обмена впечатлениями спросил, как с дорогой на Анкару, кто его повезет? Сведения были неутешительные: снега много, дороги заметены, автомобили застревают в сугробах. Единственная возможность — арба. И назвали Хасана.

— Так я ведь его уже знаю, он доставил меня от порта!

Пошел к возчику.

— Свезешь, Хасан?

Он долго думал, чесал затылок. Согласился, но заломил такую сумму, что Владимир ахнул.

Рядились, спорили. Хасан был неумолим. «Половину плати сейчас».

Пришлось согласиться. Положили в арбу сена для лошадей, поверх — мешки с диппочтой. Заскрипел снег под колесами арбы. Глаза слепили то яркое солнце, то снежные вихри. Медленно, очень медленно ползла арба. С трудом миновали одну деревню, вторую, третью. В каждой — ночевка. Где на низком топчане, где на сене, а то и просто на холодном глиняном полу.

В середине пути Хасан потребовал прибавки:

— Если не дашь — моя едет обратно.

Получай прибавку, татарин! Аллах воздаст тебе за скупость.

Снова деревня. За нею — сильные заносы. Три дня мело, никто не расчищал. Застряли.

Надо было что-то предпринимать. Узнали, что в соседнем селении живет староста — вали. В его власти собрать людей на расчистку дороги.

С огромным трудом, утопая в сугробах, добрели до его дома.

Вали оказался дома. Узнав, что перед ним советский дипкурьер (не торопясь, вновь и вновь удивленно рассматривал паспорт Урасова), он приосанился, поставил угощение. По всему было видно, что вали польщен необычным визитом. Даже позвал соседей — смотрите, какой гость у меня!

Вали заверил дипкурьера, что завтра дорога будет расчищена. И слово свое сдержал.

Арба снова заскрипела. Но еще до этого произошло следующее событие: как только Урасов возвратился от вали, Хасан выложил все деньги — и аванс, и надбавку:

— Денег три раза меньше возьму.

— С чего это вдруг?

То, что рассказал Хасан, прямо-таки растрогало Владимира. Оказывается, Хасан принял своего пассажира за контрабандиста. Везти контрабандный товар опасно. Поэтому и заломил небывалую цену. А в последней деревне, заметив у «контрабандиста» пистолет, еще больше забоялся и потребовал дополнительной платы.

Ну а теперь — другое дело! Он сам видел у старосты паспорт дипкурьера. Хасан переменился, стал приветливей, разговорчивей. Забросал вопросами о Советской России, о новой власти, новых порядках. И еще спросил:

— Ленин — татарин?

— Ленин русский. Почему ты решил, что он татарин?

— Казань жил. Татарин должен быть. Я жил Казань, я татарин.

Владимир долго рассказывал Хасану о Ленине. А когда упомянул, что виделся с вождем революции, беседовал с ним, Хасан восторженно зацокал языком.

Не врешь? Аллах ругать будет!

Вот такой была та зимняя дорога в Анкару. На нее ушло четырнадцать дней. Ну а как будет теперь? Прежде всего нужен Хасан. Здесь ли он?

Как назло, дома Хасана не оказалось. Жена его ничего не могла объяснить: не знала ни слова по-русски. Делать нечего, пришлось ждать.

Только к вечеру появился хозяин.

— Мерхаба, Володка! Здравствуй! — радушно приветствовал Хасан Урасова. — Длинно ждал?

— Давно. Где ты пропадал?

— Сперва скажи: как там моя Казань?

— Стоит на том же месте.

— Сердитый ты. Кушал? Пил?

— Тороплюсь я. Понимаешь?

Хасан рассказал, что ездил за пять верст в деревню на похороны своего друга-турка. Он работал шофером на грузовике, возил боеприпасы. Но во время последнего рейса на колонну напали вооруженные бандиты, которых подослали англичане. Трех шоферов убили. «Сложно сейчас на турецких дорогах… — обеспокоенно подумал Урасов. — Надо быть вдвойне осторожным».

Наскоро поужинали кислым молоком и лепешками. Потом Хасан пошел к знакомому шоферу, у которого был грузовик. Возвратился вместе с хозяином машины. «Мемед согласен».

…Совсем рано, когда серый, сонный рассвет лежал над Самсуном, выехали. Мемед был обладателем столь ветхого «рено», что неизвестно, как в нем вообще «душа держалась». Заполучил он машину чуть ли не на свалке и выходил, как больного. Машина заскрежетала, тронулась, поднимая пыль — еще прохладную, успевшую остыть за ночь. По-русски Мемед не понимал, а дипкурьер не знал турецкого языка. Поэтому молчали. Впрочем, Мемед время от времени однообразно-печально что-то напевал. У Владимира были записаны на бумажке только три турецких слова: «Стоп», «Поехали» и «Ночевать».

Миновав несколько деревень, к вечеру остановились на ночлег: Мемед категорически отказывался ехать ночью, о чем сказал еще в Самсуне. Шофер быстро договорился с крестьянином о ночлеге: были бы деньги. Мемед показывал на пальцах, сколько нужно платить. Хозяин отвел им комнату, то есть половину своего глиняного дома.

Принесли еду. Пока Владимир и Мемед ужинали, в соседней комнате появилось двое мужчин, потом еще трое, наконец, там оказалось человек десять. Все они с любопытством, но не назойливо заглядывали в комнату гостей. Владимир недоумевал: почему столько народу? Через минуту-другую он удивился еще больше: в комнату, что-то сказав по-турецки, вошли трое, держа в руках крупные виноградные грозди. Положили на стол, потоптались на месте, рассматривая Урасова, и ушли. Потом появились другие, принесли инжир. Эти были смелее: пожали Урасову руку, произнеся непонятные слова.

Мемед, видя на лице Владимира недоумение, разъяснил, похлопав Владимира по плечу:

— Совьет!

Турки закивали головами, заулыбались:

— Ийи! Ийи!

«Эх, до чего же, черт возьми, обидно, что я ихнего языка не знаю! — подумал Урасов. — Ведь по глазам видно — хотят услышать советское слово!»

Он встал, произнес:

— Ленин — Кемаль!

— Ленин — Кемаль!

Турки вслед за ним тоже повторяли два имени, и снова произнесли: «Ийи!» (Позднее, в Анкаре, Владимир узнал, что «ийи» — это «хорошо».) На прощание все выпили принесенного хозяином молодого виноградного вина.

Чуть свет Владимир и Мемед были на ногах. Владимир отсчитал положенное количество лир за ночлег, протянул хозяину. Тот замахал руками: не надо! Так и не взял у русского денег.

…Пылит по извилистой дороге ветхий грузовик. Добрались еще до одного населенного пункта. Переночевали. И снова почти все повторилось: турки с жадностью смотрели на советского человека, угощали фруктами. Появился даже мулла. С какими чувствами он пришел, неизвестно, но только при его появлении крестьяне сразу замолчали и один за другим покинули дом.

Когда Владимир собрался на следующее утро двигаться дальше, он увидел на улице пять грузовиков. За баранками сидели солдаты. В кузовах лежали плоские ящики.

«Боеприпасы», — догадался Владимир. Мемед уже пристроился было к колонне, чтобы ехать вслед, но Владимир показал ему бумажку: «Стоп».

«Если налетят на колонну бандиты, достанется и мне. Нужно переждать».

Колонна ушла. «Буду ждать полтора часа», — решил Владимир.

Интуиция не подвела его. Колонна в пути подверглась нападению. Когда Урасов подъехал, солдаты уже разгрузили одну, дымившуюся, машину и теперь торопились снять ящики с другой, сплошь изрешеченной пулями. Владимир и Мемед бросились на помощь: если начнут рваться снаряды, то здесь, на узкой дороге, никому не проехать. Несмотря на то что колонна была атакована неожиданно, на ходу, турецкие солдаты сумели дать отпор налетчикам: на обочине лежало пять трупов.

Наконец на дороге навели порядок. Владимир и Мемед тронулись дальше. Оставшийся путь до Анкары хотелось во что бы то ни стало преодолеть без ночевки, одним махом, и Владимир настойчиво повторял:

— Жми, Мемед! Жми!

Турок, словно угадывая смысл незнакомого слова, жал, насколько позволял старенький «рено».

В сумерки они въехали на окраину Анкары.