«Все розы мира»
«Все розы мира»
Наверное, не все знают, что у Карловых Вар, рядом с целебными источниками, струится и неиссякаемый родник мастерства создателей чудесного чешского стекла.
К нему и лежал наш путь.
Карловы Вары — это курорт и город. Мимо пышных отелей и санаторных корпусов, мимо магазинов и ресторанов дорога, поднимаясь вверх, ведет на скромные улицы обычного современного чешского городка. Автобус взбирается еще выше, и перед нами — аллея пирамидальных украинских тополей. Словно серебряный коридор, трепещущий на горном ветру. Он кончается у квадратных ворот с небольшой фиолетовой вывеской «Мозер».
Мы в гостях у рабочих знаменитой народной фирмы чешского стекла. Изумительные стеклянные изделия с маркой «Мозер» создаются здесь, в Карловых Варах, уже более ста лет, но лишь в годы народной власти труд мастеров-стеклодувов, граверов и художников стал поистине отрадным.
Сколько рассказов о тяжелом прошлом услышали мы от рабочих! Творцы хрусталя слепли у точильных станков, над которыми они, как прикованные, просиживали четырнадцать и шестнадцать часов. Уже в сорок-пятьдесят лет прославленные мастера не могли разглядеть созданных ими узоров на хрустале, и беспросветная нищета ждала их за воротами фабрики «Мозер». Нищета венчала и короткую жизнь стеклодувов. Мучительным был их труд. Красота стекла рождалась напряжением всех сил в закопченных цехах, в иссушающем зареве дымного пламени, в удушливых парах, разрывающих легкие…
Печальная легенда гласит о том, что багровый отблеск на старом хрустале — то цвет крови стеклодувов. Горловая чахотка была страшным уделом многих мастеров «Мозера».
Мы сидели в выставочном зале фабрики. Солнечные лучи струились, дробились, сверкали, зажигались, гасли и вспыхивали, как жгучие молнии, на гранях сотен сказочных изделий из стекла и хрусталя.
О новом в жизни создателей чудо-стекла, о светлых цехах и умных машинах и инструментах, помогающих мастерству, об ордене Труда, которым народное правительство наградило коллектив фабрики «Мозер», — обо всем этом с гордостью говорили стеклодувы и граверы, перенявшие свое умение от отцов и дедов, рассказывали молодые мастера — выпускники Пражского художественно-промышленного втуза, техникума в Новы Боре, юноши и девушки из художественной школы в Железном Броде, из ремесленных училищ и творческих мастерских. Словно художники и поэты о своих картинах и стихах, говорили они о том, как гравируют, гранят, золотят, гелошат, протравливают, морозят стекло, как создается резьба, раскраска, мозаика стекла, как гранится, шлифуется хрусталь на радость людям…
И как бы завершая беседу, мастер Иозеф Брихт вдруг поднял на колени своего маленького внука, который до сих пор неслышно стоял за широкой спиной деда.
— Пусть Франтишек скажет гостям стих. Он уже три года учится русскому языку и может прочесть нашего Иржи Гавеля на русском. Читай, Франтишек! — Дед погладил внука по стриженой голове, подбадривая мальчика. — В устах младенца есть истина, — подмигнул старик в нашу сторону.
Франтишек читал нараспев, как читают дети во всех странах, на всех языках, читал уверенно, опираясь на плечо деда:
Мой край,
задумчивый мой тихий край…
Отец мой
был искусный стеклодув,
всю жизнь — в труде, однако сытым не был,
и видел старика за черствым хлебом
рассвет, к нему в окошко заглянув.
У матери моей
потоки слез
текли из глаз жемчужинами горя…
Но край теперь преобразился наш,
и слезы горькие былых лишений
теперь сверкают в блеске украшений,
в граненой красоте хрустальных ваз.
Франтишек передохнул, серьезно посмотрел на деда и продолжал читать. Он протягивал руки к сверкающим кубкам и вазам, и они чуть слышным звенящим эхом повторяли тихий голос мальчика:
И я хотел бы стеклодувом стать —
из хрусталя создать такую вазу,
чтобы она в себя вместила сразу
все розы мира! В хрустале таком,
чтобы они дышали. А над ними
витало б счастье вечным мотыльком!
Хрустальную вазу, о которой писал поэт, мы увидели тут же, на выставке изделий мастеров «Мозера». Казалось, она действительно была соткана из лепестков роз — так прекрасна и тонка была эта ваза!
Но виденное минуту назад затмевалось еще более изумительными творениями стеклодувов, граверов, художников «Мозера»… Хрустальное блюдо с чешской ручной шлифовкой, гравированные золотом бокалы, сервизы, радующие, как гармоничная симфония, кувшины и чаши с невиданной облицовкой, тончайшие кубки, окаймленные рисунком, легким, как серебристый полет ласточки, и вазы и корзины из хрусталя, сверкающие, как горный лед в лучах солнца… А как описать изделия из цветного стекла! Краше самых драгоценных камней, они по праву носят их гордые имена — берилл и эльдор, дымчатый топаз и розалин и легендарный александрит, загадочно меняющий свой цвет у вас на глазах.
Казалось, мы видели уже все, что могут сотворить вдохновенные мастера стекла, и, перебивая друг друга, выражали свое восхищение. Но Иозеф Брихт поднял руку:
— Я покажу вам сейчас творение Дружбы! То есть хрустальный кубок — наш привет и подарок Гагарину.
Кубок действительно был прекрасен. Тончайший хрусталь, самой благородной формы, окаймленный золотым вихрем, как дымчатым следом ракеты, устремленной ввысь в лучах восходящего солнца. А в голубоватой пустоте бокала, как в бездонной глубине неба, ободок чудом отражался плавающим золотым серпом, создавая непередаваемую, действительно ни с чем не сравнимую красоту.
1962 г.