ЛЕОНИД ИСАЕВ

ЛЕОНИД ИСАЕВ

— Вот уже сколько на месте толчемся, — говорил Евстафьев, перекладывая папку на край стола. — Выйти бы на главарей, но пока — никак...

— А сообщение «монашки» о подслушанном на кладбище? — спросил его собеседник.

— Уж очень оно для проверки трудное. Темно было на кладбище, могла что-то и спутать...

Леонид Григорьевич Исаев, только что назначенный председателем губернской ЧК, принимал дела от своего заместителя — Алексея Ивановича Евстафьева. Несмотря на молодость — девятнадцать лет, — Исаев обладал достаточным жизненным опытом. С четырнадцати лет Леонид Григорьевич работал на заводе Михельсона. Бороться с врагами его учили в отряде замоскворецких красногвардейцев, а природный ум и неутомимость выдвинули его в шеренгу опытных чекистов. Евстафьеву с самого начала он понравился. В дело он входил не торопясь, задавал много вопросов, давал время подумать, внимательно читал документы, дотошно расспрашивал о сотрудниках.

— Анонимка... — протянул Исаев, знакомясь с очередным документом. — Что ты думаешь по этому поводу, Алексей Иванович?

— Не верю! Чтобы Рагозин предатель? Не допускаю! — заволновался Евстафьев. — Преданный революции человек. Себя не щадит.

— А происхождение, связи?

— Да, он из офицерской семьи. И этого никогда не скрывал. Но с семьей порвал давно, до революции. Кроме матери, вроде бы ни с кем не встречается. Нет, что-то тут не то...

— Может, враги специально подбросили, чтобы скомпрометировать?

— Я об этом думал. Хотел порвать ее, да есть тут у нас один, требует вынести анонимку на рассмотрение коллегии. Ты человек новый, поговори о Рагозине с людьми, мнение Круминя послушай — он старый подпольщик, у него на людей чутье отличное.

— Раз настаивают, придется говорить на коллегии. — И Леонид Григорьевич отложил в сторону бумагу.

А в это время ничего не подозревавший об анонимном письме Николай Рагозин был по другую сторону монастырской стены — на живописном холме, высоко поднимавшемся от реки. С ним Марина. Недавно в ЧК появились две девушки — Марина и ее подруга Тоня. Быстро свыклись они с суровым бытом ЧК, освоились с работой. Одна занималась почтой, другая печатала на машинке. Все свободные минуты Николай Рагозин стремился проводить с Мариной, чаще всего ходили они на холм или бродили по аллее молодых липок.

До революции в теплые вечера здесь всегда было оживленно, прогуливались молодые люди из «состоятельных» семейств. Ныне же среди обитателей города расползлись слухи об «ужасах» ЧК, и гуляющих почти не стало. Николаю и Марине никто не мешал.

Сегодня Марина была грустной и, как показалось Рагозину, чем-то встревоженной.

— Что с тобой? — спросил он ее, но девушка отмалчивалась, лишь крепче прижималась к его руке.

— Нет, ты определенно что-то скрываешь от меня, — с оттенком обиды сказал Николай.

— Нет-нет, — быстро проговорила Марина. — Ничего плохого не думай. Но... мне страшно за тебя, ой как страшно! Ведь кругом враги, и они знают тебя.

Николай улыбнулся: «И только-то». Вслух же сказал:

— Не надо бояться, Марина. И у революции врагов немало, сразу с ними не покончишь...

— Но ты из их среды, а отступничество они не прощают...

Она не договорила. Вздрогнула, услышав быстрые шаги за спиной. Рывком оглянулась. И в то же мгновение раздался выстрел. Охнул, схватившись, за лицо, Николай... А человек, стрелявший в него, кинулся к склону и кубарем скатился вниз. Лишь мгновение видела его лицо Марина.

Николай опомнился. Он выхватил наган, хотел было броситься за стрелявшим, но Марина удержала — погоня была уже бесполезной.

...Перед заседанием коллегии Леонид Григорьевич Исаев со своими ближайшими помощниками — Евстафьевым и Круминем — решил обменяться мнениями по делу «Владимирского офицерского батальона». Евстафьев, став заместителем Исаева, возглавил работу по борьбе с контрреволюцией.

Почти два месяца Евстафьев, Круминь и Рагозин расследовали загадочное убийство командира пулеметной команды Катова. Упорно продвигались они по едва заметным следам деятельности владимирских контрреволюционеров. И не безрезультатно. Некоторые сведения уже были в их руках. Но кто главари, по каким каналам идет связь заговорщиков, кто входит в «общество» — на эти вопросы чекисты еще не могли дать ответ.

Причины затянувшегося следствия наводили на мысль: кто-то узнавал о действиях ЧК, о планах ее сотрудников. Кто-то поставлял заговорщикам информацию из-за монастырских стен. Кто же? Об этом и нужно было поговорить на заседании коллегии.

— Нам предлагают начать аресты известных заговорщиков, — рассуждал, поглядывая на членов коллегии, Исаев. — Арестуем мелочь, а крупная-то рыба уйдет, и связи с ней уплывут... Вот что меня тревожит.

— Так, так, товарищ Леонид, — поддакнул Круминь. — Правильно говоришь...

— Правильно-то правильно, — вставил Евстафьев, — да ведь надо же что-то и предпринимать. Сидим словно на пороховой бочке, а контра лезет во все щели... Мы же все расследуем! Враг среди нас находится!

— Но кто же, кто? — раздражаясь, перебил его Исаев. — Ты знаешь? То-то, молчишь. — И продолжал спокойнее: — Пока у нас одни подозрения. Без доказательств не имеем права сажать людей. И без того обстановка в Чека нервозная. Кто-то слушок пустил, кто-то анонимку подбросил. Мы вот об этой анонимке и говорить-то не хотели, но... настаивают на разбирательстве. Пришлось ознакомить с нею членов коллегии.

— Ну и обсудим все спокойно, — завершил разговор Евстафьев. — Пора на заседание, пошли!

Второй час шло заседание губернской Чрезвычайной комиссии, а до основных вопросов все не могли добраться. Пропускали дела, не таившие в себе опасности затяжных дебатов.

— Что, Миша, следующее там у тебя? — спросил Исаев у секретаря комиссии Каширина.

— Доклад коменданта.

— Давай, товарищ Мокеев, — обратился Леонид Григорьевич к коренастому парню, сидевшему в дальнем углу стола.

— Плохи дела с кормежкой, — поднимаясь, начал комендант. — Сотрудники голодают, а у нас на складе реквизированные у буржуев и спекулянтов продукты. Надо бы взять немного для поддержания товарищей.

— Насчет взять, ты это брось! — резко ответил Исаев. — Все, что конфисковано, принадлежит Советской власти. Самовольно ничего не имеем права брать.

— Да ведь ребята голодают... — извиняющимся тоном возразил комендант.

— Правда, чекисты истощены: и от изнурительной работы, и от недоедания, — продолжал Исаев. — И поддержать их продуктами необходимо... Вот что, обратимся с этим вопросом в губком партии. Попросим выделить нам малость из реквизированных продуктов. Верно? Кто за это, товарищи? Единогласно... Что дальше?

Протиравший пенсне Каширин быстро оседлал ими нос и, взглянув в бумагу, ответил:

— Вопрос об учебе. Докладывает товарищ Евстафьев.

Исаев кивнул.

— Говорить сейчас об учебе трудно, но надо, — начал Алексей Иванович. — Враги меняют тактику, и если не научимся распознавать контру — не одолеем ее. В Москве по-иному начали вести борьбу с врагами и нас хотят научить. На днях оттуда приедут товарищи Уралов и Артузов. Вот и учеба. Спасибо им, что время для нас выбрали. Хотя у них свободных минут еще меньше. У меня все.

— Вопросы к Алексею Ивановичу есть? — спросил Исаев, обводя глазами лица присутствующих. — Нет. Тогда и с этим покончено. Кроме членов коллегии — все свободны. Товарища Рагозина прошу остаться.

В кабинете зашуршали самокрутками. Вверх потянулся дым крепчайшего самосада.

— Продолжим...

— Заявление товарища Круминя, — начал читать Каширин, но его перебил Исаев:

— Подожди, Миша. Пусть Карл Янович сам расскажет... Выкладывай свою заботу, товарищ Круминь.

Резко отодвинув стул, Круминь встал. Чувствовалось, что он долго готовился к этой минуте, но сильно волновался и говорил с паузами.

— Считаю, у меня нет никакого морального права быть начальником следствия... Я беспартийный... Раньше примыкал к анархистам, но всегда был революционер... Теперь такой пост в Чека должен занимать большевик... Так считаю...

Евстафьев жестом остановил его:

— Да нам все это известно, Карл Янович. Мы помним ваше появление у большевиков по выходе из владимирской тюрьмы. — Он глянул в сторону членов коллегии: — Круминь немало посидел в тюрьме за свою борьбу с царизмом. И хотя в партии он не состоит, я верю — он коммунист. Ручаюсь за него. Предлагаю оставить Круминя в прежней должности...

Исаев одобрительно кивнул головой:

— Присоединяюсь к предложению Алексея Ивановича. А заявление Круминя примем к сведению. Оно лишь подтверждает его принципиальность и честность перед партией. Кто за предложение Евстафьева? Против? Нет. Тебе, Карл Янович, пора и организационно связывать себя с большевиками. Хватит вспоминать об анархистах.

Круминь согласно кивнул головой. А Исаев продолжал:

— Ну вот, теперь надо покончить с одной историей, и перейдем к оперативным вопросам. На днях нам подбросили анонимку. Содержание ее вам знакомо.

Последние слова председателя были встречены настороженной тишиной. Одни опустили головы, другие отвернулись, тем самым как бы отмежевываясь от участия в этом неприглядном деле.

Исаев поднял лист бумаги:

— Вот эта писулька. Здесь обвиняется в предательстве товарищ Рагозин. Мое мнение — это гнусная клевета. Николай Николаевич порвал со своим классом еще до революции, а теперь беспощадно расправляется с врагами Советской власти. Думаю, на этом и покончим с разбирательством...

— А у меня есть к Рагозину три вопроса, — отозвался один из членов коллегии. — Первый: с кем из родственников встречаешься?

Рагозин, сохраняя спокойствие, подошел к столу.

— Встречаюсь с матерью. Правда, видимся редко. Чаще говорим с ней по телефону. Поэтому и просил оставить в ее доме аппарат...

— Да, было именно так, — подтвердил эти слова Евстафьев.

— Вопрос второй, — продолжал член коллегии. — Что делает твой брат и где встречаешься с ним?

— Я же сказал, что, кроме матери, ни с кем не вижусь, — вспылил Николай. Потом взял себя в руки: — Я предупредил брата, давно, когда видел его в последний раз: если в чем будет замешан — пусть не ждет пощады.

Рагозину не успели задать третий вопрос. Круминь, стукнув кулаком по столу, прервал этот разговор:

— Мне претит это разбирательство! Что касается жизни Рагозина — я отвечу на все вопросы. Контрреволюция стремится очернить нашего товарища, выбить оружие, которым он разит врагов так метко...

На этом выступление Карла Яновича и оборвалось. Со всех сторон послышались возгласы, заглушившие его слова:

— Правильно!

— Рагозину верим!

— Спокойней, спокойней! — забарабанил какой-то железкой председатель. Глаза Исаева подобрели: он был доволен реакцией сотрудников. Исаев коснулся плеча Рагозина и как ни в чем не бывало сказал:

— Садись-ка, Николай. Сейчас займемся «офицерским батальоном»...

Телефонный звонок звучал настойчиво и резко. Исаев взял трубку: «Да, слушаю...»

Спустя минуту он положил трубку на рычаг и обратился к членам коллегии:

— Возникли новые обстоятельства — мне нужно ненадолго отлучиться. Перекурите пока.

И, подтянув ремень, он вышел...