СОБСТВЕННОРУЧНЫЕ ПОКАЗАНИЯ НАЧАЛЬНИКА КАРАУЛА

СОБСТВЕННОРУЧНЫЕ ПОКАЗАНИЯ НАЧАЛЬНИКА КАРАУЛА

«По поводу побега из-под стражи осужденного, бывшего есаула Филатова, случившегося 2 мая 1921 года, могу объяснить следующее.

Накануне всемирного праздника трудового пролетариата, 30 апреля, я заступил в наряд по охране тюрьмы при революционном трибунале, где товарищ Кононов, отправляя меня на этот участок, особо предупредил: смотри, Поликарпов, в оба, поскольку всякая контра в канун нашего боевого праздника может делать всякие вылазки, рассчитывая на притупление с нашей стороны бдительности и сознательности.

Но я заверил товарища Кононова, что ничего подобного мы не допустим и в день праздника службу будем нести как положено. Так оно и было, никаких нарушений до полуночи 1 мая обнаружено не было.

В 12 часов ночи 1 мая прибывает в караулку нарочный с пакетом от товарища Кононова. Пакет был с пятью сургучными печатями, которые я лично осмотрел, и они были в полной исправности. А нарочного я лично знаю как Петра Храмова, служил с ним раньше в одном эскадроне.

Пакет этот я лично, после осмотра печатей и проверив документы нарочного, вскрыл и обнаружил предписание о срочной доставке к ночному поезду на Ростов осужденного, бывшего есаула Филатова, который содержался в одиночной камере перед исполнением приговора.

Приказ был доставить лично мне, и подпись была товарища Кононова, которую я знаю хорошо.

После чего я пошел побудить осужденного, но он в своей одиночной камере не спал, а ходил из угла в угол. Я ему сказал: «Собирайся и выходи». А он мне ответил: «Наконец-то».

На станцию со мной поехали товарищ Кнопкин, как ездовой, и верхом сопровождал товарищ Жуков, а больше взять было некого, так как вскоре была смена. Осужденного я связал и посадил в пролетку. Сам сидел рядом. Верх был поднят, и он не мог видеть, куда его везут. По дороге он неоднократно меня спрашивал: «Куда же меня везут?» На что я ему отвечал: «Куда надо, туда и везем, а разговаривать не положено».

По прибытии на вокзал товарищ Жуков спешился, оставил коня на площади, где был пост, и мы вместе повели арестованного к комендатуре. При этом бывший есаул Филатов сказал: зачем мы приехали на вокзал?

Когда зашли к коменданту, его на месте не оказалось, и дежурный сказал подождать. Я посадил арестованного на табурет посреди комнаты, сам стоял рядом, а товарищ Жуков у стола стал пить кипяток, потому что недавно сменился с поста и поесть не успел.

В это время в дежурку зашел гражданин, которого я сразу по обличью посчитал за сотрудника ЧК. На нем была надета кожанка и фуражка с красной звездой.

Этот гражданин подходит прямо ко мне и называет меня по фамилии, Поликарповым. Он сказал, что по поручению Кононова примет от меня арестованного. При этом присутствовал дежурный по станции, фамилию которого я не знаю. Этот гражданин предъявил мне документы, где он значился как уполномоченный Дончека Воронов. Я документ проверил, а он мне сказал, что выдаст расписку на арестованного, потому что поезд скоро уходит. Я сказал, что надо дождаться коменданта, но он ответил, вот же здесь есть дежурный, это все равно. После этого он сел за стол, где товарищ Жуков пил кипяток, и написал расписку по всей форме.

Я спросил, не надо ли ему помочь конвоировать до вагона. Он ответил: «Сам справлюсь» — и показал пистолет, который был у него в кармане куртки. Личность его я хорошо запомнил. После этого он скомандовал арестованному выходить, а мы остались в дежурке ввиду того, что товарищ Жуков предложил мне вместе с ним попить кипятку.

Примерно минут через пять в дежурку заходит комендант вокзала товарищ Лебедев и с ним незнакомый мне товарищ в штатском. Последний спросил у меня, где арестованный, которого нужно отправить в Ростов, на что я доложил, что сдал его под расписку товарищу Воронову из Дончека.

Этот товарищ в штатском говорит: «Воронов из Дончека — это я, а кому ты сдал арестованного?»

Тут я и товарищ Жуков стали у него спрашивать документы, но он стал на нас ругаться контрами и грозился применить оружие. Я хотел было выйти из дежурки, чтобы задержать того человека с арестованным, но товарищ Воронов приказал меня и Жукова обезоружить и посадить под арест, при этом я заметил, что дежурный по станции чего-то радовался.

Потом была поднята в ружье рота охраны и оцеплена станция, а я нахожусь под арестом до сего времени.

Ежели я в чем виноват, прошу рассмотреть меня по всей строгости революционного закона.

К сему Поликарпов Н. Н.».

Резолюция:

т. Кононов! Сдайте документ в секретный архив, а тов. Поликарпова переведите на другую работу, чтобы никто не знал.

7 мая 1921 года.