МЕЖДУНАРОДНЫЙ ВОР ПОЙМАН

МЕЖДУНАРОДНЫЙ ВОР ПОЙМАН

Зявкин говорил ровным звучным голосом, будто читал лекцию, поглядывая темными живыми глазами на неизвестного человека, доставленного к нему в кабинет:

— История знала свои потемки. Конкистадоры в погоне за золотом уничтожали бесценные древние культуры. Инквизиторы, утверждая церковные догматы, бросали в огонь лучших представителей человеческого рода. Но день человечества неуклонно прибывал. Вопреки мрачным видениям библейских пророков история бережно накапливала источники света, который вспыхнул октябрьской ночью 1917 года и озарил весь мир.

— Это общие слова, беллетристика, — усмехнулся человек. — Первая четверть двадцатого века. Кругом хаос — вши, сыпняк, грязь, кровь. В этой субстанции растворились все нравственные понятия. Где вы видите границы, отделяющие свет от тьмы, добро от зла?

— На политической карте мира. Здесь сталкиваются вполне конкретные силы. Это не беллетристика, а политика… Вы читали когда-нибудь работы Ленина?

— Нет.

— Почитайте.

— Поздно.

— Не думаю. Это поможет вам разобраться в жизни.

— Для чего?

— Для того, чтобы жить.

Неизвестный медленно покачал головою:

— Меньше всего я ожидал услышать эти слова в Чека. Поневоле задумаешься.

— Очень хорошо! Если даже — поневоле.

Доставленный в ЧК был арестован за попытку бежать из Советской России, прихватив с собою ценности, принадлежащие народу. Эксперт, седой старик в меховой, с собольим воротником шубе, которого пригласили в Дончека, познакомившись с содержимым его чемодана, изумленно ахнул:

— Бог ты мой! Перстень с алмазами времен царя Алексея!.. Петровские часы с бриллиантами — подарок английской королевы!.. Это же уникальные изделия! Ценности государственного фонда!.. Я надеюсь, — старик повернулся к Зявкину, — теперь им не угрожает опасность похищения? Учтите, что их место — Оружейная палата Кремля.

— Туда мы их и отправим.

Рассматривая золотые вещи, усыпанные драгоценными камнями, Зявкин вспомнил недавнюю историю.

Во время перестрелки с бандитами был ранен уполномоченный Николай Гебель. Пуля, пробив щеку, выкрошила ему несколько зубов.

Узнав об этом, секретарь Донкома партии сказал Зявкину:

— Жевать-то ему чем-то же надо? На работе потерял зубы. Вставьте ему золотые.

— Откуда я возьму золото? — удивленно спросил Зявкин.

— Есть же у вас на складе. Спишите по акту, сколько там нужно.

— Ничего не выйдет. Гебель не согласится. Шутка — золотые зубы! Да ему чекисты проходу не дадут. Он вообще рта раскрыть не сможет.

Поэтому первым чувством, которое вызвал у Зявкина допрос арестованного, было чувство брезгливой отчужденности. Перед ним сидел человек, выбросивший за ненадобностью из своего багажа главные духовные ценности жизни.

Ему можно было бы дать и меньше тридцати пяти и больше сорока лет. Продолговатое, как бы сдавленное с боков лицо, с чуть оттянутыми вниз щеками. Высокий узкий лоб переходил в глубокие залысины, на хрящеватом носу поблескивали золотые лапки пенсне. Сев на стул, он принял небрежно-расслабленную позу, и Зявкин подумал, что ему будет трудно нащупать ту живую ниточку, которая обычно помогает следователю установить контакт с допрашиваемым.

— Ваша фамилия?

— У меня их двенадцать. Граф Нельский, полковник Сазонов, совмещанин Глебов. И прочее, и прочее…

— Вы, очевидно, были анархистом? — неожиданно улыбнулся Зявкин. — Вас выдает пристрастие к театральным эффектам. Давайте-ка лучше будем по-деловому. Двенадцать же ярлыков вашего реквизита оставьте при себе, хотя они вряд ли вам и пригодятся. Мне нужна ваша настоящая фамилия.

— Зачем? Расстрелять меня вы можете под любой фамилией.

— Разумеется. Но не нужно предвосхищать события.

— На что я могу рассчитывать?

— Это будет зависеть от вас. От каждого вашего шага, начиная с первого.

И тот назвал себя:

— Моя настоящая фамилия — Невзоров.

Уже во время первого допроса, незаметно разглядывая председателя Дончека, Невзоров подумал, что этот невысокий, подобранный, еще совсем молодой человек наделен незаурядным умом и твердой волей. Но умных волевых людей он встречал и раньше. В Зявкине было что-то сверх этого. Невзоров спрашивал себя — что именно? Позже он понял — удивительная, не знающая сомнений убежденность. И, вспоминая свое прошлое, он приходил к мысли, что ему как раз никогда не хватало этой убежденности — прожекторно ясной и четкой полосы света, пролегающей сквозь всю жизнь человека.

— Странно у меня сложилась жизнь, — наконец признался Невзоров. — Хотите верьте, хотите нет, вы первый человек, которому захотелось рассказать всю правду.

Зявкин поднял на него глаза, приготовился слушать, устало потирая пальцами правой руки морщинку между бровями. И Невзоров торопливо стал говорить:

— Ведь мне тоже хотелось что-то такое сделать. Еще на третьем курсе института попал в группу петербургских анархистов, которые читали Кропоткина и занимались «эксами», овеянными романтикой революционного подвига. Я не заметил, что ступенька, которая подвернулась мне под ноги, ведет не вверх, а вниз. Чем больше денег приносили «эксы», тем больше мы их присваивали. Потом я очутился в группе обычных авантюристов, воров. Все это приносило деньги. Очень много денег, ставших главной ценностью в моей жизни и полностью обесценивших ее.

Мы осуществили ряд крупных операций, — продолжал Невзоров. — К этому, времени относится мое знакомство с греком Марантиди. Это был отличный партнер, умевший с математической точностью рассчитать каждый свой ход. Мы тогда еще не знали, что наше «золотое время» — впереди. Оно пришло с началом первой мировой войны. Перед нами открылись огромные возможности: мы поставляли на фронт гнилые продукты и негодное обмундирование. На это никто не обращал внимания — вокруг была одна гниль.

— Это не совсем точно, — возразил Зявкин. — Продукты и обмундирование попадали к солдатам. Они ели эти продукты и носили это обмундирование. Солдаты понимали, что за одной гнилью стоит другая, главная, — изжившая себя Россия Гришки Распутина.

— Мы об этом не думали. Реальная война для нас не существовала. Зато была прекрасная возможность крупно заработать. Октябрьскую революцию мы восприняли как досадное недоразумение, — заявил Невзоров. — Казалось, что Советская власть установилась ненадолго. На Западе срок ее существования исчисляли неделями. Но недоразумение затянулось. Мы поняли, что предстоит серьезная борьба, и стали создавать боевые отряды из числа анархистов-синдикалистов, максималистов и других поклонников Бакунина, отрицающих любую государственность, тем более социалистическую. Так были пройдены последние ступеньки. В конце концов мне осталось одно — бежать из Советской России. Меня задержал какой-то чекист, мальчишка по возрасту. Я предложил ему половину того, что было со мной, — целое состояние. Так он чуть не застрелил меня. Тогда я впервые понял, что Запад уже ничем не сможет помочь нам, — в мире произошли необратимые изменения.

— Хорошо, что вы поняли это, — сказал Зявкин. — Мы еще продолжим наш разговор.

— Зачем? Ведь я уже все вам рассказал.

— Следствие по вашему делу мы закончим быстро. Для меня все ясно. Но вам самому еще многое нужно понять, Невзоров!