VIII
VIII
Почти каждое воскресенье Лидия Александровна и Сергеев бывали в музеях, кинотеатрах, осмотрели тегеранский базар с его знаменитыми персидскими коврами, полюбовались изделиями из меди и серебра исфаганской чеканки, поделками умельцев, украшенными бирюзой, из-под Мешхеда. Лиду больше всего поразило, что дорогие красивые ковры были постелены на дороге и по ним шагали посетители базара. Она не удержалась и спросила хозяина одного из магазинов, чем это объяснить. Тот объяснил, что таким образом с ковров удаляется лишний ворс, после чего они делаются еще красивее.
За несколько месяцев пребывания Сергеева в Иране Яков Васильевич и Лида подружились, они часто встречались по вечерам в советском клубе или гуляли по ночному городу.
В одно из ненастных январских воскресений Лида и Сергеев решили еще раз пойти в «Музей Иране бастан»[8]. Они были однажды в этом музее, но не успели осмотреть все экспонаты. Здесь были собраны исторические памятники от сасанидов до мусульманского периода, найденные при археологических раскопках: клинопись, фрески, коллекции монет, домашняя утварь.
Молодые люди остановились у старинного зеркала в золотой, искусной работы раме, и вдруг прямо перед ними неожиданно замаячила физиономия Ходжи Али, внимательно наблюдавшего из соседнего зала.
Старик заметил, что они стоят у зеркала и могут его увидеть, и заспешил в их сторону. Сергеев обернулся.
— Мир и счастье да пошлет вам аллах! — льстиво проворковал улыбающийся Ходжа Али и учтиво поклонился Лиде. — Здравствуйте, Лидия-ханум.
Ходжа Али, словно оправдываясь, стал объяснять Сергееву свое присутствие в музее. Здесь работает его племянник, который потребовался ему по срочному делу.
Пока Ходжа Али говорил с Сергеевым, внимание Лиды привлек замысловатый фонарь, стоявший на одной из полок.
— Что это за фонарь, как вы думаете, Яков Васильевич? — спросила она.
— Это фаное — фонарик для раскуривания ширэ[9]. Того самого яда, от которого иранцы пускают на ветер свою энергию и мужество, превращая их в опиумный дым, — поспешил разъяснить Ходжа Али.
— Интересно, есть ли разница в ощущениях после ширэ и других наркотиков? — спросила Лида, обращаясь к Сергееву.
Но тот не успел ответить. Его опять опередил Ходжа Али.
— Расскажу одну историю, и вы будете знать, — сказал он.
— Три друга зашли в чайхану, и каждый угостился тем, к чему имел пристрастие. Один выпил водки, другой накурился гашиша, а третий — ширэ. Вышли они из чайной поздно ночью. Время было зимнее, завывал холодный ветер. Друзья решили переночевать у того, который жил поближе. Дойдя до его дома, гуляки долго стучались, но их никто не услышал. Тогда пивший водку хотел разломать калитку.
— Зачем это делать, — остановил его куривший гашиш и, показав на щель в двери, через которую едва просунешь палец, сказал: — Мы отлично пролезем через это отверстие, ведь наши тела стали такими эластичными.
— Зря болтаете, — заметил накурившийся ширэ. — Что делать в доме, — превосходно проведем время и здесь. Смотрите, в каком мы прекрасном саду, сколько кругом цветов, солнца.
Ходжа Али расхохотался, словно рассказал смешную историю. Увидев, что собеседники не разделяют его веселья, он, сославшись на срочность дела к племяннику, поклонился и, сказав обязательное «Хода-хафиз», ушел.
— Неприятный человек, — заметила Лида. — Он не надоедает вам дома?
— Да нет, я его почти не вижу.
— Он определенно следил за нами. Эта бестия хочет знать все о работниках торгпредства, вплоть до того, кто с кем в каких отношениях.
— Не думаю, просто его привели сюда дела.
— А я уверена, что никакого племянника у него здесь нет и в помине.
Когда Лида и Сергеев вышли из музея, солнце заливало улицы и только лужи напоминали о дожде.
— А у нас в Москве сейчас мороз. Вы очень скучаете по Баку?
— Тоскливо стало уже на пароходе. Тяжело было видеть, как очертания Баку исчезают за горизонтом.
Лидия подумала о том, что о Москве она загрустила значительно позже, только после того, как улеглись волнения, связанные с впечатлениями о новых местах.
— Знаете, Лида... Все никак не привыкну называть вас так.
Лида улыбнулась.
— В ближайшие дни я собираюсь подавать заявление о возвращении на Родину. Раны мои не дают покоя, видимо климат не совсем подходит.
Лида удивленно посмотрела на Сергеева.
— Нет и полугода, как вы здесь...
— Я с каждым днем чувствую себя все хуже и хуже.
— Через неделю-другую потеплеет, и ваше недомогание пройдет. Я уверена в этом.
Лиде хотелось, чтобы ее слова прозвучали как можно убедительнее, хотя в то же время она готова была обвинить себя в эгоизме. Девушка так привязалась к этому немного странному, но, в общем, как ей казалось, очень простому и хорошему человеку, что не хотела разлуки с ним. Два дня на прошлой неделе, когда Сергеев болел и не был на работе, Лида не находила себе места.
— А почему бы вам не заняться серьезно своим лечением здесь?
— В Тегеране нет подходящих для этого условий. Мне надо, пожалуй, лечь в больницу. Не хочется на чужбине.
— Не успели подружиться и надо расставаться, — печально произнесла она. — Но здоровьем рисковать нельзя. Мне так хотелось бы помочь вам, но я, к сожалению, бессильна.
Тугой клубок подкатился к горлу. Ей до слез стало жалко этого человека...
— Лида, дорогая, — и он взял ее под руку, — не позже как через год вам возвращаться домой. Вот и встретимся тогда. Год пролетит незаметно. А я за это время подлечусь.
— Да, вы правы, Яков.
— Но вот и ваш дом, — сказал Сергеев, останавливаясь у подъезда трехэтажного здания.
— Пойдем вечером в клуб? Заходить за вами?
— Ну, конечно, — и Лида быстро юркнула в подъезд, словно боялась расплакаться.
Двухкомнатная квартира, которую она занимала с Олей, была обставлена скудно. Две старые металлические кровати и небольшой столик с кривым зеркалом, платяной шкаф — это спальня, а в другой комнате стоял какой-то затейливый, давно отживший свой век диван, круглый стол и несколько ветхих стульев. Но зато платили недорого.
Оля была дома. Она гладила платье.
— Что с тобой, Лида? На тебе лица нет! — воскликнула она, встретив подругу.
Лида опустилась на диван.
— Яков собирается возвращаться в Союз... У него плохо со здоровьем, — сказала она.
Оля оставила утюг, подошла и села на диван рядом с ней.
— Лидусь, я давно хотела поговорить с тобой о Якове. Может быть, не мое дело. Но ты для меня больше, чем подруга. Разберись лучше в этом человеке.
— Я достаточно хорошо его изучила.
— Нет, ты его совершенно не знаешь. А он какой-то загадочный. Мне кажется, он женат. Ведь ему под сорок. Сухарь, из него улыбки не выдавишь. Очень часто говорит о своем здоровье, а может быть, он настолько болен, что ему нечего морочить голову девушкам?
— Оленька, ты не права. — Лида моментально взяла себя в руки. — Яков порядочный человек. Ничего нет удивительного, что он до сих пор не женат. Был на военной службе, приходилось много разъезжать, и просто но встретил девушку, которую мог полюбить. Потом попал на финский фронт, там его тяжело ранили. Он, видимо, не совсем еще оправился после этого. Да и не сухарь он, как ты говоришь, Яков — душевный и приятный человек.
— Может быть, он и хороший, но ты-то о нем ничего не знаешь, а с моей точки зрения, он себе на уме.
— Оля, не говори так, а то мы поссоримся.
Оля махнула рукой и взялась за утюг.