Глава 10 Преступление и наказание

2005–2007 годы

Тюрьма Пешвис,

Цюрих, Швейцария

«Здравствуйте, Виталик!

Наконец-то я решилась Вам написать. Когда произошла трагедия с самолетом, в котором была Ваша семья, в моей жизни было все хорошо. Я работала педагогом и воспитывала свою единственную дочь. Единственную и самую ценную драгоценность, которую мне подарил Бог. Мне тогда очень хотелось хоть как-то, хоть одним теплым словом поддержать Вас и утешить.

Когда я увидела на экране Вашу жену и детей, весь вечер проплакала. Я думала тогда: как больно терять самое дорогое, что у тебя есть. Как страшно остаться совсем одному. Я не понимала, почему меня так тронула судьба Вашей семьи. Про себя я думала, что если бы была малейшая возможность, я бы навестила вас в Швейцарии, чтобы выразить Вам свое восхищение Вашим мужеством и стойкостью.

Разве я думала, что спустя лишь несколько месяцев мне самой понадобятся все эти качества, чтобы вынести то, что приготовила нам судьба.

Я не знаю, правда ли, но мне говорили, что Вы сами нашли свою дочь. Меня Бог лишил даже такой возможности. Мою девочку зовут Света. Она пошла в первую школу в тот сентябрьский день 2004 года. И больше я ее не видела. Целый месяц я искала ее по всем подвалам и больницам. Я надеялась, что ее увезли в заложники второй раз вместе с другими детьми, которых не находят. В конце сентября прислали второй список, в котором оказалась фамилия моей девочки. Ее определили только по ДНК. Иначе узнать даже я, родная мать, ее бы не смогла. После такого испытания выжить нам, родителям, казалось, было невозможно. Но уже почти полтора года прошло, а я все живу и живу.

Обида, боль, тоска и чувство гнева порой так сильно меня охватывают, что самой становится страшно от тех мыслей, что приходят в голову. В такие минуты я стараюсь думать о тех, кто страдал и плакал вместе со мной, о тех, кому хуже и труднее меня, о тех, кто нуждается в моей помощи.

Я не смогла уберечь и спасти своего ребенка, я не могу, да и не знаю, кому мстить за нее. Я осталась, как и Вы, в одиночестве и страхе перед будущим. Вы смогли и выполнили свой долг перед семьей.

Мой удел, как женщины и матери такого ребенка, как Света, посвятить свою оставшуюся жизнь добру и любви к людям и детям. И может быть, Бог смилостивится над нами и мы встретимся со своими родными навсегда.

То, что мы с Вами, Виталик, пережили, нельзя пожелать никому. Вы далеко от родной земли, один среди чужих. Знайте, в моих глазах и глазах многих Ваших земляков Вы – воплощение настоящего мужчины и отца. Дай Вам Бог сил все выдержать и скорее вернуться домой, в Осетию.

Ваша М.

Беслан»

Виталий перечитывал это письмо снова и снова. Он оплакивал потерю этой женщины так же, как свою. Теракт в Беслане для него, как и для большинства других жителей Осетии, стал личной трагедией. До нее ему казалось, что на свете больше не может случиться ничего, что причинит ему боль. Он вдруг снова почувствовал себя живым. Человеком, а не функцией, заданной тюремными правилами.

Теракт в Беслане для него, как и для большинства других жителей Осетии, стал личной трагедией.

Каждый будний день он ходил на работу. За время, проведенное в тюрьме, Виталий сменил их несколько. Сначала трудился в цехе по сборке электрики: розетки, выключатели, переноски, какие-то детали для компьютеров и другой сложной техники, назначение которых не всегда понимал даже производственный мастер. Он приносил схему, и Виталий сам потихоньку разбирался, как собрать. Поднаторев на сложном, розетки и выключатели он собирал, что называется, уже не глядя, по нескольку десятков в день при норме в 20 штук. Мастер ценил способности Виталия и платил ему больше, чем остальным. По 30-35 франков в день вместо обычных 12-18.

Позже Виталия перевели на садово-огородные участки. В колонии выращивали на продажу овощи, фрукты, арбузы, бобовые и цветы. Калоеву нравилось проводить весь день на свежем воздухе, но проработать так он смог всего четыре месяца, пока вольнонаемные рабочие не решили сгрузить на заключенных уборку общих помещений. Виталий отказался наотрез и получил десять дней карцера за нарушение режима, а когда вышел, написал жалобу в прокуратуру и российское посольство.

Тюремное начальство в итоге признало, что заключенного не должны принуждать к дополнительному труду, но место работы пришлось сменить. Калоева определили в индустриальный цех, где собирали сушки для белья. Зарплату заключенным начисляли ежемесячно. Большую часть переводили на личный счет, на руки выдавали по 250 франков за минусом расходов на туалетные принадлежности и телефонные звонки. Остальное можно было потратить в тюремном продуктовом магазине. Его ассортимент почти не отличался от обычных супермаркетов на свободе.

Калоев решил, что это какая-то ошибка: те, кто хотел наказать серийных убийц, насильников и педофилов, перепутали ад с раем.

Виталия это поразило почти так же, как прогулочная зона для пожизненных заключенных. Попав туда впервые, Калоев решил, что это какая-то ошибка: те, кто хотел наказать серийных убийц, насильников и педофилов, перепутали ад с раем. Для них разбили целый сад: цветы, кустарники и даже пруд с рыбами, черепахами и утками, которых заключенные кормили с рук. Разглядел Виталий и быт «пожизненных» в камерах: спортивные тренажеры, плазмы со стереосистемами, мощные компьютеры и музыкальные центры. Здесь было все, чтобы скрасить долгие годы в изоляции.

– И это они считают наказанием?! Это же просто курорт какой-то! – делился Виталий своими наблюдениями с Олегом – почти земляком из Кисловодска.

Это был единственный здесь человек, с которым Калоев общался хотя бы изредка. И не только потому, что лишь он говорил по-русски. Статья, по которой он был осужден, не настолько тяжелая, чтобы не подать руки, – вооруженный разбой. Напал с ножом, отобрал деньги, но никого не убил и не ранил. «Молодой еще, просто дурной», – говорил о нем Виталий.

– Да, на нашей зоне они бы, наверно, не выжили, – заметил Олег.

– А я вот думаю, посадили бы Нильсена и отдыхал бы он тут…

Первый год, пока дело не передали в суд, Виталий сидел на строгом режиме. Условия куда более спартанские, чем у «пожизненных», но в сравнении с психиатрической лечебницей Виталию здесь нравилось больше уже хотя бы потому, что в камере не было систем видеослежения. Ну и как бонус – своя раковина, унитаз и курить разрешали прямо в «хате».

После суда, когда Виталия перевели на общий режим в соседнее здание, к этим удобствам добавился еще телевизор в камере и возможность самостоятельно выходить на прогулки во внутренний двор. В шесть утра подъем, охрана открывала двери камер, но вставать при этом никого не заставляли. Завтрак с 7:30, и ходить на него также не обязательно. На работу к 9:00.

Заключенные в швейцарской тюрьме объединялись по национальному признаку. Среди «русских», как называли выходцев из стран бывшего СССР, Виталия негласно признали старшим.

«Паханов» и «положенцев» на зоне не было, заключенные объединялись по национальному признаку. Среди «русских», как называли выходцев из стран бывшего СССР, Виталия негласно признали старшим. Кроме уже знакомого Олега из Кисловодска, здесь отбывали наказание несколько украинцев, грузин, молдаванин и даже один русскоязычный нигериец, женатый на хохлушке.

Время в компании соотечественников Виталий проводил нечасто. Он по-прежнему предпочитал одиночество. В выходные и по ночам разгадывал японские графические кроссворды. Спал по два-три часа. К нему снова вернулся сон о Диане, и он старался занимать себя, чтобы не сойти с ума. На большой цветной кроссворд с газетный разворот уходило примерно три ночи.

Когда головоломки приедались, переводил письма. Первый мешок ему отдали сразу после окончания следствия. До тех пор, пока дело не ушло в суд, любая корреспонденция была под запретом. Сотни писем – ему писали со всей России и стран бывшего Союза, из Германии, Канады, Австралии и даже Швейцарии. Швейцарцы извинялись за свою страну.

За первую неделю после перевода на общий режим к Виталию с визитами вежливости наведались представители почти всех тюремных группировок. Здесь, кажется, были представлены все народы мира: китайцы, японцы, филиппинцы, французы, мексиканцы, албанцы, поляки, турки и курды. Калоева знали все по шумихе в прессе. Албанцы в знак уважения предложили траву («спасибо, но я никогда ее не курил, а начинать уже поздно») и возможность воспользоваться нелегальным мобильным (Виталий пару раз пересылал в MMS свои фотографии родственникам), а работавший поваром турок регулярно посылал Калоеву пиццу и гамбургеры. Виталий раздавал угощения другим заключенным. Он не позволял себе то, что любили его дети. Ел вообще очень мало. Ему было противно принимать еду от швейцарцев. Питался в основном за свой счет, тем, что покупал в магазине, и похудел в итоге на 20 с лишним килограммов.

Сотни писем – ему писали со всей России и стран бывшего Союза, из Германии, Канады, Австралии и даже Швейцарии. Швейцарцы извинялись за свою страну.

От врачебной помощи Виталий тоже отказывался. Распухшую от самоистязаний ногу лечил компрессами из башкирского меда. Уфимцы как-то принесли ему целый бочонок.

Некоторые из родственников погибших осудили поступок Калоева. На траурной панихиде, посвященной второй годовщине авиакатастрофы, Нильсена даже причислили к жертвам трагедии. В память о нем зажгли отдельную свечу. Когда Калоев узнал об этом, у него так подскочило давление, что из ушей пошла кровь. Он написал записку: «Запрещаю вскрывать мое тело» – и лег умирать.

Но большинство родственников погибших всё же подписали письмо в защиту Калоева.

«…Только мы – родители, потерявшие в этой страшной катастрофе своих детей, можем в полной мере понять бездну горя и безысходность Виталия Калоева после гибели детей и жены.

Нас – родителей погибших детей – возмущает, что до сих пор не закончено уголовное расследование по факту авиакатастрофы и гибели 71 человека, большинство из которых – дети из Башкирии, не названы и не осуждены конкретные виновные лица компании «Скайгайд». Фактически по прошествии трех лет никто из виновных не понес даже административного наказания. В то же время суд над Виталием Калоевым, которого обвиняют в убийстве одного человека – жителя Швейцарии, состоится уже через год после случившегося.

Виталий Калоев не мститель-убийца, а несчастная жертва трагедии, разрушившей всю его жизнь. Родители и родственники погибших башкирских детей находили хоть какие-то силы, общаясь и поддерживая друг друга в общем горе. Виталий Калоев был один на один со своей утратой, прожив почти целый год на кладбище рядом с могилами своих близких. В этой ситуации живой человек не может спокойно и адекватно воспринимать безответственность, равнодушие и цинизм виновников авиакатастрофы, пытающихся уйти от ответственности.

…Бесчеловечное циничное отношение к чужому горю проявилось отсутствием официальных соболезнований и извинений компании «Скайгайд» семьям погибших, а позднее – устранением дирекции «Скайгайд» от контактов с адвокатами, защищающими наши интересы.

Если бы А. Россье принес извинения близким погибших, П. Нильсен, возможно, был бы жив…

Ничто не может заменить нам потерю детей, но население Швейцарии должно понимать, что ценой жизни наших российских детей явилось совершенствование системы безопасности полетов над странами цивилизованной и благополучной Европы.

В страшной авиакатастрофе 2 июля 2002 года есть виновные лица, которые по законам цивилизованного общества должны понести соответствующее наказание… На скамье подсудимых должны сидеть генеральный директор компании «Скайгайд» А. Россье и непосредственные организаторы службы безопасности полетов… Родители и родственники погибших детей ждут справедливого правосудия».

* * *

«Скайгайду» все же пришлось извиниться. Произошло это через три месяца после убийства Питера Нильсена, когда федеральное ведомство Германии по расследованию авиационных катастроф опубликовало наконец итоговой отчет по авиакатастрофе (как отметили в своем письме родственники погибших: «По случайному ли совпадению результаты расследования были опубликованы вскоре после убийства?»).

«Авиадиспетчерская служба «Скайгайд» берет на себя полную ответственность за допущенные ошибки и ПРОСИТ ПРОЩЕНИЯ У ВСЕХ СЕМЕЙ ПОГИБШИХ».

Но при этом предложением ниже: «Совет правления высказал свое доверие руководству компании и заверил, что компания сделала выводы из допущенных ошибок и находится на правильном пути».

– Эта катастрофа рано или поздно должна была произойти. – Пилот немецких авиалиний Петер Раймер посещал Виталия в тюрьме каждый раз, когда ему выпадал рейс в Цюрих.

До 1993 года он жил в Уфе и летал в «Башкирских авиалиниях». Лично знал многих из экипажа разбившегося над Боденским озером самолета, в том числе командира Александра Гросса.

– Швейцарская диспетчерская служба работала отвратительно. У меня и моих коллег было несколько случаев, когда столкновения едва удавалось избежать. Если конкретные примеры приводить: незадолго до авиакатастрофы в Юберлингене я вылетал во Франкфурт из Фридрихсхафена, аэропорт которого также обслуживают швейцарские диспетчеры. Набрали только высоту, диспетчер мне говорит: у вас там борт по пересекающемуся курсу, слева от вас. Я ему говорю: «Я лечу по приборам». Если пилоты летят по визуальной ориентации, они сами смотрят вертикаль-горизонталь и принимают решение. А когда самолет идет по приборам, задача диспетчера – управлять воздушным движением. «Дай команду, какой эшелон занять!» Но команды так и не последовало, и самолеты настолько сблизились, что мне пришлось отворачивать, чтобы не допустить столкновения. И на посадке в Цюрихе была ситуация, когда разрешили садиться, а там другой самолет взлетал.

Швейцария – родимое пятно на теле Европы, страна, которую пролетаешь за 6-7 минут. Было бы гораздо проще всем, согласись они войти в Евроконтроль, чтобы хотя бы верхнее воздушное пространство контролировалось единой диспетчерской службой. Однако это деньги и политика: «Мы независимое государство, мы будем сами управлять своим воздушным пространством». В итоге это создает никому не нужные риски: переключиться за несколько минут на разные частоты, передать всю информацию о борте. Лишняя работа для пилотов и диспетчеров. А ведь небо там загруженное: все курортные маршруты на Майорку, Тенерифе через них проходят.

Те несколько минут, что летишь над Швейцарией, не стоят такой суеты. Я там часто летаю, и, окажись я в такой ситуации, как пилоты Ту-154, я бы, конечно, не стал слушать диспетчера. Я бы выполнил команду TCAS. Но тогда не было четких инструкций, что делать в такой ситуации, когда команды диспетчера и TCAS не совпадают. Для российских летчиков с советской школой диспетчер – «царь и бог», его команды должны выполняться беспрекословно. И ребята послушали диспетчера. Это было их ошибкой. Западный летчик так бы не поступил, и пилот Боинга, с которым столкнулся Ту-154, как раз выполнял команду TСAS.

Теперь в инструкциях четко прописано, что в случае возникновения конфликтной ситуации пилот должен продублировать диспетчеру команду системы сближения: «TCAS climbe» («набрать высоту») или «TCAS descend» («снизиться»), а когда ситуация разрешится, сообщить: «conflict clean» («конфликт разрешен»).

На мой взгляд, главный виновник катастрофы – Алан Россье. Он, как первый руководитель, отвечал за все, что происходит в компании. А диспетчеры были поставлены в такие условия, когда не ошибиться было очень сложно.

Однако Алан Россье так и не ответил за произошедшую катастрофу. Он руководил компанией еще четыре года после трагедии и уволился по собственному желанию в декабре 2006-го. В сентябре 2007 года четверо рядовых менеджеров «Скайгайда» были признаны виновными в причинении смерти по неосторожности. Троих из них приговорили к условному заключению, одного – к штрафу. Еще четверых обвиняемых оправдали, в том числе второго диспетчера, который дежурил в ночь столкновения с Нильсеном, но ушел спать. Это якобы было обычной практикой в «Скайгайд», поскольку плотность полетов в это время суток невысокая и один диспетчер должен был справиться.

Виталия Калоева приговорили к восьми годам лишения свободы за предумышленное убийство. Суд шел два дня. Зал заседаний был забит до отказа. Только осетин из России и со всей Европы съехалось около шестисот человек. Делегацию из Северной Осетии возглавлял глава республики Таймураз Мамсуров. Он сидел рядом с Юрием Калоевым и российским адвокатом Владимиром Сергеевым прямо за спиной у подсудимого.

Виталий не ожидал такого ажиотажа. Когда он увидел полный зал, десятки знакомых лиц, на глаза навернулись слезы. До этого момента он даже не подозревал, сколько людей переживают за него.

– Урайшум хорш! – выкрикнул он, что значит «доброе утро» на осетинском, и в шумном до этого зале на мгновение повисла тишина, а потом раздались аплодисменты.

Десятки журналистов записывали каждое его слово в блокнотах. Фото– и видеосъемку в зале суда запретили, пригласили только художника-иллюстратора, которая потом прислала Виталию в тюрьму свои зарисовки. В первый день заседание длилось четырнадцать часов. Вели его трое судей. От присяжных, с учетом негативного общественного мнения в Швейцарии, адвокаты решили отказаться. Первые несколько часов судьи потратили на знакомство с подсудимым, подробно расспрашивая Калоева о его семье, работе и Осетии.

– Это правда, что у вас распространена кровная месть?

– Нет. Мы осетины, но мы граждане России и давно живем по законам Российской Федерации.

– Осетия в составе России с 1991 года?

– Осетия в составе Российской империи со времен Екатерины Второй, – усмехнулся Виталий.

– Осетины – мусульмане?

– Нет, осетины – православные христиане.

Так же подробно Виталия расспрашивали об авиакатастрофе. К теме письма, в котором Калоеву предложили компенсацию в обмен на отказ от всех претензий, судьи возвращались несколько раз, пытаясь понять, почему оно так возмутило подсудимого.

– Из материалов дела мы узнали, что это письмо настолько возмутило вас, что вы стали ломать дома мебель. Это так?

– А как еще я должен был реагировать на предложение продать своих детей?

– Что вы имеете в виду?

– Они потребовали от меня, чтобы я отказался от своей семьи. Они хотели на этом заработать.

– Речь шла лишь о том, чтобы вы отказались от претензии к компании «Скайгайд» и приняли компенсацию.

– Это мародерство.

– В чем здесь мародерство?

– Это попытка решить финансовые проблемы компании за счет моих мертвых детей. Они не просто попытались откупиться, они хотели, чтобы мы отказались от всех претензий ко всем возможным виновникам катастрофы, чтобы потом самим предъявить им претензии. Пока я не получил это письмо, я искренне думал, что надо дождаться конца расследования. Но получив его, я понял, что моих детей просто не считают за людей.

Судьи, как показалось присутствовавшим, так и не поняли, почему деньги, предложенные «Скайгайдом», Калоев интерпретировал как мародерство.

«Разные культурные традиции, – скажет Мамсуров в интервью «Известиям» после заседания. – В Швейцарии получить деньги вместо справедливости – это нормально. А для нас справедливость выше любых денег». При этом решение подсудимого передать деньги, полученные от «Скайгайд», вдове Нильсена суд не примет как смягчающее обстоятельство. Так же, как Калоев требовал извинений от виновников гибели его детей, от него суд, по сути, потребовал того же.

– Вы не хотите принести извинения за содеянное?

– Нет, не хочу. Передо мной никто не извинялся.

– Вы не раскаиваетесь в том, что совершили?

– Мне жалко его детей. Но, может, и лучше, что они остались без отца, чем расти с таким человеком.

Прокурор потребовал двенадцать лет лишения свободы. Суд приговорил к восьми, почти год из них за то, что не раскаялся. Маркус Хуг переживал так, что решил отказаться от дела Калоева.

– Я считаю, что нужно подавать апелляцию. Иначе это сделает обвинение. И будет рассматриваться вопрос не смягчения наказания, а ужесточения. Я не справился с задачей и хотел бы отказаться от дальнейшего ведения дела.

– Слушай, кому из нас двоих сидеть – тебе или мне? Чего ты так переживаешь? – отшучивался в ответ Калоев. – Я думал, что мне все двенадцать лет сидеть!

– А я рассчитывал на более мягкий приговор.

– Ты помнишь, что сказал мне при первой встрече? Ты извинился за всех, за Швейцарию. Ты сказал, что тебе стыдно за свою страну. Стыдно за то, как обошлись с родственниками погибших детей. Я никому, кроме тебя, не доверяю. И апелляцию без тебя подавать точно не буду.

И Маркус Хуг все-таки выиграл. Суд высшей инстанции решил, что умысел обвинению доказать не удалось, и принял во внимание заключение эксперта-психолога, согласно которому Калоев находился в состоянии аффекта.

– Виталик, свобода! – Олег бежал по цеху к работавшему у станка Калоеву. – Тебя выпускают!

Виталий оторвался на мгновение от станка, посмотрел на приятеля и продолжил работать.

– Ты чего молчишь? Не верил уже? Не ждал? – Олег даже подпрыгивал от радости, словно это перед ним завтра откроются двери на свободу. – Тебе скостили срок до пяти лет и трех месяцев и обещают досрочное освобождение. Ты же две трети уже отсидел! Вот сейчас только по радио передали. Ты не рад, что ли?

– Угу, рад, конечно, – кивнул Калоев. – Надо решить, кому фикус оставить.

– Ты с ним как с ребенком! – засмеялся Олег.

Фикус Виталий купил в тюремной теплице. Он стоял в его камере на столе у наклеенных на стену фотографий жены и детей. Листья, обращенные к снимкам, всегда были мокрыми. Он не сразу понял, почему на столе появляются лужицы. А когда выяснил, стал экспериментировать: отодвигал цветок подальше, поворачивал его, держал окно закрытым и, наоборот, открытым, чтобы исключить перепад температур, но по листьям, смотревшим на фотографии, все равно стекали капли. В том, что растение оплакивало его близких, Виталий окончательно перестал сомневаться, когда вернулся из карцера. Фикус все это время гостил у соседа-турка и, по его словам, был абсолютно сухим, а вернувшись на прежнее место в камере Калоева, в первый же день снова заплакал.

Он оставил фикус тому же турку. Вынести с собой из тюрьмы разрешали не более пятнадцати килограммов. Двадцать килограммов писем охрана решила в учет не брать.

«Разные культурные традиции, – скажет Мамсуров в интервью «Известиям» после заседания. – В Швейцарии получить деньги вместо справедливости – это нормально. А для нас справедливость выше любых денег». При этом решение подсудимого передать деньги, полученные от «Скайгайд», вдове Нильсена суд не примет как смягчающее обстоятельство.