«В коллективной яме, без гробницы…»

В коллективной яме, без гробницы,

Я закончу жизненный свой путь.

Полустертые мои страницы,

Может быть, отыщет кто-нибудь.

И придется чудаку по нраву

Едкость злых, царапающих строк,

И решит он: — Вот достойный славы

Полугений и полупророк.

А по окончаниям глагольным

Я скажу, что то была — она-,

Беспокойна, вечно недовольна

И умом терзающим умна.

Пусть ученики мои обрыщут

Все заброшенные чердаки,

И они, надеюсь я, отыщут

Письмена загадочной руки.

И найдут, разрывши хлам бумажный,

Очень много всякой чепухи.

И к моим грехам припишут важно

И чужие скучные грехи.

Уж они сумеют постараться,

В поученье людям и себе,

Написать десятки диссертаций

О моей заглохнувшей судьбе.

Педантично, страстно и дотошно

Наплодят гипотез всяких тьму,

Так что в общей яме станет тошно,

Станет тошно праху моему.

За таинственное преступленье —

Кто из нас проникнет в эту тьму? —

Поэтессу нашу, к сожаленью,

В каторжную бросили тюрьму,

Нет нигде малейшего намека,

Что она свершила и зачем.

Верно, преступленье столь жестоко,

Что пришлось бы содрогнуться всем.

А в тюрьме ее, как видно, били

(Это мненье частное мое),

Но ученики ее любили,

Чтили почитатели ее.

Вывод из отрывка номер восемь:

Спас ее какой-то меценат.

Но установить не удалось нам

Обстоятельств всех и точных дат.

И в дальнейшем (там же) есть пробелы,

Нам гадать придется много лет:

За какое сумрачное дело

Пострадал блистательный поэт.

Не поэт — простите! — поэтесса!

Впрочем, если углубиться в суть,

То и здесь какая-то завеса

К истине нам преграждает путь.

Едкий ум, не знающий пощады,

О, коллеги, не мужской ли ум?

О, душа, отмеченная хладом,

Нрав сухой и жгучий, как самум.

С женственною это все не схоже.

Факты надо! Факты нам на стол!

А когда мы факты приумножим,

Мы определим лицо и пол.

Сколько здесь волнующих моментов,

Сколько завлекательнейших тем!

В поиски! Ловите документы,

Строчки прозы, писем и поэм!

Кажется, поэт достиг предела

Творчества, и славы, и годов.

И за честь покоить его тело

Спорили десятки городов.

Но его похоронила втайне

Прозелитов преданных толпа.

Их вела по городской окрайне

К месту погребения тропа.

Ночь их звездным трауром покрыла,

Пламенели факелы в пути…

Только знаменитую могилу

До сих пор не можем мы найти.

Тут с негодованьем мои кости

О чужие кости застучат:

— Я лежу на северном погосте.

Лжешь постыдно, наглый кандидат.

Знаю, что на доктора ты метишь,

С важностью цитатами звеня.

Но в твоем паршивом винегрете

Мой читатель не найдет меня.

В пол мужской за гробом записали…

Я всегда, всю жизнь была она.

Меценатов к черту! Не спасали

Меценаты в наши времена.

И учеников я не имела,

И никто в тюрьме меня не бил,

И за самое смешное дело

Смехотворный суд меня судил.

Я жила средь молодежи глупой

И среди помешанных старух.

От тюремного пустого супа

Угасали плоть моя и дух.

Факельное шествие к могиле —

Выдумка бездарная твоя.

В яму коллективную свалили

Пятерых, таких же, как и я.

Октябрь 1953