«Что в крови прижилось, то не минется…»

Что в крови прижилось, то не минется,

Я и в нежности очень груба.

Воспитала меня в провинции

В три окошечка мутных изба.

Городская изба, не сельская,

В ней не пахло медовой травой,

Пахло водкой, заботой житейскою,

Жизнью злобной, еле живой.

Только в книгах раскрылось мне странное —

Сквозь российскую серую пыль,

Сквозь уныние окаянное

Мне чужая привиделась быль.

Золотая, преступная, гордая

Даже в пытке, в огне костра.

А у нас обрубали бороды

По приказу царя Петра.

А у нас на конюшне секли,

До сих пор по-иному секут,

До сих пор мы горим в нашем пекле

И клянем подневольный труд.

Я как все, не хуже, не лучше,

Только ум острей и сильней,

Я живу, покоряясь случаю,

Под насилием наших дней.

Оттого я грубо неловкая,

Как неловок закованный раб.

Человеческой нет сноровки

У моих неуклюжих лап.

4–6 октября 1954