«Зима не принесла с собой усиления войск Якуб-бека…»
К исходу 1876 года войска империи Цин заняли почти всю Джунгарию, т.?е. северо-западную часть Синьцзяна. Находившиеся непосредственно в подчинении Якуб-бека почти 40 тысяч бойцов так и остались в странном бездействии. К удивлению даже ближайших соратников, глава непризнанного государства «Йеттишар» так и не предпринял никаких активных действий. Хотя Якуб-беку предлагали сулившие успех планы – например, провести демонстративную атаку на «оазис Хами» и тем временем попытаться перерезать коммуникации китайских отрядов, несколько месяцев осаждавших Манас.
Хорошо вооружённые современными винтовками регулярные «сарбазы» (пехотинцы) и «джигиты» (кавалеристы) Якуб-бека могли бы существенно потрепать наступающие отряды Цзо Цзунтана. Но «Счастливчик» оставался в бездействии, странном для всех, кроме узкого круга дипломатов и разведчиков.
Дело в том, что один из самых доверенных лиц владыки Синьцзяна, Саид Якуб Хан, отправился через Стамбул в Лондон, рассчитывая на посредничество могущественной Британской империи. Сам Якуб-бек всё ещё чувствовал себя уверенно, ведь китайские войска разгромили лишь отряды дунган и уйгуров, ставшие его союзниками только перед лицом общего врага, а до этого не раз воевавшие против самозваного главы Синьцзяна. Захват Урумчи и Манаса вызвал массовое бегство местного населения в районы, контролируемые Якуб-беком. Этих беглецов «Счастливчик» без труда вербовал в своё войско, к концу года увеличив его на 10 тысяч новых солдат.
С наступлением зимы прекратили активные действия и войска Цзо Цзунтана. Во-первых, штурмовать в холода высокогорные перевалы было безумием. Во-вторых, недавно переживший разгром «опиумных» войн Пекин был вынужден прислушаться к недвусмысленным сигналам из Лондона. В столицу Британии на переговоры с представителем Якуб-бека отправился цинский дипломат Го Сун-Тао. Кстати, это было первое посольство маньчжурского Китая в Западную Европу, а сам «цзиньши» (профессор) Го был по совместительству известным в Поднебесной историком.
Пекин откровенно побаивался Лондона, кроме того, верхи империи Цин всё ещё не были уверены и в победном исходе столкновения с основными силами Якуб-бека. Переговоры в столице Британии решили вести на всякий случай – чтобы не обострять отношения с англичанами и, одновременно, чтобы и далее не провоцировать Якуб-бека на активные действия. Цзо Цзунтан даже направил из Урумчи к «Счастливчику» парламентёров с предложением в обмен на перемирие выдать цинским властям всех повстанцев-дунган, бежавших в Синьцзян после разгрома мусульманских восстаний в китайских провинциях Шэнси и Ганьсу.
Якуб-бек, естественно, не пошёл на выдачу «язычникам» своих собратьев по вере, но ещё более убедился в правильности своей выжидательной стратегии. Однако холодная зима с 1876 на 1877 год показала, что «Счастливчик» обманывает сам себя. Зима была тяжёлой для обеих сторон, но регулярные войска империи Цин могли опираться на ресурсы далёкого Китая и поставки продовольствия из российских владений в Средней Азии. Тогда как огромная, по местным меркам, армия Якуб-бека, сосредоточенная в Турфанской долине и окрестностях, зимой столкнулась с проблемами снабжения.
Как писал полковник Алексей Куропаткин (будущий главнокомандующий в Русско-японской войне), в 1876–1877 годах не раз побывавший в Синьцзяне: «Зима не принесла с собой усиления войск Якуб-бека… Положение войск на передовой линии было бедственное, большая часть стояла в палатках при морозах до 20 градусов, не имела достаточно тёплой одежды и почти не имела топлива».
К трудностям снабжения добавился и упадок духа. Рядовые бойцы и офицеры и даже высшие военачальники Якуб-бека не понимали, отчего «Счастливчик» не предпринял никаких действий, чтобы помешать китайцам захватить почти всю Джунгарию. Большая политика в виде переговоров в Лондоне оставалась глубокой тайной. Да мусульманские повстанцы, жившие ещё средневековыми понятиями, и не приняли бы такие «геополитические» манёвры.
Полковник Куропаткин так описывал состояние армии Якуб-бека к весне 1877 года: «Что же касается нравственного духа, то он ухудшался. Дезертирство всё усиливалось и стало захватывать в свои ряды личности, в верности которых Якуб-бек всего менее был способен сомневаться…»
На фоне военных трудностей сказалось внутреннее напряжение в «государстве» Якуб-бека, где все местные уроженцы были недовольны деспотичной властью «Счастливчика», опиравшегося преимущественно на своих соплеменников, узбеков-«андижанцев». Первыми к китайцам стали перебегать те, кто ранее служил на чиновничьих должностях в цинском Синьцзяне. Таким перебежчикам «императорский комиссар» Цзо Цзунтан возвращал прежние чиновничьи звания и даже раздавал высокие должности во всё ещё подконтрольных Якуб-беку районах.
В самом начале 1877 года к китайцам перебежал отряд в четыре десятка «отборных джигитов», сопровождавших полевую казну Якуб-бека. Естественно, дезертиры ушли вместе с казной. К весне к китайцам бежал даже родной брат того человека, которого Якуб-бек послал на секретные переговоры в Лондон. Этого перебежчика по имени Хамиль-хан китайцы наградили деньгами и отпустили жить на нейтральную территорию, в Ташкент, ставший к тому времени русским.
«Всего с 1876-го по февраль 1877 года, – пишет Куропаткин, – дезертировало до 400 человек. Кроме потери казны, кроме бегства нужных ему людей, Бадаулета (Счастливчика) зимою постигло новое несчастие. Устроенный им по дороге из Токсуна в укрепление Даванчи (Дабаньчэн) в урочище Сиапур склад продовольственных запасов и пороха сгорел дотла. В складе было собрано до 80.000 чариков (свыше 147 тонн) муки и до 17.000 чариков (свыше 32 тонн) крупы. Причина пожара неизвестна. Подозревали умышленный поджог».