Милому

Голубя ко мне не присылай,

Писем беспокойных не пиши,

Ветром мартовским в лицо не вей.

Я вошла вчера в зеленый рай,

Где покой для тела и души.

Под шатром тенистых тополей.

И отсюда вижу городок,

Будки и казармы у дворца,

Надо льдом китайский желтый мост.

Третий час меня ты ждешь – продрог,

А уйти не можешь от крыльца

И дивишься, сколько новых звезд.

Серой белкой прыгну на ольху,

Ласочкой пугливой пробегу,

Лебедью тебя я стану звать,

Чтоб не страшно было жениху

В голубом кружащемся снегу

Мертвую невесту поджидать.

27 февраля 1915

* * *

Нет, царевич, я не та,

Кем меня ты видеть хочешь,

И давно мои уста

Не целуют, а пророчат.

Не подумай, что в бреду

И замучена тоскою,

Громко кличу я беду:

Ремесло мое такое.

А умею научить,

Чтоб нежданное случилось,

Как навеки приручить

Ту, что мельком полюбилась.

Славы хочешь? – у меня

Попроси тогда совета,

Только это – западня,

Где ни радости, ни света.

Ну, теперь иди домой

Да забудь про нашу встречу,

А за грех твой, милый мой,

Я пред Господом отвечу.

10 июля 1915, Слепнево

Не только в этом стихотворении, но и в разговорах с Павлом Николаевичем Лукницким Ахматова не раз называла Бориса Анрепа царевичем. Она тогда считала, что царевичем в поэме «У самого моря» (1914–1915) предсказала себе встречу с настоящим царевичем, который появился позднее.

По-видимому, она знала легенду, бытовавшую в семействе фон Анрепов. Согласно этой легенде, Анрепы стали набирать силу после того, как Екатерина Великая выдала за одного из молодцов небогатого, служилого шведско-эстонского рода свою внебрачную дочь, присовокупив к свадебным цацкам огромное имение в Самарской губернии. Кроме того, по капризу судьбы царицын прапраправнук прожил отроческие годы в настоящем царском дворце, том самом, который Потемкин выстроил для его прапрапрабабки в Харькове и где за сто лет ничего не изменилось, не исчезли даже золотые обеденные тарелки (с алмазами и рубинами).

* * *

Ты мне не обещан ни жизнью, ни Богом,

Ни даже предчувствием тайным моим.

Зачем же в ночи перед темным порогом

Ты медлишь, как будто счастьем томим?

Не выйду, не крикну: «О, будь единым,

До смертного часа будь со мной!»

Я только голосом лебединым

Говорю с неправедною луной.

1915