Глава 7. Кровавое «усмирение» Казни, карательные акции и поощрение их царем

Предельна досягаемость

Властительной картечи,

Безмерна изменяемость

Правительственной речи.

Предельна убедительность

Посула и обмана,

Но без границ вместительность

Сановного кармана.

Предельно обаяние

Штыка и пулемета,

Бездонно одичание

«Слуги и патриота».

Предельны дарования

И ум министров рати,

Бескрайни наказания

За смелый тон печати.

Предела нет глумлению,

Поругана свобода,

И нет конца терпению

У русского народа!

Л. М. Василевский. 1906 год

Сторонники «России, которую мы потеряли», представляют ее как исключительно гуманное государство, в котором смертная казнь представляла собой нечто исключительное. Пожалуй, так оно и было. Вот как в революцию 1905 года обстояло дело с казнями.

«В „ежегодных отчетах военно-судного управления“ приводятся интересные данные по эпохе массовых казней с 1906 года: 1906 – 225 реально казненных, 1907 – 624, 1908–1340… Из этого следует вывод: в 1908 году было казнено больше людей, чем в революционный период с 1905?го по 1907 год включительно. Нужно учесть и то обстоятельство, что в приведенную статистику военно-окружных судов не были включены казненные военно-полевыми судами. Военно-полевые суды, действовавшие в 1906–1907 годах, реально казнили 683 человека. В совокупности военно-полевыми и военно-окружными судами в 1906–1907 годах было казнено 1532 человека, что превышает казни по суду 1908 года. Всего по суду в 1906–1908 годах было казнено 2872 человека…»⁸³

Для революции это – смешная цифра. Ну что такое 2872 человека на всю Россию? Но если рассмотреть хронику, то возникают вопросы.

29 июля 1906 года были расстреляны восемь руководителей и участников Свеаборгского восстания: подпоручик Емельянов, подпоручик Коханский, нестроевой старшего разряда Детинич, рядовой свеаборгского крепостного пехотного полка Воробьев и четверо фейерверкеров: Тиханов, Иванов, Герасимов, Виноградов⁸⁴.

6 августа 1906 года в Ревеле расстреляны 18 участников восстания на крейсере «Память Азова». Тела расстрелянных выброшены в море у острова Нарген⁸⁵.

7 августа 1906 года в Кронштадте расстреляно десять человек: крестьянин Конаков, студент Тер-Мкртычанц, сын ремесленника Иванов и семь нижних чинов минной роты: младшие унтер-офицеры Герасимов и Дорошенков, рядовые Виноградов, Рюмаев, Сильченков, Степанов и Филиппов. Из судившихся с ними суд приговорил: 81 человека к отдаче в каторжные работы на сроки от четырех до 20 лет, 33 человека к отдаче в исправительные отделения на сроки от двух до четырех лет и семь человек к заключению в гражданские тюрьмы на два года⁸⁶.

Получается, что за десять дней казнено 36 человек, а за год – 225? Впрочем, следующее сообщение открывает дотоле неведомый аспект карательной политики.

21 августа 1906 года временный военный суд вынес 22 смертных приговора участникам свеаборгского восстания. Кроме того, к каторжным работам на срок от 12 до 13 лет приговорены 33 солдата, на 4 года тоже 33 солдата, в дисциплинарный батальон на срок 3–4 года – 195 человек, в военные тюрьмы на 3–4 месяца – 298 человек⁸⁷.

Это еще одна разновидность судов в Российской империи. Временные военные суды предусматривались для срочного решения дел в местах, отдаленных от города, где находился военно-окружной суд. Такой суд комплектовался из офицеров по назначению начальника дивизии, а председательствовал офицер, командированный из состава военно-окружного суда. Значит, нам нужна еще одна судебная статистика.

Вот еще данные из Свеаборга. 5 сентября 1906 года был вынесен приговор участникам восстания на Скатуддене. 17 человек были приговорены к расстрелу, семь человек на каторжные работы без срока, семь человек к каторге на 20 лет, четыре человека в каторгу на 15 лет, четыре человека на восемь лет, десять человек на шесть лет, 21 человек на четыре года, восемь человек в исправительные арестантские отделения на шесть лет и десять человек туда же на пять лет. В тот же день все 17 человек были расстреляны⁸⁸.

11 сентября 1906 года в том же Свеаборге был вынесен приговор минерам, которые не участвовали в восстании, поскольку сидели под арестом. На этот раз было вынесено четыре смертных приговора. Пять человек были приговорены к бессрочным каторжным работам, 18 человек к каторге на срок от 20 до шести лет, 31 человек в арестантские отделения сроком на шесть лет, 61 человек в арестантские отделения на четыре года⁸⁹.

21 сентября 1906 года в Кронштадте приведен в исполнение смертный приговор над 19 матросами. Из судившихся с ними 114 человек были приговорены к каторжным работам (12 к бессрочным и 102 к различным срокам от четырех до 20 лет) и 425 человек к тюремному заключению на разные сроки⁹⁰.

14 октября 1906 года в Кронштадте же по приговору военно-полевого суда в форте № 6 казнены: В. Тубилевич, А. Мамаева, Г. Венедиктова и рядовые К. Власов и А. Ипатов за намерение бросить бомбу в Кронштадтский военный суд⁹¹.

Отлично! Стало быть, в этой гуманнейшей из держав вполне могли казнить за намерение. Тогда какие вообще могут быть претензии к Сталину?

28 ноября 1906 года в Москве военно-полевой суд вынес четырем подсудимым, обвинявшимся в нападении на городового, приговор, по которому они лишались всех прав состояния и присуждены к ссылке в каторжные работы без срока. В тот же день командующий войсками Московского военного округа генерал-лейтенант Гершельман передал дело вторично на рассмотрение военно-полевого суда при новом составе судей. Вторичный суд, рассмотрев дело, признал подсудимых виновными и приговорил к смертной казни через повешение⁹².

Городовой, похоже, остался жив. Иначе бы говорилось не о нападении, а об убийстве.

Далеко не всегда судьи разбирали дело по существу. А чего, впрочем, от них ждать – офицеры же, не юристы. Например, 19 января 1907 года в Одессе повешены четыре человека, выбежавшие, вместе с другими жильцами, из обстреливаемого полицией дома. Ничего общего с анархистами они не имели. Мать двоих из них сошла с ума.

15 ноября 1907 года в Риге расстреляны два человека, на смертный приговор которым был подан протест прокурором, так как они были невинны.

После революции 1905 года репрессии продолжались, хотя и не в тех масштабах.

1 июля 1912 года восстали два саперных батальона в Троицком лагере под Ташкентом. 14 руководителей восстания повесили, около 200 участников приговорили к каторге, сдали в дисциплинарные части⁹³.

2 июля 1912 года в Севастополе, в военно?морском суде, закончилось слушанием дело 16 матросов броненосца «Иоанн Златоуст». Матросы обвинялись в том, что подстрекали команду перебить офицеров, завладеть кораблем и поднять восстание. 10 обвиняемых были приговорены к расстрелу, пятеро – к каторге, один был оправдан. Утром 10 июля близ Херсонесского монастыря были расстреляны гальванер Зеленин, машинист Карпишин и электрик Селяков; семерым смертная казнь была заменена бессрочной каторгой⁹⁴.

26 июля 1912 года военно?морской суд в Севастополе приговорил к расстрелу матроса Полонского, покушавшегося на убийство своего ротного командира капитана Битковского⁹⁵.

2 августа 1912 года военно?морской суд в Севастополе приговорил к смертной казни через повешение матросов Борцова, Лясковского, Щетинина, Бабича и Масленникова, покушавшихся на побег из военно?морской тюрьмы. Первые трое были повешены. Бабичу и Масленникову казнь была заменена бессрочной каторгой⁹⁶.

11 октября 1912 года в Севастополе, в военно?морском суде, началось рассмотрение дела 142 матросов, обвинявшихся в подготовке восстания во флоте. Морские казармы, где происходил процесс, были оцеплены войсками. Суд приговорил к смертной казни 17 человек и 106 человек к каторге на разные сроки. В конце ноября из осужденных были казнены одиннадцать матросов, остальным казнь была заменена каторгой⁹⁷.

В многотомной «Истории Сибири» говорится, что за 1907–1910 годы были осуждены по политическим делам десятки тысяч человек, из которых более 5 тыс. приговорено к смертной казни. За 7 лет (1905–1912) умерло в тюрьмах от пыток, голода и болезней свыше 30 тыс. чел.⁹⁸

Более того. Противники большевиков, как ни старались, так и не смогли найти ни одного доказанного примера расстрела несовершеннолетнего – не только в 1937 году, но даже за годы гражданской войны. Романовская же юстиция и тут отличилась.

В ходе подавления революции 1905–1907 годов смертная казнь широко применялась к подросткам, не достигшим 18 лет. Как отмечает автор исследования «Смертные казни в царской России. К истории казней по политическим процессам с 1824?го по 1917 год» С. С. Ушерович: «Царские законы предусматривали замену казни каторгой для малолетних и несовершеннолетних. Но в эпоху действия военно-полевых „судов“ законы эти „устарели“ и казни несовершеннолетних имели место почти по всей России. Так, среди 11 крестьян, повешенных в марте 1908 года в Херсоне, чья казнь побудила Льва Толстого написать знаменитую статью „Не могу молчать“, был 17-летний Юрченко.

В Ченстохове 22 сентября 1906 года было расстреляно 4 малолетних. В Новороссийске 17 января 1907 года казнь совершили над едва достигшим 17 лет.

5 ноября 1907 года в Пензе по приговору суда был повешен 17-летний Николай Пчелинцев. Как член группы анархистов-коммунистов, участвовал в экспроприациях и терактах, в том числе в убийстве начальника депо Пенза-Вяземская И. А. Сафаревича 12 сентября 1907 года и жандармского унтер-офицера (в перестрелке). Как несовершеннолетний взял убийство унтера на себя, однако снисхождения не дождался.

Бабание (17 лет). Казнен в Саратове в январе 1908 года по процессу группы петровских максималистов, за разгром помещичьих имений, экспроприации и террористические акты.

Александр Грингоф (17 лет). Расстрелян в Митаве в ноябре 1906 года за участие в боевой дружине.

Иван Мирковский (17 лет). Расстрелян в Люблине в январе 1906 года за убийство начальника станции.

Ян Руман (17 лет). Казнен в Риге 7 декабря 1906 года за активное участие в революционном движении.

Гергард Шервень (17 лет). Расстрелян в Ревеле 6 января 1906 года за участие в восстании батраков.

16-летние Андрей Кологривый, Афанасий Савченко, Иван Свистун, Василий Тура были повешены в Елисаветграде 13 января 1909 года по подозрению в участии в террористическом акте.

Но если смертные казни несовершеннолетних за убийства и теракты еще можно оправдать, то как быть с такими фактами:

Граудынь (17 лет). Расстрелян в Рижском уезде 12 февраля 1906 год за то, что не выдал своего отца, укрывавшегося от карательной экспедиции.

Шульмейстер (отец и сын 15 лет). Казнены в Риге 14 августа 1906 года за предоставление приюта „лесным братьям“.

На станции Хилок (Забайкалье) командовавшей карательной экспедицией генерал Ренненкампф расстрелял 4 юношей и 15-летнего мальчика только за то, что они поколотили машиниста и тем самым „способствовали низвержению существующего государственного строя“ (буквальное выражение из обвинительного акта).

15-летние Рудольф Альфред и Петр Дийка были расстреляны 8 января 1906 года в Вольмаре за пение революционных песен…

18 сентября 1906 года в Бахмуте были расстреляны семеро подростков в возрасте от 14 до 19 лет за распространение нелегальной литературы»⁹⁹.

Повторяем: даже лютые противники большевиков не могли найти ни одного доказанного факта казни несовершеннолетнего большевистским судом (сказки господина Мельгунова не в счет). Тем более за пение песен.

Но для большинства населения Российской империи даже военно-полевые суды были слишком большой честью. Каратели прекрасно обходились без юстиции вообще.

«Как следует из документов того времени: «До 18 февраля 1906 года действиями военных отрядов были лишены жизни: в Эстляндской губернии при сопротивлении с оружием в руках убито – 50 чел. и расстреляно – 68 чел., на острове Эзель расстреляно – 2 чел.; в Лифляндской губернии убито при сопротивлении с оружием к руках – 14 чел., а при попытке бежать – 1 чел., расстреляно – 120 чел.; в Южном отряде убито при попытке бежать – 2 чел., расстреляно – 39 чел.; в Курляндской губернии убито при сопротивлении с оружием в руках – 36 чел., при попытке бежать – 37 чел. и расстреляно – 64 чел.; в отряде подполковника Принца убито при сопротивлении с оружием и руках – 5 чел., в отряде генерал?майора Безобразова расстреляно 63 чел. Всего убито при сопротивлении с оружием в руках – 105 чел., при попытке к побегу – 52 чел., расстреляно – 356 человек. За февраль 1906 года в Прибалтике карательными отрядами было расстреляно больше, чем за весь 1906 год казнено военно-окружными судами. Посмотрим, за что казнили подданных „Его Величества“: 280 человек было казнено за чисто политические преступления, без малейшего посягательства на жизнь и имущество. На 1908 год приходится 118 человек. Следует прибавить к этому 51 казнь за неповиновение и сопротивление властям, без посягательства на жизнь должностных лиц, и 12 случаев казни за похищение имущества, без малейшего насилия над личностью»¹⁰⁰.

И это только Прибалтика. Страна же у нас была большая: и прибалтийские губернии, и великорусские, и украинские, и белорусские, и кавказские и т. д.

А сколько смертей вообще не нашло отражения в документах? Вот еще ряд представительных примеров.

Зимой 1905 года генерал-лейтенант Меллер-Закомельский во главе 200 гвардейцев занимался «усмирением» в Сибири. «12 января 1906 карательный отряд Меллера-Закомельского стрелял по митингу на станции Иланской, что недалеко от Красноярска. Это послужило основанием для запроса Государственной Думы правительству. Считается, что при этом погибло около 20 человек. Депутат от Енисейской губернии Н. Ф. Николаевский уточнял: „На другой день после этого за семафором, в 100 саженях от того места, где была бойня, нашли еще 7 трупов, и вот относительно этих трупов было недоумение, каким образом они оказались здесь. Это выяснилось через томских солдат, которых часть была взята Меллером-Закомельским в поезд, чтобы в Чите производить операции такого же рода. Когда Меллер-Закомельский вернулся, то эти солдаты тоже были возвращены в Канск и помещены для охраны канской тюрьмы. Вот они и сообщили, что эти семь человек были взяты в поезд Меллером-Закомельским. Для того чтобы узнать, насколько томские солдаты надежны в своих действиях, Закомельский велел вывести этих людей за семафор и приказал томским солдатам расстрелять их. Солдаты говорили, что положение их было ужасно: если они откажутся стрелять, то семеновцы (так в источнике. – Авт.) расстреляют и их, и тех семерых человек. Если же они их только подстрелят, то семеновцы добьют окончательно. В результате эти семь человек были расстреляны ими наповал“»¹⁰¹.

Вы понимаете, что произошло? Схватили на станции первых попавшихся людей просто для того, чтобы проверить местных солдат. Случай получил огласку, стал предметом думского запроса. Как поплатился генерал? А никак! В 1906 году стал генерал-губернатором Прибалтики, потом был членом Государственного совета. Благополучно дожил до революции, эмигрировал. Сожалел, наверное, что мало стреляли – не удалось предотвратить революцию.

Совершенно исключительный персонаж – Николай Карлович Риман, сорокалетний полковник, командир батальона лейб-гвардии Семеновского полка. В декабре 1905 года командир полка полковник Мин остался «усмирять» Москву, а Римана послал с той же миссией по линии Московско-Казанской железной дороги. Официально считается, что его команда казнила 55 человек – но это официально.

Знаменитый журналист Владимир Гиляровский нашел очевидца поездки, обер-кондуктора Голубева, и, уж незнамо как, уговорил его поделиться воспоминаниями.

«16 декабря я вышел на дежурство с бригадой. На вокзале – войска. Времени 9 час. утра. Я осмотрел поезд, а в товарные вагоны вкатили два орудия, для чего пропилили стенки вагонов и выбили окна. В передние классные вагоны поставили два пулемета…

Вот и Сортировочная. Следы погрома. Вагоны разгромлены. Товары, мука, хлеб разбросаны по путям… Около погромленных вагонов были люди: кто с лошадью, кто с санками – они забирали грузы; некоторые, завидя нас, кричали: „Да здравствует свобода!“.

Солдаты стреляли в них из окон, а некоторые с площадок. Стреляли без разбору. Люди падали, бились на снегу, ползли, оставляя кровавые следы. Вот народ бросил все и побежал в поле, а кто остался у лошадей и саней, тех всех перебили. Женщина укрылась за сарай ассенизации со своими санками. Муж ее убежал, а ее застрелили…

…Был полдень. Направо у станции Перово забор мастерских и роща. Шли люди вдоль полотна и около забора, приличные, человек шестьдесят.

– Ни с места! Руки вверх! – наведя револьвер, закричал им с площадки вагона Риман. Люди продолжали путь. Риман остановил поезд. Солдаты начали в них палить. Когда сосчитали убитых, то оказалось их шестьдесят три человека. Некоторые, услышав выстрелы, поднимали руки, но их били. Все солдаты вышли из поезда, а его, пустой, приказали двинуть на станцию. Солдаты пошли в наступление с двух сторон. Влево загремели выстрелы. Я остался в поезде с бригадой. Видно было, как падали люди.

Когда поезд остановился около платформы, мы услыхали крик: штыком прикололи помощника начальника станции в то время, когда он говорил по телефону…

…Прибыли в Люберцы…

…Подъезжает к станции извозчик. На санях сидит бритый человек в шубе. Его остановили и обыскали. Ничего не нашли и отпустили. Он пошел на село, в чайную. Там он сидел с компанией – солдаты вновь его обыскали и нашли у него два револьвера. Забрали его и шестерых пивших с ним чай. Их отвели в контору начальника станции.

Около двери совещались офицеры, потом привели священника к арестованным. Он там пробыл несколько времени и ушел. Вслед за ним арестованных под конвоем повели в поле. Мы смотрели с платформы вагона. Они шли бодро, быстро. Впереди спокойно шагал бритый в шубе, руки в карманы. Это был Ухтомский. Сначала его не узнали – он прежде носил бороду и усы. Всех поставили у кладбища, на горке, лицом в поле, а спиной к шеренге солдат, но бритый взял да повернулся и стал лицом к солдатам. Грянул залп. Все упали, а бритый стоял, руки в карманах. Второй залп – он закачался. В это время его дострелили из револьвера, и он упал.

Поехали дальше. Захватили арестованного слесаря и дорогой его пристрелили и выбросили из вагона на путь…

В Голутвино прибыли около трех часов дня… По платформе шел машинист Харламов. У него нашли револьвер без барабана – вывели на станцию и расстреляли.

В это время фельдфебель какого-то полка, возвращавшегося с войны, подошел к Риману и сказал:

– Удивляюсь, ваше высокоблагородие, как можно без суда расстреливать?

– А, ты лезешь учить! – и пристрелил его. (Эта скотина, Риман, ни в одной войне не участвовал, служил в Петербурге! – Авт.)

Народу была полна станция. Всех задерживали, обыскивали. Расстреляли у штабелей с камнем 23 человека… Взяли начальника станции Надежина и его помощника Шелухина – старые, уважаемые всеми люди. Повели гуськом: Шелухина – впереди, сзади – Надежина, который шел рядом с Риманом и просил его:

– Пожалейте, хоть ради детей.

Риман приказал солдату велеть ему замолчать, и солдат ударил кулаком старика по шее. Их расстреляли в числе двадцати трех у штабелей…

На обратном пути в Ашиткове тоже были расстрелы; между прочим, расстреляли начальника станции и телеграфиста. Останавливались на некоторых станциях, но нигде никого больше не убили. Да и станции были пусты и окрестности тоже: будто все вымерло.

Подъезжая к Москве, Риман призвал нас и приказал молчать о том, что видели. Прибыли в Москву в 10 ч. утра 19 декабря. Вернувшись домой, я долго не мог прийти в себя – все плакал. А кондуктор Маркелин, ездивший с нами, сошел с ума»¹⁰².

Какие тут 55 человек! Это только по отчетам! То, что могли официально предъявить.

Кстати, Риман засветился еще в Петербурге в Кровавое воскресенье. Свидетельство о его «подвигах» оставил служивший тогда в Генеральном штабе будущий писатель Евгений Никольский.

«…Я увидел роту лейб-гвардии Семеновского полка, впереди которой шел полковник Риман… Рота пересекла Морскую, направляясь к Полицейскому мосту… Около моста по команде Римана рота разделилась на три части – на полуроту и два взвода. Полурота остановилась посредине моста. Один взвод встал справа от Невского, а другой – слева, фронтами вдоль реки Мойки.

Некоторое время рота стояла в бездействии. Но вот на Невском проспекте и по обеим сторонам реки Мойки стали появляться группы людей – мужчин и женщин. Подождав, чтобы их собралось больше, полковник Риман, стоя в центре роты, не сделав никакого предупреждения, как это было установлено уставом, скомандовал:

– Прямо по толпам стрельба залпами!

После этой команды каждый офицер своей части повторил команду Римана. Солдаты взяли изготовку, затем по команде „Взвод“ приложили винтовки к плечу, и по команде „Пли“ раздались залпы, которые были повторены несколько раз. После пальбы по людям, которые были от роты не далее сорока-пятидесяти шагов, оставшиеся в живых бросились опрометью бежать назад. Через минуты две-три Риман отдал команду:

– Прямо по бегущим пальба пачками!

Начался беспорядочный беглый огонь, и многие, успевшие отбежать шагов на триста-четыреста, падали под выстрелами. Огонь продолжался минуты три-четыре, после чего горнист сыграл прекращение огня.

Я подошел поближе к Риману и стал на него смотреть долго, внимательно – его лицо и взгляд его глаз показались мне как у сумасшедшего. Лицо все передергивалось в нервной судороге, мгновение, казалось, он смеется, мгновение – плачет. Глаза смотрели перед собою, и было видно, что они ничего не видят.

Через несколько минут он пришел в себя, вынул платок, снял фуражку и вытер свое потное лицо…

Я свернул вдоль Мойки, но у первых же ворот налево передо мною лежал дворник с бляхой на груди, недалеко от него – женщина, державшая за руку девочку. Все трое были мертвы. На небольшом пространстве в шагов десять-двенадцать я насчитал девять трупов. И далее мне попадались убитые и раненые. Видя меня, раненые протягивали руки и просили помощи.

Я вернулся назад к Риману и сказал ему о необходимости немедленно вызвать помощь. Он мне на это ответил:

– Идите своей дорогой. Не ваше дело»¹⁰³.

Интересно, за что сын генерала, выпускник Пажеского корпуса, человек с благополучнейшей биографией, полковник Риман так люто ненавидел простой народ?

Дальнейшая биография этого безумного убийцы более чем благополучна. В 1906 году, получив предупреждение боевой организации эсеров о том, что его приговорили к смерти, драпанул за границу. (Его командир, Мин, остался и был убит.) По возвращении из-за рубежа командовал 91?м Двинским пехотным полком. (Почему не вернули в Семеновский? Офицерское собрание не захотело видеть в своих рядах струсившего карателя?) В 1912 году получил генерал?майора. В Первой мировой войне также не участвовал – был уполномоченным санитарного поезда Александры Федоровны. После Февраля 1917 года попытался опять удрать, но на сей раз не вышло. Римана арестовали на границе и доставили в Таврический дворец. Больше о нем ничего не известно.

Видный член никоим образом не революционной, но совершенно буржуазной партии кадетов В. П. Обнинский так описывал положение в Российской империи: «Главными средствами реакции в ее расправе с революционными и оппозиционными силами оставались обыски, аресты, высылки, ссылки, тюрьма и казни; арсенал обогатился лишь военно-полевой юстицией, положившей как бы несмываемый штемпель на кабинет П. Столыпина. <…> Высылались здоровые и больные, старцы и подростки… Суровые правила о содержании арестантов сменялись еще более суровыми. А беспорядки карались с жестокостью, не укладывавшеюся ни в какие рамки и переходившею нередко в систематические истязания. <…> Последумский период принес более 20 случаев убийства арестантов. Это снаружи. А внутри бьют и истязают за те же проступки, а иногда пытают и убивают безо всякой причины, как, например, в астраханской тюрьме.

В заявлении 20 крестьян Тамбовской губернии говорится о пытках и истязаниях, которым они подвергались в тюрьме города Козлова. Их избивали нагайками и железными прутьями до потери сознания, после чего обливали водой и снова били…

В Харьковской тюрьме на шумевших арестантов надели горячечные (то есть смирительные) рубашки и били кулаками и каблуками до крови; избито 25 человек.

В Севастопольской за малейшие протесты секут розгами.

В Риге 16 человек, из коих 10 было расстреляно, а трое сослано в каторгу, подвергались до суда пыткам; били плетьми, посыпали рубцы солью, покрывали тряпками и снова били. Потом топтали ногами за отказ дать показания. Вырывали волосы из головы и бороды, выбивали зубы. Тушили о тело папиросы и сигары. За два-три дня до истязаний переставали давать хлеб и воду, а кормили исключительно селедкой и селедочным рассолом. Одному во время допроса заткнули рот прокламациями, приговаривая: „Почитай-ка теперь свои прокламации!“. Товарищи не узнали одного из своих, так изуродовано было лицо.

Самоубийства в тюрьмах все растут.

Очевидно, крутая лестница репрессий не позволяет остановиться на полдороге вниз, и скоро вступаем мы в полосу казней и расстрелов. Военно-полевая юстиция тяжким кошмаром повисла над придушенным обществом, пока оно к этому не притерпелось»¹⁰⁴.

Нет, мы не говорим, что противников царского режима надо было кормить пряниками. Но врать-то про «особое милосердие» зачем?!

В тридцатые годы число жертв репрессий было неизмеримо больше. Но есть и разница. Все они проходили через суды (так называемые «особые тройки», в статистике НКВД называющиеся «особыми трибуналами», уж всяко не хуже столыпинских военно-полевых судов). А вот санкционированных сверху расстрелов невооруженных митингов и демонстраций не бывало никогда¹⁰⁵. Те, кто все же допускал подобное превышение власти, жестоко за это поплатились – вплоть до расстрела. А император за Кровавое воскресенье даже «стрелочников» не покарал.

Но, может быть, «ангел» молча страдал? Или все эти зверства совершались без его ведома, а он наставлял «усмирителей» быть помилосерднее, по возможности обходиться без стрельбы?

Нет, помимо дневников, после Николая осталось множество бумаг: докладов, отчетов, рапортов и донесений, на которых начертаны его резолюции.

«Витте докладывает о „переизбытке усердия“ Рихтера, командующего карательной экспедицией в прибалтийских губерниях. Его жандармы порют поголовно крестьян, расстреливают без суда и следствия, выжигают деревни. Следует высочайшая резолюция на записке: „Ай да молодец!“»¹⁰⁶.

«Министерство внутренних дел представило царю доклад о забастовочном движении, указав, где и сколько стачек сорвано с помощью штрейкбрехеров, сколько подавлено силой. Николай предписывает: „И впредь действовать без послаблений“»¹⁰⁷.

«Херсонский губернатор в годовом отчете сообщает, что участились случаи „правонарушений“ в рабочих районах. На полях резолюция: „Розги!“»¹⁰⁸.

«Дальневосточное командование сообщает в Петербург, будто из центра страны прибыли в армию „анархисты-агитаторы“ с целью разложить ее. Не интересуясь ни следствием или судом, ни даже простым подтверждением факта, царь приказывает: „Задержанных повесить“»¹⁰⁹.

«По действовавшему в империи „Положению о телесных наказаниях“ местный полицейский начальник мог по своему усмотрению выпороть любого крестьянина. За отмену „Положения“, как позорного, выступил Государственный совет. На отчете о дискуссии в совете надпись: „Когда захочу, тогда отменю“»¹¹⁰.

«На докладе уфимского губернатора о расстреле рабочей демонстрации и о гибели под пулями 47 человек Николай надписывает: „Жаль, что мало“»¹¹¹.

«Во время доклада Витте о положении в стране царь подошел к окну и, глядя на Неву, сказал: „Вот бы взять всех этих революционеров да утопить в заливе“»¹¹².

«В Таврическом саду молодой человек с расстояния в десять шагов выстрелил в гулявшего Дубасова из браунинга. Промахнулся, был схвачен. В полиции заявил, что хотел отомстить за расправы при подавлении восстания в Москве. Дубасов просил царя пощадить юношу, назвав его „почти мальчиком“. Николай просьбу отклонил, „почти мальчик“ предстал перед военно-полевым судом и был повешен»¹¹³.

Мы уже писали о Римане и Мине. По итогам карательной деятельности первый был награжден орденом св. Владимира, а второй получил чин генерал?майора и премию, как написали в газетах, «с присовокуплением царского поцелуя».

Эти деятели не были исключением. Вот еще несколько подобных.

Тамбовский губернатор фон дер Лауниц. «…Ввел в практику поголовную порку в „беспокойных“ деревнях; „по ошибке“, как сам доложил в одном из отчетов царю, „выпорол и несколько спокойных“. В Тамбове Лауниц устроил суд над группой крестьян – участников аграрных волнений; допустив к выступлениям на процессе адвокатов, схватил и выпорол также адвокатов. Выдающийся истязатель был и незаурядным вором. Посвятив часть своей энергии скупке и перепродаже земель, он шантажом и жульническими махинациями восстановил против себя в Тамбовской губернии даже собственных приспешников; местное дворянство возбудило в Петербурге ходатайство о лишении его дворянского звания. Кончились тамбовские похождения гусарского генерала тем, что царь, отозвав его в Петербург, зачислил в свою свиту, затем назначил столичным градоначальником».

Лауниц был застрелен 22 декабря 1905 года в Петербургском медицинском институте. Террорист был убит на месте. Чтобы установить личность покушавшегося, убитому отрезали голову, положили в банку со спиртом и выставили перед фасадом института.

«Однокашником фон дер Лауница по кадетскому корпусу и его компаньоном по пирушкам в Царском Селе был генерал Курлов… Получив назначение в Курск на должность вице-губернатора, Курлов одним махом завоевывает себе всероссийскую известность: на второй день после выхода царского манифеста об отмене телесных наказаний он приказывает выпороть восемьдесят шесть крестьян, арестованных за неповиновение. Перемещенный вскоре после этого на равную должность в Минск, он и здесь вписывает в свой послужной список достойное деяние: с жандармским отрядом окружил на привокзальной площади большую толпу рабочих, проводивших митинг, и приказал стрелять в них. Площадь усеяна убитыми и ранеными. Царь отзывает Курлова из Минска и назначает его товарищем министра внутренних дел…

На подавление крестьянских волнений в Харьковской и Полтавской губерниях послан карательный отряд под начальством генерала Клейгельса; в помощь ему прикомандирован князь Оболенский. Оба открывают, по выражению Витте, „сплошное триумфальное сечение бунтующих и неспокойных крестьян“. Порют мужчин и женщин, старух и девушек, даже детей. Общественность страны охвачена гневом. Царь же посылает Клейгельсу орден и денежную премию, объявляет ему благодарность, а Оболенского, прежде харьковского генерал-губернатора, производит в сенаторы. Оным способом „дранья“ добывали себе у царя аттестаты на государственную зрелость и другие высшие администраторы…

На юге, в Причерноморье, бесновались генерал Каульбарс (командовавший войсками Одесского военного округа), барон Нейгардт (одесский градоначальник), генерал Толмачев (сменивший Нейгардта) и граф Коновницын (сменивший Толмачева). Многие честные люди пали жертвами террора, развязанного в Одессе и прилегающих районах этими прямыми ставленниками петербургского двора. Они убивали граждан – на улицах и в тюрьмах, вымогали у населения дань, расхищали денежные фонды и имущество города. Когда же группа представителей общественности опротестовала в центре произвол одесских властей, царь демонстративно пригласил Коновницына к себе в Ливадию (где проводил лето), обласкал его, одарил и посадил за свой семейный стол. Все газеты сообщали тогда, как о сенсации, что „граф Коновницын приглашен его величеством на интимный завтрак. Это сообщение многих поразило, ибо обыкновенные смертные постесняются пригласить к себе и сидеть за одним столом с таким субъектом, как граф Коновницын“¹¹⁴.

В бытность свою (до премьерства) министром внутренних дел Столыпин, по просьбе Каульбарса, разработал проект указа о переводе Одессы на режим так называемого исключительного положения. Почему-то, однако, не решился представить проект на подпись царю. Узнав об этом, Николай сказал: „Я не понимаю, почему Столыпин думает, что я постеснялся бы перевести Одессу на исключительное положение. Впрочем, Каульбарс и Толмачев такие градоначальники, что им никакого исключительного положения не нужно. Они и без всяких исключительных положений сделают то, что сделать надлежит, не стесняясь существующими законами“.

В его устах это была высшая из похвал»¹¹⁵.

«Не стесняясь существующими законами» – это, по-видимому, комплимент. Он ведь и сам ими не стеснялся.

Как увязать очаровательного собеседника, любящего мужа и отца, добропорядочного христианина с этими резолюциями? Объяснить все отсутствием фантазии, неумением поставить себя на место другого? Или глава государства просто «делал, что должно», привычно отвечая на волнения народа пулями, даже не предположив, что можно как-то иначе? «Социальный расизм», которым он дышал с малолетства, не позволял судить о подданных по себе, потому что судить по себе значило уравнять их с собою? А он с собой и министров не равнял…

…Что бы Николай ни говорил по поводу своего «попечения о народе», для облегчения его положения царь не сделал ничего. Любые же попытки не только протестовать, но даже коленопреклоненно умолять пресекались розгой и пулей. При этом каратели ссылались на «высочайшее повеление», которое, как видно из вышеприведенных резолюций, не заставляло себя ждать. «Чумазые» притихли, смирились, но урок, как уже было сказано, запомнили.

А с другой стороны, его запомнили и солдаты – такие же крестьяне. Кто-нибудь задумывался над тем, как отозвались в душах томских солдат приказы «кончить» за семафором рабочих, с которыми у них было гораздо больше общего, чем с отдавшими эти приказы генералом?

Если полковник Романов судил о надежности армии по своему лейб-гусарскому полку, он глубоко ошибался.