Не буди лихо, покуда спит тихо

25 июня 2015 г. «Военно-промышленный курьер» опубликовал статью К. Сивкова, президента фейковой «Академии геополитических проблем», под названием «Ядерный спецназ». Публикация вызвала огромный интерес читателей: счетчик сайта показывает 87,5 тыс. просмотров, статья почти в полном объеме была перепечатана в крупнейшей российской газете «Комсомольская правда» и 1 апреля (это не шутка) удостоилась обсуждения во вполне респектабельной британской Daily Mail. Интерес не случаен – статья того заслуживает.

Во первых строках г-н Сивков постулирует следующий тезис: «Соперничать в военно-технической сфере с НАТО и его союзниками Россия просто не в состоянии». Нормального советского человека такой вывод повергает в глубокий ступор – как же так, десятилетия упорного труда, встречный план, соцсоревнование, догнать и перегнать… Не унывает только автор: да, догнать мы уже не в состоянии, но кирпичом-то в спину шандарахнуть еще как можем!

Далее следует каскад плодотворных дебютных идей, одна другой краше: «Достаточно относительно небольшого толчка, например удара боеприпаса мегатонного класса, чтобы инициировать извержение Йеллоустонского вулкана. Последствия будут катастрофичными для США – такое государство просто исчезнет… Другой вариант мегаудара – инициирование гигантских цунами… Высота волны достигнет более полутора километров, а зона разрушений превысит 1500 километров от берега… Обратная волна смоет Европу, то есть весь блок НАТО…» Один из подзаголовков статьи звучит так: «Апокалипсис – просто и недорого».

И сама статья г-на Сивкова, и факт ее публикации в серьезном издании ставят перед читателем множество вопросов морального, политического, военного, философского и медицинского характера. Не будучи специалистом ни в одной из перечисленных областей, я ограничусь лишь перечислением некоторых – малоизвестных или, напротив, преждевременно забытых – событий и фактов. Небольшая такая шпаргалка по истории великой ядерной гонки.

«Территория СССР могла превратиться в радиоактивную пустыню…»

Общеизвестная (среди тех, кому хоть что-то известно) версия события такова: американцы создали ядерное оружие первыми, но в 1949 г. Советский Союз испытал свою атомную бомбу (самые эрудированные добавят – скопированную один в один с американской), разрушив тем самым американскую монополию на обладание сверх-оружием, а затем и вовсе обогнал противника, первым создав термоядерную («водородную») бомбу.

Мнение специалистов радикально отличается от этой радужной картинки: «В 1953 году ядерный потенциал США насчитывал 1.169 боезарядов с совокупным мегатоннажем 73 Мт (в среднем по 62 Кт на один боеприпас. – М.С.) и, по существу, не мог определять исход возможного крупномасштабного столкновения между СССР и США. Однако в 1957 году США уже обладали ядерным потенциалом в 5.543 боезаряда с совокупным мегатоннажем 17.500 Мт (в среднем по 3.157 Кт на один боеприпас. – М.С.). Этот потенциал был достаточен для создания на территории СССР сплошной зоны разрушений общей площадью 1,5 млн. кв. километров и сплошной зоны пожаров общей площадью 2 млн. кв. километров; площадь радиоактивного загрязнения с уровнем внешнего облучения более 300 рад спустя сутки после взрыва могла существенно превысить 10 млн. кв. километров, а практически это означало, что территория СССР могла превратиться в радиоактивную пустыню. Ядерный арсенал СССР в это время был на несколько порядков (т. е. в сотни раз. – М.С.) меньше и не представлял реального оружия устрашения для США как по своему объему, так и по возможностям средств доставки».

Весь дальнейший текст – не более, чем ограниченный рамками газетной статьи комментарий к процитированному выше компетентному мнению специалистов ВНИИЭФ (он же «Российский федеральный ядерный центр», он же «Арзамас-16», он же КБ-11, т. е. один из двух основных разработчиков ядерного оружия СССР).

Для начала внесем одно короткое, но важное уточнение – атомной бомбы в 1949 г. у Советского Союза не было. Слово «бомба» в русском языке всегда обозначало что-то подвижное, летающее по воздуху, однако 29 августа 1949 г. на Семипалатинском полигоне был взорван стационарный ядерный заряд. Велика ли сложность засунуть готовый заряд в корпус авиабомбы? Вот и американцы сперва подумали, что невелика – особенно в сравнении с тем гигантским клубком сложнейших научных, инженерных и производственных задач, которые стоят на пути к получению десятков килограмм делящихся материалов и превращению этих килограммов во взрывное устройство.

В октябре 1944 г. в США начались испытания массо-габаритных макетов первой плутониевой бомбы, и вот тут-то выяснилось, что «мелкая техническая проблема» грозит стать непреодолимым препятствием на пути к созданию оружия – бомба категорически не желала устойчиво лететь, изделие мотало на траектории с раскачкой в 20–30 градусов, и все это падало в непредсказуемой точке. Простое и понятное решение – увеличить площадь и/или плечо оперения было недоступно, так как бомба итак еле-еле влезала в бомбоотсек «Суперкрепости» В-29. Пришлось обратиться за помощью к англичанам, накопившим к тому времени опыт проектирования сверхтяжелых авиабомб.

Причина раскачки оказалась весьма нетривиальной. Аэродинамически очень тяжелая (2660 кг на кв. м поперечного сечения) бомба при сбросе с большой высоты разгонялась до околозвуковых скоростей и вокруг ее совершенно «неправильного» с точки зрения сверхзвуковой аэродинамики корпуса (короткий, удлинение всего лишь 2,2) стихийно возникали местные скачки уплотнения; решить проблему удалось установкой на стабилизаторе воздушных тормозов в виде металлических пластин, поставленных поперек потока.

Так вот, фотографий американского «Толстяка» и первой советской атомной бомбы РДС-1 в Интернете полным-полно, и разница в конструкции стабилизаторов отчетливо видна невооруженным глазом: воздушный тормоз есть и там и там, но общая форма стабилизатора отличается разительно. Таковы очевидные факты. Моя зыбкая гипотеза заключается в том, что «полезные идиоты», передавшие советской разведке и исчерпывающую информацию по технологии получения делящихся материалов, и конструкцию взрывного устройства с точностью до миллиметров (не была забыта даже золотая фольга толщиной 0,1 мм, проложенная между двумя половинками плутониевого ядра бомбы), были найдены среди интернациональной (еврейской, если уж говорить честно) команды физиков; стабилизатором же, вероятно, занимались совсем другие люди, из другого ведомства и в другом месте.

В результате, «Арзамас-16» конструкцию американского взрывного устройства скопировал один в один, а вот аэродинамикой бомбы пришлось заниматься самостоятельно. И на это ушло время. Сколько конкретно? Не знаю, но первая в СССР атомная бомба (не заряд на вышке, а падающий из бомболюка самолета предмет) была испытана лишь 18 октября 1951 г., то есть через 2 года и 50 дней после первого ядерного взрыва. Вариант «а мы и не хотели испытывать натурную бомбу, нам вышки хватило» отбрасываем сразу, без дискуссии. Еще как хотели, всегда хотели, и правильно хотели! Испытание ядерного оружия – занятие невероятно дорогое, в нем расходуются драгоценные материалы, наработка которых идет пылинками и граммами, и поэтому все всегда стремятся испытать конструктивно завершенный боеприпас. И первая полноценная двухстадийная РДС-37, и знаменитая «Царь-бомба» чудовищной мощности в 50 Мт испытывались не на вышке, а именно в процессе сброса реального боеприпаса с типового носителя.

Второе, гораздо более значимое замечание относится к тому, что «ликвидация монополии на ядерное оружие» в принципе не могла произойти одномоментно, по щелчку, в триггерном режиме: вчера была, сегодня закончилась. Это не событие, а процесс. Единичное испытание единственного взрывного устройства если и переводит страну в ранг «ядерной державы», то лишь в политико-пропагандистском смысле. И первую «бомбу» в кавычках (29 августа 1949 г.) и первую реальную бомбу (18 октября 1951 г.) Сталин мог сбросить лишь на собственную голову – единственный тип советского бомбардировщика, способный поднять эти тонны в воздух (поршневой 4-моторный Ту-4, скопированный один в один с американского В-29) не мог дотянуться до США даже в самоубийственном полете «в один конец».

К проблеме средств доставки мы еще вернемся, пока же отметим, что недостаточную для решения стратегических задач мощность первых атомных бомб[33] можно было возместить лишь большим их количеством, что, в свою очередь, требовало развертывания крупномасштабного производства делящихся материалов (плутония-239 и урана-235). Американцы на основании собственного, тяжелого практического опыта знали – чего это стоит, так что именно их напугать испытанием единичного изделия было труднее всего.

А с серийным производством ядерных зарядов в СССР возникли большие (и неизбежные, принимая во внимание колоссальную сложность задачи) проблемы. Заведомо нереальное плановое задание – довести к концу 1947 г. наработку делящихся материалов до 200 грамм в сутки – было ожидаемо сорвано. Технологический реактор («завод № 817») был запущен летом 1948 г., за первые полгода произошло 42 (!) аварийные остановки, после чего в январе 1949 г. реактор вывели на капитальный ремонт. Столь же тяжело налаживалась работа радиохимического завода («Челябинск-40»), где из облученных, то есть смертельно опасных для персонала, реакторных блоков надо было «вытянуть» драгоценный плутоний и очистить его до спектральной чистоты.

Первые граммы оружейного плутония удалось получить в марте 49-го, и всего наработанного за год материала хватило лишь на три «изделия» (включая взорванный 29 августа заряд). С разделением изотопов урана все было еще хуже: центрифугирование в промышленных масштабах казалось невозможным, газодиффузионный комплекс («завод № 813») упорно не желал выйти за уровень 75 % обогащения, установка электромагнитного разделения (колечко высотой 21 метр и весом в три тысячи тонн) в начале 1950 г. находилась в стадии монтажа. Судя по открытой хронологии испытаний ядерных устройств, уран оружейного уровня обогащения удалось получить лишь во второй половине 1951 г. Конечный результат: три «изделия» изготовлено в 1949 г., девять – в 1950, двадцать шесть – в 1951-м; план производства предполагал выпуск 40 атомных бомб в 52-м и 50 единиц – в 53-м году.

А в это время американцы уже «клепали» бомбы сотнями. На тот момент, когда в СССР взорвали первое ядерное устройство, в США было изготовлено 120 авиабомб Mk-3 (модернизированный для серийного производства «Толстяк»). Затем, с 1949 по 1953 г. добавили еще 550 единиц сходных по ТТХ бомб Mk-4. В июне 1951 г. началось серийное производство Mk-6; при тех же габаритах и меньшем весе (3800 вместо 4700 кг) эта бомба могла иметь энерговыход в диапазоне от 8 до 80 Кт, за четыре года было выпущено 1100 единиц (и это не опечатка).

В июле 1952 г. в серию с темпом производства порядка 190 штук в год была запущена Mk-7, которая при тротиловом эквиваленте 60 Кт весила всего 765 кг; появление «семерки» означало радикальный переход количества в качество – теперь для нанесения ядерного удара по территории СССР могли быть использованы многие сотни реактивных истребителей-бомбардировщиков, базировавшихся на аэродромах Западной Европы, Турции и Ирана, способных подойти к цели «ниже радара».

Да, знающие дело специалисты утверждают (см. выше), что накопленные американцами к 1953 г. 1169 боезарядов килотонного класса «не могли определять исход возможного крупномасштабного столкновения между СССР и США». Трудно (да и не нужно) спорить с экспертами, но все же хочу спросить: что они имели в виду под «исходом столкновения»? Сплошное выжигание местности от Баренцева до Черного моря? Даже с учетом возможного «брака» (промах, технический отказ, перехват самолета-носителя средствами ПВО) американцы могли сбросить на каждый мало-мальски значимый советский завод, электростанцию, морской порт пару-тройку атомных бомб. Сотни атомных взрывов – это полное разрушение всей промышленной, транспортной и энергетической инфраструктуры СССР, после чего уцелевшим жителям предстояло пахать зараженную землю деревянной сохой. Той самой («Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой»).