Санников Георгий Захарович

– Все, что я хотел рассказать по данной тематике, описано в моей книге «Большая охота». Если у вас есть вопросы, я могу ответить на них…

– Обычно я прошу рассказать немного о детстве, учебе, о войне…

– Когда началась война, мы жили в поселке Красноармейск, в южной части Сталинграда. Отец работал инженером на заводе № 264 «Судоверфь», производство которого было перепрофилировано на выпуск танков. До августа 1942-го мы, дети, войны особо не чувствовали. Она пришла в нашу жизнь с первым воздушным налетом на наш район 8 августа 1942 года. Это был воскресный базарный день. Как обычно, рынок был полон народа. Много людей погибло. Отец пришел весь залитый кровью. Четко помню летящие вдоль завода над Волжским затоном совсем низко немецкие самолеты и бешеную стрельбу по ним девушек-зенитчиц из 37-миллиметровых зенитных пулеметов, установленных на крышах заводских цехов. Помню первые воздушные бои над нами. Помню, как разрушаемый беспрерывными бомбовыми ударами с воздуха горящий Сталинград яростно защищался.

Санников Георгий Захарович

Нас с мамой и сестрой вовремя отправили за Волгу, а отец остался в городе. Все рабочие завода были переведены на военное положение, им выдали оружие, и отец стал политруком рабочего батальона.

В 44-м я поступил в киевскую спецшколу ВВС. Потом учился в университете на юридическом факультете. В начале 50-х был приглашен на работу в органы. Так что воевать мне не пришлось. Но повидал многое. И с серьезным врагом довелось встречаться. Там (показывает вверх пальцем) лежат документы в моем деле о том, как я восемь месяцев работал с Василем Куком в тюрьме. Практически каждый день бывал там, даже в субботу и в воскресенье… Знаешь ли, когда работаешь с человеком ежедневно, то погружаешься в него, в зону его интересов… в сферы контакта человеческого. Враг-то он враг, но… Начинаешь пропитываться им, а он – тобой. Иначе невозможно. И вот здесь побеждает тот, у кого сильнее личность. Я не смог убедить его. Он блестяще владел – даже лучше меня – и земельным вопросом, и национальным.

(Василь Кук – один из последних крупных руководителей УПА. После смерти Р. Шухевича занял все основные должности погибшего. 23 мая 1954 года в результате специальной операции был арестован вместе с женой. После шести лет заключения в 1960 году В. Кук был освобожден. Скончался в 2007 году. – Прим. С. С.)

– Когда Кука и его жену взяли, не чувствовалось ли у них чисто физической усталости? Под землей ведь тяжко сидеть…

– Это были тяжелобольные люди. Когда они (оуновцы) после зимовки весной вылезали из своих нор, то вначале просто стояли на корячках, не имея сил двигаться. Люди слепли, теряли зубы от цинги. Молодые красивые девушки после пары зимовок превращались в старух. У Кука выпали зубы, пошаливало сердечко, была обнаружена язва двенадцатиперстной кишки, имелись определенные проблемы со зрением. В свое время он получил от нас послание – тюбик от зубной пасты, заряженный горчичным газом. Ему еще повезло, что он вовремя успел выскочить из бункера.

Но сразу подчеркну, к операции по захвату Кука я никакого отношения не имею, его брали мои близкие знакомые, а конкретно – завербованный органами боевик Чумак. (После вербовки Карпо. По некоторым данным, агента звали Никола Примас. – Прим. С. С.) Именно он заманил Кука в подготовленный для «теплой встречи» бункер. Кук потом все не мог поверить и переспрашивал, как нам это (вербовка) удалось, и удивлялся: «Этого быть не может! Чем вы его купили?» Чумак был жутким типом: бывший эсбист (СБ – служба безопасности. – Прим. С. С.), громадного роста, глаза такие… не каждый мог выдержать его взгляд. Улыбка – жуткая, все зубы выпали из-за цинги. В крови он, конечно, замарался по самое «не хочу» – народу от его рук полегло немало.

В результате сложных игр мы внедрили к бандитам нашего агента, в книге фигурирует под псевдонимом Партизан. Он повел Чумака на восток через всю Украину к несуществующему подполью. Партизану сказали: «Если что-то почувствуешь, сразу срежь его из автомата!» В условленном месте гостей «приняли». Бандит попытался покончить с собой, но брали-то его тоже не пальцем деланые ребята.

Потом осторожно начали Чумака ломать. Для начала ему показали Киев. Тот слегка опешил. Понятное дело, многие из них, сидя в своих ямах, одичали, а некоторые вообще не представляли, как выглядит город! А потом его добили – привезли в Крым! Черное море, пляжи, женщины, музыка… Представь, как это все воспринимается после сидения под землей возле своих же экскрементов. Да что он кроме своего села вообще видел? Элементарно, денег не держал в руках! В новом костюме мог часами стоять перед зеркалом. Была у него детская мечта – попробовать мороженое. Дали ему мороженого, в кино сводили – и он подломился…

Василь Кук

Чумак вместе с другими агентами заманил Кука и его жену в бункер. Там бывшие собратья по борьбе их скрутили и сообщили об этом по радио оперативной группе…

(Читая справку «О проведенных мероприятиях чекистскими органами Украины по розыску и захвату Василя Кука» <за подписью подполковника Махова>, можно судить о том, насколько масштабной и сложной была операция. В 1950 году после смерти Шухевича подрывную деятельность националистического подполья в западных областях УССР возглавил В. Кук, он же Лемиш, он же Юрко, Медведь и пр. Чекистскими органами были предприняты чрезвычайные меры по установлению мест укрытия Кука, его курьеров, каналов связи с прочими руководителями бандформирований и с заграничными центрами ОУН. К концу 1950 года удалось определить, что Кук использует для укрытия районы на стыке Львовской, Тернопольской и Станиславской областей.

В результате сложнейших мероприятий был перехвачен канал связи между Куком и Степаном Бандерой (в то время руководитель закордонного центра ЗЧ ОУН). В качестве курьера на эту линию связи был подставлен агент Проминь. С помощью агента удалось захватить шефа СБ ЗЧ ОУН Матвиейко М. В., который на следствии сообщил, что английская разведка активно использует Степана Бандеру в шпионской деятельности против СССР.

В 1951 году УКГБ Станиславской области разгромил т. н. Калушский окружной провод ОУН. Были ликвидированы бандиты Кравчук и Федун, а также захвачены радисты ЗП УГВР, заброшенные американской разведкой. Радисты сообщили, что ЗП УГВР, конкурируя с ЗЧ ОУН, поставило им цель установить связь с Куком, для чего американской разведкой с самолета был десантирован с группой радистов главарь ЗП УГВР Василий Охримович.

В июне 1952 года у ликвидированного бандита Сумрача была найдена записка Охримовича к оуновцу Жару. Используя данную записку, трое спецагентов Гай, Гаврило и Михайло договорились о встрече с Охримовичем. Явившийся на встречу в сопровождении трех телохранителей Охримович указанными спецагентами был захвачен, а боевики Демьян и Довбуш ликвидированы.

По показаниям Охримовича были вскрыты три бункера Кука, ликвидированы семь бандитов его личной охраны. От имени Охримовича началась оперативная игра, однако Кук узнал о его захвате и несколько раз уклонился от встречи с курьером.

В 1951 году органами госбезопасности была разгромлена бандгруппа Каменец-Подольского окружного провода, а его главарь Скоб был захвачен живым.

В период с декабря 1951 по май 1952 года оперативным группам удалось уничтожить несколько личных курьерских групп Кука. В Бережанском районе были ликвидированы восемь бандитов из групп «Липы» и «Оха», в Заболотцевском районе – две группы в составе семи бандитов-курьеров на линии связи Кук – Галаса, включая шефа канцелярии Кука Бориса, в Зборовском районе – бандгруппа «Ивана» с линии связи Кук – Охримович, в Велико-Глубочецком районе – десять бандитов из ближайшего окружения Кука, включая агента-предателя Уласа. Нанесением данных ударов Кук был ограничен в связях с другими звеньями подполья, тем самым была создана благоприятная обстановка для навязывания Куку агентуры от имени ликвидированных бандгрупп.

В июне 1952 года на линию связи Василь Галаса – Кук был навязан спецагент Н-26 (завербованный руководитель Каменец-Подольского провода ОУН Скоб), который заинтересовал Галасу и Кука информацией о якобы существующем подполье на востоке Украины. Василь Галаса (Орлан) по заданию Кука передал агенту Н-26 деньги и литературу, а также обусловил встречу в 1953 году.

Через год, в июне 1953 года, Василь Галаса возобновил связь с агентом Н-26 и вызвал его на встречу. Склонив Галасу к уходу на восток, агент доставил его на встречу с группой захвата, где Галаса с женой и бандитом Чумаком были захвачены.

На следствии Галаса сообщил, что осуществлял связь с Куком через курьерские бандитские группы Бурого и Юрко. Группа Бурого была ликвидирована, а два курьера Кука – Юрко и Старый в октябре 1953 года встретились со спецагентами Карпо (завербованный бандит Чумак) и Жаровым. На последующие встречи Юрко и Старый не явились. Тогда было принято решение на проведение операции по вскрытию бункера данных курьеров. В ходе операции руководитель курьерской группы Юрко был захвачен, а бандит Старый – застрелился. С наступлением весны бандит Юрко был взят в активную агентурную разработку…

КГБ при СМ УССР была создана агентурная группа в составе спецагентов Карпо, Жарова и Богуна (Юрко) для ожидания появления Кука в бункере «Почекальня».

Для успешных действий спецагентам была разработана тщательная легенда о линии поведения на каждый конкретный случай.

С группой была организована постоянная радиосвязь и отработано взаимодействие со специальной группой КГБ.

Захват Василя Кука неоднократно описывался, но есть смысл уйти от сухого языка ведомственной справки и добавить немного ярких подробностей.

Розыском и задержанием В. Кука занимался 1-й отдел 4-го Управления КГБ УССР. В Иванцевском лесу Львовской области для встречи Лемиша был выбран один из подземных бункеров, где он бывал раньше в 1947–1952 годах. Укрытие разминировали, побелили изнутри, просушили примусами, в итоге придав ему обжитый вид. Были установлены аппараты типа «Тревога». В ночь с 20 на 21 апреля 1954 года в бункер, получивший название «Почекальня», заселились спецагенты Карпо (Чумак), Жаров, Богун (Юрко).

На рассвете 23 мая агент Богун поднялся на поверхность и через некоторое время услышал треск веток в кустарнике, а затем характерный условный сигнал, имитирующий клекот лесной птицы. К бункеру прибыли В. Кук, его жена Ульяна Крюченко и два охранника – Владимир Задворный (Довбуш) и Михаил Фенин (Назар). Подробно расспросив «Богуна» об обстановке, Кук приказал охранникам оставаться на месте, а сам с женой отправился в укрытие.

Потом на допросах В. Кук вспомнит, что бункер удивил его образцовым порядком. Его насторожили дрожащие руки боевика, жарившего на керосинке картошку, и то, что Богун шел к бункеру, не сняв сапог, а также наличие хороших продуктов. Однако сказались страшная усталость и недостаток сна. Позавтракав, Лемиш много шутил, не скупился на похвалу, рассказывал, как успешно уйти от розыскной собаки, в общем, расслабился и пребывал в добром расположении духа.

Умывшись, Лемиш прилег отдохнуть. Когда «гости» уснули, «хозяева» разобрали импортный автомат Кука (подарок Охримовича), вытащили из-под подушки Ульяны пистолет ТТ, а затем надежно связали спящих…

По пробуждении Кука состоялся легендарный диалог. «Сколько вам заплатили?!» – гневно вопрошал связанный вождь. Агенты до поры ломали комедию: «Мы арестовали вас по приказу проводника Орлана, чтобы скорее покончить с войной и обеспечить нормальную жизнь народу». Взяв себя в руки, Кук предложил боевику деньги и золотые изделия. Ответ потряс его до глубины души. «Я не за деньги працюю». – «А за шо?» – «За идею!.. и потом, я бывший эсбист и знаю правило – кто приказал связать, тот и приказывает развязать. Разве не вы учили нас этому?»

Кто-то из агентов вызвал «Тревогой» опергруппу. В 10.35 прибыли: лейтенант государственной безопасности В. Агеев и старший группы Григорий Клименко. Прибывшие чекисты вежливо поздоровались и выразили радость от столь долго ожидаемой встречи. Кук пошутил, что если бы он получил в 1953-м письмо с подобными условиями сдачи, то, не исключено, мог бы ими воспользоваться.

Агеев с двумя агентами отправился за охранниками Кука. Зная строгую субординацию оуновцев, лейтенант объявил им, что они арестованы по приказу вышестоящего проводника. Возражений не последовало, охранники безропотно дали себя связать.

Пока Агеев занимался охраной, Клименко беседовал с «коллегой по цеху». Кук попросил развязать ему руки, но получил отказ, на что саркастически заметил: «Неужели я такой страшный человек? Знаете, и я, и ОУН стали заметно «левее», по поводу чего я неоднократно спорил с Шухевичем… А кто у вас писал письма мне в подполье? Он же совершенно не знает галицкого наречия! И к тому же от Петро я знал, что Охримович захвачен и от его имени со мною ведется игра».

Появился Клименко с охраной Кука и бойко отрапортовал майору: «Друже проводник, оба арестованы по вашему распоряжению!» «Друже проводник» игру поддержал, захваченных коротко допросили. Затем майор приказал: «Довольно играться, ведите их к машине!» Богуна трясло, он просил оставить его одного, но Агеев успокоил агента.

Во время обыска Ульяна попросила свитер: «Если вы боитесь, что приму яд, то он в жакете». Но снова последовал отказ. Им дали умыться, на Кука набросили фуфайку. «Нет ли вина? – вдруг попросил Лемиш. Когда спиртного не оказалось, иронично заметил: —Эх, люди-люди, как вам не совестно? Такой момент, и чарки вина немае». Задержанных погрузили в ГАЗ-67 и отправили во Львов, а оттуда – самолетом в Киев. Когда Кука везли по городу, он не скрывал восхищения столицей Украины, хотя и не одобрил обилия всюду развешанных плакатов и портретов «вождей»: «Это ж надо столько грошей иметь!» Для ведения дела В. Кука создали группу под руководством начальника Следственного отдела КГБ УССР подполковника Пивоварца. – Прим. С. С.)

Валентин Агеев и Вадим Кириллюк

О том, что Кук захвачен, знали только в ЦК Украины и на самом высоком уровне в Москве. Его еще долгое время разыскивали, для виду. Содержание в тюрьме было настолько секретным, что знавшие о нем сотрудники соответствующего отдела дали специальную подписку о неразглашении. Раз в неделю приходил помощник прокурора республики в рамках прокурорского надзора – и тот не знал. Кука на это время выводили в город на прогулку. Мне же довелось встретиться с Куком волею случая.

Я зашел по какой-то надобности в следственный корпус, а Кука как раз привели на допрос. Следователь, мой старший товарищ, попросил побыть с подследственным, но в разговоры с ним не вступать. Но мне так хотелось поговорить с Куком. Ему, вероятно, тоже. Мы так увлеклись разговором, что нас потом пришлось разнимать – когда следователь вернулся, да еще и в сопровождении высокого начальства, мы держали друг друга за грудки…

А потом Куку сказали, что за ним будет закреплен оперативный работник, который будет приносить литературу и с которым можно беседовать на любые темы, за исключением самого следствия. И тут он попросил, чтобы это был именно я. Начальство заинтересовалось. Мне было поручено оказывать на него идеологическое воздействие.

Но как я уже говорил, в определенных вопросах Кук ориентировался лучше меня. Он остался верен своей националистической идеологии. Стало понятно, что привлечь его к сотрудничеству в качестве нашего агента не получится. Но задействовать его в нужных нам мероприятиях мы все-таки сумели. Работать с ним было тяжело, но интересно. И все время приходилось быть начеку. В споре он был опасным противником, обладавшим обширными знаниями по истории Украины, по таким животрепещущим вопросам, как национальный и земельный. Споря со мной, Кук виртуозно вплетал в свою националистическую идеологию марксистско-ленинские выкладки. Я же иногда настолько увлекался дискуссией, что забывал о «прослушке» и допускал серьезные ляпы в разговоре. Потом пришлось с разрешения девчат из ОТО кое-что подтирать из записей. С другой стороны, не «подпевай» я ему в чем-то, диалога бы не получилось.

– Что собою представляла жена Кука?

– Матерая бандеровка, родом из Днепропетровска. Одно время он сидел в одиночке. Но потом его поселили вместе с женой в отдельной камере под номером 300, которая выглядела как обычная комната. (По другим данным, сам Кук именовался «300-й», а его жена – «88-я». – Прим. С. С.) Разумеется, там стояла «прослушка», и они это понимали, поэтому поначалу были предельно осторожны, разговаривали односложно, а ночью еле слышно шептались. Группой наблюдения не было отмечено интимной близости супругов. Но постепенно оба утратили чувство осторожности, и в сводке появилась отметка – п/а (половой акт). Запомнился еще один пикантный момент. Кук проговорился, что обожает клубнику со сливками. С разрешения начальства ее внесли в рацион питания. В тот период Кук сидел отдельно от жены. Как известно, клубника и сливки оказывают положительное влияние на мужчин. Наблюдение сообщило о том, что поднадзорный не выдержал и избавился от напряжения наиболее доступным способом. Начальство посчитало нужным убрать клубнику и сливки из рациона…

– Вы обмолвились, что лично общались с боевиком, который взял Кука…

– Я вместе с ним сидел в бункере, в пяти километрах от станции Здолбунов. Кстати, в тех местах провели последнюю операцию: обложили одного оуновца. Он застрелился в бункере. Так там и остался, даже не стали с ним возиться, просто засыпали его землей. А мы в бункере изображали подпольщиков, «боевку», ждали связных. Их, бывших бандитов, четверо: Чумак, Партизан, Матрос, четвертого забыл, да я пятый, – бункер большой был. Если бы пришли бандиты, то мы бы их нормально встретили. Матрос с рацией сидел… К чему рассказываю? Он (Чумак) настолько хотел угодить этому Партизану, просто души в нем не чаял. Сидим-сидим… Что-то пивка захотелось. А тот сразу к Партизану, смотрит: «Давай я сбегаю!» Но Партизан – это он в книге. На самом деле его по-другому звали.

(Судя по справке «О проведенных мероприятиях чекистскими органами Украины по розыску и захвату Василя Кука», это спецагент Н-26, завербованный руководитель Каменец-Подольского окружного «провода» ОУН Скоб. – Прим. С. С.)

Чумак мне как-то поведал: «Опер Григорий, честно признаться, была мысль порешить тебя и уйти в лес. Но ты не бойся, ты хороший человек».

После операции с Куком он какое-то время сотрудничал с органами. Потом ему помогли с квартирой, с документами, с устройством на работу. Мало того, он еще женился… на работнице партийных органов. В свое время Тимофей Амвросиевич Строкач, бывший тогда министром госбезопасности Украины, обещал ему за захват Кука живым звание Героя Советского Союза и квартиру аж на Крещатике. Вот Кука поймали, а из Москвы от Хрущева приходит указание – расстрелять! И тут уже не до Золотой Звезды – ее он, конечно же, так и не получил, – и пусть скажет спасибо чекистам Украины и лично Зубатенко за то, что остался жив.

В конце 60-х еду на троллейбусе по Киеву, смотрю – на остановке Чумак, собственной персоной. Я не окликнул его, решил не беспокоить…

– Что испытывали к завербованным агентам лично вы? Ведь они столько народу положили…

– Вот что я тебе скажу. Во-первых, есть такие понятия, как служба и приказ. Во-вторых, я был довольно молод. Ну и попробуй посидеть с кем-нибудь под землей с месяцок, он будет тебе ближе родного отца.

– Один из героев книги, оуновец Игорь, вспоминает следующую ситуацию. Волынь, 47-й год. В банде появляются двое: красивая женщина и молодой парень. Он – чекист, она – двойной агент. Женщина сдает чекиста, и его рвут на кусочки эсбисты ОУН… Насколько близка к жизни данная ситуация? Много ли вообще было провалов засланных агентов?

– Провалы были всегда. Но без агентуры в нашем деле никуда! Скажу, что внедрение в УПА началось еще в 42-м году, когда появилась наша «партизанка» и оуновская. А как иначе? Иначе нельзя. Потери мы, конечно, несли большие. Я хотя и не воевавший человек, но знаю об этом по рассказам тех, кто там воевал. Однажды в одном из документов написали слово «Эйзенхауэр» не так, как говорят галичане, – восточные украинцы писали. Все, п****ц! Нет человека.

А та, про которую ты спрашиваешь, это Апрельская, она же Людмила Фоя. И шла она не с чекистом. Это был наш агент. Но неважно…

(Людмила Адамовна Фоя, она же Апрельская, Оксана, Марко Перелесник (1923–1950) – активистка УПА, двойной агент. В 44-м году была арестована, а затем завербована органами НКВД. Выдала службе безопасности ОУН агентов НКВД-МГБ Ирину (Нину Калужную), Тарана (Михаила Захаржевского) и, по некоторым данным, Катерину Миньковскую. Все были казнены после пыток. 19 июля 1950 года Л. Фоя застрелилась во время спецоперации МГБ в Невирковском лесу Корецкого района Ровенской области. – Прим. С. С.)

В августе 1955 года по наводке Кука выкопали оуновский архив. Документы хранились в молочных бидонах. Вот тогда наконец прояснилась судьба оперативных работников-чекистов, которые пропали без вести в Западной Украине в 1944–1950-х годах. До этого мы могли только лишь гадать: дезертировал человек или его убили? Система сурово относилась к семьям пропавших без вести, они не получали ни пенсий, ни каких-либо других льгот. Были найдены записи допросов и ликвидаций службы безопасности ОУН. Всех чекистов зверски пытали. Молчавшим отрезали язык, о чем и было записано в «протоколах допросов».

Эта Людмила Фоя по прозвищу Перелесняк была симпатичная такая девица, жопастая, способная, – мне ребята рассказывали. Было в ней нечто… как сейчас говорят, сексапильная. Нельзя ее назвать сексуально озабоченной, но был там один момент…

Ею занимался эсбист Смок. Натуральный палач, человек с извращенной психикой. Смок изобрел станок, на котором человека ломало в двух плоскостях. Это мне лично Кук рассказывал. И еще… Кук его боялся смертельно и говорил: «Если бы меня посадили на этот станок, я бы не только сказал, что я агент КГБ, а назвался бы африканским Негусом».

(Казак Николай (Козак Микола) (Смок, Вивчар, Чупринка, Богдан, Петро) (1914–1949) – член ОУН с 1934 года. Сидел в польской тюрьме в 1937–1939 годах. За ликвидацию агентов НКВД-МГБ Калужной и Захаржевского был награжден Золотым Крестом Боевой Заслуги. Убит в бою со спецгруппой МГБ в Млыновском районе Ровенской области. – Прим. С. С.)

Что там у них произошло, неизвестно, но факт тот, что Апрельская стала жить со Смоком. Видишь, как получается, одно другому не мешает! В 49-м Смок вместе с четырьмя подручными был застрелен спецгруппой МГБ. После боя тело забрали на осмотр. Обследовали все абсолютно – это чистая медицина, никаких издевательств. Я смотрел его дело. Там есть медицинская справка, в которой фигурирует запись: «Пенис – аномальных размеров». Ты понимаешь? Взял ее к себе машинисткой, секретарем.

После смерти Смока она стала женой бандита по фамилии Ат.

(Максим Ат, он же Софрон. Окружной руководитель ОУН. Убит 14 октября 1951 года в результате спецоперации 4-го отдела управления 2-Н МГБ УССР. – Прим. С. С.)

Второму ее избраннику передали от нас подарок – мину-сюрприз. Пришла почта – упакованный пакет с начинкой в грамм 300 тола. Ат сидел на пеньке – мне показывали то место – и распаковывал почту. Кроме него там находился Орлан (Василь Галаса), его жена Маричка (Мария Савчин) и, по-моему, двое-трое боевиков. Горел огонь, кто-то спал. Задницей к Ату лежала Маричка, тоже приятная была девица. Долбануло так, что у него ноги ушли в землю вместе с сапогами. Маричке посекло ее шикарный зад. Ты понимаешь, какая сложная и долгая игра. Только через много месяцев мы узнали, что почта нашла свой адресат…

(Возможно, читателю будет интересен рассказ одного из тех, кому предназначалась эта посылка. В книге Марии Савчин (Марички) «Тысяча дорог» этот эпизод описывается следующим образом:

«Ат верил в сны. Того дня бросил нам нехотя, что снилось ему вот такое дурное: он шел дорогою, как вдруг перед ним открылась глубокая яма. Появился какой-то незнакомый человек и затолкал его в ту яму.

Сон Ата, однако, не испортил всем настроения – чего нам только не снилось. Завтра Покров, а это же праздник УПА…

За полночь мы прибыли в Цуманский лес и в нем задержались, Иван да еще один пошли на встречу со связными с Цуманского р-на, а мы разложили огонь. Не то что бы огонь, а лишь разожгли несколько сухих кореньев, какие не давали ни пламени, ни дыму, только тлели да выделяли много тепла. Ночь была холодна, с хрустким заморозком. Чтоб хоть немного задержать тепло, мы развесили вокруг огнища на деревьях палатки и разлеглись погреться, зная, что связные вернутся не скорее чем через несколько часов. Было так тихо в лесу, что мы слышали, как на далекой от нас дороге поскрипывает воз…

…Согретая теплом, я скоро заснула. Пробудилась только, как вернулись связные со встречи. С ними пришли свежие связные, Дмитро и Чорный. Они принесли пакеты почты, что пришла с юга. «Утром поздороваюсь», – подумала я спросонья и, закутавшись еще крепче в фуфайку, снова заснула.

Недолго я спала, как вдруг меня разбудил пронзительный свист и одновременно острая боль в бедрах. Разлепила глаза и вижу, что хлопцы, согнувшись, отбегают в темень леса. Угли с костра раскиданы во все стороны, а я лежу в горячем пепле. Схватилась рукою за обожженное бедро, однако не почувствовала прикосновения. Тело было одеревеневшим, а ладонь мокра от теплой крови. Я была поранена.

Что тут происходит? Пробую встать, но в глазах почернело, и я снова сползла в пепел.

– О-о-о-х, я умираю, – услышала слабый стон Колодки. Вокруг темнота, ни души.

Воцарилась тишина, среди которой доносились чуть слышные хрипы за моею спиною… все тише, медленнее, потом все смолкло.

Осмотрелась уже привыкшими к темноте глазами. Клочки порванной бумаги снегом белели вокруг, а вместо развешанных палаток висело тряпье. Я поняла, что пока спала, тут случилось нечто ужасное, только не знала что.

Не знали также все остальные, что сидели около огня. В первый момент они подумали, что нас подстерегла опергруппа, которая здесь поблизости держала засаду и кинула промеж нас гранату. Потому все отбежали от огня, опасаясь нового нападения. Однако повсюду было тихо. Через несколько минут кто-то из хлопцев приблизился ко мне. Неподалеку от огня лежал пораненный Колодка.

– Где проводник? – спросил кто-то вдалеке шепотом. Двое вынесли меня из пепла, положили в сторону.

В лесу далее господствовала тишина, никто не стрелял. Тогда пришла мысль, что на том месте, где мы разложили костер, таилась в земле бомба со времен войны. Нагревшись, она могла взорваться. Проверили тщательно место, но не нашли никаких нарушений поверхности, лишь раскиданные угли. Мы далее стояли перед загадкою.

К тому моменту уже все вернулись. Каждый был тяжело или легко поранен, и всем заложило уши на какое-то время. Орлану осколок лишь поцарапал грудь. Только Чорный, что в критический момент отошел по дрова для огнища, остался невредимым. Двое были тяжело ранены: Колодка – в грудь, я – в ноги.

Взялись искать, кого не хватает. Выявилось, что Ата. Там, откуда доносилось до меня хрипение, нашли его разорванное тело, с оторванною головою, распаханной грудью, оторванными руками и ногами. На месте, где он сидел, чернела в земле яма. Теперь уже не было сомнения, что именно в том месте произошел взрыв. Ат распаковал пакет с литературой, что пришла связью, и в тот момент взорвалась бомба, вмонтированная в пакет…

…Тем временем мы, пораненные, дрожали от холода. Нас прикрыли кусками палаток, снова разложили огонь. Один пошел по воду, чтоб сделать перевязку…

Пока выкопали могилу, было уже ясное утро. Меня положили боком, и я с глубокой печалью смотрела, как хоронят Ата.

Бережно сложили оторванные части тела и обвили наиболее целою палаткою. А пока заворачивали его, Орлан вытащил из кармана мундира окровавленную записную книжечку, еще один блокнотик и два кружевных платочка – памятки по Оксане. Платочки вложил назад. Тогда опустили тело в могилу…

…Похоронили, сровняв могилу с землею. Еще и листьям дубовыми притрусили, чтоб найти ее не было можно, чтоб ворог и по смерти не бесчестил тело повстанца. А во мне душа бунтовала, раздираемая болью. «И на том конец? – не могла я согласиться. – Человек отдал жизнь за других и вот так пропадет бесследно. Даже ворог не запишет о его смерти, отмечая свой успех. Никто никогда не найдет его могилы, не склонит головы над нею, не произнесет молитвы за его душу. Какая жестокая несправедливость…» Досл. перевод. – Прим. С. С.)

А вот сцену гибели Апрельской в Карпатах я сочинил. На самом деле все было по-другому, она застрелилась.

Так что всякое случалось. Некоторые завербованные агенты уходили, и их подполье прощало. Выходил такой товарищ на своих руководителей и говорил им: «Меня завербовали. Простите». Прощали-прощали, было дело…

– Орлан и Маричка – это те самые, кто переиграл вас?

– Да. Эффектная пара. Там такая любовь была. Маричка – женщина привлекательной наружности, женственная, напористая. Ее я видел не один раз, а она меня, возможно к счастью, ни разу. Потому как дама была довольно жесткая и убила бы любого оппонента не моргнув глазом. У них с Орланом родилось двое детей. Первый остался у родственников как заложник. А второго она вынужденно бросила еще младенцем. Ее как-то во время облавы в монастыре прихватила польская «безпека». Но она их обманула, удрала по крышам. Ребенка, правда, пришлось бросить. Мы его отдали на воспитание польской семье. То есть людям той нации, которую она ненавидела еще больше нас, русских…

– Вы сказали, что видели ее не один раз. Можно пару моментов?

– Ну, например, когда решили выгулять ее на пляж, чтобы она немного пришла в себя после «боротьбы». Я «загорал» в пяти метрах от нее…

– К ним тоже применили «кнут и пряник»?

– Да, в тюрьме сразу же начали «обработку». Мы рассчитывали завербовать их и забросить на Запад. Казалось, нам удалось привлечь обоих на свою сторону. Но это только казалось. Мы не смогли проконтролировать семейный сговор – а она очень тонко сыграла свою роль. Женщина, что тут скажешь! Мы тогда были уверены, что, даже если что-то пойдет не так, она в любом случае вернется к нему, к детям… А она не вернулась. Никого не выдала, но и назад не вернулась. Слишком поздно пришло понимание, что надо было выводить на Запад Орлана. Он безумно любил ее и детей, и он бы точно вернулся. Мы потом вспоминали, как она перед разлукой на негласном свидании наблюдала за старшим сыном. Не проронила ни слезинки! А вот провожавший ее муж безудержно рыдал. Хорошо еще, что мы на Западе уже имели надежный источник, который через короткое время сообщил, что американцы поверили Маричке.

Используя Орлана, мы начали оперативную игру: через контролируемую линию связи было решено внедрить наших агентов в западные спецслужбы. Из всех оперативных игр провалилась только операция с Маричкой. Однако вместе с ней на Запад отбыл наш агент, которого американцы потом забросили в Западную Украину на специальном самолете. Мы уже знали об этом и ожидали их. Неожиданно в нашу комбинацию влез сам Хрущев – он приказал сбить самолет! Ему, видите ли, понадобился компромат на американцев для выступления в ООН. Большого труда стоило уговорить Никиту не делать этого.

В 64-м году во время первомайской демонстрации в Киеве я стоял на трибуне. Мимо шли колонны трудящихся. Вдруг в одном из рядов я увидел человека с транспарантом «Слава Труду!» в руках, чье лицо мне показалось очень знакомым. Это был Орлан. Потом спросил у него: «Помнишь, как ты?..» Он встрепенулся: «Не было такого! Я что-то не припомню».

Орлан умер в Киеве в 2002 году. Маричка эмигрировала в США, вышла замуж, родила детей. Умерла совсем недавно.

(Орлан и Маричка вместе с тем самым Чумаком были конспиративно захвачены группой агентов во главе с завербованным боевиком ОУН Скобом. Весьма интересно описаны ощущения и впечатления перед часом икс тех, на кого велась «Большая охота». Интересно также описание поведения агентов и непосредственно самого Скоба. Как потом писала Маричка в своей книге, Скоб сразу же не понравился ей:

«…ночью вернулись со связи Бурый и Олесь. Они привели с собою Скоба вместе с двумя боевиками из его охраны. Бурый имел наказ привести только самого Скоба и не хотел брать боевиков, однако Скоб уперся: контактирует, молвил, с новыми людьми и поэтому хочет иметь при себе свою охрану…

Отчитываясь Орлану о ходе встречи, Бурый высказал свои замечания о поведении группы Скоба. Встреча могла не состояться, потому что связные Скоба заспались и откликнулись, только когда Бурый подал последний сигнал. В дороге они вели себя неконспиративно. «Как мы дневали в хлебах, они легли спать все трое разом, как братья, и вытоптали такие проплешины, что в момент уборки комбайнер поймет, что там дневали повстанцы», – рассказал Бурый.

Мы подошли к новоприбывшим поздороваться, а они сбились в кучу, как гуси, смущенные, даже жаль было на них смотреть. Его боевики, Олесь да еще один, псевдо которого я не запомнила, были статные, красивые хлопцы, похожие больше на спортсменов, чем на повстанцев…

…Мы до этого момента уже знали про жизнь подпольщиков на востоке и встречались с людьми, что там работали. Приходил Роман, а в прошлом году виделись с Морозом. Они были исхудавшие, истощенные, в изношенных мундирах и не были так прилично одеты, как эти связные. Те, что приходили раньше, про свои контакты рассказывали только руководителям, а в разговорах с нами ничем их не проявляли…

…К вечеру мы все уже были добрыми знакомыми. Новоприбывшие – здоровые, веселые хлопцы – принесли с собою крохи радости, напевая под носом современные романсы. Какой контраст для нас, физически вкрай вымотанных. Мы тяжело переживали многочисленные потери наших друзей. Нас тут с каждой неделей, днем становилось все меньше, и не до романсов было нам…

– Вы тут все уже настроены на смерть, а мы думаем про жизнь, – сказал мне один из них, когда я в голос удивилась, что они отличаются от нас…

…Орлан взял с собою Скоба, а его связные вернулись того ж вечера в свои места, договорившись со Скобом о встрече ночью с 9 на 10 июля. Чумак да Олесь подались на связь, а Орлан со мною, Бурым и Скобом вернулся к нашей краевке в лесу.

В наших тяжелейших условиях люди в большинстве выглядели старше своих лет, через это тяжело было угадать их возраст. Однако Скоб неплохо держался. На вид ему было между 1918–1920 годом рождения. Родом с окраин Галича, учитель по специальности. Вступил в подполье в час немецкой оккупации. У него были жена и сын. Жену вывезли в Сибирь, а сына МВД поместило в детдом. В сороковых годах подпольный провод назначил Скоба на подпольную работу в Хмельницкую область. Все это он мне поведал в момент совместного пребывания в бункере.

Те несколько дней мне приходилось крепко сдерживать себя, чтоб ничем не выдать, что, невзирая на столь почтенный подпольный стаж, Скоб произвел на меня плохое впечатление. Он был худой, среднего роста, с остатками редкого светлого волоса на почти лысой голове. Линялой краски очи бесперерывно бегали, перескакивали с предмета на предмет. Собственно глаза его, а также претенциозные манеры, такие неестественные в наших условиях, да еще и иные, нечетко очерченные субъективные признаки вызывали во мне антипатию к нему…

…Как обычно, харчи в бункере были поганые. Скоб кривился, не мог есть их, отговорился, что болен язвой желудка. У него была запасная нейлоновая сорочка, недоступный для подпольщиков люкс и свежий новый рушник с вышивкой, сделанной, возможно, женскою рукою…

…Седьмого июля нас четверо, Орлан, Скоб, Чумак и я, вышли с Кременецких лесов. Взяли с собою стольки припасов, чтоб нам хватило на три дня, пока не встретимся со Скобовыми связными.

…Встреча была назначена в леске за старым польско-советском кордоном. Мы добрались туда, уже как развиднелось. Скоб ушел на встречу, потом вернулся, приведя с собою трех связных. Третий был из местных, молодой, здоровый, недавно принятый в подполье.

– Почему вы так сделали? Я ж вам внятно сказал, что на встречу могут прийти лишь те два, каких я видел, – резким тоном спросил его Орлан.

Скоб смолчал на то. Потом посоветовал Орлану, сказав, что нас тут слишком много, чтоб разом расквартироваться, нехай Чумак пойдет ночевать с тем молодым на другое место. Орлан согласился.

Те люди решительно не были осторожны. До места нашего постоя уже вытоптали тропку, какую не только что опергруппа, а даже пастухи могли нас выследить. Мне стало охватывать беспокойство…

На месте ночевки нас ждали свежий хлеб, сало и даже белые коржики. Какая роскошь – мы и на Пасху белого хлеба не видели. Скоб не ел, лишь сразу улегся спать. Голодные, мы оба поели с аппетитом, и сон нас свалил прямо на месте.

Еще подложила под голову свою «котомку», переложила кобуру с пистолетом, чтоб не давила мне в бок, и сразу заснула каменным сном…

Только я крепко заснула, как меня разбудил один из связных.

– Что случилось? Облава, может?

– Вы агенты, вы ликвидировали проводника Уласа, и мы берем вас под следствие, – ответил он мне.

Сон сняло волшебной палочкой. Глянула на Орлана, а возле него уже их двое. Еще когда он спал, Скоб отбросил от него автомат, а теперь отцеплял пистолет. Другой «связник», сильный, спортивный, держал Орлана за руки. Мой пистолет они забрали еще в момент сна. Нам связали руки шнурками. Уверенные в своей «работе», агенты с завидной быстротой управились с нами.

– Хлопцы, вы обезумели? Мы и не видели Уласа, – словно громом пораженный, еще не понявший ситуации, сказал Орлан.

Однако я сразу все поняла:

– Кому ты поясняешь? Неужели не видишь, что мы попались в руки агентов?

– Да, мы агенты. Вы в руках МГБ и не пытайтесь пробовать бежать. Лесок сей плотно окружен войсками, мы тут уже сколько дней вас ждем, – подтвердил тот, что раньше называл себя Олесем.

Не было надобности им, отдохнувшим, вооруженным, бояться нас, вкрай истощенных дорогою, без оружия, со связанными руками. Я сидела и даже не пыталась встать. В голове шумело от сонного порошка, каким накормили нас вместе с вкусным хлебом и коржиками.

Страшные минуты, когда действительность хуже, чем наикошмарнейший сон. Тяжко передать весь драматизм тех первых минут. В них сгустилось так много разочарований, боли, ужаса, отчаяния, что их хватило б на всю жизнь. Те минуты были для нас страшнее смерти… Досл. перевод. – Прим. С. С.)

Если говорить на тему «женского вопроса», так мне кажется, что тот же Охримович полетел не столько по заданию установить связь с подпольем, сколько к своей невесте, сидевшей в бункере в Карпатах. Он, вероятно, хотел вывести ее с Украины на Запад, считая, что каналы еще есть. А они на тот момент в основном были нами перехвачены.

В книге я написал, что его брали в бункере – поднимал авторитет нашей службы. На самом деле Грузина (Охримовича) брали на улице, на воздухе, и только потом спустили в бункер. Там с ходу начали работать с ним, ломать его. Но он хотя и был в шоке, не сломался. Применяли к нему и проверенные методы «перековки»: магазины, поездки на Днепрогэс, походы в кино, в оперу… Вроде бы сговорились: он будет сотрудничать, если его невесту не тронут. Ждали, ждали, рассчитывая, что весной боевка «расконсервируется» и можно будет их взять, но похоже, что у кого-то из начальствующего состава кончилось терпение. Решили применить новейшую систему – усыпляющий газ. Мне рассказывали, что шланг просунули в вентиляционный канал бункера, но из баллона газ пошел с громким хлопком. Под землей прозвучали взрывы гранат.

Когда Грузину показали фотографии погибшей невесты, он послал всех подальше. После суда его расстреляли. Так что женщина имела большое значение. Вообще, любовь – это вещь…

(Охримович Василий Остапович, он же Философ, Бард, Кузьма, Грузин и пр. (1914–1954) – краевой руководитель ОУН, член УГВР, руководитель политико-информационной службы ЗП УГВР.

В мае 1951 года В. Охримович десантировался с американского самолета на территорию УССР. 6 октября 1952 года был захвачен завербованными агентами. Согласно воспоминаниям ветерана КГБ В.В. Чубенко, агенты ожидали курьеров от Грузина. Однако на встречу явился сам… Охримович. Решение было принято немедленно. Когда Охримович после нескольких минут разговора сел на пенек писать «грипс», старший группы подал соответствующий сигнал. Из автоматов скосили сопровождение, а несколько человек бросились на Охримовича.

По свидетельствам оперативников, Охримович был глубоко шокирован произошедшим. К сожалению, один из боевиков смог скрыться, сообщив о провале Грузина В. Куку.

Главной задачей эмиссара было получение от В. Кука мандата доверия для ЗП УГВР. Кук, являясь председателем Генерального секретариата УГВР, согласился выдать мандат доверия, написанный Грузином на папиросной бумаге еще 5 сентября 1952-го. Более того, еще и наградил Грузина Золотым Крестом заслуги ОУН.

С такой же задачей конкурирующей организацией ЗЧ ОУН, но уже британским самолетом забрасывался руководитель службы безопасности ЗЧ ОУН Мирон Матвиейко, который также был захвачен спецгруппой МГБ. Матвиейко стал главной фигурой одной из оперативных игр, продолжавшейся до 1960 года.

Грузин лично указал в лесу около села Калшув расположение бункера, в котором при попытке захвата застрелились близкие Куку боевики Тарас, Вишневый, Илько. В селе Курники-Иванченские Збаражского района Тернопольской области по его же показаниям был ликвидирован бункер, где погибли боевики Андрей, Чубатый, Мыкола. 22 января 1953-го в селе Стратин Рогатинского района Станиславской области был разгромлен очередной бункер. Во время операции погибли охранники Кука Петро, Дмитро и возлюбленная Охримовича Зенка. Всего же по наводке Грузина было вскрыто 4 бункера, убито 7 боевиков, а также ликвидировано два курьера Кука.

Придя в себя от потрясения после ареста, Охримович категорически отказался сотрудничать с органами госбезопасности, сорвав оперативную игру «Трасса». 23 ноября 1953-го радисту Бересту пришлось отправить в эфир радиограмму: «Меня окружают, жгу шифры…»

В докладе МВД от 25 мая 1953 года сообщалось: «Продолжает вести себя враждебно… Ведет себя неискренне, открыто заявляет о своем враждебном отношении к советскому государству и его политике, высказывает свои националистические убеждения и категорически отказывается от сотрудничества с органами МВД. Трижды отказывался от выполнения наших заданий, настаивал на окончании следствия и предании его суду».

ЦК КПСС принимается решение о казни Охримовича. 29 марта 1954-го Военный трибунал КВО приговорил его к высшей мере наказания. 18 мая приговор был приведен в исполнение. На следующий день появились сообщения в печати и по радио. – Прим. С. С.)

– Когда вы впервые забросили агента на Запад?

– В 51-м году. Игры продолжались до 60-х годов. Последняя игра называлась «Бумеранг». А прекратили ее, по-моему, в 68-м году.

– Насколько активно американцы помогали оуновцам?

– Если рассматривать материальную помощь, то она носила чисто символический характер. Американцы не рисковали поставлять большие партии оружия и боеприпасов, так как мог разгореться политический сандал и СССР мог в ООН поставить американцев в неудобное положение. Овчинка выделки не стоила.

– Бандеровцы в своих воспоминаниях пишут об избиениях на допросах. Могу ли я просить вас прокомментировать?..

– Если говорить о ситуации в целом, то могу сказать, что, когда я пришел на работу в органы госбезопасности летом 1952 года, этого не наблюдалось. Безусловно, могли быть и исключения. Что касательно меня лично, то я тебе рассказывал, как чуть не погиб, не давая спать Мудрому. Но тут все по-честному – он не спал, я не спал.

А допусти кто-либо из нас оплошность и попади к такому вот Мудрому, так он бы тебе такой «сон» устроил… Заталкивать бутылки в анальное отверстие было для них детской шалостью. Про пыточный станок не буду повторяться. Если же говорить об исключительных случаях, то вспоминается момент, когда взяли только что приземлившуюся группу вместе с радистом, который должен был дать радиограмму своему западному куратору и не позднее определенного времени после десантирования. Начали его уговаривать, а он уперся. Время идет, надо что-то решать. Что делать? Зажали ему пальчики шомполами и п*****ли молотком. Брызнула кровь…

Покричал, упал в обморок. Но мужчина оказался здоровый, с крепким сердцем. Дал нужную радиограмму, и началась оперативная игра. Вполне возможно, он до сих пор жив…

– Расскажите, пожалуйста, как вы не давали спать Мудрому.

– Я мурыжил его двое суток, один на один. Он сидел у печи, я – за столом. За дверью в коридоре дежурили два автоматчика. Мне было тогда 23 года, ему чуть больше. Мы не спали две ночи. Я вдруг почувствовал, что если сейчас хоть на секунду не закрою глаза, то умру. И я закрыл их…

Не знаю, как долго я спал, но когда я очнулся, Мудрый стоял передо мной, положив руки на чернильницу из мрамора. Если бы я еще секунду промедлил, он мог бы проломить мне голову и взять мое оружие.

Говорю ему: «Ты чего?» – «Пить хочу». – «Ну-ка сядь туда!» Он сел в углу…

Мы знали наверняка о его связях с бандитами. Наши агенты организовали в селе драку, умело втянув в нее Мудрого. Затем арестовали его и повезли в тюрьму в Дрогобыч.

По дороге машина «сломалась», и сопровождающие вместе с арестованным попросились на ночлег в дом у дороги. Посреди ночи в хату вдруг врываются «повстанцы», стреляют милиционеров холостыми патронами. Те валятся «замертво». Арестованный кричит: «Я свой, не стреляйте!» Для пущей убедительности на него тоже направляют автомат, но тот вдруг дает осечку. Мудрый стал молить о пощаде: «Я такой-то, знаю того-то».

Тогда ему на башку мешок, несколько часов поводили кругами вокруг хаты, потом спустили в «бункер», оборудованный в ее подвале, где эсбист подробно его допросил.

Мы тогда допустили ошибку. Надо было сразу дожимать парня, а мы повезли его в тюрьму в Дрогобыч. Доложили руководству об удачно проведенной операции, а тот вдруг заявил, что в хате испугался и себя оговорил. Как я потом ни старался склонить его к сотрудничеству, чтобы он помог нам эту банду захватить, ничего у меня не вышло.

– Вы ходили на встречи с агентурой в селах?

– Ходил, по ночам с прикрытием из трех автоматчиков. Темноты боялся жутко. С трудом перебарывал себя. Вот так работал. Идешь, трясешься. К агенту приходишь – того тоже трясет…

В 50-е уже работали по-другому. Если в конце 40-х шла форменная война, органы старались в первую очередь уничтожить крупные формирования, то впоследствии перешли к ликвидации руководящей верхушки, и это сразу же эффективно сказалось на результатах.

Вербовка агентуры в Западной Украине носила массовый характер. Практически не было хаты, в которой не пытались бы провести вербовку или оперативный контакт. Не стояла на месте и наука. Появились химические препараты «Нептун-47» и «Нептун-80». Препарат «47» местные окрестили «отрута», то бишь «отрава». Его можно было добавлять в водку, в воду, в молоко, в борщ… Тот, кто принимал угощение, через 7–8 минут терял возможность передернуть затвор, нажать на спусковой крючок, передвигался в полубессознательном состоянии, а спустя еще 5–7 минут «отключался» полностью на несколько часов. Когда же приходил в себя, то испытывал жуткую жажду, становился очень общительным и охотно отвечал на любые вопросы. Поскольку местные знали про препарат, то о нем узнали и бандиты. Они стали осторожничать, предлагать сначала попробовать хозяину. Тогда появились хитрые фляжки с комбинациями кнопок…

Когда освобождали заложников, захваченных на мюзикле «Норд-Ост», я с удивлением увидел, как людей укладывают на спину. Как же так? Они же захлебнутся рвотой! Неужели вас не инструктировали? Ну, спросите вы, я расскажу. Что, они изобрели нечто новое, сегодняшние ребята? Нет, конечно. Такой же «Нептун», только название сменили…

Препарат «Нептун-80» выливали на напольный коврик или обувь, после чего разыскные собаки в течение нескольких суток уверенно брали след. Водой или чем-то другим этот химический состав смыть было нельзя.

Наверняка тебе рассказывали о специальных системах под названием «Тревога». Небольшая такая штука, размером с большую консервную банку. Работала от аккумуляторных батарей. При нажатии кнопки посылался радиосигнал. И в каком-то из отделов МВД на щите у дежурного начинала мигать соответствующая лампочка. Сигнал означал, что в определенном селе в определенном месте появились боевики. Туда сразу же выезжала тревожная группа в составе нескольких оперативников и бойцов специальных войсковых подразделений МВД. В некоторых случаях привлекались армейские части. Из-за этого мы однажды чуть было не провалили операцию.

Осенью 1953-го в селе Черче Тернопольской области появились два бандитских курьера – Сирко и Соловей. Мы их давно ждали. Они несли почту от одного из руководителей среднего звена к высшему, поэтому мы хотели прихватить их живыми и по возможности завербовать.

Хозяин хаты, наш агент, их приютил, накормил «Нептуном» и нажал кнопку «Тревоги». Прибывшая группа блокировала хату и пути отхода. Идиотизм, но по соображениям секретности от военных скрывали информацию о существовании химических препаратов! Уже и бандиты, и почти все местные знали про «отруту», а военные – нет. Инструктаж, опять же, провели безобразно. Ночью в темноте двое бандитов, покачиваясь и волоча за собой на ремне автоматы, вышли из хаты прямо на солдат. Один из них выстрелил из ракетницы, а потом очередью свалил обоих. Первого – наповал, а у второго пуля зацепила позвоночник. Как мы ни старались, но он умер в самолете, которым его везли во Львов.

Хорошо еще у раненого курьера в портупее, в карманчике для командирского свистка, обнаружили вложенное послание – «грипс». Такая маленькая записочка на вощеной бумаге. Ее обычно закатывали, прошивали ниткой и запечатывали парафином. Таким способом бандиты доставляли почту. Та записка была следующего содержания: «Друже Игорь! Очередная встреча с вами может состояться каждый первый понедельник каждого месяца в 17 часов по московскому времени около того белого камня в горелом лесу, где в 1948 году славной памяти друже Жук убил двух большевиков».

Как тебе конспирация? Иди найди этот камень и горелый лес! И бандитов с псевдо Жук в 1948 году были сотни. Но наши умельцы в Киеве «переписали» послание, изменив время и место рандеву. «Грипс» удалось передать «друже» Игорю. Восемь месяцев мы ждали его, восемь! Игорь и еще один боевик Роман все-таки пришли…

Сначала их осветили ракетой. Потом прозвучало традиционное предложение: «Оружие на землю, сдавайтесь!» Они ответили огнем. Здесь уже без шансов, их расстреляли из автоматов…

– Когда был последний рецидив?

– В 64-м году. Оуновец вдруг обнаружился. Уже забыли, что был такой, думали, мало ли, пропал, умер. А он живой оказался. И когда его брали, он принял бой.

– Смерть Сталина. Что вспоминается?

– Мы ходили по городу, патрулировали. Помню, как отчисляли из комсомола тех, кто отмечал после этого 8 Марта.

– Что происходило в управлении после ареста Берии?

– Здание контролировали мотострелки и люди из МВД. В коридорах стояли пулеметы Горюнова. У нас забрали табельное оружие. Потом выступил Строкач, оценил ситуацию, и нам вернули оружие. Были арестованы ставленники Берии на Украине: министр Мешик и его зам.

– Как вы лично относились к Берии?

– Москва арестовала Берию, не мы… После смерти вождя интересный пошел курс, очень интересный. Лаврентий Павлович был весьма неординарным товарищем.

– Вы не боялись, что будет еще хуже, чем при Сталине?

– Нет.

– Мы сейчас неправильно все понимаем?

– Правильно формулируешь – неправильно понимаете! Какой он, к черту, агент империализма? Берия выполнял задания партии. Но для меня он все равно подонок. И опасный.

– Я заметил ваше прохладное отношение к Хрущеву…

– Его сын подарил мне книгу, трехтомник Хрущева-отца. Подает мне свою визитку: «Вы его хорошо знали. Ваши книги я читал». Подписывает мне книгу. «Очень приятно», – говорю. Прихожу домой, открываю книгу, читаю: «Вот что касается крови, то на руках моего отца ее нет». Просто отлично! Я даже дальше читать не стал, выбросил.

Молодец, что сказать. Поехал в Штаты, книжки пописывает… Танцевал там, когда гражданство получил. Позорище! Крови на руках нет? Да эти руки санкционировали не один расстрел, по 350, по 400, по 850 человек… Вы мне будете сказки рассказывать. Вы не учите меня морали и нравственности, которой нет. И не должно быть в политике морали. Не учите меня морали и нравственности, дорогой товарищ. Вам напомнить, как в 48-м записывали в колхоз, как гасили в зале свет?

– Кто пойдет? Убедительно прошу поднять руки.

А люди молчат. Ни одной руки. Пойди перевешай всех! А сидят фронтовики, с войны пришли. Ну, у Никиты Сергеича же все просто:

– Не будете вступать в колхоз – в Сибирь поедете.

– А нас, фронтовиков, Никита Сергеевич?

– И вас тоже.

Это Хрущев, во всей красе. Так что не учите меня морали и нравственности, вам не положено. Надо понять, суровое было время. Фронтовик считался обычным человеком.

– Как материально жили рядовые сотрудники КГБ в 50-е?

– Скромно. Но не голодали. Лучше, конечно, чем в МВД. Зарплата была больше. Отсюда зависть между ведомствами…

– В вашей карьере были рискованные ситуации?

– Я шел по Львову. У меня за пазухой был пистолет, во внутреннем кармане – два паспорта боевиков плюс наши советские паспорта, и кроме этого нес несколько сообщений.

Прошел через парк, метров, наверное, сто, не больше. Кусты, аллея такая… Вдруг сзади и почему-то на русском языке: «Который час?» Подросток! «У меня нет часов», – иду дальше. Он же говорит: «Тогда закурить дай». – «А я не курю». И чувствую, сзади забегают. Я как рванул – бегал я хорошо. Бегу… это все секунды. Думаю: «Сейчас вот кусты, завалюсь в них и всех положу». Потом подумал: «Не, так не пойдет. Убьешь какого-нибудь ударника коммунистического труда, потом не отмоешься. Начнется: «Не смог обеспечить, пятое-десятое…» В общем, продолжаю бежать. И как-то удачно голову наклонил… Удар сзади пришелся по позвонку. Он рассек мне рубашку, пиджак… Чувствую – весь в крови. Я так посунулся, пять метров и через забор перемахнул.

Пришел, рассказываю Ваське, начальнику: «Вася, тут такая ситуация». «Правильно сделал. Молодец, что ушел. Правильно. Может, простой бандитизм, может подростки…»

Или еще момент. Ехали трамваем по Львову. Рядом стоял Валя Агеев, чуть дальше – еще один работник. И ехали с нами два интересных человека, ценнейшие источники. И вдруг завязалась драка. А Валька парень такой крепкий, матерый «бандолов», фронтовик, ранен не один раз. А ответить не можем – в драку вступать нельзя! Нам надо этих чудаков на букву «м» привезти живыми и здоровыми. А они тоже ребята непростые, бывшие бандиты. Вот мы там крутились, как ужи. В другое время узелком бы завязали, а тут нельзя.

К местному населению относились трепетно. А как иначе? Это же граждане твоей страны! Ты их защищать обязан. А бандит он или ударник труда – это твои проблемы. Попробуй обидь его. Хорошо еще если взыскание или понижение в должности получишь, обычно же следовало увольнение со службы, а то и суд. Вот был реальный случай.

Группа майора Селиванова обложила хату с бандитами. Предложили сдаться – какое там! Со всех окон секут из автоматов. Час возились! Погибло трое солдат. Собаки заходятся до хрипоты. Постреляли их к чертовой матери, в окошко хаты гранату… На полу в крови плавают четверо бандитов, по углам бабка и молодая женщина – тоже мертвы. Группа была опытная. Ребята сразу засекли, что огонь одновременно велся из семи точек. Ведь час колупались. Трое погибших, семеро раненых! Селиванов в ярости ворвался в хату, а там по полу ползет раненый, с перебитыми ногами, 12-летний пацан. И в руках у него ТТ. Патронов уже нет, он их расстрелял все.

Что тут началось! Разбирательство. Из органов уволили… Тяжело.

Да что далеко ходить, взять того же Борю Птушко. Они сидели с женой в ресторане. К ним привязался поддатый «товарищ» с Кавказа. Слово за слово, Боря получил пощечину. Не выдержал, конечно, не стал дожидаться милиции, выхватил табельный «ствол», поставил обидчика на колени и убедительно попросил извиниться. Закончилось все разбирательством в милиции. Тогда все обошлось, но потом Боре это припомнили. Глупейшая ситуация. А он был от Бога работник. Боевой офицер. Прошел бог знает что.

С одной стороны, Борис был не прав, размахивая в кабаке служебным оружием. А с другой стороны, все-таки существуют такие понятия, как честь офицера и чувство собственного достоинства. Не знаю, видел ли ты ролик, в котором какая-то майданная сволота на заправке в Киеве требует документы у офицера дорожно-патрульной службы и чуть ли не плюет ему в лицо. Вот пусть это был бы мой последний день, но я бы положил этих сук прямо на месте!..

Теперь становится ясно, что происходило бы в стране, если бы мы не разгромили УПА. Сколько бы людей еще погибло. Националистическая идея несет смерть. Снова заговорили о чистоте нации. Но ведь сегодня почти не осталось чистых наций. Сейчас авантюристы, пришедшие к власти на Украине, обещают прекрасную жизнь без виз в Европе в скором будущем. Однако они не сообщают, когда же это будущее наступит.

Что сегодня происходит на Украине, это уму непостижимо. Да что далеко ходить. Мой коллега A. S. указал место, где закопали Шухевича после ликвидации. Как он мог? Они сегодня кричат до хрипоты: «Я люблю мою Украину». А мы не любим ее?! Разве право любить свою родину принадлежит исключительно только им? А что делать тем, кто любит свою Украину, кто там родился, но кому пришлось уехать, и тем, кто думает и верит иначе, кто говорит на другом языке?

По данным КГБ УССР, в 1944–1953 годах безвозвратные потери советской стороны в боевых столкновениях и от «бандпроявлений» составили 30 676 человек. Среди них: 697 сотрудников органов госбезопасности, 1864 – органов внутренних дел, 3199 военнослужащих, 2590 бойцов истребительных батальонов; представителей органов власти – 2732; функционеров компартии – 251; комсомольских работников – 207; председателей колхозов – 314, колхозников, крестьян – 15 355; рабочих – 676; представителей интеллигенции – 1931; детей, стариков, домохозяек – 860. Напомним для сравнения, что в результате боевых действий и репрессивных мероприятий советской стороны погибло около 156 тыс. участников ОУН-УПА и жителей-некомбатантов Западной Украины, 87 тыс. было осуждено, 203 тыс. – депортировано, еще 77 тыс. участников массового движения сопротивления добровольно сложило оружие.