Шрамко Евген Филимонович

Интервью: Станислав Смоляков

Родился я в 1924 году, еще при поляках. Однако ж польский уже я забыл. Родители мои сельские, всегда жили здесь, в Копылье. Было у них пятеро детей, да я «шостый» потом народился. Ну, що ж…

В 39-м как пришла советская власть, сразу начали организовывать «колгосп» (колхоз). Первого председателя в селе выбрали из местных. Як в селе до советской власти люди жили? Да очень просто. Кто землю «имал», тот лучше жил, а кто нет, тот бедняк был. Кем я был? Бедняк! Да, щоб не советская власть, то мне треба было б брать сумку да идти милостыню просить. А как она пришла, то я стал человеком…

При поляках я окончил только четыре класса. И не было мне другой дороги, как в бедняки. После ухода немцев пошел я в вечернюю школу, окончил одиннадцать классов, потом поступил в Черкасский техникум электрификации. Окончил той техникум в 55-м и в «колгоспе» всю жизнь работал электриком. Так что советскую власть люди встречали добре!

– А как насчет перегибов? Ту же церковь у вас, наверное, закрыли…

– Ой, да кто ее закрывал, ту церкву? Она сама завалилась у нас. Наговорят тоже…

– Как немцы пришли, помните?

– Почему не помню… Я коров гнал на пашню, а немец начал бомбить. Тут у нас неподалеку, километрах в пяти, в Розничах, стоял аэродром. Так они сразу прилетели до аэродрому, разбомбили – да и улетели. Потом, на следующий день, сюда к нам пришли. Но до села они не «имали» никакого дела, потому как заехали, так и уехали. Тут немцев особо не было, тут бандеровцы орудовали. Но сразу все дюже изменилось, бо немцы везде своих людей поставили. Они уже на второй день в нашем селе выбрали старосту. Как того старосту звали? А черт его знает, як он звался. Забыл. Я забываю, як мою матерь звать, а тут старосту…

Ну, тут и полиция появилась. Тоже с нашего села были люди. А кто в полицию шел? Да молодежь, вот кто. Платили им чи нет, не знаю. Знаю точно, що были у нас в двух-трех семьях полицаи. Но как звать их, не вспомню.

– А вы почему не пошли в полицию?

– Мене лучше коров было пасти, нежели в полицию идти.

– Мама с папой что говорили про все это?

– Ты громче говори, бо я глухой уже… Ну, що они будут говорить? Ничего не говорили. Мене хотели забрать в Германию, но я не дался. Тогда нам подпалили хату. Добре, що староста вырвал из крыши кусок горящей соломы, и потому хата не сгорела. Я же утек в лес. По лесу побегал як волк, после вернулся до хаты. А тут как раз бандеровцы «зробили» (создали) свою Колковскую республику. Пока советская власть не пришла, она тут почти два года была. Но это они начали все опосля, як немцы начали отступать от Москвы. Они почуяли, все стали тикать из полиции. Потом бандеровцы начали поляков бить своею армией. А немцы в это время тихо сидели в Маневичах (80 километров от Луцка), тут о них даже не слышали. Да в Колках сидело четыре немца. С Рожищ к ним приехали машиною еще десять. Привозили они им щось, тем четырем, чи шо, не знаю. А когда ехали назад, на Рожище (45 километров от п. Колки), бандеровцы там, у горок, их всех постреляли. После побили и тех четырех в Колках.

Шрамко Евген Филимонович

(Колковская республика – территория на Волыни с центром в поселке Колки, которую с мая по ноябрь 1943 года контролировала УПА. Одновременно с созданием республики в этой местности начались бои с польской вспомогательной полицией и подразделениями Армии Крайовой, которые переросли в этнические чистки польского населения членами боевых формирований УПА, известные как Волынская резня. 4 ноября новоявленное государственное образование прекратило свое существование. Немецкие части окружили поселок Колки и взяли его штурмом. По воспоминаниям очевидцев тех событий в карательной акции вместе с немцами принимали участие подразделения РОА. – Прим. ред.)

Пока была республика, ходил к ним на занятия. Но як они сказали, що брать вилы и косы и идти туда до Луцка поляков бить, то батька сказал: «Иди лучше снова в лес!» Так я попал в красную «партизанку». А партизан тут всегда богато было. Только еще немцы пришли, а уже с нашего села в лес до партизан ушла группа. То Шишка тут все организовывал. Его отряд потом ушел на «схид» (восток). К нему я не попал, я тогда еще ходил на бандеровские занятия. И батька мой на тех занятиях был… Они знали, що он в Красной Армии служил, потому его заставили, щоб он поучал бандеровцев.

А вот школы, щоб у бандеровцев была, такого я не припомню. И при немцах тоже. После, як уже советская власть пришла, то школу открыли. Так нащо мене те бандеры? Они и зараз мене не нужны…

– Вы помните, когда прозвучал призыв бить поляков?

– Да они все время на поляков нападали. Це ж их пословица есть – «Ты, козаче, берегись, где увидишь жида, ляха, так зарежь!» То ж оно издавна так ведется. Но вот не припомню, щоб поляки «зачипали» украинцев. Они тихо жили. В Боровичах (10 километров от Копылье) жили поляки. Около Луцка были их колонии.

У нас здесь в лесу польский хутор был. Отсюда до него километров пять-шесть. Ще с нашего села бандеровцы были, все туда пошли. Всех поляков на том хуторе побили… И хоть бы молчали, що натворили. А то один пришел, да еще и хвалится: «А интересно смотреть, когда дитя на вилах. Оно руками машет… А ты его с вил прямо в огонь…» Уже молчал бы хоть. Що тому бандеровцу… Какая матерь его родила? Он с двадцать пятого року был, на год младше меня. Да-а-а, вот какая жизнь была…

– А где бандеровцы добывали оружие?

– А я знаю, где они брали? Черт только знает. Так думаю, що немцы оставили им. Немцы же организовали Бандеру. То не секрет. И Бандера с немцами вместе воевал. Мы когда в Турийский район (20 километров южнее Ковеля) пришли, немцы на нас в лоб наступали, а «бандеры» по заду нас били.

– А где добывали оружие вы?

– Нам привозили самолетами. У нас и рация имелась. Наш отряд входил в объединение Одухи. (Антон Захарович Одуха (1910–1967) – лейтенант РККА, партизан ВОВ, Герой Советского Союза. – Прим. ред.) А отрядов в его соединении было аж двенадцать штук. Я воевал в отряде Музалева. (Музалев Иван Алексеевич (1920–1984) – командир Шепетовского партизанского отряда соединения Одухи. ГСС. В отряде Музалева воевал пионер-герой В. Котик. – Прим. ред.)

– Как вы нашли партизан?

– Они мимо села шли. Я и ушел с ними. Не стало мне тут жизни совсем… За день пятьдесят километров прошли в направлении Ковеля.

Дали мене винтовку, я с ней не расставался. То добра была трехлинейка. Потом поставили вторым номером у пулеметчика. Подносил ленты до пулемета, заряжал их. А що до автомата, то с ним так и не довелось повоевать. А ще заставляли ПТР носить. То по очереди по двое носили. Тяжелый черт. Да еще у каждого по шесть гранат. Тяжко было, що говорить. Голодно и холодно, и вшей богато. Возьмешь, сунешь руку за пазуху и целую жменю набере…

– А как вы добывали продукты питания?

– Было, що и у людей брали, а то и самолетом нам привозили. Хлеб, муку, консервы… Давали и селяне – жалели нас. Выносили хлеб, сало. Як мы идем колонною через село, то жинки выносят. Кому що попадет, а уже потом между собой делились. Какие там расписки, какие деньги? Кто тебе будет це там давать? Як треба воевать, так треба и кушать, а то значит, що треба было и взять. Но не грабить! Да, не грабить. И потом, они сидели дома, а мы… Вот я босой остался, и нема в чем мне идти. А на дворе-то уже снег лежит. Это на Пасху получилось… Погодь, чи на Пасху? Не… Какой-то праздник точно был. Так вот, идет мимо меня хлопец в «чоботях» (сапогах). Я совесть имел, не мог ему сказать: «Скидай свои сапоги!» Но тут командир отделения мене говорит: «Худой, иди сюда! Поменяйся обувкой с этим хлопцем». Тот не сопротивлялся, ничего не сказал, взял, стянул их. Я тут же обулся да и пошел дальше. Що тут скажешь? Ты обязан подчиняться. Грабили, чи не грабили. То не «грабежка» была. Он ушел до дому, а я – на захид (запад). Дома не пропадет, найдет, що одеть. А то если б весна, то я надрал бы лыка да сплел бы лапти, в лаптях и шел бы. А так, где ты зимою возьмешь его?

Потом возле Ковеля отряд расформировали. Як пришла армия, то партизан распустили. Нам дали задание целить в Польшу, но мы его не исполнили. До Буга дошли, а в Польшу немец не пустил – переправы не дал. Отрядом тогда еще Музалев командовал. Около Буга попали в окружение. Як немец с бандеровцами нас окружил, то ще поляки нам давали кушать…

Як мы держали бой возле Турийска, нам сдались в плен двенадцать человек. Чи они настоящие бандеровцы, чи их насильно забрали, кто его знает. Их не убили, но они две недели ходили с пустыми руками, и только опосля дали им оружия…

Как раз тогда на нас танки пошли, четыре штуки. Так волосы на голове дыбом встали, бо такая штука наедет на тебя в окопе, и никто тебе там не найдет. Но до окопу они не доехали. Кто те мины ставил, я не знаю. Подорвались на минах… С ПТРа по ним стреляли, що с того толку? Да разве оно возьме танка…

В Комаровке возле Ковеля ранили нашего командира. То как получилось… Я тогда на посту стоял. Бачу (вижу) – идут трое людей. Я поднял тревогу: ну, там пару раз выстрелил. Они тикать. Як убежали, мене посылают в штаб. А мы на хуторе стояли на квартирах. Прихожу в штаб, а они мне: «Який тебе дурак послал самого?» Ну и рано утром всех подняли, давай облаву делать. Помню, идем, и какой-то дед рубает дрова. Не доходя того деда – выстрел! Командир упал…

Того деда схватили и обыскали, но ничего у него не нашли. И вокруг ничего не нашли. Кого ты найдешь там? Они выстрелили и ушли своею дорогою или спрятались в «криивку» (убежище).

Забрали командира самолетом, но не довезли. Опосля построение провели и сказали, що умер в дороге…

– Командира соединения – Одуху – лично видели?

– Нет. Я своих командиров бачил, а больше никого. Мое дело, що командир сказал и куда послал, туда я и шел.

– Доводилось вам подрывать поезда?

– Поезда подрывала отдельная группа подрывников. Местные хлопцы, но обучены подрывать поезда. Як идуть на железку, дают им охрану. Те подорвали паровоза да и ушли. Там привилегий никаких не было. Як в армии. Приказ и вперед!

– В вашем отряде было много женщин?

– Были, санитарки, их с южных областей принесло.

– С кем больше воевали, с немцами или с бандеровцами?

– И с теми, и с другими. Со всех сторон не давали проходу, только поворачивайся.

– Ваше село – какое было?

– Наше було красное.

– В нем был истребительный отряд?

– Уже после войны организовали. Туда пацаны подались, молодые совсем. Жинка с другого села пошла косить ли, жать ли, не помню. Ну и попросила командира истребительного батальона, щоб дал подмогу. Он выделил девять человек. Кто-то доложил бандеровцам, так семь человек забили в поле… Двух ранили. Те, що ранили, выжили, а тех семерых похоронили тут, в селе на кладбище. Вот в такое время мы жили, як теперь в тому Киеву…

– Доводилось видеть «схроны» бандеровцев?

– Що их видеть? Вон они за теми горбами. (Показывает через окно на холмы. Расстояние примерно 500 метров. – Прим. ред.) Здесь и еще в одном месте. Но сейчас нема ничего, «загорнули» все. В 46-м брали песок, дорогу строили.

Все рядом. Один брат в партизанах, другой – в бандеровцах. Но в партизаны у нас мало пошло. Ну, человек двадцать, не больше. Бандеровцев больше было. Як «колгосп» организовали, то там кто имел трошки земли больше, то сильно обижался, когда ее забирали…

– В вашем селе жили евреи?

– Поначалу да. Потом трохи убежали, а трохи побили. И немцы их били, и бандеровцы. У нас тут на хуторе жило шесть семей евреев. Так бандеровцы всех взяли, щоб они им обувь шили и ремонтировали. А после всех побили. И деток, и старых – всех…

– А вообще, на Волыни кого больше было? Ваше мнение.

– Полесье стояло за Россию. А туда вниз, Львовщина и прочие – за бандеровщину. Як было, так оно и осталось. Поляки отдельно держались, у них была своя «партизанка».

Помню, возле Буга у дороги канава была, а через нее мосток. Так мы оборону держали на той канаве. До мостка наши стояли, а с другой стороны поляки. Так мы за Буг и не прорвались, немцы крепко оборону держали.

Як пришла Красная Армия, мы смогли выйти с окружения. Армейские забрали у нас оружие, начали обучать. Два дня обучались. А тут наши командиры, а может, и сам Одуха, дознались про це. Приехали, говорят: «Що ж вы делаете? Им же ж треба документ выдать, где они воевали и как. Обратно разбирайте свое оружие, все на поезд и в Переспу!» В Переспе (30 километров от Луцка) спрашивают: «Кто специалист?» Ну, я столяркою занимался, сказал, що столяр. Столяра там, машинисты и другие специальности по железной дороге – нас в Сарны на стройку, на восстановление хозяйства, а остальных обратно на фронт, под Ковель. Там, в столярной «майстерне» (мастерской) я три роки пробыл. Потом пустили до дому.

– Вас наградили медалью «Партизан Отечественной войны»?

– Давали. Як советская власть пришла, получил. А потом тих медалей надавали сотни. А як по лесам бегали, так я не бачил, щоб кого награждали.

– Бандеровцы в село вернулись после войны?

– Из нашего села некоторые, що были в бандеровцах, после войны вернулись. Их Шишка в отряд собрал, отправил туда в Сарны на стройку. Но они все утекли. С нашего села на стройке четверо осталось, я и еще трое. Не знаю, есть ли сейчас кто из «бандер» в округе. Вряд ли… Самых матерых побили, а остальным тут не разрешили жить. Они уехали отсюда, а их семьи выслали с села. Кто занимался агитацией – тоже выселили. А тогда их было богато здесь. Потом Сталин дал указ, що буде всем прощение, кто выйдет из леса. Тут их много вышло. Некоторые пошли в армию по призыву. После армии кто вернулся, кто – нет. Так що тут нема никого с тех бандеровцев. К 55-му их всех вычистили…

После войны они в село тайно ходили. Нападали на активистов. Но и простым людям доставалось. Бо пришла советская власть, люди начинали новую жизнь, организовали «колгосп». Молодые хлопцы туда записывались, работали на больших тракторах с железными колесами. Их убили в поле во время работы… Почему убили? «А чего они пошли в «колгосп»?», вот и вся причина… Привезли девчат, учителей. Их тоже порезали… А «докторка»? Она ведь приехала людей лечить, кому мешала? У этих одна песня – «А чого она приехала с того сходу (восток) сюда на «захид» (запад), мешать тут нам агитацию проводить». И ее постреляли. После еще прислали девчат… Так уже те девчата на квартире не ночевали, прятались ночью в погребах, чтоб их не нашли. Вот ведь до чего дошло. С конца войны до 55-го от них житья не было – целых десять лет!

Чем я занимался? С 50-го по 52-й был секретарем сельской рады. Опосля выбрали меня главою «колгоспу». Год работал председателем. Потом прислали «тридцатитысячников», и мне сказали, що иди главою на другое село. Но я отказался. Тогда меня направили на учебу в Луцк по механизации. Год там пробыл.

Боялся ли я бандеровцев? А кто их не боялся? Оружия ведь поначалу никакого не имелось. Как быть? Они ножами тебе заколют, да и все. Потом даже призыв дали, що бритвы, ножи и косы потребно брать на поля. Такое тогда оружие было. Милиция появилась уже во время войны, в 44-м. И опосля она никуда не исчезла. Що ж ты думаешь, их милиция словит? Они же ночью ходили. А милиционер – он тоже человек… Ежели его словили, то словили. И милиционера забьют як хотят. Бывало и так… Председателей били. Правда, в других селах, у нас то не. Мене хотели убить. За що? Да все за то же – що главой «колгоспа» пошел. Приходилось ховаться. То в одном месте ночевал, то в другом… Такая была у меня жизнь. Они как-то раз на мене засаду сделали. Хорошо, одна жинка вышла, начала там тарахтеть, вспугнула их. Так що я ушел, а они остались. То мене уже видали оружие, револьвер, поэтому я беспечно ходил. Года три или четыре я его таскал. Потом поехал в Москву на выставку, да занес и сдал его, якобы больше не треба. Да и на самом деле, он мне больше не понадобился.

– А зовут-то вас как? Мы с вами разговариваем, разговариваем…

– Шрамко Евген Филимонович…

– Спасибо вам за рассказ, Евген Филимонович!

– Та щось там…