ЛЕВАЯ РУКА ХРИСТА-СПАСИТЕЛЯ

ЛЕВАЯ РУКА ХРИСТА-СПАСИТЕЛЯ

Над Трептов-парком небо было по-вечернему блекло-голубым. А на западе, вдали, невысокие облака закрывали солнце. Но свет его прорывался сквозь неприметные отсюда промоины косыми янтарными снопами. В этом свете кроны деревьев, высаженных с немецкой аккуратностью, казались почти черными, а гладь пруда, не тронутая ветром, отливала медью.

По аллеям и дорожкам, совершая моцион, деловито и солидно двигались люди. Их сосредоточенная ходьба и педантичная четкость шагов показались Борисову наивными и даже немного смешными. В России так не прогуливаются, словно маршируют.

Борисов увидел майора Мюллера издали. У него была другая походка, и выглядел он не совсем так, как другие, хотя и одет был с той же щегольской щепетильностью. Мюллер шел сутулясь, опустив голову, чего не позволяли себе завсегдатаи Трептов-парка, похожие на собственные трости, на которые они небрежно опирались.

Их первая встреча произошла день назад в старинном особняке, куда Габт пригласил Борисова на конфиденциальную беседу. Борисов с любопытством осматривал большой кабинет, в который он попал. Массивные кресла, огромный кожаный диван с подушками, часы в футляре черного дерева. Тускло поблескивали дверцы стальных сейфов. На широком письменном столе не было ни единой бумажки, не оказалось даже чернильного прибора. На нем громоздился лишь телефонный аппарат со множеством кнопок и клавишей. Из-за стола навстречу Борисову поднялся Габт.

— Господин Борисов, представляю вам майора Ганса Мюллера, — сказал он и вновь устало опустился в кресло. А затем торжественно и самодовольно заявил: — Я буду рад присутствовать при встрече друзей, боевых офицеров русской армии.

Борисов крепко пожал протянутую руку майора Ганса Мюллера и пристально всмотрелся в его лицо. Сквозь наслоения прожитых лет, словно под маской, угадывались до боли знакомые черты…

1915 год. Актовый зал Артиллерийской академии. Чтение приказа о производстве в офицеры. В числе первых, окончивших академию с отличием, — его приятель Михаил Жарков…

— Неужели это ты, Миша! Мой пропавший в нетях однокашник! Ну и встреча!

— Игорь… Игорь! Это ты… ты… — в свою очередь воскликнул Мюллер и обнял Борисова. — Какое счастье! Счастье-то какое… Значит, это ты приехал из России?

— Неделя как из Москвы, Миша!

— Садись, Игорь!

Мюллер-Жарков обнял его и усадил рядом на диван, но тут же вскочил и долго жал руку полковнику Габту.

— Как я вам благодарен за эту нежданную встречу с соотечественником и другом моей юности. Вы не представляете, как я вам обязан.

— Мы предвидели вашу радость, Ганс. Поэтому и пригласили вашего друга. Такое мог сделать только наш русский отдел абвера, — горделиво и несколько загадочно ответил Габт.

Затем он как бы нехотя поднялся, тяжело опершись на подлокотники кресла, и сказал:

— Я выйду на минуту… Имейте в виду — это прежде всего деловая встреча.

Взявшись за руки, словно школьники, друзья долго молчали, от волнения не находя слов.

— Ну рассказывай, Игорь… — проговорил наконец тот, кого Габт называл Гансом Мюллером.

Но вернулся полковник с большой папкой в руках.

— Майор Мюллер, это досье господина Борисова, агента «АН-2». Теперь вы будете держать с ним связь. Все инструкции получите позже. Сейчас моя миссия окончена. Вы, конечно, вспрыснете как следует, по-русски, свою встречу. Но не увлекайтесь. — Габт подмигнул. — Рад бы с вами… Но у меня неотложные дела. Еще один вопрос, господин Борисов. Куда вы хотите перечислить свой гонорар — тысячу фунтов стерлингов? Наша марка уже обесценена. В швейцарский или английский банк? Ваше желание будет выполнено. В дальнейшем расчеты с вами будет вести майор Мюллер.

— Я еще подумаю и посоветуюсь с Мишей.

— Хорошо! Желаю приятно провести время, господа, — и Габт быстро удалился.

— Игорь! Расскажи, пожалуйста, о себе и о России, — попросил Жарков, когда друзья остались одни.

— Ты помнишь, Миша, последний раз мы виделись на банкете по случаю нашего выпуска… Тебя особо чествовали — с отличием окончил академию!

— Вот это «отличие» и определило мою дальнейшую судьбу, — вздохнул Жарков. — Ну хорошо, Игорь, продолжай, не стану перебивать.

— Меня направили в действующую армию и назначили командиром саперного батальона. Воевал хорошо — и ни единой царапины. Только в начале семнадцатого был тяжело ранен. Два года по госпиталям. Еле выкарабкался. Уволен по чистой. Познакомился с молоденькой госпитальной сестрой. Она меня и выходила. Танечка теперь моя жена.

— А я в свои почти сорок лет все еще горький бобыль… — грустно заметил Миша.

— Танечка ввела меня в свою семью, — продолжал Борисов. — Ее отец — профессор, энергетик, спасибо ему, заставил пойти учиться в Энергетический институт. По окончании меня направили, как у нас говорят, по разверстке, в ВСНХ. Там как раз нужен был специалист в Электроимпорт, и я попал туда. Соблазн велик: приличный оклад, хороший паек. При карточной системе это немаловажно. Там я и встретился с представителями фирмы «Континенталь». Ну и началось, сам понимаешь… Вскоре меня познакомили с консулом Кнаппом. И вот я приехал сюда в служебную командировку. И очень этому рад… Увиделся с тобой, Миша.

Упоминание о связях с фирмой и Кнаппом заставило Жаркова угрюмо нахмуриться, словно он только что осознал, кто перед ним. Но он постарался справиться с непрошеными эмоциями, и Игорь воспринял это как жалость к своей собственной и его, Борисова, судьбе.

Теперь они старались не смотреть друг другу в глаза.

— Ты ведь знаешь, после выпуска меня взял к себе в Париж граф Игнатьев, — заговорил Жарков. — Он работал там военным атташе и приехал в академию набирать себе офицеров. Да, Игорь, в Париже я провел самые счастливые годы своей жизни. Не в парижских салонах, конечно. Меня увлекла горячая работа, покоя не знал ни днем ни ночью. Все время на военных заводах — принимал военное снаряжение. Часто выезжал в союзные страны. Потом революция — и мы остались не у дел. Возвращаться в Россию нас никто не просил… А тут как раз подоспели офицеры немецкой разведки, и вот, как видишь, я у них на службе… А теперь, Игорь, расскажи мне о России, — с тоской попросил Жарков.

— В двух словах не расскажешь, Миша!

— Да, да… ты прав, поговорим после.

— Пожалуй, это надо сделать завтра же, — твердо сказал Игорь. — Послезавтра я должен возвращаться домой. Срок командировки короткий, валюту у нас берегут. Давай, Миша, встретимся у пруда в Трептов-парке. Сверяем часы по-военному — в двадцать ноль-ноль.

Короткая встреча и грустное настроение Михаила вызвали у Борисова щемящую жалость к другу юности, надолго разлученному с родной землей.

Их второе свидание сразу пошло не так, как предполагал Игорь.

…Жарков шел по аллее навстречу Борисову, глубоко задумавшись и не замечая его.

— Миша! — негромко позвал Борисов.

Тот взглянул на него невидящими глазами, потом быстро осмотрелся, резко схватил Борисова за руку и повел в уединенное место. Заставил сесть на садовую скамейку и взволнованно заговорил:

— Неужели, Игорь, в России так плохо, что ты пошел на службу к немцам? Скажи мне, разве России нет? Она погибла? Это же безумие! Или ты много пьешь?

— Но ты меня послушай, Миша… — хотел остановить его Борисов.

— Что тебя слушать! Ты меня ошеломил. Нет, не то — убил!.. Подумать только! Полковник Габт привел ко мне на связь друга юности, и откуда… из России!

— Послушай меня…

— Зачем! Неужели, Игорь, ты в России так изголодался, что приехал подкормиться здесь, у немцев, и заодно продать Родину? Ты вспомни, как в империалистическую наши голодные солдаты и офицеры жили в окопах и гибли в боях с немцами. Но так было лишь до тех пор, пока многие из них не поняли, что сражаются не за Россию, а за подлого монарха. А разве нынешняя Россия похожа на прежнюю? И ты, человек из нового мира, продаешь Родину им же, немцам…

— Оставь крайности, Михаил! Слушай меня внимательно. Я приехал на связь с тобой — русским Жарковым, а не с немецким офицером разведки Мюллером.

Пораженный, Жарков замолчал.

— Скажи, что у тебя осталось памятного от России? — неожиданно спросил Борисов.

— Вот, посмотри — осталось только маленькое распятие, — Жарков расстегнул рубашку и показал миниатюрный крест на серебряной цепочке.

— Но что это, Миша? Твой талисман без левой руки. Как будто она отломана?

— Да. Уж и не помню, где я ее обломал, — глухо сказал Жарков.

— Хорошо, Миша, дружище! Теперь — только не волнуйся — вот и мой сюрприз, взгляни… Не от твоего ли талисмана эта рука? — И он протянул Жаркову крошечную серебряную руку.

Взяв пальцами кусочек серебра, тот внимательно осмотрел его.

— Игорек! Что же ты меня мучаешь?! Это ведь рука от моего Христа-Спасителя. Вот и условная царапинка, я сам ее делал!

— Этот пароль для связи передал тебе Леонид Петрович Базов, ты помнишь его.

— Еще бы не помнить! Выходит, Игорь, тебя послали из Москвы на связь со мной, и никакой ты не агент абвера! А я терпеливо ждал связного, но никак не мог предположить, что это будешь ты. — Он вскочил и крепко обнял Борисова. — Если бы ты знал, как мне трудно жить вдали от родины столько лет! Ты представить не можешь, как невыносимо одиночество!

Стараясь сдержать подступившие слезы, Жарков отвернулся. Потом хрипло проговорил:

— Извини…

— Успокойся, Миша! Леонид Петрович велел передать, что тебя много раз теряли — ведь ты же был то в Германии, то в Америке. Сложно и длительно тянули к тебе цепочку связи, но последнее звено иногда рвалось — и все приходилось начинать снова. Редко удавалось прорваться.

— Да-да… Я порой отчаивался, сам находил оказии и посылал донесения. Их получали?

— Не волнуйся, все в порядке — получали.

— Четыре года я учился в Энергетическом институте в Берлине, — продолжал Жарков. — Мне было дано задание стать энергетиком высокой квалификации. Так хотел мой шеф Габт. Несколько лет я практиковался здесь, в Германии, изучал ее энергетический потенциал. С этой же целью меня долго держали в Америке, в Англии. Я хорошо знаком с деятельностью мировых фирм, работающих в области энергопромышленности. И вот только недавно меня стали переключать на работу с Россией. Нашему отделу потребовалось наладить связь с секретной русской агентурой, чтобы приступить к практической подготовке особо важной акции.

— Что, разве уже назревает предвоенная ситуация? — взволнованно спросил Борисов.

— Да. Идет активная подготовка к новой войне за передел мира. В Европе растет влияние национал-социализма. Это опасная сила. Между западными монополиями идет соревнование — кто быстрее восстановит военный потенциал Германии и направит его против Советского Союза. Они открыто финансируют Гитлера. Один Детердинг вложил в Германию миллионы фунтов стерлингов, с ним конкурируют в этом американские империалисты. Львиные доли из этих сумм идут на поддержку национал-социализма… Завтра, Игорь, я должен буду при встрече с Габтом передать тебе зашифрованные инструкции для агента Наркевича, я их заделаю в обложку фирменного каталога «Континенталь». Но имей в виду, там же будет моя подробная информация для Леонида Петровича, зашифрованная нашим старым кодом, разработанным еще графом Игнатьевым. Этот код вполне надежный, его никто не сможет дешифровать. И еще. Хорошо запомни и передай в Москве мою устную информацию. В Лондоне сейчас появился изобретатель летающей торпеды инженер Барлоу. Им заинтересовались многие генштабы, и абвер тоже. Но оказалось, что принять торпеды на вооружение они не могут. Нет специального горючего. Военная разведка получила данные, что такое горючее есть в Советском Союзе и на нем уже испытывают ракеты. Военные разведки генштабов разработали операцию, чтобы получить все необходимые данные о новом советском горючем. Предупреди, Игорь, Москву об осторожности. Второе. В Канаде на оттавской конференции английский премьер-министр Болдуин дал обязательство канадскому премьер-министру порвать торговые отношения с Советским Союзом. Это пока держится в строгом секрете, но мне стало известно, что уже подготовлен проект английской ноты. Болдуин так формулирует свою позицию: «Россия представляет самую большую потенциальную опасность для нашего экономического развития. В России сейчас работают над тем, что они там называют пятилетним планом… Кредиты, которыми Россия пользуется у нас, идут на осуществление пятилетнего плана. Это значит, что мы помогаем финансировать именно то оружие, которое затем должно поразить нас в самое сердце». Национал-социализму в Германии все это на руку — так ты и доложи об этом, Игорь.

— Теперь мне многое становится понятным, Миша. «Континенталь» ставит турбины на электростанциях в России и пытается выводить их из строя, не боясь морального и материального ущерба для фирмы. Как теперь видно, торговые отношения с нами рассчитаны на короткий срок, и Запад уже готовится к их разрыву.

— Да, ты прав. Я подробно сообщаю об этом в своей информации. Восточный филиал фирмы создан для того, чтобы заниматься разведкой и диверсиями в Советском Союзе. Поэтому его и возглавил известный сотрудник абвера полковник Габт. Он ведь опытный разведчик, был резидентом еще в царской России.

— Ловко работают, черти… — Борисов помотал головой.

— Весь коммерческий ущерб, — продолжал Жарков, — который понесет фирма в России, выводя из строя свои турбины, а также материальный ущерб от советских рекламаций будет погашаться государственными субсидиями и крупными монополиями, обеспечивающими для фирмы стабильный рынок сбыта вне России. Вот почему эта фирма и предоставила кредит СССР. Имей это в виду, Игорь. Это очень важное сообщение. Зная их замыслы, в Москве, очевидно, перейдут от нейтрализации враждебной деятельности фирмы к ее полной ликвидации… Теперь скажи мне, как Габт мог узнать о нашей дружбе? Он ведь еще несколько дней тому назад заявил, что готовит для меня «сюрприз». Уж не ловушка ли это для нас обоих?

— Не волнуйся, Миша, — рассмеялся Борисов. — Они сами попали в собственную ловушку. Я тебе сейчас расскажу, как шла подготовка к моей встрече с тобой. Агенты фирмы энергично искали себе надежного сотрудника в Электроимпорте. Об этом знали в ГПУ, и выбор Леонида Петровича остановился на мне. Почему именно, я только сейчас понял. Немцы сравнительно быстро «обработали» меня. Я бывший военный инженер, им это импонировало. От руководителя филиала фирмы в России Бюхнера я перешел на связь к их шефу — консулу Кнаппу. Его заинтересовала моя служба в царской армии, и я ему с удовольствием рассказал о ней. Расспрашивал он меня и об однокашниках по Артиллерийской академии. По рекомендации Леонида Петровича я назвал тебя своим близким другом и даже попросил Кнаппа узнать, если возможно, о твоей судьбе. И этим, естественно, легко навел его на тебя. Теперь ты понимаешь, как они выводили меня на связь с тобой, и я, конечно, им всячески в этом помогал. План Леонида Петровича, как видишь, сработал удачно. Мы с тобой встретились. Подготовка их резидентуры, надеюсь, будет в наших руках.

— Теперь и я все понял, Игорь. Еще в Париже, в двадцать первом году, при встрече Леонид Петрович меня тоже расспрашивал об однокашниках по академии, и теперь ясно, почему он нашел тебя в Москве, я ведь назвал тебя как своего лучшего друга.

— Леонид Петрович велел передать тебе, Миша, чтобы ты попытался поехать в Советский Союз вместе с Габтом. Тебе ведь надо повидать родных. Мы из Москвы постараемся помочь через Бюхнера, Фишера и самого Кнаппа.

— Как мне хочется побывать у себя на родине, на Дону! Если бы это только случилось… — Жарков тяжело вздохнул.

— Возможно, для тебя это будет очень трудная поездка. Ведь Габт — опасная бестия, он глаз с тебя не спустит.

— Не знаю, не думал, — торопливо проговорил Жарков, видимо, стараясь отогнать от себя мысль о том, что ему кто-то может помешать увидеть родину.

— А тебя, Миша, помнят и в Москве и на родном хуторе Маркине, на Дону. Вот, прими подарок! — Борисов расстегнул портфель и вытащил сверток. — Бутылочка цимлянского, игристого. Банка осетровой икры из Раздорской. И самый дорогой подарок — горсть земли с могилы твоего отца. Ведь Леонид Петрович сам туда недавно ездил, видел твою мать Пелагею Семеновну. Привет тебе от нее и низкий поклон. Она здорова, хлопочет по хозяйству и командует невестками. Братья работают в колхозе.

Дрожащими от волнения губами Жарков прижался к горсти родной земли и замер.

Борисов подождал, пока друг немного успокоится, и попросил:

— Миша, а ты все-таки расскажи, почему ты не вернулся в Россию после революции вместе с русским экспедиционным корпусом? Ведь с ним возвратились многие офицеры.

— Хорошо, Игорь, слушай. Нас осталось здесь, на Западе, около ста офицеров русского генерального штаба. Некоторые из них вскоре после революции перешли на службу в иностранные разведки. Но граф Игнатьев категорически отказался перейти к ним на службу. Ты помнишь полковника Наркевича?

— Как же, помню, Миша. Он у нас читал курс снарядного производства.

— Он тоже был со мной во Франции. Нас двоих упорно обрабатывали агенты «Интеллидженс сервис», потом абвера. Но граф Игнатьев, когда узнал об этом, категорически запретил нам говорить и видеться с ними. И вот в Париже появился Леонид Петрович Базов. Кто ему рекомендовал нас, я не знаю. Он несколько раз встречался с нами. Звал нас помочь новой России. Доказывал, что мы там в революцию ничего не потеряли, тем более что я — из простой казачьей семьи, а Наркевич — урожденный сибиряк, сын ссыльного учителя, сам выбился в люди. Мы ведь с ним не гвардейские офицеры из дворян, а военные инженеры. По совету Базова мы «пошли» на вербовку германской разведки. Офицеры абвера предложили Наркевичу репатриироваться в Россию вместе с экспедиционным корпусом и там глубоко «осесть». Ждать их сигнала. А меня, как видишь, они оставили здесь, у себя в логове.