2. В Вене

2. В Вене

Вена поразила меня резким контрастом изумительного богатства и ужасающей бедности.

В Вене чувствовался пульс всей Империи с ее опасным очарованием смеси народов.

Блеск двора привлекал в Вену богачей и интеллигенцию как магнит.

Благодаря системе централизованного управления, Вена являлась местом концентрации всей власти в стране, как политической, так и административной.

Кроме того, она являлась также и интеллектуальным центром и была переполнена профессорами, артистами, литераторами и т.д.

А наряду с роскошью аристократов и крупного купечества, с довольством интеллигенции, можно было видеть тысячи безработных, с завистью смотревших на великолепные дворцы.

Для того, кто желал бы тщательно ознакомиться с социальным вопросом, не могло быть лучшего места, чем Вена. Но не нужно было впадать в ошибку и знакомиться с этим вопросом сверху: начинать нужно было снизу.

Во время борьбы за существование, которую я вел в Вене, я заметил, что к социальным вопросам никогда нельзя подходить с точки зрения благотворительности. Это бесполезно и смешно.

К таким вопросам нужно подходить имея в виду культурно-экономическую реорганизацию всей нашей жизни, которая должна положить конец жалкому существованию людей.

Я не могу сказать, что больше всего поразило меня в тот период в Вене, страшная ли нужда рабочих или низкий уровень их духовного развития.

Наша буржуазия нередко содрогалась от ужаса, когда какой-нибудь несчастный бродяга относился с полным безразличием к своей национальности, не думая о том, что у этого несчастного нехватало средств на самое жалкое прозябание.

В те годы моего пребывания в Вене, я научился многому...

Для того, чтобы «национализировать народ», нужно прежде всего создать здоровые социальные условия и дать этому народу просвещение! Только путем воспитания и образования каждый человек будет проникнут внутренней национальной гордостью!

Ибо бороться можно лишь за то, что любишь, а любить можно лишь то, что знаешь!

В период 1909–1910 гг. мое собственное положение улучшилось настолько, что я мог работать самостоятельно в качестве чертежника и художника-акварелиста.

В то же время я тщательно занимался своим образованием, а также изучал жизнь.

Я уже тогда пришел к заключению, что народ, как женщина, предпочитает иметь на себе руку твердого повелителя, чем слабого, которым можно вертеть как угодно.

В числе политических доктрин, которые изучал я в те дни, была доктрина социал-демократической партии.

Ознакомившись с программой этой партии поверхностно, я стал стремиться постичь и ее внутреннюю сущность. Официальная литература об этой партии меня больше не интересовала. В конце концов я пришел к заключению, что в отношении экономических вопросов эта партия становится на ложный путь, так же как и в отношении политических. Я убедился также и в том, что сущностью этой партии является разрушение, стремление к которому свойственно расе, с которой я до того не был знаком.

Главной внутренней целью социал-демократии является взаимопонимание с евреями.

Но понять евреев значит поднять завесу над тайными замыслами партии и разоблачить весь бред марксизма, который пытается отуманить мир своими трескучими лозунгами. Я не могу сейчас сказать, когда именно слово «еврей» приняло для меня специальное значение.

Дома, при жизни отца я не помню, чтобы я даже слышал это слово. Мой отец принадлежал к числу тех людей, которых принято называть «мировыми гражданами», хотя в то же самое время в нем было сильно развито чувство национализма. Последнее оказало большое влияние на меня.

Уже будучи постарше, в реальном училище. я имел одноклассника – еврея. Мы, мальчики, обращались с ним вежливо, но познакомившись с ним поближе, не стали особенно доверять ему.

Мне было лет 14 или 15, когда я услышал слово «еврей» в его политическом значении. С тех пор это слово стало мне антипатичным.

В Линце, где я жил в детстве, было мало евреев; будучи отделены от еврейской массы, они были просто европейцами. Я лично смотрел на них просто как на немцев.

Я не уяснял себе всей нелепости этого взгляда до тех пор, пока не обратил внимания на резкое религиозное различие между нами. Но в то же время идея преследования их за их веру внушала мне ужас.

В Вене, куда я приехал искать счастья, евреи были мне сначала мало заметны. Хотя их было около 200000 чел., они были совершенно растворены в массе двухмиллионного населения.

В первые месяцы моего пребывания в Вене я был поглощен ознакомлением с жизнью этого города. Только позднее, когда я привык к нему, я снова вернулся к мысли о еврейском вопросе.

Я не могу сказать, что мое знакомство с евреями произошло при очень приятных для меня обстоятельствах.

Первоначально я продолжал видеть в евреях просто людей другой веры и возмущался идеей преследования их на религиозных основаниях. Неудивительно поэтому, что тон, который приняла в отношении их антисемитская пресса в Вене, казался мне недостойным культурных традиции великой нации.

Тяжелое впечатление производили на меня страницы среневековья, приводившие факты, о которых не хочется даже вспоминать.

Но ввиду того, что газеты проводившие антисемитскую кампанию, не пользовались особенно хорошей репутацией, я не слишком обращал внимания на то, что они писали.

Мое собственное мнение о евреях сложилось независимо от этих газет.

Живя в Вене, я, как и прежде, продолжал чутко интересоваться вопросами политического и социального характера.

С восхищением и гордостью следил я за развитием и ростом Германской империи, составляющим такой резкий контраст с упадком австрийского государства.

К кампании против Вильгельма II я относился неодобрительно. Я смотрел на него не только как на императора, но и как на создателя германского флота.

Меня искренне возмущало то, что рейхстаг запрещал кайзеру выступать с речами: я считал эту организацию не имевшей никакого права на такие действия. За время одного заседания парламентские болтуны произносили больше речей, чем целая династия императоров могла бы произнести в течение столетия.

Меня бесило то, что в стране, где каждый дурак имел право критики, носитель императорской короны мог получать репиманды от глупейшего из учреждений!

Я возмущался также тем, что венская пресса, униженно склонявшаяся перед каждым, даже самым ничтожным из придворных, выражал враждебные мнения в адрес германского императора.

Я должен признать здесь, что одна из антисемитских газет – «Дейче Фольксблатт» вела себя наиболее достойно в этом отношении.

Назойливая манера влиятельной венской прессы восхищаться Францией также действовала мне на нервы. Можно было только стыдиться своего германского происхождения, читая панегирики великой французской культуре.

Таким образом, из всех газет я остановил свой выбор на «Фольксблатте», газете, которая казалась мне наиболее «чистой». Я правда не соглашался с ее резким антисемитским тоном, но тем не менее читал ее и стал задумываться над некоторыми вопросами. При посредстве этой газеты я ближе познакомился с христианской социалистической партией и ее лидером д-ром К. Лютером.

Однажды, гуляя по городу, я натолкнулся на их человека в длинном кафтане с черными локонами, свисавшими вдоль щек. Моей первой мыслью было:

– Не это ли и есть евреи?

В Линце евреи выглядели совершенно иначе.

Я стал внимательно оглядывать этого человека и чем больше я его осматривал, тем больше убеждался, что он ни в коем случае не может быть германцем.

Как всегда в таких случаях я старался рассеять свои сомнения при помощи книг. Впервые в жизни в мои руки попали антисемитские брошюры. К сожалению, они не разъяснили мне сущности еврейского вопроса, т.к. были рассчитаны на совершенно невежественного читателя и базировались на нелепейших утверждениях.

Еврейский вопрос снова встал предо мной во всей грандиозности и я, мучимый опасениями впасть в ошибку, снова стал «искать».

Я, однако, уже не сомневался, что тайна кроется не в религиозной, а в чисто расовой розни.

С тех пор, как я стал увлекаться еврейским вопросом, Вена встала предо мной в совершенно ином освещении.

Всюду, куда бы я ни шел, я неизменно наталкивался на евреев и чем больше я их наблюдал, тем больше они поражали меня своим отличием от других людей.

Вся внутренняя часть города и районы, расположенные к северу от Дунайского канала, были населены людьми, не имевшими ничего общего с германцами.

В то время, как я ломал себе голову над вопросом – что же именно представляют собой эти люди – началось движение, отклики которого громко раздались и в Вене. Это был сионизм, выявляющий национальный характер еврейства.

С внешней стороны казалось, что идеи сионизма разделялись далеко не всеми евреями и что большая часть евреев осуждала, а то и прямо отвергала принципы этого движения.

Но посторонний наблюдатель, желавший близко ознакомиться с этой проблемой, мог только запутаться в тумане теорий лживых и нарочно измышленных для «чужого».

Так, например, «евреи либералы» осуждали сионистов за «непрактичность» их доктрины, которая по их мнению могла со временем оказаться даже «опасной» для всего еврейства.

Но внутренняя связь между всеми этими группами оставалась по-прежнему крепкой.

Приглядываясь к разногласию между сионистами и либералами, я вскоре убедился в том, что это только фикция.

Когда я уже узнал о работе, которую ведут евреи в прессе, в искусстве и в литературе – иудаизм получил в моих глазах совершенно определенную окраску.

Нужно было только взглянуть на афиши театров и кинематографов, на которых стояли имена авторов разлагающих общество драм и трагедий, чтобы проникнуться антипатией к евреям.

Духовная зараза, которую они распространяли, была хуже чумы.

Я стал внимательно просматривать иностранные газеты. Либеральные тенденции в прессе приняли для меня теперь тоже новое освещение.

Спокойный сдержанный тон при ответах на нападки, а то и полное игнорирование их, казались мне теперь просто хитроумным трюком.

Блестящие театральные критики расхваливали авторов-евреев и, наоборот, резко осуждали авторов-германцев.

Шпильки в адрес кайзера Вильгельма и восхваления французской культуры еще больше настраивали меня против прессы, находившейся под влиянием евреев.

Теперь, когда я узнал, что евреи являются вдохновителями социал-демократической партии, моя длительная духовная борьба закончилась. Завеса спала с моих глаз.

В конце-концов я убедился в том, что социал-демократическая пресса находится всецело в руках евреев.

Более того, – я убедился в том, что вообще ни одна газета, к которой имели какое-нибудь отношение евреи, не могла называться действительно националистической в том смысле, в каком я привык понимать.

Что же касается чисто марксистской прессы, то в ней все, начиная с редакторов и кончая самыми младшими сотрудниками были евреи.

Авторы всех социал-демократических брошюр были евреями. Статьи социал-демократических газет почти всегда имели подписи журналистов-евреев.

Чем больше я заинтересовывался в деятельности еврейства, тем больше убеждался в том, что не ошибаюсь.

Евреи доминировали в рейхсрате, в рабочих союзах, председательствовали в различных организациях, выступали уличными агитаторами.

Все это в конце-концов убедило меня в том, что евреи никогда не будут немцами.

И привело меня к мысли, что они являются элементом, разлагающим нашу нацию.

Чем более интересовался я евреями, тем более узнавал их особенности.

Так, например, в диспутах они всегда полагались на глупость оппонентов, а если этот способ терпел неудачу, они сами прикидывались дурачками. Если же и здесь следовала неудача, они просто «переводили стрелку» на другой предмет. Встречая неодобрение слушателей, они на другой день с неподражаемой легкостью отрекались от своих слов и даже возмущались теми мыслями, которые сами высказывали накануне.

Их ловкость, изворотливость, лживость сделали в конце-концов то, что я их возненавидел.

Эта ненависть имела однако и свою хорошую сторону, т.к. чем более ненавидел я их, тем более проникался любовью к собственному народу.

Итак, из равнодушного наблюдателя я сделался фанатиком-антисемитом.

Еврейская доктрина марксизма отвергает принцип аристократизма в природе и вместо вечной привилегии силы индивидуумов выдвигает мертвый вес масс. Иными словами, марксизм отрицает ценность индивидуальности, лишая всякого значения тех, кто вел и ведет человечество к высшей культуре. Его стремление навязать миру свои законы может привести только к хаосу.

Если еврейство с помощью марксизма победит все нации мира, его корона будет погребальным венком для человечества и наша планета станет снова безлюдной, как миллионы лет назад.

Природа должна будет отомстить за всякую узурпацию своих прав.

И теперь я верю в то. что действую так, как угодно Всемогущему. Борясь с евреями, я делаю Божье дело!