Ошеломляющие победы
Ошеломляющие победы
В течение первых трех лет войны немецкая армия одерживала победу за победой. Гитлеровские войска с поразительной легкостью продвигались вперед и захватывали одну страну за другой.
Сопротивление поляков было преодолено за три недели. Французы и англичане, несомненно, могли бы помочь Польше, ударив по общему врагу с запада, но они предпочли отсиживаться за укрепленной линией Мажино. В Германии подобное повеление союзников окрестили «зитц-криг» – сидячая война. Американский журналист Уильям Ширер вспоминает:
«В один из осенних дней 1939 г. я посетил так называемый Западный фронт, проходивший вдоль Рейна. Я видел французских солдат на противоположном берегу, строивших укрепления. Кое-кто из них с увлечением играл в футбол. Ни одна из сторон не открывала огонь. Странная война! В Польше, куда я отправился через несколько дней, все выглядело иначе. Города и поселки лежали в руинах. Повсюду валялись неубранные трупы погибших».
Дольше всего сопротивлялась Варшава. Но и она сдалась вскоре после того, как Красная армия начала наступление с востока. Маленькая страна, понятно, не могла устоять, оказавшись в тисках двух вооруженных гигантов. Гитлер и Сталин быстро поделили Польшу между собой.
Согласно рассказам очевидцев из окружения фюрера, военные успехи способствовали развитию у него имперских замашек и усилению свойственной ему мегаломании (мании величия).
Через шесть недель после захвата Польши (23 ноября 1939 г.) Гитлер созвал заседание генштаба и дал указание относительно дальнейших действий на Западном фронте. Большое наступление должно было начаться с занятия нейтральных стран – Бельгии и Голландии.
Почти все военные спецы Германии возражали против операций на Западе, ибо считали, что армия еще не готова. Некоторые никак не могли согласиться с нарушением нейтралитета двух маленьких стран. Не обращая внимания на их доводы, Гитлер настаивал на своем:
«Мое решение не подлежит изменениям! Действия против Англии и Франции начнутся в наиболее подходящий момент. Нарушение нейтралитета Бельгии и Голландии совершенно неважно. Никто не судит победителей. Мы не будем относиться к нарушению нейтралитета столь по-идиотски, как в 1914 г.».
После этих слов, чтобы покончить со всеми сомнениями, Гитлер заявил:
«Решающий фактор в этой борьбе – это я сам! Никто не может заменить меня! Я верю в силу своего интеллекта. Никто и никогда не достигал того, чего достиг я! Хоть мир и ненавидит нас теперь, но я веду немецкий народ к высочайшей вершине. Судьба Рейха зависит только от меня. Я же буду действовать соответствующим образом. Я не остановлюсь ни перед чем. Я уничтожу каждого, кто будет противостоять мне!»
Справедливости ради следует сказать, что Гитлер умел не только произносить громкие слова и сотрясать воздух, но и чрезвычайно трезво рассчитывать. В последующие семь месяцев у многих, как в Германии, так и за ее пределами, рассеялись сомнения в его военном гении.
Вопреки возражениям большинства генералов он спланировал и осуществил смелую операцию, в результате которой оказались побежденными Дания и Норвегия.
На рассвете 9 апреля 1940 г. германские грузовые суда в сопровождении военных кораблей вошли в пять основных портов Норвегии и в порт Копенгагена. Солдаты, сидевшие в трюмах, выскочили на берег. Вся оккупация была произведена чуть ли не без единого выстрела. Дания фактически капитулировала уже через два часа. Что касается упрямых норвежцев, то они отказывались подписать сдачу еще около трех недель.
10 мая 1940 г. немецкие войска перешли границы Бельгии и Голландии, а затем вторглись во Францию. Через 10 дней танки Вермахта достигли Аббервилля на берегу Ла Манша. «Фюрер вне себя от счастья!» – записал в ту ночь в своем дневнике генерал Йодль. К июню французы были полностью разбиты и умоляли о заключении перемирия. Любопытно, что Гитлер еще до кампании точно предсказал дату входа его войск в Париж. Франция подписала безоговорочную капитуляцию 22 июня 1940 г.
Быстрота германских завоеваний не знала прецедента в истории, и поэтому Геббельс скоропалительно назвал Гитлера величайшим полководцем всех времен. Объективно говоря, его победы действительно ошеломляют. Польша была завоевана в 27 дней, Дания – за 1 день, Норвегия – за 23, Голландия – за 5, Бельгия – за 18, Франция – за 39, Греция – за 21, Крит – за 11, Югославия – за 12. Неудивительно, что после такого триумфа Гитлер еще больше уверовал в собственную гениальность и безошибочность.
Разгромив Францию, он неожиданно для некоторых наблюдателей обратился с мирными предложениями к Англии. Однако те, кто внимательно читал «Мою борьбу», не удивлялись. Гитлер всегда считал англичан расово близкими и называл Англию естественным союзником. Правда, он часто гневался на нее из-за того, что она попала под влияние врага и допускает еврейское засилие. Тем не менее, Гитлер неоднократно подчеркивал, что желает сохранения британской империи и совсем не заинтересован в ее падении. Он жаждал жизненного пространства на востоке и не имел никаких территориальных претензий к туманному Альбиону. Согласно его видению и понятиям, Англия не имела основания отвергать мирные предложения Германии.
К несчастью для фюрера (может быть, и к несчастью для британской империи), бразды правления в Англии взял Уинстон Черчилль, решивший бороться до конца. В чем причина подобной непримиримости? Была ли она продиктована истинно английскими интересами? Ряд историков, в том числе, например, Дэвид Ирвинг, утверждает, что Черчилль, находившийся лично в сильной зависимости от еврейских финансистов, проводил политику в интересах мирового сионизма.
Получив отказ из Лондона, Гитлер стал размышлять над перспективами вторжения «на этот маленький остров». Но особого энтузиазма к проекту обуздания Англии он не испытывал. Поистине, не лежала у него душа к этому. Да и вообще: остров маленький, но попробуй его занять! Несмотря на то, что германская армия в 1940 г. была значительно сильнее английской, имелись определенные трудности в переброске ее через канал: неизбежно пришлось бы столкнуться с прославленным британским флотом. Единственное возможное решение: разбомбить английские суда с воздуха. Но и это представлялось нелегким делом: королевские военно-воздушные силы проявили огромное мужество и выдержку в боях с немецким Люфтваффе.
Попытка вторжения в Англию так никогда, и не была предпринята. Почему? Чаще всего это объясняют тем, что Гитлер испытывал своего рода водобоязнь. «На земле я – герой, – якобы сказал он одному фельдмаршалу, – а вот на воде – просто настоящий трус».
Имеется и другое, более чем странное объяснение, впервые высказанное Джеральдом Гарднером в книге «Современное колдовство».
«Английские колдуны особой ворожбой остановили его от вторжения. Они встретились и совместными усилиями направили в мозг Гитлера мысль: „Ты не можешь пересечь море. Ты не можешь пересечь море. Не можешь приземлиться...“ Я не утверждаю, что они остановили Гитлера. Я лишь говорю: такая церемония была проведена. и хотя все было готово к вторжению, он никогда не сделал даже попытки. Колдуны сказали мне, что более ста лет назад их предки внушили ту же идею Наполеону Бонапарту».
Можно, конечно, при желании и похихикать над колдунами, но факт тот, что вопреки публичным обещаниям «наказать английского врага», фюрер постепенно утратил всякий интерес к планам оккупации Англии. Вместо этого он довольствовался эпизодическими ночными бомбежками и рейдами подводных лодок в Атлантике против британских торговых судов.
10 мая 1941 г. произошло сенсационное событие, поразившее весь мир: Рудольф Гесс, один из ближайших и вернейших соратников Гитлера и его заместитель по партии, сел в одноместный «Мессершмит-110» и полетел в Шотландию. Приземлившись, Гесс попросил местного фермера отвести его в дом герцога Гамильтонского, с которым он встречался в 1936 г. На следующий день, увидевшись с герцогом, незваный гость заявил, что «фюрер... желает остановить кровопролитие».
Знал ли заранее «любимый Адольф» о полете в Англию того, кто в течение долгих лет был его послушной тенью? Большинство историков дают отрицательный ответ и придерживаются мнения, что Гесс совершил вояж по собственной инициативе. Весьма правдоподобно выглядит информация, сообщаемая Альбертом Шпеером в его воспоминаниях «Внутри Третьего Рейха»:
«...25 лет спустя в тюрьме Шпандау Гесс уверял меня со всей серьезностью, что идею полета внушили ему сверхъестественные силы. Он говорил, что вовсе не намеревался противодействовать планам Гитлера. „Мы гарантируем Англии сохранение ее империи; в обмен на это она поможет нам в нашей борьбе в Европе“. С таким посланием он отправился в Англию... Надо сказать, что подобного рода мысли возникали у Гитлера раньше, и он время от времени возвращался к ним в течение войны».
Явно смущенный историей с Гессом, Гитлер объявил на весь мир, что его заместитель сошел с ума, и лишил своего старейшего товарища высокого поста. Заместителем фюрера по партии был назначен активный партиец Мартин Борман.
Постепенно шумиха вокруг полета Гесса стала стихать, и Гитлер вплотную занялся подготовкой похода на Восток против «нового друга и союзника» – СССР.
Почему он, одолевший легко и быстро почти всю Европу, принял это роковое решение? Ведь никому из западных завоевателей никогда не удавалось победить Россию. В «Завещании Адольфа Гитлера» – записях, сделанных им уже в бункере под грохот русской артиллерии, он сам дает следующее объяснение:
«Наиважнейшее решение, принятое мною в ходе этой войны – атаковать Россию. Я всегда считал, что мы должны любой ценой избегать войны на два фронта, и можете не сомневаться, я долго размышлял над судьбой Наполеона и его испытаниями в России. Почему, в таком случае, можете спросить, эта война против России и почему в это время?
Мы уже оставили всякую надежду покончить войну посредством успешной оккупации Британии. Кроме того, эта страна, предводительствуемая ее дурацкими лидерами, отказалась бы признать нашу гегемонию в Европе до тех пор, пока на континенте существовала великая деожава, Фундаментально враждебная Третьему Рейху. Война тогда бы могла затянуться надолго, война, в которую, помимо британцев, вступили бы активно и американцы. Фактор военного потенциала Соединенных Штатов, наращивание вооружения у нас и у наших врагов, близость английского берега – все это делало крайне невыгодным для нас вести затяжную войну. Время, заметьте, всегда время, работало против нас. Для того, чтобы убедить Британию свернуться, чтобы вынудить ее заключить мир, было необходимым лишить ее надежды противостоять нам на континенте вместе с противником, чья мощь равнялась нашей собственной. У нас не было выбора, мы должны были любой ценой выбить русский элемент из европейского баланса сил. У нас была и другая причина: смертельная угроза, которую Россия представляла нашему существованию. Мы были абсолютно убеждены в том, что неизбежно наступит день, когда она ударит по нам.
Наш единственный шанс одолеть Россию заключался в том, чтобы взять инициативу в свои руки, ибо вести оборонную войну являлось непрактичным...
Почему 1941? Принимая во внимание постоянно увеличивавшуюся силу наших западных врагов, мы должны были действовать безотлагательно. Сталин тоже не сидел сложа руки. На двух фронтах время было против нас. Реальный вопрос не „почему уже 22 июня 1941 г.“, но скорее: „почему еще не раньше?“ Если бы не трудности, созданные нам итальянцами с их идиотской кампанией в Греции, я атаковал бы Россию на несколько недель раньше. Для нас основная проблема была в том, чтобы сдерживать русских как можно дольше, ибо лично я опасался того, что Сталин мог перехватить инициативу.
Другая причина: Россия задерживала поставку крайне необходимого нам сырья. Вопреки обязательствам с их стороны, эти поставки с каждым днем замедлялись, и была опасность, что однажды они совсем прекратятся. Если русские не желали давать нам того, что обязались по договору, нам ничего не оставалось, как пойти и получить необходимое силой. Я пришел к такому решению немедленно после визита Молотова в ноябре, когда мне стало ясно, что рано или поздно Сталин оставит нас и перейдет на сторону врага. Не стоило ли потратить время на более тщательную подготовку? Нет, ибо в этом случае мы упустили бы инициативу; короткая передышка могла бы обойтись очень дорого. Нам пришлось бы подчиниться советскому шантажу относительно Финляндии, Румынии, Болгарии и Турции. Мы не могли этого допустить. Третий Рейх – защитник и покровитель Европы, не мог принести эти дружественные страны на алтарь коммунизма. Подобное поведение было бы бесчестным, и нас следовало бы покарать за него. Как с моральной, так и со стратегической точки зрения, это было бы плачевным гамбитом. Война с Россией стала неизбежной, что бы мы ни делали. Откладывать ее означало лишь одно – сражаться в еще менее благоприятных условиях.
Поэтому сразу же после отбытия Молотова я принял решение свести счеты с Россией, как только позволят то погодные условия».
Так Гитлер объяснял в 1945 г., но в 1941 г., он, помимо всего прочего, продолжал верить написанному им самим 17 лет назад в «Моей борьбе»: «...попавшая в лапы еврейского большевизма Россия, созрела для крушения». Кроме того, опьяненный невиданными военными успехами, фюрер был убежден в собственной непобедимости.
В феврале 1941 г., когда полным ходом шли приготовления, Гитлер сказал своим генералам:
«Как только „Барбаросса“ (кодовое название для русской кампании) развернется, весь мир затаит дыхание».