Глава седьмая ПОСЛЕДНЯЯ СТАДИЯ (1). КОНСОЛИДАЦИЯ АНГЛИЙСКОГО ВЛАДЫЧЕСТВА И ПОДЪЕМ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ

Глава седьмая

ПОСЛЕДНЯЯ СТАДИЯ (1). КОНСОЛИДАЦИЯ АНГЛИЙСКОГО ВЛАДЫЧЕСТВА И ПОДЪЕМ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ

ИДЕОЛОГИЯ ИМПЕРИИ. НОВАЯ КАСТА

«Наши попытки изложить историю Индии вызывают, пожалуй, большее негодование, чем все то, что мы делали до сих пор». Эти слова принадлежат англичанину, хорошо знакомому с Индией и ее историей. Трудно сказать, какие действия больше всего возмущали индийцев в истории английского владычества в Индии. Перечень этих деяний весьма пространен и разнообразен. Несомненно одно, что работы англичан по истории Индии, особенно относящиеся к так называемому английскому периоду, вызывают резкое негодование индийцев. История почти всегда пишется победителями и завоевателями и отражает их точку зрения или, по крайней мере, версии победителей дается предпочтение, и она берет верх. Вполне вероятно, что все ранние данные об ариях в Индии, их эпосе и традициях прославляют ариев и пристрастны в отношении народа той страны, которую они подчинили. Никто не способен полностью отрешиться от взглядов своего народа и преодолеть ограниченность своей культуры, а при наличии конфликта между народами и странами малейшее стремление к объективности рассматривается как предательство своего народа. Война, представляющая собой высшее выражение такого конфликта, приводит к преднамеренному отказу от справедливости и объективности во всем, что касается враждебной нации; ум ожесточается и отвергает все методы подхода за исключением одного. Основная потребность момента — это оправдать собственные действия и осудить, очернить действия врага. Истина скрывается где-то на дне глубокого колодца, а надо всем царит ложь, открытая и бесстыдная.

Даже при отсутствии настоящей войны, между соперничающими странами и противоречивыми интересами часто существует скрытая война и конфликт. В стране, находящейся под властью чужеземцев, такой конфликт внутренне обусловлен и носит постоянный характер, воздействуя на мысли и поступки людей и извращая их; военные настроения никогда не исчезают полностью. В древние времена, когда война с ее последствиями, жестокость, захват чужих территорий и порабощение народов воспринимались как естественный ход событий, не было особенной необходимости в маскировке или оправдании этих явлений с какой-либо иной точки зрения. Но с развитием более высоких норм морали возникла потребность в оправдании этих действий, и это ведет к извращению фактов, иногда умышленному, а зачастую бессознательному. Таким образом, лицемерие превозносит добродетель, в то время как лживое, отвратительное благочестие вступает в союз с преступными деяниями.

В любой стране, особенно в такой огромной стране, как Индия с ее сложной историей и смешанной культурой, всегда можно найти нужные факты и тенденции для оправдания того или иного тезиса, который затем послужит признанной основой для нового аргумента. Говорят, Америка — страна противоречий, несмотря на всю ее стандартизацию и единообразие. Насколько же больше противоречий и несоответствий должно тогда быть в Индии. Тут мы можем найти, как и в любой другой стране, то, что нам требуется, и на основе такой предвзятой концепции мы можем построить систему убеждений и взглядов. И тем не менее такое здание будет построено на шатком фундаменте и даст неправильное представление об истинном положении вещей.

Недавний период истории Индии, то есть период английского владычества, настолько тесно связан с современными событиями, что страсти и предрассудки сегодняшнего дня оказывают сильнейшее влияние на наше толкование того периода. Возможно, как англичане, так и индийцы ошибаются, хотя их ошибки диаметрально противоположны. Подавляющее большинство документов и отчетов, на основе которых вырисовывается и составляется история Индии, исходят из английских источников и неизбежно отражают английскую точку зрения. Сама обстановка поражения и развала препятствовала надлежащей записи индийской стороны событий, а многие имевшиеся записи были уничтожены во время великого восстания 1857 года. Те же записи, которые избежали уничтожения, были спрятаны в фамильных архивах и не могли быть опубликованы из боязни последствий. Они оставались разбросанными, малоизвестными, и многие из них так и погибли в рукописях от нашествий термитов и других насекомых, которыми изобилует Индия. Впоследствии, когда некоторые из этих документов были обнаружены, они пролили новый свет на многие исторические события. Даже написанную англичанами историю Индии пришлось несколько изменить; вместе с тем сложилась индийская концепция истории, во многом значительно отличающаяся от английской. В основе этой концепции лежит также масса традиций и преданий, связанных не с далеким прошлым, но с событиями тех времен, живыми свидетелями, а нередко и жертвами которых были наши деды и прадеды. Историческая ценность этих традиций невелика, но их значение состоит в том, что они позволяют нам понять те условия, которые воздействуют на индийское мышление. Злодей в глазах англичан в Индии нередко является национальным героем для индийцев, а те, кого англичане осыпали почестями и наградами, часто считаются большинством индийцев Квислингами и предателями. Это пятно лежит и на их потомках.

История американской революции освещалась по-разному англичанами и американцами, и даже теперь, когда былые страсти уже улеглись и между английским и американским народом установилась дружба, версия одной стороны вызывает возмущение у другой. В наши дни Ленин для многих известных английских государственных деятелей является чудовищем и разбойником, но миллионы людей смотрят на него как на спасителя и величайшего человека эпохи. Эти примеры дадут нам некоторое слабое представление о том возмущении, которое испытывают индийцы, когда их заставляют изучать в школах и колледжах так называемую историю, в которой всячески принижают Индию, поносят тех, чью память она чтит, прославляют и воспевают достижения английского владычества в Индии.

Гопал Кришна Гокхале как-то писал с присущей ему мягкой иронией о непостижимой мудрости провидения, предопределившего связь Индии с англичанами. Сыграла ли здесь роль действительно непостижимая мудрость провидения, или некий исторический процесс, или, наконец, просто случай, но приход англичан в Индию сблизил два совершенно различных народа или, во всяком случае, должен был сблизить; однако на деле они редко обращались друг к другу, и связи между ними были косвенные. Английская литература и английские политические идеи оказывали влияние только на небольшую прослойку людей, владевших английским языком. Но для этих политических идей, несмотря на динамичность их содержания, в то время в Индии не было подходящей почвы. Прибывшие в Индию англичане не принадлежали к числу политических или социальных революционеров; это были консерваторы, представлявшие самый реакционный класс Англии, а сама Англия была в некоторых отношениях одной из самых консервативных стран Европы.

Воздействие западной культуры на Индию было воздействием динамического общества и «современного» сознания на статичное, прикованное к средневековому образу мышления общество, которое хотя и было изощренным и по-своему развитым, но не могло дальше прогрессировать в силу присущей ему ограниченности. И все же, как это ни удивительно, носители этого исторического процесса не только совершенно не сознавали своей миссии в Индии, но как класс на деле и не представляли этого процесса. В Англии их класс боролся против этого исторического процесса, но противостоявшие ему силы были слишком велики и сдержать их было невозможно. В Индии англичане были хозяевами положения и им удалось затормозить эти перемены и сам этот процесс, который в более широком смысле они представляли. Англичане поощряли и упрочили положение социально реакционных групп индийского общества и противодействовали всем, кто стремился к политическим и социальным преобразованиям. Если эти перемены все же произошли, то это случилось вопреки им или как случайный и непредвиденный результат их деятельности. Появление паровой машины и железных дорог означало огромный шаг вперед по пути изменения средневекового строя, но англичане сделали это с целью упрочения английского владычества и облегчения эксплуатации природных богатств Индии ради собственного обогащения. Это противоречие между намерениями в политике англичан в Индии и некоторыми непредусмотренными результатами ее создает известную путаницу и маскирует самую эту политику. Перемены пришли в Индию под этим воздействием Запада, но они пришли почти вопреки намерениям англичан в Индии. Им удалось настолько замедлить темп этих изменений, что даже в настоящее время преобразование еще очень далеко от завершения.

Феодалы-помещики и им подобные, прибывшие из Англии править индийцами, смотрели на весь мир глазами помещиков. Для них Индия была огромным поместьем, принадлежавшим Ост-Индской компании, а сам помещик был наилучшим и естественным представителем своего поместья и своих арендаторов. Эта точка зрения сохранилась и после того, как Ост-Индская компания передала свое индийское поместье британской короне, получив при этом очень крупную компенсацию за счет Индии. (Так образовался государственный долг Индии. Это была продажная цена Индии, уплаченная Индией же.) Английское правительство в Индии стало тогда помещиком (или агентом помещика). Фактически оно считало себя «Индией» точно так же, как герцог Девонширский олицетворяет в глазах ему подобных весь Девоншир. Миллионы людей, которые жили и действовали в Индии, превратились в своего рода арендаторов помещика, обязанных выплачивать ему ренту и земельный налог и продолжать занимать свои места в нормальном феодальном строе. Их посягательство на этот строй считалось оскорблением самих моральных устоев вселенной и протестом против ниспосланного богом испытания.

Это несколько метафизическое представление англичан о характере владычества в Индии не подверглось радикальным изменениям, хотя теперь оно выражается по-иному. Старый метод открытого взимания непомерной арендной платы уступил место более изощренным и хитроумным приемам. Стали признавать, что помещик должен быть благосклонен к своим арендаторам и должен стараться защищать их ищересы. Существовало даже мнение, что некоторые из более лояльных и преданных арендаторов должны допускаться к управлению поместьем на положении подчиненных. Но никакое посягательство ка систему крупного землевладения не могло допускаться. Поместье должно продолжать функционировать, как и раньше, даже при переходе в другие руки. Когда ход событий делал такие изменения неизбежными, то обусловливалось, что все преданные служащие поместья остаются, все старые и новые друзья, приверженцы и иждивенцы помещика должны быть обеспечены, престарелые пенсионеры должны попрежнему получать свои пенсии, а сам старый помещик должен быть теперь благожелательным патроном и советчиком поместья, и, таким образом, все попытки провести существенные изменения пресекаются.

Эта тенденция отождествлять Индию с собственными интересами наиболее сильно проявлялась в высших административных кругах, которые полностью состояли из англичан. В последующие годы эти круги превратились в то тесное и крепко спаянное сообщество,которое носило название «Индийской гражданской службы» — «самого цепкого профсоюза в мире», как его назвал один из английских писателей. Эти люди управляли Индией, они олицетворяли Индию, и все, что ущемляло их интересы, неизбежно считалось вредным для Индии. От чиновников Индийской гражданской службы и того подобия истории и отчетов о текущих событиях, которые к ним поступали, эта идея распространилась в той или иной степени в различные слои английского народа. Правящий класс, естественно, разделял ее в полной мере, даже английские рабочий и фермер в какой-то степени подпали под ее влияние и, несмотря на подчиненное положение у себя на родине, испытывали гордость владельцев и властелинов. Тот же рабочий или фермер, приехав в Индию, неизбежно был бы причислен здесь к правящему классу. Он был совершенно не осведомлен об истории и культуре Индии и принимал господствующую идеологию англичан в Индии, ибо у него не было другого мерила для сравнения или оценки. В лучшем случае он был преисполнен смутного благожелательства, но такого, которое не выходит за строгие рамки данной системы. В течение сотни лет эта идеология проникла во все слои английского народа и, как таковая, превратилась в национальную традицию, в застывшее и почти неизменное понятие, определявшее отношение англичан к Индии и незаметно наложившее отпечаток даже на их взгляды на внутреннюю политику. В наши дни руководители английской лейбористской партии — эта своеобразная группа, не имеющая пи установившихся норм, ни принципов, ни больших познаний о внешнем мире,— являются обычно самыми упорными защитниками существующего порядка в Индии. Иногда их охватывает какое-то неясное чувство беспокойства при мысли о проявляющемся противоречии между внутренней и колониальной политикой Англии, между их заявлениями и действиями, но, считая себя прежде всего практичными людьми со здравым смыслом, они сурово подавляют все, что тревожит их совесть. Люди практического склада должны неизбежно руководствоваться установленными и хорошо известными фактами, существующей обстановкой, а не бросаться очертя голову в неизвестность попросту во имя какого-то принципа или непроверенной теории.

Вице-короли, прибывающие в Индию непосредственно из Англии, должны приспособляться к структуре Индийской гражданской службы и опираться на нее. Как представители имущего и правящего класса Англии, они без труда усваивают укоренившиеся взгляды чиновников Индийской гражданской службы, а их единственное в своем роде положение неограниченных властелинов, не имеющее аналогии где-либо еще, приводит к незаметным изменениям в манере держаться и говорить. Всякая власть портит, а абсолютная власть портит абсолютно, и никто на земном шаре не имел и не имеет теперь такой безграничной власти над таким огромным количеством людей, как английский вице-король в Индии. Вице-король говорит в таком тоне, какого не может позволить себе ни премьер-министр Англии, ни президент Соединенных Штатов. Пожалуй, его можно сравнивать только с Гитлером. И это относится не только к вице-королю, но и к членам его совета — англичанам, к губернаторам и даже к мелкой сошке — секретарям департаментов или начальникам округов. Они разговаривают с высоты своего величия и недосягаемости, преисполненные не только непоколебимой уверенности в правоте своих слов и действий, но и в том, что эти слова и действия должны быть восприняты как закон, что бы ни думали простые смертные по этому поводу, ибо их же есть сила и слава⁷⁷.

Некоторые члены совета при вице-короле назначаются непосредственно в Англии и не принадлежат к аппарату Индийской гражданской службы. Их поведение и высказывания обычно заметно отличаются от манеры чиновников Гражданской службы. Они довольно легко находят свое место в этой структуру, но не могут полностью усвоить тот тон превосходства и самодовольства, который присущ людям, облеченным властью. Еще хуже удается это индийцам — членам совета (сравнительно недавнее нововведение), которые явно играют роль статистов, независимо от их числа или способностей. Индийцы — чиновники Гражданской службы, какое бы положение они ни занимали в официальной иерархии, не имеют доступа в этот магический круг. Некоторые из них пытаются, как обезьяны, перенимать манеры своих коллег, но не особенно успешно; они становятся скорее напыщенными и смешными.

Новое поколение английских чиновников Индийской гражданской службы, с моей точки зрения, несколько отличается по взглядам и складу от своих предшественников. Они не так легко приспосабливаются к старой структуре, но вся власть и политика исходят от старшего поколения, а роль новичков невелика. Они вынуждены принять установленный порядок или, что иногда сличалось, подать в отставку и возвратиться на родину.

Я припоминаю, что, когда я был подростком, газеты, принадлежавшие англичанам в Индии, были заполнены официальными сообщениями и выступлениями, служебными новостями, сведениями о перемещениях и повышениях по службе, о времяпрепровождении английского общества, о бегах, балах, любительских спектаклях и матчах в поло. В них почти пи словом не упоминался индийский народ, его политическая, культурная, общественная или экономическая жизнь. Читая эти газеты, едва ли можно было заподозрить, что все это существовало.

В Бомбее раньше происходили четырехсторонние состязания в крикет между командами индусов, мусульман, парсов и европейцев. Европейская команда именовалась командой Бомбейского президентства, а остальные — просто командами индийской, мусульманской и парсийской. Бомбей, таким образом, был, по существу, представлен европейцами; остальные, как можно было предположить, являлись чужеземными элементами, которые признавались только на время матча. Эти четырехсторонние состязания практикуются и поныне, хотя по этому поводу было немало споров и требований не подбирать команды по религиозному признаку. Насколько мне известно, команда «Бомбейского президентства» сейчас именуется «Европейской».

Английские клубы в Индии обычно носят территориальные названия — Бенгальский клуб, Аллахабадский клуб и т. п. Доступ в них открыт только британцам, или вернее европейцам. Нельзя возражать против территориального разграничения этих клубов или даже против того, что какая-либо группа людей организует свой клуб и не хочет допускать в него посторонних. Однако территориальные названия, приданные этим клубам, обусловлены старой привычкой англичан считать, что они и есть та подлинная Индия, с которой следует считаться, подлинная Бенгалия, подлинный Аллахабад. Остальные — лишь придаток, по-своему полезный, если они знают свое место, а в противном случае — только помеха. Запрет для не-европейцев является в гораздо большей степени расовым принципом, нежели оправданной мерой со стороны людей одинаковой культуры, которые хотят провести вместе часы досуга, развлечься и побеседовать без вмешательства посторонних элементов. Я лично не возражаю против чисто английских или чисто европейских клубов, и очень немногие индийцы захотели бы вступить в них, но когда эта социальная исключительность явно основана на расизме и на стремлении правящего класса неизменно подчеркивать свое превосходство и недосягаемость, она приобретает иной характер. В Бомбее имеется хорошо известный клуб, который не разрешал и, насколько мне известно, ие разрешает индийцу (за исключением слуг) входить даже в приемную, если бы даже этот индиец был владетельным князем или промышленным магнатом.

Расизм в Индии означает не столько противопоставление англичан индийцам, сколько противопоставление всего европейского всему азиатскому. В Индии каждый европеец, будь он немец, или поляк, или румын, автоматически причисляется к правящей расе. В железнодорожных вагонах, в залах ожидания на вокзалах, над скамьями в парках и т. п. имеются надписи: «Только для европейцев». Это выглядит достаточно отвратительно в Южной Африке или в других странах, но когда человек вынужден мириться с этим у себя на родине, это является унизительным и невыносимым напоминанием о собственном порабощении.

Правда, эти внешние проявления расового превосходства и пренебрежения империалистов претерпевают постепенное изменение, но этот процесс протекает медленно, и многочисленные случаи показывают, насколько он поверхностен. Политический нажим и рост воинствующего национализма вызывают эти изменения и приводят к сознательным попыткам смягчить былой расизм и агрессивность; но это же политическое движение, когда оно достигает критической стадии и когда его пытаются сломить, приводит к возрождению всего былого империалистического и расового высокомерия в самой резкой форме.

Англичане — чуткий народ, и все же, когда они приезжают в другие страны, у них появляется какое-то странное отсутствие осознания. В Индии, где взаимопонимание затруднено отношениями правителей с управляемыми, это отсутствие осознания проявляется особенно ярко. Может даже создаться впечатление, что оно является преднамеренным, с целью видеть только то, что им хочется, закрывая глаза на все остальное. Однако факты не исчезают от того, что их не замечают, и когда они все же приковывают внимание, то появляется чувство недовольства и возмущения при виде неожиданных явлений, как будто от какого-то обмана.

В этой стране каст англичане, и особенно чиновники Индийской гражданской службы, создали касту, которая является незыблемой и обособленной. Даже индийцы — чиновники этой службы фактически не принадлежат к этой касте, хотя носят ее знаки различия и подчиняются ее правилам. Эта каста создала нечто напоминающее религиозную веру в собственное высшее предназначение, и вокруг этой веры выросла соответствующая мифология, которая помогает ее поддерживать. Сочетание веры и материальной заинтересованности—могущественная сила, и любой вызов, брошенный ей, пробуждает глубочайшие страсти и ярое негодование.

РАЗГРАБЛЕНИЕ БЕНГАЛИИ СПОСОБСТВУЕТ

ПРОМЫШЛЕННОЙ РЕВОЛЮЦИИ В АНГЛИИ

Ост-Индская компания получила разрешение могольского правителя на открытие фактории в Сурате в начале 17 века. Спустя несколько лет она купила участок земли на юге и основала Мадрас. В 1662 году остров Бомбей был преподнесен Португалией в качестве приданого английскому королю Карлу II, а он передал его Ост-Индской компании. В 1690 году был основан город Калькутта. Таким образом, к концу 17 столетия англичане завоевали ряд опорных пунктов в Индии и создали несколько предмостных укреплений на индийском побережье. Они продвигались вглубь страны медленно. Битва при Плесси в 1757 году впервые отдала под их контроль обширную территорию, и за несколько лет ими были покорены Бенгалия, Бихар и Орисса, а также восточное побережье Индии. Следующее крупное продвижение в этом наступлении произошло почти через 40 лет, в начале 19 столетия. Это привело англичан к воротам Дели. Третье крупное наступление произошло вслед за последним поражением маратхов в 1818 году; четвертое в 1849 году, после войн с сикхами, заверпшло завоевание Индии.

Итак, англичане находятся в городе Мадрасе свыше 300 лет, они правят Бенгалией, Бихаром и т. д. на протяжении 187 лет, они распространили свое владычество над югом 145 лет тому назад, они утвердились в Соединенных провинциях (как их теперь называют), в Центральной и Западной Индии около 125 лет назад, и они проникли в Пенджаб 95 лет назад. (Эти строки пишутся в июне 1944 года.) Не принимая в расчет города Мадрас в виду незначительности этой территории, следует отметить, что почти сто лет протекло между оккупацией англичанами Бенгалии и Пенджаба. За этот период английская политика и методы управления неоднократно менялись. Эти изменения диктовались как ходом событий в Англии, так и консолидацией английского владычества в Индии. Подход англичан к каждой новой завоеванной территории менялся в соответствии с этими переменами и зависел также от характера правящей группы, которая была побеждена англичанами. Так, в Бенгалии, где победа досталась очень легко, мусульманские землевладельцы считались правящим классом и политика англичан была направлена на подрыв их власти. В Пенджабе, наоборот, власть была захвачена у сикхов, и там вначале не существовало антагонизма между англичанами и мусульманами. На большей части Индии маратхи были противниками англичан.

Обращает на себя внимание тот знаменательный факт, что районы Индии, которые дольше всего находились под властью англичан, теперь самые бедные. Можно даже составить своеобразную диаграмму, чтобы показать тесную связь между продолжительностью английского владычества и непрерывным ростом обнищания этих районов. Несколько крупных городов и новых промышленных районов не могут существенным образом повлиять на этот вывод. Показательным в этом отношении является положение народных масс в целом, и нет никаких сомнений, что самыми бедными районами Индии являются Бенгалия, Бихар, Орисса и части президентства Мадрас; положение и жизненный уровень масс наиболее высок в Пенджабе. Бенгалия, несомненно, была очень богатой и цветущей провинцией до прихода англичан. Возможно, существует много причин, объясняющих эти контрасты и особенности. Но нельзя закрывать глаза на тот факт, что Бенгалия, некогда столь богатая и цветущая, после 187 лет английского владычества, сопровождавшегося, как пас заверяют, энергичными попытками со стороны англичан улучшить условия жизни и научить народ искусству самоуправления, теперь представляет собой жалкую массу нищих, голодных и вымирающих людей.

Бенгалия первая в полной мере испытала английское господство в Индии. Это господство началось с открытого грабежа и введения системы земельного налога, который отбирал последнюю копейку не только у живых, но и у мертвых землепашцев. Английские историки Индии Эдуард Томпсон и Дж. Т. Гар-ретт рассказывают нам, что «страсть к золоту, не имевшая себе равных со времен психоза, охватившего испанцев при Кортесе и Пизарро, завладела душой англичан. Бенгалии, в частности, не суждено было остаться в покое до тех пор, пока из нес не была выжата последняя капля крови». «За чудовищную финансовую беспринципность поведения англичан в Индии в течение многих последующих лет ответственность в значительной степени лежит на Клайве»⁷⁸. Этот Клайв — великий строитель империи, памятник которому теперь возвышается против входа в Департамент по делам Индии в Лондоне. Это был открытый грабеж. «Древо злата» трясли вновь и вновь, пока неоднократный чудовищный голод не опустошил Бенгалию. Этот процесс стал именоваться позднее торговлей, но это почти ничего не меняло. Правительство олицетворяло эту так называемую торговлю, а торговля была грабежом. Подобное редко встречается в истории.

И следует помнить, что это продолжалось — под различными названиями и в разных формах — не несколько лет, а целые поколения. Прямой грабеж постепенно принимал форму узаконенной эксплуатации, которая хотя и не была столь очевидной, но в действительности была еще ужаснее. Коррупция, продажность, семейственность, насилие и алчность этих первых поколений английских правителей Индии были невообразимы. Показательно, что одним из слов языка хинди, перешедшим в английский язык, является слово «грабеж» (loot). Сэр Эдуард Томпсон пишет о Бенгалии, но это относится не только к ней: «Вспоминается ранняя история Британской Индии, которая, возможно, является мировым рекордом обогащения бесчестным путем».

Результатом всего этого, даже на первых порах, явился голод 1770 года, который унес с собой свыше одной трети населения Бенгалии и Бихара. Но все это совершалось во имя прогресса, и Бенгалия может гордиться тем обстоятельством, что она содействовала в значительной степени зарождению промышленного переворота в Англии. Американский писатель Брукс Адамс точно излагает нам, как это произошло: «Приток индийского богатства, который в значительной мере пополнил наличный капитал страны, не только увеличил его запас энергии, но и в большой мере способствовал увеличению его гибкости и быстроте его обращения. Вскоре после Плесси награбленное в Бенгалии начало поступать в Лондон, и эффект сказался почти немедленно, ибо все авторитеты признают, что «промышленный переворот» начался с 1770 года... Битва при Плесси произошла в 1757 году, и изменения последовали, пожалуй, с ни с чем не сравнимой быстротой. В 1760 году появился летучий челнок и уголь стал заменять дрова при выплавке металла. В 1765 году Харгривс изобрел прядильную машину, в 1799 году Кромптон создал мюль-машину, в 1785 году Картрайт взял патент на механический станок, а в 1769 году Уатт закончил свою паровую машину... Но хотя в то время эти машины и служили средством для ускоренного обращения, они не были причиной этого ускорения. Сами по себе изобретения пассивны... они ожидают накопления достаточного запаса сил, способных ввести их в действие. Этот запас всегда должен принимать форму денег, причем денег, находящихся в обращении, а не мертвого капитала. До притока индийского богатства и расширения кредита, последовавшего за этим, не существовало силы, достаточной для этой цели... Вероятно, с самого сотворения мира никакие инвестиции не приносили такой прибыли, как грабеж Индии, так как в течение почти пятидесяти лет Великобритания пе имела там конкурентов»⁷⁹.

РАЗРУШЕНИЕ ПРОМЫШЛЕННОСТИ И УПАДОК СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА ИНДИИ

Главным занятием Ост-Индской компании в первые годы ее существования, основной задачей, для выполнения которой она была создана, являлась доставка индийских промышленных товаров, текстиля и т. п.,а также специй и других аналогичных товаров с Востока в Европу, где на них существовал большой спрос. С развитием в Англии техники промышленного производства там появился новый класс промышленных капиталистов, потребовавший изменения этой политики. Английский рынок должен был закрыться для индийских товаров, а индийский — открыться для английских готовых изделий. Английский парламент под влиянием этого нового класса начал проявлять большой интерес к Индии и к деятельности Ост-Индской компании. Прежде всего индийским товарам был закрыт доступ в Англию в законодательном порядке, и поскольку Ост-Индская компания имела монополию на экспорт из Индии, то это ограничение повлияло и на другие внешние рынки. За этим последовали энергичные попытки ограничить и задушить индийскую промышленность с помощью различных мероприятий и внутренних пошлин, которые препятствовали циркуляции индийских товаров даже внутри страны. Тем временем английские товары могли свободно ввозиться в Индию. Текстильное производство Индии пришло в полный упадок, что затронуло огромное количество ткачей и ремесленников. Этот процесс протекал быстро в Бенгалии и Бихаре, а в других областях развивался постепенно, по мере распространения английского владычества и постройки железных дорог. Он продолжался в течение всего 19 столетия, разрушая также другие старые отрасли промышленности, судостроение, металлообработку, стеклодувную, бумажную промышленность и многие ремесла.

До некоторой степени это было неизбежно, так как старое производство сталкивалось с новой промышленной техникой. Но это ускорялось политическим и экономическим нажимом, а никаких попыток применить в Индии новую технику не было сделано. Наоборот, прилагались все усилия, чтобы воспрепятствовать этому, и таким образом экономическое развитие Индии было приостановлено, а развитие новых отраслей промышленности пресечено. Машины не могли ввозиться в Индию. Создалась пустота, которая могла быть заполнена только английскими товарами и которая привела к быстрому росту безработицы и нищеты. Это был классический образец современной колониальной экономики — Индия превратилась в аграрную колонию индустриальной Англии, поставлявшую сырье и обеспечивавшую рынок сбыта для английских промышленных товаров.

Ликвидация класса ремесленников привела к чудовищной безработице. Что должны были теперь делать все эти десятки миллионов людей, занятых до этого в промышленности и на производстве? Куда они должны были направиться? Их старая профессия была теперь закрыта для них, путь к новой был прегражден. Они могли умереть, конечно; этот выход из любого невыносимого положения открыт всегда. И они действительно умирали десятками миллионов. Генерал-губернатор Индии лорд Бентинк докладывал в 1834 году: «Бедствию этому едва ли найдется аналогия в истории торговли. Равнины Индии усеяны костями ткачей».

По все же оставалось очень много ремесленников, вытесненных с производства, и их количество возрастало из года в год, по мере того как политика англичан затрагивала все более отдаленные районы страны и вызывала рост безработицы. Все эти армии кустарей и ремесленников не имели ни занятий, ни работы, и все их старинное мастерство было бесполезно. Они обратились к земле, ибо земля еще существовала. Но земля была полностью занята и никак не могла обеспечить им выгодного занятия. Поэтому они стали бременем для земли, и это бремя все увеличивалось, а вместе с ним росло обнищание страны, и жизненный уровень снизился до невиданных размеров. Это принудительное возвращение кустарей и ремесленников к земле привело ко все возрастающей диспропорции между сельским хозяйством и промышленностью; сельское хозяйство все больше и больше становилось единственным занятием народа ввиду отсутствия других занятий и деятельности, дающей средства к существованию.

Индия все более превращалась в аграрную страну. Во всех прогрессивных странах в прошлом веке происходило перемещение населения из сельского хозяйства в промышленность, из деревни в город; в Индии в результате английской политики этот процесс происходил в обратном направлении. Цифры весьма поучительны и показательны. По имеющимся данным, в середине 19 столетия около 55 процентов населения, зависело от сельского хозяйства; за последнее время эта часть населения составляла 74 процента (это—предвоенные данные). Несмотря на увеличение занятости населения в промышленности в годы войны, число зависящих от сельского хозяйства, по данным переписи 1941 года, даже увеличилось за счет прироста населения. Рост нескольких крупных городов (в основном за счет мелких) может ввести в заблуждение поверхностного наблюдателя и дать неправильное представление об условиях в Индии.

Такова, следовательно, основная и истинная причина ужасающей нищеты индийского народа, и она возникла сравнительно недавно. Другие причины, которые еще усугубляют положение, сами являются результатом нищеты, хронического голода и педоедания,— как, наиример, болезни и неграмотность.

Перенаселенность создает трудности, и следует принимать меры для уменьшения ее там, где это необходимо, но в Индии все же положение более благоприятно по сравнению с плотностью населения во многих индустриальных странах. Это является перенаселением лишь в условиях преобладания сельскохозяйственного характера экономики, а при надлежащей экономической системе все население может быть превращено в производителей и должно приумножать богатства страны. Фактически, большая плотность населения существует только в отдельных районах, как Бенгалия и долина Ганга, в то время как другие обширные области все еще слабо заселены. Уместно напомнить, что плотность населения Великобритании более чем вдвое превышает плотность населения Индии.

Кризис в промышленности быстро распространился и на сельское хозяйство, где он превратился в постоянное явление. Земельные участки становились все меньше и меньше, и степень их дробления становилась нелепой и фантастической. Бремя сельскохозяйственной задолженности возрастало, п право владения землей зачастую переходило к ростовщика-м. Число безземельных рабочих росло миллионами. Индия подчинялась стране промышленного капитализма, но экономика самой Индии в значительной степени оставалась докапиталистической при отсутствии многих производительных элементов, присущих докапиталистическому периоду. Индия превратилась в пассивное орудие современного промышленного капитализма, страдая от всех его недостатков и не имея никаких его преимуществ.

Переход от допромышленной экономики к экономике промышленного капитализма связан с большими трудностями и оплачивается тяжелыми страданиями широких масс населения. Это проявлялось особенно ярко в те времена, когда не делалось никаких попыток спланировать этот переход или смягчить его пагубные последствия и все было предоставлено частной инициативе. Эти же трудности ощущались и в Англии в переходный период, но в целом они не были так велики, так как этот переход совершился там быстро и вызванная им безработица вскоре исчезла с появлением новых отраслей промышленности. Но это не означало, что он не был оплачен человеческими страданиями. Стоимость была оплачена, и оплачена сполна, но другими людьми — особенно индийским народом, его голодом и смертью и огромной безработицей. Можно сказать, что большая часть стоимости индустриализации Западной Европы была оплачена Индией, Китаем и другими колониальными странами, экономика которых была порабощена европейскими державами.

Ясно, что Индия всегда располагала обильным материалом для развития промышленности — административным и техническим персоналом, квалифицированными рабочими, даже некоторым капиталом, несмотря на непрерывную выкачку его из Индии. Историк Монтгомери Мартин, отвечая на запрос одной из комиссий английского парламента в 1840 году, заявил: «Индия в такой же степени промышленная, как и аграрная страна; и тот, кто стремится низвести ее на положение сельскохозяйственной страны, фактически стремится поставить ее на более низкую ступень цивилизации». Это именно то, что стремились осуществить англичане в Индии неуклонно и настойчиво, и мерилом их успехов является существующее положение в Индии после того, как они были ее деспотическими правителями в течение полутораста лет. С момента возникновения в Индии потребности к развитию современной промышленности (а я полагаю, что это произошло по крайней мере 100 лет назад) нас убеждали, что Индия является преимущественно аграрной страной и что в ее интересах сосредоточить свои усилия на сельском хозяйстве. Промышленное развитие страны может нарушить равновесие и пагубно отразиться на главной ее отрасли— сельском хозяйстве. Заботливость, которую английские промышленники и экономисты проявляли по отношению к индийскому крестьянину, поистине достойна похвалы. Учитывая это обстоятельство, а также нежное внимание, которое оказывало ему английское правительство в Индии, остается только сделать вывод, что какая-то всемогущая злобная сила, какое-то сверхъестественное существо противостояло их намерениям и действиям и превратило индийского крестьянина в одно из самых бедных и самых жалких существ на земле.

Сейчас трудно кому бы то ни было помешать промышленному развитию Индии, но даже теперь, при разработке какого-либо широкого плана, рассчитанного на достижение важных целей, наши английские друзья, которые продолжают расточать свои советы, предостерегают нас, что сельским хозяйством не следует пренебрегать и что ему должно быть отведено первое место. Как будто кто-либо из индийцев, обладающий хотя бы каплей разума, может игнорировать или недооценить сельское хозяйство или позабыть о крестьянине. Индийский крестьянин олицетворяет Индию больше, чем кто-либо другой; и именно от его прогресса и благосостояния будет зависеть прогресс Индии. Но наш кризис в сельском хозяйстве, при всей его тяжести, тесно связан с кризисом в промышленности, который его породил. Их нельзя разъединять и рассматривать отдельно, и необходимо устранить диспропорцию между сельским хозяйством и промышленностью.

В способности Индии к развитию современной промышленности можно убедиться по тем успехам, которых она добилась в тех случаях, когда ей предоставлялась такая возможность. Надо отметить, что эти успехи были достигнуты, несмотря на энергичное сопротивление английского правительства в Индии и акционеров в Англии. Впервые настоящая возможность для этого представилась Индии во время войны 1914—1918 годов, прекратившей приток английских товаров. Она воспользовалась этим, хотя и в сравнительно небольшой мере вследствие политики англичан. С этого момента на правительство оказывался постоянный нажим с требованием облегчить рост индийской промышленности путем устранения различных ограничений и специальных привилегий, которые препятствовали этому. Формально соглашаясь принять эту политику, правительство препятствовало всякому действительному росту промышленности, особенно тяжелой. Даже в Законе об управлении Индией 1935 года было особо оговорено, что индийские законодательные органы не могут препятствовать интересам английских промышленников в Индии. Довоенные годы ознаменовались неоднократными и энергичными попытками создать основные отрасли промышленности, в том числе тяжелую, но их тормозила официальная политика. Однако наиболее разительные примеры официальной обструкции имели место во время нынешней войны, когда требования, предъявлявшиеся войной к промышленности, имели первостепенное значение. Даже эти жизненно важные требования оказались недостаточными, чтобы побороть неприязнь англичан к развитию индийской промышленности. Эта промышленность выросла силой обстоятельств, но ее рост незначителен по сравнению с тем, каким он мог быть, или с ростом промышленности во многих других странах.

Первоначальное прямое сопротивление росту индийской промышленности уступило место косвенным методам, которые были столь же эффективны, подобно тому как прямое взимание дани сменилось махинациями с таможенными пошлинами, акцизными сборами, а также финансовой pi валютной политикой, которые способствовали обогащению Англии за счет Индии.

Длительное подчинение народа и лишение его свободы несут с собой много бедствий, и, возможно, величайшие из них в сфере духовной жизни — это деморализация и подрыв духовных сил нации. Их трудно оценить, даже когда они очевидны. Проще проследить и оценить экономический упадок нации. Когда мы обращаемся к экономической политике англичан в Индии, то видим, что современное обнищание индийского народа является ее неизбежным последствием. Нет никакой тайны в этой нищете; мы можем выявить ее причины и проследить те процессы, которые привели индийский народ к существующему положению.

ИНДИЯ ВПЕРВЫЕ СТАНОВИТСЯ ПОЛИТИЧЕСКИМ И ЭКОНОМИЧЕСКИМ ПРИДАТКОМ ДРУГОЙ СТРАНЫ

Установление английского владычества в Индии было для нее совершенно новым явлением, не сравнимым ни с каким другим вторжением, политическим или экономическим преобразованием. «Индия подвергалась вторжениям pi раньше, но со стороны завоевателей, которые оседали в пределах ее рубежей и становились частью ее жизни (подобно норманам в Англии или манчжурам в Китае). Она никогда не теряла своей независимости, никогда не была порабощена. То есть она никогда не была втянута в политическую и экономическую систему, центр тяжести которой лежал за пределами ее земли, никогда не была подчинена правящему классу, который был pi оставался чуждым ей по своему происхождению и характеру»⁸⁰.

Раньше любой правящий класс, пришел ли он когда-то извне или был местного происхождения, принимал структурное единство индийской социальной и экономической жизни и старался приспособиться к ней. Он индианизировался и врастал корнями в почву страны. Новые правители были совершенно иными, их родиной была другая страна, и между ними и рядовым индийцем лежала огромная, непроходимая пропасть — различие традиций, взглядов, доходов, обычаев. Первые англичане в Индии, до некоторой степени оторванные от Англии, переняли многие индийские обычаи. Но это сближение было поверхностным, и даже от него сознательно отказались с улучшением средств сообщения между Индией и Англией. Считалось, что английский правящий класс должен поддерживать свой престиж в Индии, чуждаясь индийцев, замыкаясь в своем кругу, сторонясь их, живя в собственном высшем мире. Существовало два мира — мир английских чиновников и мир миллионов индийцев, и между ними не было ничего общего за исключением взаимной ненависти друг к другу. В прошлом народы смешивались между собой или, по крайней мере, находили свое место в пределах системы, части которой органически зависели друг от друга. Теперь расизм был возведен в признанный символ веры, и это усугублялось тем обстоятельством, что господствующая раса обладала политической и экономической властью, бесконтрольной и не встречавшей помех.

Мировой рынок, который создавался новым капитализмом, должен был при любых обстоятельствах повлиять на экономическую систему Индии. Самодовлеющая сельская община с ее традиционным разделением труда не могла более существовать в старой формз. Но происшедшая перемена не являлась следствием естественного развития и привела к расколу всей экономической и социальной основы индийского общества. Система, опиравшаяся на общественное одобрение и контроль и являвшаяся частью культурного наследия индийского народа, была внезапно и насильственно изменена, и была навязана другая система, управляемая извне, за пределами этого общества. Индия не вышла на мировой рынок, а превратилась в колониальный и аграрный придаток английского общественного строя.

Сельская община, которая до тех пор являлась основой индийской экономики, была расколота, утеряв как сбои экономические, так и административные функции. В 1830 году сэр Чарльз Меткаф — один из способнейших английских чиновников в Индии— охарактеризовал эти общины словами, которые неоднократно цитировались: «Сельские общины — это маленькие республики, имеющие почти все, что им необходимо, внутри себя и почти не зависящие от внешних сношений. Они, как видно, выживают там, где все остальное погибает. Этот союз сельских общин, каждая из которых образует маленькое государство в себе... в высокой степени благоприятствует их счастью и пользованию значительной долей свободы и независимости».