Глава 10. ИССЛЕДОВАНИЕ ЛАВИН. ТРЕТЬЯ СТАДИЯ
Глава 10. ИССЛЕДОВАНИЕ ЛАВИН. ТРЕТЬЯ СТАДИЯ
Удобной датой для разделения второй и третьей стадий лавинных исследований в Западном полушарии следует считать 1961 год. В это время произошло несколько значительных событий. В 1961 г. Лесная служба выпустила книгу «Снежные лавины» с подзаголовком «Справочник по прогнозированию и мерам контроля». Это исправленное и более совершенное издание «Справочника по лавинам», вышедшего десятью годами раньше, но книга эта уже не была результатом деятельности одного человека. В ее создании приняло участие много исследователей, общую редакцию осуществил Ля-Шапелль. Все это значительно улучшило «Справочник». «Снежные лавины» были и общим учебником и руководством для подготовки и практической работы охотников за лавинами. Это все еще единственная публикация такого рода во всем мире[10], потому она является уникальным вкладом Западного полушария в лавиноведение.
Исследования развивались, но не всегда в благоприятном направлении. Пока Дик Стилмен работал в Скво-Вэлли, обеспечивая Олимпийские игры, станция на перевале Берту закрылась на два сезона, хотя Уит Борланд делал все, что мог, чтобы продолжать наблюдения. В 1961 г. Дик вернулся на старое место и начал вместе с Ля-Шапеллем искать средство против глубинной изморози. Ля-Шапелль проводил химические исследования и лабораторные эксперименты в Алте. Стилмен в поле проводил испытания веществ, подававших надежды. Как я упоминал в гл. 7, они действительно нашли реактивы, уничтожавшие глубинную изморозь, но ни один из них не годился для практического применения даже на небольших площадках.
Однако никоим образом нельзя было считать, что это исследование зашло в тупик. Стилмен и Ля-Шапелль сделали то, чего никто не сделал до них, — доказали, что у глубинной изморози есть своя ахиллесова пята. Один человек сказал в 1960 г., что у лавинных исследований нет будущего, «потому что мы уже получили ответы на все вопросы». На самом же деле мы даже и теперь еще не решили всех проблем глубинной изморози. Я не знаю другой столь же трудной и важной проблемы в лавинных исследованиях, как поиски практических методов борьбы с глубинной изморозью даже в ограниченных масштабах, — разрешение ее позволило бы предотвратить огромный ущерб и спасти многие жизни.
Я часто думаю о том, какое большое значение для роста глубинной изморози имеет резкое различие в температуре поверхностных и глубинных слоев снежного покрова. Я читал, что в прежние времена европейские охотники за лавинами для стабилизации снежного покрова делали в нем много дырок. По-видимому, частично результат таких мер объясняется временным упрочнением и уплотнением снега, поскольку создаются острова устойчивости. Но, возможно, дырки создают и другой, более важный эффект: вентиляцию, уменьшающую температурный градиент. Этот вопрос еще ждет своего ответа.
Фрэнк Фото, наш маленький бесстрашный исследователь на перевале Стивене, был переведен на равнинную станцию. Так часто случалось в Лесной службе: только мы находили человека, способного к работе со снегом, и начинали готовить его для места, где он был нужен, как его куда-нибудь переводили. Это называлось «расширением его административного опыта». Вполне правильный принцип, разумеется: работа лесничего требует разнообразного мастерства. Но все-таки нам всегда казалось, что леса полны администраторов, в то время как люди со склонностью к работе со снегом встречаются чрезвычайно редко. Во всяком случае отъезд Фото и последовавшая вскоре за этим его смерть оставили лавинные исследования на Западе без наблюдателя в прибрежной альпийской зоне.
Этот пробел был заполнен в 1961 г. После того как я в течение четырех лет был полностью поглощен каждодневными проблемами зимних Олимпийских игр, меня очень обрадовала возможность снова вернуться к исследованиям. Скво-Вэлли была идеальной станцией благодаря обилию сырья, т. е. снега и лавин.
От Олимпиады я унаследовал некоторое ценное оборудование. Особенно я ценил кабель, связывающий вершины с долиной, из-за которого мы со Стилменом так страстно боролись с руководителем связи Олимпиады. Я очень хотел получить такой кабель еще в Алте, но его стоимость всегда была за пределами наших возможностей. Я давно был убежден, что наш прогноз лавинной опасности никогда не будет полноценным, пока мы не начнем собирать информацию о погоде на уровне вершин, т. е. там, где лавины зарождаются. Наконец, у меня появился коллега, Норман Уилсон, в то время специалист Снежной службы от штата Калифорния. Как я упоминал в гл. 8, Норм обладал не только хорошими физическими данными, необходимыми для охотника за лавинами, но и более редким качеством — пытливым умом исследователя. Я считал, что именно он может стать моим преемником, когда я выйду из строя.
Наши эксперименты по измерению на расстоянии факторов, характеризующих погоду, в последующие четыре года были исследованиями лишь в ограниченном смысле слова. Мы не искали чего-либо нового, а просто улучшали методы сбора уже известной информации. Одним словом, мы пытались заставить наше оборудование делать то, чего оно никогда раньше не делало и для чего не было приспособлено. Наши установки были очень грубыми по сравнению с аппаратурой, передающей такую информацию из космоса. Было, правда, и существенное различие в количестве денег и привлеченных талантов. Однако ощущение важности миссии у нас было не слабее, чем у любого ученого, связанного с космосом, а климат на вершине Скво-Пика в середине зимы не менее враждебен, чем в стратосфере.
Как в любых исследованиях, наши планы часто расстраивались. Не последнюю роль в наших неприятностях играл вездесущий инструмент, называемый бульдозером. Благодаря Олимпиаде Скво-Вэлли расширялось во всех направлениях, и создавалось впечатление, что любое из них приводило бульдозер прямо к нашему кабелю. Мы с Нормой так наловчились сращивать обрывы кабеля, что один циничный наблюдатель посоветовал нам бросить работу лавинщиков и поступить на службу в телефонную компанию.
Возможно, наши исследования факторов, способствующих лавинообразованию, кажутся довольно простыми. Мы хотели получать телеметрическую информацию о трех важнейших факторах: интенсивности выпадения осадков, ветре и температуре. У нас были приборы и записывающие устройства. Одной из проблем было расстояние. Например, наш телетермометр предназначался для передачи данных с максимального расстояния 30 м. Мы же планировали использовать его для расстояния 5 км. Автор прибора не выказал никакого ужаса, когда я написал ему, чего мы хотим, и попросил совета. Он ничего не пообещал, но выразил надежду, что мы получим нужные нам результаты, если тщательно прокалибруем систему.
Телетермометр заслуживает того, чтобы его описать. Начнем с того, что он совсем не похож на привычный для нас термометр со столбиком ртути или спирта. Он представляет собой крошечную металлическую деталь (термистор), электрическое сопротивление которой изменяется прямо пропорционально температуре. Таким образом, если пропустить через термометр электрический ток, можно узнать его сопротивление, а по сопротивлению вычислить и температуру.
Сопротивление любой проволоки увеличивается с увеличением ее длины. И сложность заключалась в том, что телетермометр был рассчитан на провод длиной 30 м; наш же был в 150 раз длиннее. Мы должны были определить ошибку, вносимую сопротивлением более длинного провода. Если какой-нибудь ученый, работающий в современной, хорошо оснащенной лаборатории, когда-либо прочтет эту книгу, он будет смеяться над нашими методами. Мы просто повесили обычный термометр рядом с термистором на Скво-Пике. Когда у кого-нибудь из нас было время, Норм или я поднимались на вышку и считывали показания термометра. В тот же момент мы ловили по телефону кого-нибудь внизу и просили сделать отсчет по измерительному прибору. Таким трудоемким способом мы прокалибровали всю шкалу нашего телетермометра. Ко всеобщему удивлению, в интересующем нас интервале температур — от плюс 10 °C до минус 10 °C ошибка оказалась маленькой, даже пренебрежимо малой. Именно в этом интервале влияние температуры на выпадающий снег сильнее всего.
Мы были вознаграждены за все труды, когда буран сам оставил автограф в своей истории болезни в штаб-квартире Снежной службы. Эта первая ласточка в лавинных исследованиях не только просто подтвердила то, что нам было давно известно, — что температура в продолжение бурана меняется. Сюрприз заключался в неожиданных частоте и размахе колебаний. Это была действительно ценная информация, так как температура оказывает сильное влияние на свойства снега. Теперь мы могли доказать то, что давно подозревали: при колебаниях температуры во время бурана возникают слои снега с весьма различными характеристиками сцепления и оседания. Различия в типах снега слишком малы, чтобы их можно было выявить во время снегопада или даже исследуя разрез снега в шурфе. А маленький металлический шарик на Скво-Пике не мог ошибиться. Создание телетермометра было одним из тех успехов, которые компенсируют исследователю многие неудачи.
В литературе, поступавшей к нам из Европы, описывались интересные эксперименты по борьбе с карнизами. Мы с Уилсоном решили также этим заняться, потому что Скво-Вэлли окружена ими практически со всех сторон. Эти волнообразные, вылепленные ветром из снега формы представляют собой реальную угрозу и в горнолыжном районе, и в любом другом месте. Они достигают огромных размеров, спускаясь по склону на десяток метров и выступая над гребнем на шесть. (Длина выступа измеряется по горизонтали от края карниза до точки, где вертикальная линия, пройдя сквозь снег, уже упрется в землю.) Куски отламываются от карниза в самые неожиданные моменты. Их удар при падении на нижележащий склон часто вызывает лавины. Но в любом случае куски карниза опасны и сами по себе.
Вряд ли кто-нибудь из очевидцев забудет, как глава Олимпийской горнолыжной комиссии Вилли Шеффлер проехал на лыжах через карниз на КТ-22. Он был по крайней мере в трех метрах от края. Внезапно большой полукруглый кусок карниза оторвался в трех метрах от его лыжни. Лишь скорость движения спасла его от того, чтобы улететь вниз вместе с карнизом. Мы измерили упавший кусок. Расчеты показали, что его масса составляет 20 т, причем подвешен он был столь деликатно, что для того, чтобы сорвать его, оказалось достаточно тяжести человека.
Во время Олимпийских игр мы боролись с карнизами прямым методом — подрывали их. Но так же, как артиллерийские снаряды, взрывчатка стоила слишком дорого, и применение ее было возможно только в особых случаях. Борьба с карнизами должна была заключаться в том, чтобы изменять направление снего-ветрового потока над гребнем и тем самым избегать завихрений на подветренном склоне.
Мы с Уилсоном решили испытать заборы, поскольку проще всего изменить направление потока ветра или воды с помощью поставленной поперек него плотины. С самого начала мы отвергли обычные снегозащитные заборы из дерева и проволоки, которые можно видеть вдоль шоссейных дорог. Их было легко достать, и стоили они недорого, но вряд ли они могли выдержать ветер, дующий иногда на Скво-Пике. Возникла обычная необходимость импровизации. Разгребая груды имущества, оставшегося от Олимпийских игр, мы нашли то, что искали: кипу тяжелых перфорированных стальных панелей длиной по два метра и шириной в полметра. Из них во вторую мировую войну собиралась временная посадочная площадка для самолетов. Такие панели мы использовали для настилки полов на наших орудийных площадках.
В качестве района испытаний была избрана седловина между Скво-Пиком и Форт-Самтером. Карнизы были великолепны и легко доступны — на подъемнике зимой и по грунтовой дороге летом. Поскольку длина карниза составляла примерно 800 м, можно было легко определить эффект коротеньких заборов. Мы установили наши первые испытательные панели на различных расстояниях от гребня хребта, измерили и сфотографировали их и стали ждать результатов.
Ветер весело взялся за работу, пытаясь сбросить заборы, но стальные панели не собирались шевелиться. Тогда ветер, видимо, сказал себе: «Ну, что же, я заполню эти дырочки льдом». Заборы стояли невозмутимо. «Хорошо же, что не может быть сбито, может быть погребено». Погода выкатила свою снежную артиллерию. Эти первые заборы действительно оказали ощутимое влияние на образование карнизов. Но ветер вскоре занес их снегом. Как только это случилось, ветер, фигурально выражаясь, пожал плечами и снова принялся сооружать волны из снега.
Обдумывая все это, мы с Нормом пришли к нескольким выводам. Мы нащупали путь. Но наши вертикальные заборы сами наносили себе поражение. Они создавали турбулентность по обе стороны, и снег отлагался на гребне хребта. Это было не то, чего мы добивались: нам нужно было, чтобы ветер проносил снег над гребнем и откладывал его на подветренном склоне, а не лепил из него карнизы и не громоздил его на вершине. А что будет, если мы установим наши заборы наклонно?
Если наше предчувствие верно, то, отразившись от наклонного забора, снего-ветровой поток будет плавно подниматься до определенной точки, а затем начнет падать, закручиваясь. Другими словами, поток будет использовать наш забор как трамплин для прыжка. Мы проверили эту идею следующей зимой, и результаты оказались необычными. На протяжении всей зимы за нашими наклонными заборами карнизы не возникали. Следующим шагом должна была стать установка заборов для предотвращения образования всего карниза. Жертва была уже Выбрана. К сожалению, этот шаг никогда не был нами сделан по причинам, не относящимся к данной истории. Когда-нибудь исследователь наткнется на наши заметки и продолжит начатое нами дело.
Изучение влияния снегозадерживающих заборов на образование карнизов.
На верхнем снимке вертикальные заборы на переднем плане, наклонные — на заднем. На нижнем снимке виден результат: вертикальные заборы засыпаны снегом, особенно велики его скопления на гребне, что создаёт благоприятные условия для возникновения карнизов; наклонные заборы способствуют отложению снега на подветренном склоне. Обратите внимание на карнизы, образовавшиеся в промежутке между испытательными участками.
Наряду с измерением температуры на расстоянии мы с Норманом решили и более трудную задачу: предохранение приборов, измеряющих ветер, от обледенения. Отличительный признак любой метеорологической станции — это чашечный анемометр, прочный и надежный прибор. Но он не может работать, если его покрывает слой льда в 15 см толщиной. Число отказов анемометров на Скво-Пике было почти стопроцентным.
Было очевидно, что прибор надо подогревать. Однако нелегко подогреть предмет, который должен стоять совершенно открыто и вертеться на ветру как сумасшедший. Мы решили, что лучше всего использовать инфракрасные нагревательные лампы. Инфракрасные лучи распространяются прямолинейно от источника до первого твердого объекта и нагревают этот объект. Потери на рассеяние между источником и объектом невелики.
Человек, снабжавший нас электротоварами, пришел в ужас, когда я изложил ему наш план. Он считал, что время жизни нагревательных ламп, открытых снегопаду, будет измеряться минутами. Но к всеобщему удивлению погода на них не влияла. Скоро мы перестали убирать лампы во время хорошей погоды. Ослепительно сверкая, они простояли на гребне всю зиму. В ясные ночи их красные глаза были видны за много километров. Прошло довольно много времени, прежде чем нам перестали звонить, сообщая о том, что на вершине Скво-Пика кто-то подает сигналы бедствия.
Лампы великолепно боролись с обледенением в условиях Сьерра-Невады. Они очень помогали нам. Но однажды во время сильнейшего и, конечно, наиболее интересного из буранов регистратор ветра в штаб-квартире внезапно прекратил свое деловитое пощелкивание. Норм пожал плечами и сказал: «Вычеркни один анемометр». Теперь я убежден, что для создания прибора — измерителя ветра совершенно необходим принципиально иной подход; первым требованием которого являются малый размер прибора И отсутствие в нем движущихся частей. Я не думаю, что это превосходит возможности современной техники, способной измерять электронные бури в космосе. Нужно лишь убедить кого-то, что эта работа заслуживает внимания.
Ведь лишь убедив кое-кого, что цель заслуживает специального проекта, я добился изготовления аваланчера. Это было моим последним достижением за время работы сотрудником Лесной службы. Главное, что мне пришлось делать, это обхаживать, приставать и запугивать. Аваланчер — орудие, стреляющее сжатым воздухом. Самая последняя модель способна забросить килограммовый снаряд на любое расстояние от 100 м до 2,5 км. Она выглядит как нечто среднее между герметически закрывающейся кастрюлей и дымовой трубой старого образца. Это первое действительно эффективное устройство, специально предназначенное для стрельбы по лавинам.
Для создания такого орудия существовало несколько важных причин. Хотя безоткатные орудия были великолепным оружием, у них были и существенные недостатки: много осколков при взрыве, мощный выброс газов назад, сотрясение опоры и высокая стоимость боеприпасов. Имелось и еще одно, более серьезное обстоятельство. Армия предупредила нас, что время этих орудий кончилось. С военной точки зрения они устарели. Запасные части и боеприпасы к ним уже больше не производятся.
Когда все это стало нам известно, мы с Нормом Уилсоном решили действовать постепенно. Безоткатные орудия не выбрасывались на свалку послезавтра, а у нас были более насущные нужды. Нам было нужно устройство, бросающее противолавинные бомбы на промежуточные расстояния, т. е. за пределы досягаемости руки человека, но ближе, чем это допустимо для безоткатного орудия из-за множества осколков, образующихся при разрыве его снаряда. В горнолыжном районе существует много целей такого типа, лежащих на расстояниях между 100 и 400 м, опасных и труднодоступных, если пытаться достичь их пешком. Это и была наша первая цель — устройство, которое могло метать снаряды на расстояния до 400 м.
Эволюция снаряда аваланчера начиная от нестабилизированного цилиндра (слева) и кончая моделью обтекаемой формы, снабженной стабилизаторами (справа).
Казалось, что естественным ответом будут гранатометы и ракеты типа базуки. Однако выяснилось, что гранатометам не хватает дальнобойности, ударной мощи, а в некоторых моделях и необходимого вида взрывателя. Мы долго испытывали базуки, потому что теоретически ракета должна быть идеальным средством для противолавинной стрельбы на любые расстояния. Поскольку ракета движется сама, сотрясения и выброс газов пренебрежимо малы по сравнению с безоткатным орудием. Установка для запуска — сама простота: открытая с одного конца труба для нацеливания ракеты в нужном направлении и батарея для включения двигателя. Электрическая система воспламенения позволила нам немного помечтать. А что если нацелить по одной такой трубе на каждое место зарождения крупной лавины и дистанционно стрелять из штаб-квартиры Снежной службы? Управлять лавинами, просто нажимая кнопки! Это была наша мечта.
Действительность оказалась совершенно иной. Базуки обладают большой ударной силой, но их дальнобойность недостаточна, к тому же они разработаны для брони танков и в снегу просто не разрываются. Та ракета, которую мы испытывали, имела недружелюбную привычку выплевывать пригоршню раскаленной докрасна проволоки и тлеющего ракетного топлива прямо в лицо стреляющему. И нас вовсе не вдохновлял тот параграф в ее инструкции, который предупреждал нас остерегаться «чаффера». К счастью, мы никогда не испытали этого, но, согласно описанию, «чаффер» — это неисправная ракета, скачущая по земле, обычно по кругу, который начинается и замыкается в точке стрельбы.
Однако был один снаряд, суливший некоторую надежду, — ракета калибром 2,75 дюйма, класса воздух — воздух и воздух — земля, обычно известная как Майти-Маус. Казалось, Маус обладает всеми необходимыми качествами: дальнобойностью, ударной силой, нужным взрывателем. Мы смогли найти в нем только один недостаток: невозможность поразить им гору — не то чтобы совсем, но одну и ту же гору два раза подряд. Военные объяснили это так: на своем месте, под крыльями реактивного истребителя, ракета уже перед пуском летит с высокой скоростью, что повышает ее точность. И во всяком случае, они обычно выпускали не меньше десятка таких ракет, считая, что уж одна-то из них пойдет по правильному пути.
Я не сомневался, что может быть создана ракета, которая была бы идеальной для борьбы с лавинами в той форме, как мы себе это представляли, и даже осуществила бы наши мечты о дистанционной стрельбе. Я запрашивал несколько компаний, занятых проектированием ракет, и ответ всегда был положительным. С удивительным единодушием они полагали, что могут изготовить опытный экземпляр за полмиллиона долларов. На этом наше общение заканчивалось.
Изыскивая средства для решения нашей проблемы, я подумал о средневековом оружии — арбалетах и баллистах. Я купил у старьевщика две длинные автомобильные рессоры и стальную стойку для забора. В результате получился гигантский арбалет. Он был столь упругим, что нам вдвоем с Норманом стоило большого труда взвести его с помощью длинного рычага. Не имея никакого представления «о том, как далеко эта штука стрельнет, мы оттащили ее к прямому участку дороги длиной 800 м. Мы поставили сторожа на другой стороне дистанции, предупредив, чтобы он спрятался за дерево. Мы зарядили наш арбалет импровизированным снарядом и выстрелили. Снаряд пролетел всего лишь тридцать метров! Мы засмеялись. А что еще можно сделать при столь полном фиаско?
Летом 1961 г. У. С. Девис из регионального управления Лесной службы прислал мне рекламный листок. Девис был помощником регионального лесничего, отвечающим за проблемы организации отдыха, и по долгу службы был связан с нашими работами. Листок описывал приспособление для метания бейсбольных мячей, широко используемое крупными спортивными обществами при отработке удара. Оно работало на сжатом воздухе. Я написал изготовителю, спрашивая его, можно ли усилить его машину так, чтобы она забрасывала килограммовые снаряды на 400 м. После того как мы обменялись рядом писем, Лесная служба согласилась ассигновать тысячу долларов на создание испытательной модели или ее прототипа.
На этом контакты с фирмой прекратились на много месяцев. Мы с Нормом были безумно заняты, сращивая кабель и запуская ракеты. Я уж и позабыл о бейсбольной машине, как вдруг в декабре мне позвонили и спросили, не хочу ли я присутствовать на ее демонстрации. Так я познакомился с Фрэнком Парсоно, тихим и скромным гением, который изобрел аваланчер. Точнее говоря, он изобрел клапан.
Надо объяснить в двух словах, почему это превратило его в гения. Нетрудно открыть небольшое отверстие в баллоне с газом и дать ему медленно вытекать. Но создать большой клапан, который открывался бы, когда давление газа составляет несколько десятков атмосфер, причем открывался бы сразу и так, чтобы газ из баллона сразу же был выброшен с силой взрыва, — вот для этого нужен гений. После многих лет стрельбы из аваланчера я все же не уверен, что точно знаю, как работает клапан Парсоно. Между прочим, прототип аваланчера метнул килограммовый снаряд в пустыне южной Калифорнии точно на 400 м.
Аваланчер не мог бы появиться в более нужный момент, поскольку это была зима битвы при Хедуолл. Однако он не был использован в схватке. В Скво-Вэлли я привез с собой только устройство для стрельбы Его нужно было еще снабдить опорой, прицелом, снарядом и разработать процедуру стрельбы. Устройство, которое должно перемещать 1 кг мощной взрывчатки на расстояние 400 м, — не игрушка. Впереди был долгий период испытаний и переделок, еще испытаний и еще переделок, прежде чем аваланчер можно было включить в арсенал охотника за лавинами.
В конце той же зимы, когда битва при Хедуолл уже закончилась, Уилсон, Ля-Шапелль, Стилмен и я выпустили по цели первые настоящие снаряды. В Лос-Анджелесе на Парсоно обрушился целый поток писем с требованием модификаций, улучшений и прежде всего быстроты изготовления. Парсоно — невозмутимый человек, он не пишет писем, и его трудно поймать по телефону. Но однажды он был вынужден с горечью заметить, что мы преследуем его каждые сутки. Тем не менее к весне 1962 г. он изготовил опытный экземпляр.
Едва мы с Нормом распаковали новый аваланчер и собрали его, как появилась комиссия из представителей руководства Лесной службы. По-моему, с их стороны было невежливо заставлять нас демонстрировать пушку, пока мы не напрактиковались. У нас под рукой было несколько холостых снарядов. Это были просто картонные трубки, заполненные песком и для прочности обвязанные тесьмой. Первый же выстрел показал, что мы серьезно недооценивали силу орудия. Трубка разорвалась у самого дула и осыпала публику своим содержимым.
Мы поспешно добавили еще тесьмы и снова выстрелили. Никуда особенно не прицеливаясь, я просто направил ствол на открытый склон Пэпуз. Снаряд пролетел внушительное расстояние вверх по склону и ударил в самую середину одиноко стоящего дерева.
После короткой паузы лесной инспектор Вранах спросил: „Монти, вы целились в это дерево?“
Исследователь учится извлекать выгоду из счастливых случайностей, так же как и смиряться со своими провалами. Я ответил: „Ну, не в самую середину“.
Когда исследование хорошо продвигается, это очень стимулирует работу. Я организовал полигон в цирке Сибирь и большую часть лета 1962 г. с наслаждением стрелял из аваланчера. Это была необходимая часть программы, проверка нашей новинки в суровых реальных условиях. В то же время я готовил таблицы стрельбы и руководство по стрельбе.
Аваланчер быстро получил прозвище „суповая пушка“. Вот как оно возникло. Картонные трубки в качестве холостых снарядов, очевидно, не годились. Я подумывал о консервной банке, которую можно заполнить цементом. Некоторое время бакалейщики в округе были заинтригованы и, судя по их выражениям, слегка напуганы каким-то типом, который крался между полками, измеряя жестянки. Я нашел одну нужного мне размера. Она содержала хорошо известный сорт супа.
Казалось, это было идеальное решение. Мы могли съесть суп, после чего я получал снарядную гильзу. Правда, была одна проблема: суп оказался практически несъедобным. Когда моя семья в очередной раз отказалась от этого супа, я начал раздавать его соседям. Когда восстали и они, я начал стрелять супом. Кажется, дикие животные, населявшие склоны Скво-Пика и Форт-Самтера, наконец оценили его. Устрашенная счетом от бакалейщика, моя жена в конце концов нашла более съедобные продукты, жестянки от которых годились для стрельбы, но прозвище к аваланчеру так и прилипло.
Осенью 1962 г. я устроил показ для Лесной службы и представителей управлений шоссейных дорог, железнодорожных компаний, горнолыжных районов и других организаций, заинтересованных в борьбе с лавинами. В программу демонстрации входила проверка точности и стрельба по мишени, расположенной на не установленном заранее расстоянии от орудия, т. е. то, с чем сталкивается охотник за лавинами в своей обычной практике. Здесь присутствовал элемент фатальности. Если я провалюсь, впечатление об аваланчере у этих вероятных потребителей изобретения будет испорчено. Но, как всегда бывает в таких случаях, подошло время показа, а я еще не сделал и тысячи выстрелов из аваланчера и не обрел доверия ни к нему, ни к себе.
Наблюдателем на испытаниях был Питер Клаусен, еще один выходец из Снежной службы времен Олимпиады, а тогда глава лавинной службы в горнолыжном районе Алпайн-Медоуз. Он установил мишень на неизвестное расстояние и объяснил это зрителям. Мой первый выстрел был подозрительно хорош: снаряд приземлился в пределах нескольких метров от круга мишени. Должен признаться, что, стреляя на этом полигоне все лето, я приобрел довольно» ясное представление о расстоянии до любой его точки. Я увеличил давление и снова выстрелил. Снаряд аваланчера различим в полете, и взрыв обычно хорошо виден, но я потерял его из-за солнца. Я вызвал Питера по полевому телефону. Для корректировки стрельбы по незнакомой цели надо знать, что было, — перелет или недолет.
Намеренно безразличным тоном Питер сказал: «Неплохо. Ты чуть-чуть не попал в меня. Хочешь попытаться попасть в яблочко?»
«Думаю, я достаточно испытал судьбу, — ответил я. — Продолжим демонстрацию стрельбы на дне долины».
Зимой 1962/63 г. в долине установили тринадцать аваланчеров. Когда следующей весной поступили отчеты, стало ясно, что охотники за лавинами приобрели новое мощное оружие. Одно замечание было всеобщим: «Нужна большая дальнобойность». Поскольку к тому времени наша последняя надежда на замену безоткатных орудий ракетами Майти-Маус рухнула, это требование надо было удовлетворять срочно. Я спросил у Парсоно, можно ли сделать суповой пушке более длинные руки. Этот спокойный человек печально посмотрел на меня и сказал: «Но вы же говорили мне, что все, чего вы хотите, это 400 м».
Затем я почувствовал, что его мысли отключились от меня, так как он начал бормотать: «Большее давление… усилить клапан… длиннее дуло… стабилизированный снаряд…».
В декабре 1963 г. перед заинтересованной аудиторией, состоящей из специалистов Отдела нестандартного вооружения испытательной станции морского оружия, в Чайна-Лейк в штате Калифорния мы продемонстрировали новую модель аваланчера, оптимистически надеясь на 800 м — двойную дистанцию по сравнению с первоначальной. К изумлению публики и нашему собственному снаряды улетели на 1200 м! Без существенной модификации стреляющей системы Парсоно утроил дальнобойность, что является некоторого рода рекордом в артиллерии. Во всяком случае, военные приобрели несколько аваланчеров для неведомых целей.
В масштабе межконтинентальных баллистических ракет и космических аппаратов дистанция в 1200 м едва заметна. Но в масштабе охоты за лавинами безоткатные орудия приобрели теперь соперника. Сегодня аваланчеры используются от района Грендюк на севере Британской Колумбии до Рио-Бланко в Чили. Новейшая модель будет стрелять дальше 2000 м, и нет никаких оснований считать, что это предел.
Как я упомянул выше, аваланчер оказался последним результатом моих исследований в Лесной службе. Вероятно, я уходил вовремя. Я был следопытом, прокладывавшим первый путь на неизвестной территории. Стилмен, Отуотер и Фото показали, что можно сделать с помощью клещей и бечевки. Но время самодеятельности проходит. По мере развития науки успех достается все труднее, он требует весьма сложного оборудования и настоящих способностей к науке, таких, как у Ля-Шапелля и его сотрудников. Хорошим примером являются успехи лавинных исследований в Канаде.
Хотя исследования лавин в Канаде прошли те же три стадии, что и в США, я нарочно не говорил о них до сих пор, чтобы избежать путаницы. На самом деле в лавинных исследованиях этих стран много общего. В шестидесятые годы прошлого века северное продолжение Скалистых гор, горы Селкерк в Британской Колумбии, закрывало проход к западу канадским эмигрантам, точно так же как Скалистые горы и Сьерра-Невада делали это южнее. В горы Селкерк проникали только охотники и старатели, возвращавшиеся с рассказами о глубоких ущельях, величественных пиках, обильных снегопадах и свирепых лавинах. Продвижение на запад могло происходить только по длинному и утомительному окольному пути либо к северу от гор Селкерк вдоль большой излучины реки Колумбия, либо к югу от них уже по территории США.
Как и в США, первой бросила вызов горному барьеру Канадская Тихоокеанская железная дорога. Продвигаясь по следам более ранних исследователей, инженер по имени А. Б. Роджерс открыл перевал через горы Селкерк, названный в его честь. Строительные работы начались в 1883 г., а 8 июля 1886 г. первый трансконтинентальный поезд отправился из Монреаля в Ванкувер на западном побережье. Участок перевала Роджерс на этой линии — еще один пример невероятной изобретательности и решительности строителей железных дорог. Они вступили в единоборство с жестоким противником. Для туриста перевал Роджерс — величественный горный пейзаж, а для железнодорожников эти горделивые горные пики с большими треугольными шрамами, сбегающими по склонам, означали одно — лавины. Горы так высоки, а ущелья, подводящие с обеих сторон к перевалу, так узки, что лавины часто перекрывают все дно. Они даже выскакивают на противоположный склон и затем возвращаются обратно, налезая на собственный хвост и пересекая ущелье во второй раз.
В последующие сорок пять лет строители железнодорожных путей боролись со стихией лавин с помощью галерей, общая длина которых составила свыше 30 км, гигантских роторных снегоочистителей, весивших сотню тонн, и людей, неутомимых путейских бригад, чьи кирки и лопаты часто были единственным средством для прорыва через тяжелые замерзшие лавины, типичные для гор Селкерк. 5 марта 1910 года они потерпели поражение.
Описанная в начале книги катастрофа в Веллингтоне произошла на четыре дня раньше. Это не случайное совпадение. Веллингтон в Каскадных горах штата Вашингтон и перевал Роджерс в горах Селкерк в провинции Британская Колумбия лежат на одном и том же пути штормов, приходящих с залива Аляска. Более того, трагедия развивалась таким же образом: лавина отрезала путь пассажирскому поезду. Начальник дистанции послал снегоочиститель и, кроме того, две бригады с лопатами расчистить завалы. Они почти закончили работу, когда с противоположного склона ущелья обрушилась другая лавина. Она была столь мощной, что выбросила стотонный снегоочиститель из траншеи, разбив его на части, и закинула обломки вверх по склону. Из шестидесяти человек, работавших на расчистке, остался в живых лишь один. Он стоял с края, и воздушная волна отбросила его с пути лавины. По такой же счастливой случайности не был затронут пассажирский поезд.
Как и их коллеги к югу от границы, канадские строители железных дорог оставили неравную борьбу и ушли под землю. Туннель Коннот, законченный в 1916 г., заменил 8 км галерей, 35 км пути и увел дорогу от худших лавин. Железнодорожники не проводили научных изысканий. Ближе всего к исследованиям стоит по своему характеру отчет, выполненный инженером Д. К. Каннингемом. В 1887 г., через год после того, как Канадская Тихоокеанская железная дорога послала свой первый поезд через перевал Роджерс, он произвел съемку лавин в районе перевала. Прошло почти восемьдесят лет, прежде чем кто-то снова взглянул на них критическими глазами.
Эти глаза принадлежали Ноэлю К. Гарднеру. В 1948 г. он был служащим национального парка Глейшер (не путайте с парком того же названия в Монтане). Теперь параллели уже совсем сходятся. Как и меня в Алте, никто не заставлял Гарднера проводить исследования лавин. У него просто было страстное желание знать, когда, как и почему, и он начал проводить наблюдения по собственной инициативе. И так же, как мне повезло с Алтой, он оказался в нужный момент в нужном месте.
После многих задержек, связанных с второй мировой войной и различиями в мнениях относительно направления трассы, канадское правительство начало проектировать трансконтинентальную шоссейную дорогу. При этом нужно было сделать выбор между прямым путем через перевал Роджерс и длинным обходным вокруг гор Селкерк, вдоль большой излучины реки Колумбия.
Зная историю Канадской Тихоокеанской железной дороги, проектировщики не тешили себя иллюзиями в отношении прямого пути. В 1953 г. была послана предварительная съемочная партия. А там под рукой оказался Ноэль Гарднер со своими наблюдениями. В течение трех последующих зим он руководил съемочными работами на лыжах, собирая абсолютно необходимую информацию о размерах, расположении, частоте и особенностях лавин в районе перевала Роджерс, которая должна была послужить проектировщикам шоссе для разработки защитных сооружений, в случае если это направление будет избрано.
В 1956 г. направление через перевал Роджерс было утверждено. И тут пути развития лавинных исследований в Канаде резко разошлись с путями лавинных исследований в США. Канадское Министерство общественных работ обратилось за помощью к Национальному научно-исследовательскому совету. Совет незамедлительно поставил Гарднера во главе штата из шести помощников в полностью оснащенной лаборатории. Что касается приборов, большинство которых должно было быть спроектировано и построено по эскизам, то Гарднер получил возможность обращаться прямо к инженерам И ресурсам Национального совета. На следующий год совет принял на работу Петера Шерера, ученого и инженера из Швейцарии. Перед ним была поставлена задача — оценить исследования Гарднера и разработать всеобъемлющий план защиты от лавин.
Зона высокой опасности на перевале Роджерс имеет в длину 80 км, в пределах которых Гарднер обнаружил 74 лавины. Сквозь этот строй канадское Министерство общественных работ предполагало протянуть четырех полосное шоссе для круглогодичного движения. Было продумано все — плотность движения, размеры опасности, внешний вид шоссе, причем район перевала Роджерс рассматривался как один из труднейших во всей истории борьбы с лавинами. Этот участок и в самом деле наилучшим образом исследован и весьма тщательно защищен.
Массивные бетонные галереи защищают шоссе в районе перевала Роджерс.
Лавинной группе было предоставлено три года на решение заданных проблем и разработку рекомендаций. Строительство началось в 1959 г. и закончилось в 1962 г. План защиты, разработанный Гарднером и Шерером, содержал элементы, принятые и у нас в США; некоторые из них были заимствованы у нас, а затем улучшены. В наиболее опасных местах на шоссе были запроектированы девять массивных бетонных галерей общей длиной более 1,5 км. В других местах были построены отклоняющие и задерживающие стенки, проекты которых соответствовали современному уровню знаний, а некоторые были даже экспериментальными. Постоянные защитные противолавинные сооружения дополнялись артиллерийским огнем с пятнадцати различных позиций и прогнозированием опасности на основе факторов, способствующих лавинообразованию.
Когда я посетил перевал Роджерс в 1963 г., я мог только позавидовать Гарднеру, располагающему данными телеметрической системы. Информация приходила по радио из нескольких точек. В это время мы с Уилсоном гонялись по Скво-Вэлли за бульдозерами с инструментами для сращивания кабеля в руках.
Для специалиста было больно видеть такой контраст в лавинных исследованиях в Канаде и США. Вероятно, причина заключалась в том, что в США нет организации, соответствующей канадскому Национальному научно-исследовательскому совету, обладающему научными и инженерными ресурсами, а также властью использовать их там, где он считает необходимым. Исследования лавин в США были пасынком Лесной службы и больше никем не приветствовались. Иными словами, ни одна организация никогда не поддерживала их от всего сердца.
Ситуация не столь уж безнадежна. Эд Ля-Шапелль все еще возглавляет в Алте колыбель лавинных исследований. А недавно и исследовательский отдел Лесной службы заинтересовался лавинной проблемой. Это полунезависимая организация, которой не досаждают административные конфликты и сомнения в необходимости ее миссии. Одним из ее ответвлений явилась Экспериментальная лесная станция в Форт-Коллинс (штат Колорадо). Станция находится в Скалистых горах, идеально расположена, и лавинными исследованиями на ней занимаются такие специалисты по снегу, как автор ряда статей Марио Мартинелли, Артур Джадсон и Ханс Фрутигер.
Экспериментальная лесная станция проникла в лавинные исследования через боковую дверь. В то время, когда мы с Уилсоном строили заборы для контроля за карнизами, Мартинелли строил их для увеличения запаса снега в нужных местах. Вне зависимости от различия причин и путей важно то, что впервые в истории крупное исследовательское учреждение в США работает над проблемами лавин.
Крайне необходимы более эффективные, чем имеются сейчас, методы поисков людей, засыпанных лавиной. После столетий лавинных катастроф и отчаянных усилий найти жертвы прежде, чем они умрут от удушья и холода, кажется невероятным, что наилучшим приспособлением для поисков все еще остается металлический прут, которым вслепую тычут в снег, или же чутье специально обученной собаки.
Такое положение нельзя объяснить тем, что не было приложено достаточно усилий. Над этой проблемой бились весьма незаурядные умы, испытывалось и забраковывалось весьма сложное оборудование. Но трудности, препятствующие решению этой проблемы, слишком велики. Найти иголку в стоге сена — весьма простая задача по сравнению с поисками человеческого тела, скрытого в массе лавинного снега.
Основным препятствием в данном случае являются исключительные изоляционные качества снега для звука, света, тепла, запаха, электричества и любых других средств, с помощью которых можно было бы прощупать его толщу. Чувствительность классических инструментов — лавинного зонда и собачьего носа — ограничена слоем снега толщиной до нескольких метров. Одна из мучительных загадок лавинных исследований состоит в том, что жертва, находящаяся в сознании, но лишенная способности двигаться, может слышать своих спасателей, но они не слышат пострадавшего: в одном направлении звук через снег передается, а в другом — нет.
Другая проблема — время. Люди, которые, подобно Эйнару Миллиле, остаются в живых, пробыв под снегом в течение долгого времени, — исключение. В большинстве случаев спасение человеческой жизни — вопрос минут или, самое большее, нескольких часов.
Современная наука разработала приборы, которые могут найти тело под снегом. Однако к этому факту присоединяется длинная цепочка всяких «но». Одной из многообещающих новинок является прибор, реагирующий на магнитное поле. Трудность в данном случае заключается в том, что каждый лыжник должен возить с собой магнит. Другими недостатками являются высокая стоимость магнитомера, а также то, что он реагирует на любое значительное включение металла и даже на оруденение в земле. Поэтому он был бы бесполезен в Ледюк-Кемп и оказался бесполезным при трагедии на перевале Ред-Маунтин на юге штата Колорадо: там подземное оруденение так сильно мешало магнитомеру, что с его помощью не удалось разыскать даже автомобиль, сметенный с шоссе знаменитой лавиной Ист-Риверсайд, в котором находились министр и две его дочери.
Однако в 1968 г. один ученый из Корнеллской лаборатории аэронавтики разработал некоторое подающее надежды устройство. Доктор Лотон, естественно горнолыжник, сконструировал крошечный радиопередатчик, посылающий направленные прерывистые сигналы. Сигналы могут приниматься любым транзисторным радиоприемником. Эд Ля-Шапелль улучшил схему и питание радиопередатчика и назвал его искателем (Snow Ranger Finder). Система была испытана в поле зимой 1968 г. во время занятий Школы по снегу и лавинам и оказалась очень эффективной.
Как и в случае с магнитами, сомнительно, чтобы удалось убедить каждого лыжника носить с собой радиопередатчик. Но для профессионала, каждый день добровольно подвергающегося лавинной опасности, этот прибор был бы очень ценным.
Большую роль для дальнейшего развития лавинных исследований и борьбы с лавинами в США сыграло заседание Национального управления по проблемам леса в 1966 г. в Огдене, штат Юта, созванное специально для обсуждения этих проблем. На нем глава Лесной службы провозгласил, что лавины являются делом Лесной службы.
Такие заявления делались и раньше, но не в столь определенных выражениях. Это заявление было больше, чем декларация, которую можно было толковать (как это делалось в прошлом) в соответствии с индивидуальными интересами, желаниями и нежеланиями региональных лесничих. В нем уже рассматривались практические детали. Через своего представителя шеф распорядился о разделении научных исследований, которыми должны были в первую очередь заниматься специалисты по снегу в Форт-Коллинс, и практической работы — прогнозирование опасности, борьба с лавинами, подготовка специалистов, сбор данных, разработка снаряжения, — за которую должны были отвечать снежные патрули.
Далее шеф распорядился, чтобы Лесная служба несла главную ответственность за безопасность людей в горнолыжных районах, расположенных на ее землях. Все районы были разделены на следующие классы.
Класс А: наибольшая лавинная опасность. Район требует прямого надзора и работы по контролю над лавинами. К этому классу были отнесены двадцать два района.
Класс В: умеренная лавинная опасность. Предприниматели района ответственны за проведение противолавинных работ под надзором Лесной службы. Если предприниматель не в состоянии удовлетворительно выполнять это требование, тогда работу выполняет за него снежный патрульный. К этому классу были отнесены тридцать три района.
Класс С: отсутствие лавинной опасности.
Таким образом, впервые с того момента, как снежный патрульный начал в 1945 г. в Алте выполнять порученную ему работу по защите людей от лавин, поддержка пришла к нему сверху.
Меня особенно интересовало исследование, порученное Форт-Коллинс и касающееся методов измерения напряжений в снежном покрове. В гл. 7 я уже высказывал свое убеждение, что такие измерения являются единственным реальным ключом к точному предсказанию лавин и к тому, чтобы охотник за лавинами со своими бомбами и снарядами мог вмешаться в нужный момент.