Глава девятая ПОСЛЕДНЯЯ СТАДИЯ (3). ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОИНА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава девятая

ПОСЛЕДНЯЯ СТАДИЯ (3). ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОИНА

НАЦИОНАЛЬНЫЙ КОНГРЕСС ОПРЕДЕЛЯЕТ СВОЮ ВНЕШНЮЮ ПОЛИТИКУ

Национальный конгресс, подобно всем другим политическим организациям в Индии, долгое время был всецело поглощен проблемами внутренней политики и уделял внешнеполитическим событиям мало внимания. В двадцатых годах он начал проявлять некоторый интерес к международным делам. Подобного интереса не проявляла ни одна другая организация, если не считать небольших групп социалистов и коммунистов. Мусульмански организации интересовались Палестиной и время от времени принимали резолюции, в которых выражали свою солидарность с тамошними арабами-мусульманами. Они внимательно следили за воинствующим национализмом в Турции, Египте и Иране, однако не без некоторых сомнений, ибо национализм этот носил светский характер и вел к реформам, которые не вполне согласовались с их представлениями о мусульманских традициях. Национальный конгресс постепенно выработал собственную внешнеполитическую линию, основанную на ликвидации политического и экономического империализма во всем мире и установлении сотрудничества между свободными странами. Эти принципы йаходились в согласии с требованием о предоставлении независимости Индии. Еще в 1920 году Конгресс принял резолюцию о внешней политике. В этой резолюции подчеркивалось наше желание сотрудничать с другими странами и в особенности установить дружественные отношения со всеми соседними государствами. Позднее Конгресс рассмотрел также вопрос о возможности новой большой войны и в 1927 году, за двенадцать лет до начала второй мировой войны, уже определил свою политику в этом вопросе.

Это было за пять или шесть лет до прихода Гитлера к власти и до начала японской агрессии в Маньчжурии. Муссолини укреплял свою власть в Италии, однако в то время он еще ие проявил себя в качестве серьезной угрозы всеобщему миру. Фашистская Италия находилась в дружественных отношениях с Англией, и английские государственные деятели восхищались дуче.

В Европе было в то время несколько мелких диктаторов, и все они, как правило, поддерживали хорошие отношения с английским правительством. В то же время в отношениях между Англией и Советской Россией наступил полный разрыв: был совершен налет на Аркос, и дипломатические представители были отозваны. Англия и Франция проводили в Лиге наций и в Международном бюро труда явно консервативную политику. В то время как все представленные в Лиге наций страны, а также и США в ходе бесконечных дискуссий о разоружении высказались за полное запрещение воздушных бомбардировок, хАнглия сделала ряд существенных оговорок. Английское правительство на протяжении многих лет использовало самолеты, как оно выражалось, «в полицейских целях» — для бомбардировки городов и селений в Ираке и в Северо-западном пограничном районе Индии. Оно отстаивало это свое «право», препятствуя тем самым достижению какого-либо общего соглашения по этому вопросу в Лиге наций, а впоследствии на конференции по разоружению.

Германия — Германия Веймарской республики — стала полноправным членом Лиги наций. Локарно превозносили как предвестника вечного мира в Европе и триумф английской политики; другая точка зрения на все эти события состояла в том, что происходит изоляция Советской России и против нее создается единый фронт в Европе. Россия тогда только что отметила десятую годовщину своей революции. Она установила дружественные связи с различными восточными странами — Турцией, Ираном, Афганистаном и Монголией.

Китайская революция также развивалась весьма успешно, и националистические армии завладели половиной Китая. При этом они пришли в столкновение с иностранными, в особенности с английскими, интересами в портовых городах и в глубинных районах страны. Впоследствии в гоминдане возникли внутренние раздоры, и он раскололся на соперничающие друг с другом группировки.

В международных отношениях чувствовалось постепенное движение в сторону серьезного конфликта между Англией и Францией, возглавлявшими европейскую группу стран, и Советской Россией, связанной с рядом восточных стран. Соединенные Штаты Америки держались в стороне от обеих этих групп: глубокое отвращение к коммунизму отдаляло их от России, а недоверие к английской политике и конкуренция с Англией в области финансов и промышленности препятствовали объединению их с английской группировкой. Помимо всех этих соображений, в Америке сказывались изоляционистские настроения и страх оказаться вовлеченными в европейские раздоры.

В этих условиях общественное мнение Индии, разумеется, было на стороне Советской России и восточных стран. Это не означало, что коммунизм встречал одобрение в сколько-нибудь широких кругах, хотя социалистические идеи завоевывали все большее число приверженцев. Успехи китайской революции вызывали восторг как предвестники близящегося освобождения Индии и ликвидации европейской агрессии в Азии. Мы стали интересоваться националистическими движениями в Голландской Индии, Индо-Китае, а также в странах Западной Азии и в Египте. Превращение Сингапура в крупную военно-морскую базу и расширение гавани Тринкомали на Цейлоне представлялись нам частью общих приготовлений к будущей войне, в которой Англия будет пытаться укрепить и упрочить свои империалистические позиции и сокрушить Советскую Россию, а также поднимающиеся националистические движения Востока.

Такова была обстановка, в которой Национальный конгресс начал в 1927 году определять свой внешнеполитический курс. Конгресс заявил, что Индия не может принимать участие в империалистической войне и что ни при каких обстоятельствах нельзя принуждать ее к вступлению в какую бы то ни было войну не заручившись согласием ее народа. В последующие годы эта декларация была неоднократно повторена и в соответствии с нею велась широкая пропаганда. Эта декларация стала одной из основ политики Национального конгресса, а также, как это признавалось всеми, и политики Индии. Ни один человек и ни одна организация в Индии не выступили против нее.

Между тем в Европе совершались перемены, появились Гитлер и нацизм. Конгресс немедленно отозвался на эти перемены и осудил их, ибо Гитлер и его доктрина казались прямым воплощением и усилением того самого империализма и расизма, против которых Конгресс вел борьбу. Японская агрессия в Маньчжурии вызвала еще более сильную реакцию ввиду нашей симпатии к Китаю. Японо-китайская война, события в Абиссинии, Испании, Чехословакии и Мюнхен усиливали все эти настроения и напряженность в связи с приближением войны.

Однако эта грядущая война, повидимому, должна была отличаться от той, какую мы себе представляли до появления Гитлера. И тем не менее английская политика была почти неизменно профашистской и пронацистской, и трудно было поверить, что она может в один прекрасный день измениться и провозгласить защиту свободы и демократии. Англия упорно продолжала держаться своих основных империалистических воззрений и стремилась сохранить свою империю, она также оставалась глубоко враждебной к России и ко всему тому, что Россия собой олицетворяла. Однако становилось все более очевидным, что, несмотря на все желания умиротворить Гитлера, он превращался в господствующую силу в Европе, которая полностью нарушала прежнее равновесие сил и угрожала жизненным интересам Британской империи. Война между Англией и Германией становилась вероятной. Какой же должна быть наша политика в случае возникновения этой войны? Как сможем мы примирить два основных направления нашей политики — оппозицию английскому империализму и оппозицию фашизму и нацизму? Как мы сумеем согласовать наш национализм с нашим интернационализмом? Это был трудный вопрос при существующих обстоятельствах, трудный для нас, однако он не представил бы никаких трудностей, если бы английское правительство предприняло шаги, показывающие нам, что оно отказалось от своей империалистической политики в Индии и намерено полагаться на добрую волю народа.

В споре между национализмом и интернационализмом победу должен был одержать национализм. Так бывало в любой стране при всяком кризисе, а в стране, находящейся под чужеземным господством и хранящей горькую память о непрерывной борьбе и страданиях, это должно было быть неминуемым, неизбежным результатом. Англия и Франция изменили республиканской Испании и предали Чехословакию, принеся тем самым интернационализм в жертву тому, что они ошибочно, как это показали последующие события, считали своими националь-нымег интересами. Соединенные Штаты Америки придерживались изоляционизма, несмотря на их очевидное сочувствие Англии, Франции и Китаю и ненависть к нацизму, японскому милитаризму и агрессии. Только Пирл Харбор заставил их ринуться в пучину войны. Советская Россия, этот символ интернационализма, проводила строго национальную политику, повергая тем самым в смущение многих своих друзей и сторонников. Только внезапное нападение германских армий, совершенное без предупреждения, втянуло СССР в войну. Скандинавские страны, Голландия и Бельгия пытались избежать войны и осложнений в тщетной надежде спасти себя, и все же война их настигла. Турция в течение пяти лет с трудом балансировала на тонком острие не очень строгого нейтралитета, руководствуясь исключительно национальными соображениями. Египет, который при всей его видимой независимости остается до сих пор полуколониальной страной и представляет собой один из главных театров военных действий, находится в странном и ненормальном положении. Фактически это воюющая сторона, полностью находящаяся под контролем вооруженных сил Объединенных наций, и в то же время, повидимому, он не является воюющей стороной.

Все эти разновидности политического курса, избранные различными правительствами и странами, могут иметь свое объяснение или оправдание. Демократическая страна не может ринуться в войну, не подготовив предварительно свой народ и не заручившись его сотрудничеством. Даже авторитарное государство должно заранее подготовить почву. Но каковы бы ни были выдвигаемые при этом причины или оправдания, совершенно очевидно, что как только возникал кризис, решающее значение приобретали национальные соображения или то, что принималось за таковые, все же остальное, не согласующееся с этими соображениями, отметалось. Поразительно, как во время мюнхенского кризиса сотни международных обществ, антифашистских лиг и других организаций в Европе лишились дара речи; стали бессильными и недейственными. Отдельные лица и небольшие группы людей могут проникнуться духом интернационализма и даже способны принести свои личные и непосредственные национальные интересы в жертву более высокой цели.Б о народы относятся к этому иначе. Интернациональные интересы вызывают у них энтузиазм лишь тогда, когда, по их мнению, они согласуются с интересами национальными. Несколько месяцев назад лондонский «Экономист», касаясь английской внешней политики, писал: «Толькотакая внешняяполитика, которая обеспечивает полную и очевидную защиту национальных интересов, имеет шансы на то, что она будет проводиться последовательно. Ни одно государство не ставит интересы международного сообщества выше своих собственных интересов. Лишь при совпадении тех и других возможен сколько-нибудь действенный интернационализм».

Только в свободной стране может развиваться интернационализм, ибо все помыслы и вся энергия порабощенной страны направлены к достижению собственной свободы. Это порабощенное состояние подобно внутренней раковой опухоли, которая не только делает невозможным исцеление пораженного органа тела, но и действует как постоянный раздражитель на мозг человека, придавая определенную окраску всем его мыслям и поступкам. Оно содержит в себе конфликт, который приковывает к себе все мысли и не дает возможности рассмотреть более широкие проблемы. История длинного ряда прошлых конфликтов и страданий вечно живет в сознании отдельной личности и всего народа. Она становится навязчивой идеей, всепоглощающей страстью, от которой невозможно избавиться иначе, как устранив причину, породившую ее. Но даже и в этом случае, когда ощущение порабощенности пропадает, излечение совершается медленно, ибо духовные раны заживают медленнее, чем раны телесные.

Такая обстановка давно уже существует в Индии, и все же Ганди сумел придать нашему националистическому движению новое направление, несколько ослабившее сознание тщетности наших усилий и чувство горечи. Эти чувства продолжали существовать, но я не знаю другого националистического движения, которому было бы в такой мере чуждо чувство ненависти. Ганди был пламенным националистом, но в то же время он был человеком, который сознавал, что ему есть что сказать не только Индии, но и всему человечеству, и он горячо жаждал всеобщего мира. Его национализм, таким образом, отличался определенной мировой ориентацией и был совершенно свободен от каких бы то ни было агрессивных устремлений. Желая независимости для Индии, он вместе с тем пришел к убеждению, что единственно правильной целью, хотя бы и осуществимой лишь в отдаленном будущем, является создание всемирной федерации взаимозависимых государств. Он говорил: «Национализм в моем понимании значит, что моя страна должна обрести свободу, что, если нужно, вся моя страна должна умереть, чтобы человечество могло жить. Здесь нет места расовой ненависти. Пусть это будет нашим национализмом». И далее: «Я хочу мыслить в масштабах всего мира. Мой патриотизм включает благо всего человечества. Поэтому мое служение Индии включает служение человечеству... Целью государств мира является не изолированная независимость, а добровольная взаимозависимость. Лучшие умы мира желают сегодня видеть не абсолютно независимые государства, воюющие друг с другом, а федерацию дружественных взаимозависимых государств. Осуществление этой идеи может оказаться делом далекого будущего, Я не хочу предъявлять каких-либо чрезмерных претензий от имени нашей страны. Но я не вижу ничего чрезмерного или невозможного в том, чтобы выразить наше согласие на всеобщую взаимозависимость вместо независимости. Я желаю иметь возможность быть совершенно независимым, не утверждая своей независимости».

По мере того как националистическое движение крепло и обретало уверенность в своих силах, многие стали мыслить о свободной Индии: какою она будет, что она будет делать и каковы будут ее отношения с другими странами. Огромные размеры страны, ее потенциальная мощь и ресурсы уже сами по себе заставляли мыслить большими масштабами. Индия но могла быть простой приспешницей какой-либо страны или группы государств; ее освобождение и рост должны были оказать огромное влияние на Азию, а следовательно, и па весь мир. Это неизбежно порождало мысль о полной независимости и о разрыве уз, связывавших ее с Англией и с Британской империей. Статус доминиона, хотя бы и приближающийся к независимости, казался нелепым ограничением и препятствием к полному развитию страны. Идея, лежавшая в основе статуса доминиона,— идея матери-родины, тесно связанной со своими дочерними странами, с которыми ее объединяет общность культурных традиций,— казалась совершенно неприложимой к Индии. Она, несомненно, означала расширение сферы международного сотрудничества, что было желательным, но в то же время она предполагала меньшую степень сотрудничества со странами, не входящими в эту империю, или содружество наций. Таким образом, эта идея превращалась в некий лимитир}чощий фактор, и в своих помыслах, исполненных упований на будущее, мы перешагнули эти границы и жаждали более широкого сотрудничества. В особенности мы думали об установлении более тесных связей с соседними нам странами на Востоке и на Западе — с Китаем, Афганистаном, Ираном и Советским Союзом. Мы желали более тесных связей даже с далекой Америкой, ибо мы могли многому поучиться у Соединенных Штатов, так же как и у Советского Союза. Нам казалось, что мы исчерпали свои возможности научиться чему-нибудь еще у Англии и что, во всяком случае, мы можем лишь выгадать от связи друг с другом, встречаясь на началах равенства, после того как будут разорваны противоестественные узы, связывавшие нас.

Расовая дискриминация и обращение с индийцами в некоторых английских доминионах и колониях укрепляли нашу решимость порвать с этой группой стран. В частности, роль постоянного раздражителя играла Южная Африка, а также Восточная Африка и Кения, находившиеся под непосредственным управлением английских колониальных властей. Как это ни странно, каждый из нас в отдельности хорошо ладил с канадцами, австралийцами и новозеландцами, ибо они представляли новую традицию и были свободны от многих предрассудков англичан и от их социального консерватизма.

Говоря о независимости Индии, мы мыслили ее себе не в плане изоляции. Мы, быть может в большей мере, чем многие другие страны, понимали, что полная национальная независимость старого типа обречена на гибель и что должна наступить новая эра всемирного сотрудничества. Поэтому мы неоднократно давали понять, что вполне готовы вместе с другими странами ограничить эту независимость в рамках какой-то международной системы. Эта система должна была предпочтительно охватывать весь мир или же максимально большую часть его или же быть региональной. Британское содружество наций не отвечало ни одному из этих условий, хотя оно и могло являться частью более широкой системы.

Поразительно, насколько мы при всем нашем пламенном национализме прониклись духом интернационализма. Ничего подобного не наблюдалось ни в одном националистическом движении других порабощенных стран: общая тенденция в этих странах была направлена на то, чтобы не связывать себя какими-либо международными обязательствами. В Индии тоже были люди, которым не нравилась наша солидарность с республиканской Испанией и Китаем, с Абиссинией и Чехословакией. Зачем настраивать против себя такие могущественные страны, как Италия, Германия и Япония? — говорили они. К каждому врагу Англии мы должны относиться, как к своему другу; идеализму не место в политике, которая имеет дело лишь с силой и ее надлежащим применением. Однако настроения масс, воспитанные Конгрессом, одержали верх над этими противниками, и они не осмеливались высказывать свои взгляды публично. Мусульманская лига неизменно хранила благоразумное молчание, не связывая себя какими-либо определенными высказываниями по поводу такого рода международных проблем.

В 1938 году Национальный конгресс послал в Китай медицинский отряд, состоявший из нескольких врачей со всем необходимым оборудованием и материалами. В течение нескольких лет этот отряд выполнял там полезную работу. В то время когда организовался этот отряд, председателем Национального конгресса был Субхас Бос. Он не одобрял мероприятий Конгресса, направленных против Японии, Германии или Италии. И все же таковы были настроения в Конгрессе и во всей стране, что он не противился этому или другим проявлениям солидарности Конгресса с Китаем и с жертвами фашистской и нацистской агрессии. В период его пребывания на посту председателя Национального конгресса мы приняли множество резолюций и организовали множество демонстраций, которых он не одобрял, но он был вынужден примириться с ними, не протестуя, ибо понимал, какие сильные чувства их вдохновляли. Между ним и другими членами Исполнительного комитета Национального конгресса имелись серьезные разногласия по вопросам как внешней, так и внутренней политики, и это привело в начале 1939 года к разрыву. После этого Субхас Бос стал публично осуждать политику Конгресса, и в начале августа 1939 года Исполнительный комитет предпринял весьма необычный шаг, применив против него, одного из своих бывших председателей, дисциплинарную меру.

ОТНОШЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО КОНГРЕССА К ВОЙНЕ

Таким образом, Конгресс сформулировал и неоднократно провозглашал двустороннюю политику в отношении войны. С одной стороны, она выражала оппозицию к фашизму, нацизму и японскому милитаризму, как в связи с их внутренней политикой, так и в связи с их агрессией в отношении других стран, горячее сочувствие к жертвам этой агрессии и готовность принять участие в любой войне или любой иной попытке положить конец такой агрессии. С другой стороны, она делала упор на освобождение Индии — не только потому, что это было главной нашей целью, к достижению которой мы постоянно стремились, но и, в особенности, в связи с возможностью войны. Ибо мы утверждали, что только свободная Индия способна надлежащим образом участвовать в этой войне, только обретя "свободу, могли бы мы преодолеть мучительное наследие наших прошлых отношений с Англией, зажечь энтузиазм в массах и мобилизовать наши обширные ресурсы. Без такой свободы новая война не отличалась бы от любой прежней войны, она была бы борьбой между империалистическими соперниками, попыткой отстоять и увековечить Британскую империю как таковую. Нам казалось нелепым и невозможным встать на защиту того самого империализма, против которого мы вели столь длительную борьбу. И даже если некоторые из нас, исходя из высших соображений, расценивали это как наименьшее из зол, мы были совершенно неспособны повести за собой наш народ. Только свобода могла развязать энергию масс и обратить их ожесточение в горячее стремление служить общему делу. Иного пути не было.

Конгресс особенно требовал, чтобы Индию не вовлекали в какую бы тони было войну без согласия ее народа или представителей этого народа и чтобы без такого согласия индийские войска не посылались для несения службы за границей. Последнее требование было также выдвинуто Центральным законодательным собранием, в состав которого входили представители различных группировок и партий. Индийский народ издавна негодовал по поводу того, что наши войска посылались за границу в империалистических целях, часто для покорения шга подавления других народов, с которыми у нас не было решительно никаких поводов к ссорам и чьим усилиям вернуть себе свободу мы сочувствовали. Индийские войска использовались в качестве наемников в этих целях в Бирме, Китае, Иране, на Среднем Востоке и в различных районах Африки. Они становились символом английского империализма во всех этих странах и вызывали у их народов вражду к Индии. Я помню горькое замечание одного египтянина: «Вы не только потеряли свою собственную свободу, но еще и помогаете англичанам порабощать других».

Две составные части этой двусторонней политики не вполне увязывались друг с другом, в них был элемент взаимной противоречивости. Но эта противоречивость была создана не нами: она была заложена в самих окружающих условиях и неизбежно проявлялась во всякой политике, которая возшткала из этих условий. Мы неоднократно указывали на непоследовательность осуждения фашизма и нацизма при одновременном сохранении империалистического господства. Правда, фашизм и нацизм творили чудовищные преступления, в то время как империализм в Индии и в других местах стабилизировался. Однако это было различие лишь в степени и во времени, а не качественное различие. Кроме того, фашизм и нацизм были далеко от нас, о них мы только читали, тогда как империализм всегда был у наших дверей, окружал нас, наполнял собой всю атмосферу. Мы подчеркивали, что нелепо поднимать знамя демократии в других местах и в то же время лишать демократии нас в Индирг.

Какая бы непоследовательность ни содержалась в нашей двусторонней политике, вопрос о том, что доктрина ненасилия может явиться помехой в оборонительной войне или в войне против агрессии, не поднимался.

Летом 1938 года я посетил Англию pi европейскрш контргнент и в своих выступлениях, статьях и частных разговорах разъяснял нашу иолртшу и указывал, сколь опасно предоставргть события их теченрио или оставлять pix в их тогдашнем состоянии. В разгар судетского кризиса встревоженные чехи спраишвали меня, как поступит Индия в случае войны. Опасность, нависшая над ними, была слишком близка и страшна, чтобы оирт могли прршимать во внимание различные tohkoctpi и старые обиды, но, тем не менее, они понимали мою точку зрения и соглашались с ее логикой.

Примерно в середине 1939 года стало известно, что индийские войска посланы за границу, по всей вероятности в Сингапур и на Средний Восток. Тотчас же последовали громкие протесты против того, что это было сделано без ведома представителей народа. Естественно, что в период кризиса передвижения войск часто приходится осуществлять в секретном порядке. Но, несмотря на это, имелось множество различных способов поставить об этом в известность народных представителей. В составе Центрального законодательного собрания находились лидеры партий, а в каждой провинции имелись избранные пародом правительства. В нормальных условиях центральное правительство должно было консультироваться с правительствами провинций и держать их в курсе ряда вопросов конфиденциального характера. Однако к представителям народа и к ясно выраженной воле нации не было проявлено хотя бы формального или номинального уважения. Через английский парламент предпринимались шаги к тому, чтобы дополнить принятый в 1935 году Закон об управлении Индией, которым определялась деятельность правительств провинций. В соответствии с этими дополнениями в случае военного кризиса вся полнота власти сосредоточивалась в руках центрального правительства. При нормальных условиях, в демократической стране, это могло бы явиться естественным и разумным шагом, если бы шаг этот был предпринят с согласия заинтересованных сторон. Общеизвестно, что объединенные на федеративных началах штаты, провинции и автономные административные единицы в федерации чрезвычайно ревниво относятся к своим правам и нелегко отказываются от них в пользу центральной администрации даже в период кризиса или чрезвычайных обстоятельств. Эта борьба за верховенство постоянно ведется в США, и в тот самый момент, когда пишутся эти строки, референдум в Австралии отклонил предложение о расширении полномочий федерального правительства в ущерб штатам даже для военных целей и на период войны. И это несмотря на то, что как в США, так и в Австралии центральное правительство и законодательные органы избираются народом и состоят из представителей этих же штатов. В Индии центральное правительство было и остается совершенно неответственным и авторитарным, не избираемым и ни в каком отношении не подотчетным ни народу в целом, ни провинциям. Оно действовало исключительно как агент английского правительства. Расширить его власть за счет правительств провинций и законодательных собраний значило еще больше ослабить эти народные правительства pi подорвать самую основу провинциальной автономии. Проекты такого рода вызывали глубокое возмущение. Мы считали, что они противоречат тем заверениям, которые были даны при формировании конгрессистских правительств, и указывают на то, что война, как это бывало и в прошлом, будет навязана Индии без ведома ее выборных представителей.

Исполнительный комитет Национального конгресса заявил о свсем решительном несогласии с этой политикой, которую он расценивал как проявление нарочитого пренебрежения к декларациям Конгресса и Центрального законодательного собрания. Он заявил, что считает своим долгом противиться любым принуждениям такого рода и не может примириться с тем, чтобы Индию связывали какими-либо далеко идущими политическими обязательствами без согласия на то ее народа. Он вновь заявил в начале августа 1939 года, что «в нынешнем мировом кризисе симпатии Рабочего комитета всецело на стороне народов, отстаивающих демократию и свободу. Конгресс неоднократно осуждал фашистскую агрессию в Европе, Африке и на дальнем востоке Азии, так же как и предательство демократии английским империализмом в Чехословакии и Испании». Но, указывалось далее в заявлении, «прошлая политика английского правительства, а также события последнего времени со всей ясностью свидетельствуют о том, что это правительство не стоит за свободу и демократию и способно в любой момент предать эти идеалы. Индия не может связывать себя с таким правительством, и от нее нельзя требовать, чтобы она предоставила ему свои ресурсы во имя демократической свободы, которой она сама лишена и дело которой, вероятно, будет предано».

В качестве первого шага, выражающего протест против этой политики, конгрессистам — членам Центрального законодательного собрания было предложено воздержаться от участия в следующей сессии Собрания.

Эта резолюция была принята за три недели до начала войны в Европе. Правительство Индии и стоявшее за ним английское правительство, повидимому, склонны были полностью игнорировать общественное мнение Индии не только в важных вопросах, возникающих в связи с военным кризисом, но и по ряду второстепенных вопросов. Эта политика находила свое отражение в поведении губернаторов провинций и Индийской гражданской службы, которые стали еще в большей мере игнорировать конгрессистские правительства. Положение этих конгрессистских правительств провинций становилось все более затруднительным, и широкие круги общественности были взволнованы и встревожены. Они опасались, что английское правительство поступит так же, как оно поступило за четверть века до этого, в 1914 году: навяжет Индии войну, не считаясь ни с правительствами провинций, ни с общественным мнением, ни со всем тем, что было достигнуто за этот период, и превратит войну в ширму для подавления той ограниченной свободы, которой Индия добилась, и для безудержной эксплуатации ее ресурсов.

Однако много событий произошло за эту четверть века, и настроения народа сильно изменились. Мысль о том, что с такой великой страной, как Индия, обращаются, как с собственностью, а ее народ полностью и с презрением игнорируют, вызывала глубокое возмущение. Неужели борьба и все страдания последних двадцати лет были впустую? Неужели индийский народ опозорит свою родину, покорно смирившись с этим бесчестием и унижением? Многие индийцы научились сопротивляться тому, что они считали злом, и не покоряться, когда такая покорность считалась постыдной. Они с готовностью соглашались принять последствия, которыми грозило такое неповиновение.

Были и другие — более молодое поколение, которое не имело опыта националистической борьбы и того, что было с нею связано, и для которого даже кампании гражданского неповиновения двадцатых и начала тридцатых годов были не более как историей. Они не прошли испытания в огне борьбы и страданий и многие вещи принимали на веру. Они критически относились к старшему поколению, находя его слабым и склонным к компромиссам, и воображали, что сильныо выражения могут с успехом заменить действия. Они спорили между собой по вопросам личного руководства или различных тонкостей той или иной политической или экономической доктрины. Они обсуждали международные дела, весьма мало в них разбираясь. Они были незрелы, и им нехватало уравновешенности. У них были хорошие задатки, восторженная готовность поддержать благородное дело, но общее впечатление, которое они производили, было несколько разочаровывающим и расхолаживающим. Быть может, это было временное состояние, из которого они вырастут, а возможно, и выросли уже благодаря горькому опыту, приобретенному ими с тех пор.

Все эти группировки в рядах националистов, каковы бы ни были прочие разногласия между ними, одинаково реагировали на английскую политику в отношении Индии в период кризиса. Они были возмущены ею и требовали, чтобы Конгресс противился ей. Гордый и чувствительный национализм не желал мириться с таким унижением. Все прочие соображения отступили на второй план.

В Европе была объявлена война, и вице-король Индии тотчас же провозгласил, что Индия также находится в состоянии войны. Один человек, к тому же еще чужеземец и представитель ненавистной системы, мог ввергнуть четыреста миллионов человеческих существ в войну, ничуть не поинтересовавшись, хотят ли они этого. Система, при которой возможно было подобным образом решать судьбы этих миллионов, была в своей основе несправедливой и порочной. В доминионах решение принималось народными представителями после всестороннего обсуждения и с учетом различных точек зрения. В Индии положение было иное, и это было унизительно.

В тот момент, когда началась война в Европе, я находился в Чунцине. Председатель Национального конгресса телеграфировал мне, чтобы я немедленно возвращался, и я поспешил на родину. Я прибыл как раз к заседанию Исполнительного комитета Конгресса. На это заседание был приглашен также М.А. Джинна, но он заявил, что не может явиться. Вице-король не только связал Индию формальным обязательством участвовать в войне, но и издал ряд соответствующих декретов. Английский парламент принял также дополнения к Закону об управлении Индией 1935 года. Все эти постановления ограничивали и урезывали полномочия и деятельность правительств провинций и вызывали всеобщее возмущение, особенно в связи с тем, что не было сделано ни малейшей попытки проконсультироваться с представителями народа. Неоднократно высказывавшиеся ими пожелания и их декларации, по существу, полностью игнорировались.

14 сентября 1939 года, после длительного обсуждения, Рабочий комитет Конгресса опубликовал пространное заявление по поводу военного кризиса. В нем упоминалось о шагах, предпринятых вице-королем, о новых законах и декретах и указывалось, что «Рабочий комитет придает этим событиям весьма серьезное значение». В заявлении осуждались фашизм и нацизм и, в частности, «новейший акт агрессии нацистского правительства Германии против Польши», и выражалось сочувствие тем, кто оказывал им сопротивление.

Предлагая свое сотрудничество, Рабочий комитет указывал, что «всякое навязанное решение... неизбежно вызовет сопротивление с его стороны. Если хотят заручиться сотрудничеством в достижении поставленной цели, то этого нельзя добиться путем принуждения и давления. Комитет не может согласиться с тем, чтобы индийский народ выполнял приказы, издаваемые чужеземной властью. Сотрудничество должно быть сотрудничеством между равными, оно должно проводиться с обоюдного согласия и во имя цели, которую обе стороны признают достойной. В недавнем прошлом народ Индии шел на серьезный риск и охотно приносил большие жертвы, чтобы добиться для себя свободы и создать в Индии свободное демократическое государство. Поэтому его симпатии целиком на стороне демократии и свободы. Но Индия не может связать себя войной, именуемой войной за демократическую свободу, в то самое время, когда сама она такой свободы лишена и когда у нее отнимают даже ту ограниченную свободу, которой она обладает.

Комитету известны заявления правительств Великобритании и Франции о том, что они борются за демократию и свободу, а также чтобы положить конец агрессии. Однако история недавнего прошлого изобилует примерами, свидетельствующими

о постоянном расхождении между словами, провозглашенными идеалами и действительными мотивами и целями». После ссылки на некоторые события прошлого, имевшие место во время первой мировой войны и по ее окончании, в заявлении далее говорилось: «Последующая история вновь продемонстрировала, что даже пламенная с виду клятва может быть подло нарушена... Сейчас вновь утверждают, что демократия в опасности и ее нужно защищать, с чем Комитет полностью согласен. Комитет верит, что народы Запада движимы этим идеалом и этими целями и что они готовы нести жертвы во имя них, но идеалы и стремления народов и тех, кто пожертвовал собой в борьбе, снова и снова оставляются без внимания, и клятва, данная им, нарушается.

Если война ведется во имя защиты статус кво, империалистических владений, колоний, интересов отдельных групп и привилегий, то Индия не может связывать себя с ней. Если же в ней решается судьба демократии и мирового порядка, основанного на демократии, тогда Индия глубоко в ней заинтересована. Комитет убежден, что интересы индийской демократии не противоречат интересам английской демократии или всемирной демократии, тогда как между демократией в Индии и в других местах и империализмом и фашизмом существует неразрешимый внутренний конфликт. Если Великобритания борется за сохранение и расширение демократии, она непременно должна покончить с империализмом в своих собственных владениях... Свободная демократическая Индия с радостью объединится с другими свободными странами ради совместной обороны от агрессии и в целях экономического сотрудничества. Она готова содействовать созданию такого мирового порядка, который действительно будет основан на свободе и демократии и использует знания и ресурсы всего мира в интересах прогресса и благосостояния человечества».

Исполнительный комитет Конгресса, несмотря на свой национализм, встал на интернационалистическую точку зрения. Он видел в войне нечто гораздо более значительное,нежели столкновение между вооруженными силами противников. «Кризис, переживаемый Европой, затрагивает не одну юлько Европу — это кризис всего человечества, и он не пройдет, подобно другим кризисам и войнам, оставив нетронутыми основы современного мира. К лучшему или к худшему, но он, несомненно, изменит облик мира в политическом, социальном и экономическом отношении. Этот кризис является неизбежным следствием социальных и политических конфликтов и противоречий, которые угрожающе нарастали со времени прошлой мировой войны, и он не будет полностью разрешен до тех пор, пока эти конфликты и противоречия не будут устранены и пока не будет установлено повое равновесие. Это равновесие может быть основано лишь на ликвидации угнетения и эксплуатации одной страны другою и на перестройке экономических отношений на более справедливой основе в интересах общего блага. Индия представляет собой узел этой проблемы, ибо в ней наиболее отчетливо проявляется политика современного империализма, и никакая перестройка мира не может быть успешной, если она будет игнорировать эту жизненно важную проблему. Индия с ее огромными ресурсами должна играть важную роль в любом плане реорганизации мира, но она может выполнять эту роль лишь в качестве свободной нации, раскованная энергия которой может быть направлена к этой великой цели. Свобода сегодня неделима, и всякая попытка сохранить империалистическое господство в любой части мира неизбежно приведет к новому бедствию».

Упомянув далее о предложениях правителей индийских княжеств оказать поддержку в борьбе за демократию в Европе, Комитет указывал, что было бы весьма уместно, если бы они ввели демократию в своих собственных княжествах, где господствует неприкрытая автократия.

Комитет снова заявлял о своем горячем желании оказать всяческую помощь, но вместе с тем выражал опасения по поводу направления политики Англии как в прошлом, так и в настоящем, в которой он ие усматривал «ни малейшей попытки содействовать делу демократии и самоопределения и не видел никаких свидетельств того, что английское правительство поступает или намерено поступать в соответствии со своими нынешними военными декларациями». Он добавлял, однако, что ввиду серьезности момента, а также поскольку за последние несколько дней события развивались настолько стремительно, что человеческий ум не в состоянии поспеть за ними, Комитет не хочет на этом этапе принимать окончательного решения, пока не выявится с полной ясностью, во имя чего ведется борьба, каковы ее действительные цели, а также положение Индии в настоящем и в будущем».Поэтому Комитет призывал«английское правительство недвусмысленно заявить, каковы его цели в этой войне в отноше нии демократии, империализма и предполагаемого нового порядка и, в частности, как эти цели будут распространены на Индию и осуществлены в настоящем. Предусматривают ли они уничтожение империализма и обращение с Индией как со свободной страной, политика которой будет направляться в соответствии с волей ее народа?.. Проверка искренности любой декларации состоит в том, осуществляется ли она в настоящем, ибо именно настоящее определяет сегодняшние действия и придает форму будущему... Будет величайшей трагедией, если даже эта ужасная война будет вестись в духе империализма и в целях сохранения нынешнего строя, который сам по себе является причиной войны и человеческого вырождения».

Опубликование этого заявления, явившегося результатом тщательного обсуждения, было попыткой преодолеть преграды, вставшие между Индией и Англией и портившие на протяжении полутора столетий их отношения, найти какой-то способ примирить наше горячее стремление принять в условиях народного подъема участие в этой мировой битве с нашей страстной жаждой свободы. Отстаивание права Индии на свободу не было чем-то новым, оно не являлось результатом войны или международного кризиса. Это издавна составляло основу всех наших мыслей, всех наших действий, из этого исходила вся наша деятельность в течение многих поколений. Опубликовать ясную декларацию о свободе Индии и затем увязать ее с существующими условиями, имея в виду нужды войны, было несложно. Именно этого и требовали нужды войны. Если бы у Англии было желание и воля признать свободу Индии, все основные разногласия исчезли бы, а остальные можно было бы примирить с общего согласия заинтересованных сторон. Во всех провинциях действовали местные правительства. Можно было без труда создать народный центральный аппарат власти на период войны, который организовал бы военные усилия на действенной общенародной основе, обеспечил бы полное сотрудничество с вооруженными силами и служил бы связующим звеном между народом и правительствами провинций, с одной стороны, и английским правительством — с другой. Прочие конституционные проблемы можно было отложить до окончания войны, хотя, конечно, было желательно попытаться разрешить их поскорее. После войны выборные представители народа разработали бы постоянную конституцию и заключили бы с Англией договор, обеспечивающий наши взаимные интересы.

Исполнительному комитету Конгресса нелегко было обратиться к Англии с этим предложением в то время, когда большинство нашего народа слабо разбиралось в соответствующих международных проблемах и выражало негодование по поводу политики, проводившейся Англией за последнее время. Мы знали, что давнее обоюдное недоверие и подозрения не могут быть развеяны никакими магическими заклинаниями. И все же мы надеялись, что сами события заставят руководителей Англии отбросить свои узкие империалистические взгляды, проявить дальновидность и принять наше предложение, положив конец давней вражде между Англией и Индией и направив энтузиазм народных масс и ресурсы Индии на службу войне.

Но этому не суждено было сбыться. Они ответили отказом на все наши просьбы. Нам стало ясно, что они желают видеть в нас не своих друзей и коллег, а только рабов, которые исполняли бы их приказания. Мы пользовались одним и тем же словом — «сотрудничество», но каждая сторона придавала ему совершенно различное значение. Для нас сотрудничать значило находиться среди товарищей и равных; для них это значило: они командуют, мы без возражений повинуемся. Мы не могли смириться с таким положением, ибо это означало бы предательство и отказ от всего, за что мы боролись и что придавало какой-то смысл нашему существованию. Но даже если бы некоторые из нас захотели так поступить,они не смогли бы увлечь за собой наш народ, они оказались бы на мели, изолированные и отрезанные от живых истоков национализма, а также и от интернационализма, каким мы его себе представляли.

Положение наших правительств правинций стало затруднительным. Им приходилось либо подчиниться постоянному вмешательству в их дела губернатора и вице-короля, либо идти на конфликт с ними. Другого выбора у них не было. Высший административный аппарат был всецело на стороне губернатора и в еще большей степени, чем раньше, смотрел на министров и на законодательные органы как на самозванцев. Мы снова сталкивались здесь со старым конфликтом по вопросу о правах между королем-самодержцем или его представителями и парламентом, с той разницей, что в данном случае первые были чужеземцами и их господство опиралось на вооруженную силу. Было решено, что конгрессистские правительства в восьми провинциях из одиннадцати (то есть во всех провргациях, кроме Бенгалии, Пенджаба и Синда) в знак протеста выйдут в отставку. Некоторые считали, что нужно не уходить в отставку, а продолжать свою деятельность и вынудить губернатора распустить эти органы. Было ясно, что вврщу внутреннего конфликта, который становился все очевиднее с каждым днем, столкновения между правительствами и губернаторами были неизбежны, и если правительства не уйдут в отставку, их все равно распустят. Они избрали строго конституционную процедуру— выход в отставку, который должен был повлечь за собой роспуск законодательного собрания и новые выборы. Так как эти правительства опирались на значительное большинство в законодательных собраниях, то сформировать другие правительства было невозможно. Однако губернаторы стремились во что бы то ни стало избежать новых выборов, ибо они отлично понимали, что эти выборы принесут огромную победу Национальному конгрессу. Они не распустили законодательные собрания, а лишь временно приостановили их деятельность, взяв на себя все полномочия правительств провинций и законодательных собраний. Они стали в полном смысле слова самодержавными правителями провинций: принимали законы, издавали декреты и делали все, что им заблагорассудится, без всякого согласования с каким бы то ни было выборным органом или с общественным мнением.