Иван Гавриленко «Я ТЕБЕ НЕ СМОГУ РАССКАЗАТЬ ПРО КАБУЛ»
Иван Гавриленко
«Я ТЕБЕ НЕ СМОГУ РАССКАЗАТЬ ПРО КАБУЛ»
Колонна возвращалась в город «с реализации разведданных» — так это называлось на военном языке. Вдруг из зарослей, что на той стороне сильно обмелевшей реки, раздались выстрелы. Машины двигались походным строем, и времени, чтобы принять боевой порядок, у подразделения не осталось. Сергей одним из первых скатился с бронетранспортера и открыл автоматный огонь. Заслышав стрельбу, справа и слева от него залегли товарищи — огонь стал плотнее. Правда, напрасно было ожидать, чтобы там, за рекой в зарослях, мелькнула чалма или темный халат — «духи» очень осторожны. Пришлось ориентироваться лишь на шевеление камышовых метелок да по звукам выстрелов.
Дружный огонь взвода на какое-то время сковал противника. Это помогло занять боевой порядок все еще подходившим машинам. Вскоре Сергей услышал голос командира, подающего команду огневикам. В это время разорвалась мина. Сергея бросило на камни, осколками которых посекло лицо. Но он все же услышал, как били по камышу наши — тугие волны воздуха перекатывались над позицией. Уже в госпитале узнал, что бой его товарищи выиграли, захватили несколько минометов противника, часть нападающих сдалась в плен.
За воинское мастерство, самообладание и умелые действия в том бою его самого, Сергея Товпеко, наградили орденом Красной Звезды.
Мы беседовали с Сергеем в парке неподалеку от агрономического корпуса Оренбургского сельхозинститута, где Сергей учится, на скамейке напротив Вечного огня, в память тех, кто пал за Родину в Великую Отечественную войну. Как раз в это время к памятнику учительница привела первоклашек. Она следила за тем, чтобы во всем соблюдался порядок, а ребятишки необычайно серьезно относились к происходящему. Вот, глядя на них, Сергей и продолжил рассказ.
К месту, где дислоцировалась часть, с двух сторон подступала пустыня. А старую крепость, которую занимал первый батальон, и вовсе заносило песком. Воду брали из пробуренных скважин. Ее хлорировали, а потом отстаивали в металлических емкостях. И когда Сергей пил эту противно-теплую воду, он вспоминал родники Оренбуржья.
Сергей — уроженец бугурусланского Аксакова, принадлежавшего некогда деду знаменитого писателя. И места там действительно дивные. С тучным черноземом, прохладой дубовых перелесков и запахом трав, выкошенных меж берез. Поэтому Сергей с детства готовил себя к жизни именно здесь, на селе. Еще в школе освоил водительское дело, работал механизатором. А потом решил связать свою судьбу с работой на земле — стать агрономом. Представлялось это ему, может, несколько по-детски: вот он умается, отправляя на массив посевной агрегат или комбайн на обмолот, а потом, смахнув пот, отойдет к роднику и припадет к ледяной струе…
— Они мне и там, в Афганистане, снились — наши родники…
Однажды боевые машины, среди которых был и его, Сергея, бронетранспортер, остановились у поспевающей пшеницы. Ребята уже привыкли к афганским видам: рощицы миндаля и алычи, мандариновые деревца или крохотные хорошо ухоженные виноградники. А на этот раз колонна остановилась у кооперативного поля, размерами мало чем уступающего нашему колхозному. Сергей спрыгнул с брони и замер. На краю пшеничного участка стояла такая знакомая «Нива», а чуть дальше — сразу три трактора «Беларусь». Сергей подошел к комбайну и похлопал по горячему металлу, как по плечу друга. Хозяева поля, бородатые афганцы, молча смотрели на него…
Рассказывая об этом, Сергей оживился, глаза его повеселели. А потом вдруг замкнулся. Я уже знал об этих затяжных паузах в разговорах с «афганцами». Отчего они? Оттого, что не хватает слов и умения рассказать о том, что пережито там, в огне, на грани жизни и смерти? Или, может, испытанное столь ужасно, что человеческая душа противится, не хочет возвращаться к пережитому даже в воспоминаниях.
А Сергей вдруг сообщает, что, участвуя в «реализации», предпочитал находиться сверху, а не внутри бронетранспортера.
— Но ведь так опаснее? Любая пуля, даже случайная, может «достать»…
— А в бэтээре лучше, когда наскочишь на мину? Я задыхался под броней. Только представлю, как корежит и рвет металл… Нет уж, лучше наверху!
И я снова смотрел на его иссеченные каменной крошкой щеки, на большие рабочие руки, знавшие рычаги трактора и тяжесть автомата. И хотя был вдвое старше его, иногда чувствовал себя перед ним в чем-то младенцем. Он был там, он вынес из-под огня такое знание о собственной душе, какого у меня о своей не было. Впрочем, делиться этим знанием собеседник не спешил. Характерна, например, такая деталь: поступая в институт, Товпеко умолчал о своем участии в афганской войне — сокурсники узнали о его боевом прошлом лишь от работников военкомата, пришедших в вуз, чтобы вручить Сергею еще одну награду — медаль «За боевые заслуги».
— Сергей, ну почему же ты все-таки скрыл? Другие, бывает, идут на заведомую ложь, выдают себя за «афганцев». Чтобы блеска прибавить собственной личности.
— Почему, почему?.. — рассердился Сергей. — Так!..
Теперь я думаю, не оттого только, что прошедшие ад боев ребята в чем-то пока не разобрались, а оттого прежде всего, что и все наше общество в целом еще далеко не единодушно в оценке такого сложного и противоречивого явления, каким оказалась для страны девятилетняя война в Афганистане. Вспомним, какая дискуссия разгорелась на одном из заседаний Первого Съезда народных депутатов СССР. Вот всего лишь несколько выдержек из нее.
Депутат С. Червонопиский: — До слез обидно, что тем, кто вне всякой очереди шел под душманские пули, на итальянские мины, под американские «стингеры», приходится порой слышать из уст бюрократов от партии, советских, комсомольских и других органов уже ставшую почти крылатой фразу: «Я вас в Афганистан не посылал».
Депутат П. Шетько: — То, что сегодня Сергей рассказал здесь с трибуны, я подтверждаю. Эта фраза, которая звучит и по сей день от бюрократа: «Я вас в Афганистан не посылал» — пожалуй, она и будет звучать. А как же иначе? И то, что у нас сегодня мелькает в газетах, нам не дает покоя. Это и стихи Евтушенко «Колдунчик», «Афганский муравей» и другие. Мы, воины-интернационалисты, требуем всесторонней оценки ввода войск в Афганистан. Мы знаем правду об Афганистане и хотим, чтобы вы ее знали.
Из обращения в президиум Съезда от группы офицеров-афганцев, зачитанного депутатом С. Червонописким:
«Убедительно просим дать с трибуны съезда разъяснения народным депутатам, на каком основании или по чьему поручению народный депутат СССР Сахаров дал интервью журналистам канадской газеты «Оттава ситидзен» о том, что будто в Афганистане советские летчики расстреливали попавших в окружение своих же советских солдат, чтобы они не смогли сдаться в плен».
Депутат А. Сахаров: — Я выступал против введения советских войск в Афганистан и за это был сослан в Горький (шум в зале). Именно это послужило главной причиной, и я горжусь этим, я горжусь этой ссылкой в Горький, как наградой, которую я получил… Это первое, что я хотел сказать. А второе… Тема интервью была вовсе не та, я это уже разъяснил в «Комсомольской правде»… Отвечая на этот вопрос, я упомянул о тех сообщениях, которые были мне известны по передачам иностранного радио, — о фактах расстрелов (шум в зале), «с целью, — как написано в том письме, которое я получил, — с целью избежать пленения». Эти слова — «исключение пленения» — это приговор для тех, кто мне писал, это приговор чисто стилистический, переписанный из секретных приказов. Сейчас этот вопрос расследуется.
Что после этих слов началось в зале Съезда народных депутатов СССР — общеизвестно. Один за другим выступили депутаты: преподаватель СПТУ из Витебска В. Якушин, советник Председателя Верховного Совета СССР маршал С. Ахромеев, бригадирша совхоза «Пионер» из Владимирской области Г. Кравченко, директор пензенского совхоза «Елизаветинский» Н. Поликарпов.
Наконец на трибуну поднялась учительница из города Газалкента Т. Казакова. Вот ее слова:
— Товарищ академик! Вы своим одним поступком перечеркнули всю свою деятельность. Вы принесли оскорбление всей армии, всему народу, всем нашим павшим, которые отдали свою жизнь. И я приношу всеобщее презрение вам. Стыдно должно быть!..
На этой драматической ноте я пока и закончу цитирование стенограммы. Тяжело воспринимаются обвинения, брошенные в адрес академика. Не менее тяжело ложатся на душу его иные ответы. Хорошо, что, знакомясь со стенограммой, я уже имел знакомство с семьей Александровых из старинного оренбургского села Изобильного, сын которых — Вячеслав Александрович — погиб на одном из горных перевалов Афганистана. О его судьбе и судьбе его близких и пойдет дальше речь.
Родился Вячеслав 4 января 1968 года в селе Буранном, а потом семья переехала в Изобильное. Оба населенных пункта для Славика стали родными. Тем более, что в первом остались родители отца — Михаил Адамович и Пелагея Александровна, а со стороны матери — ее родительница Александра Антоновна Бутрова.
Славик часто проводил каникулы в Буранном. Любил пирожки бабы Шуры, сказки бабушки Пелагеи, учительницы. Дед Михаил делился воспоминаниями. Семь лет прослужил Михаил Адамович в Красной Армии, прошел славный боевой путь, имеет награды, дважды ранен, комиссовался в сорок третьем с осколком в позвоночнике. Другой дед, Михаил Петрович Бутров, вернулся с Великой Отечественной на костылях. Впрочем, внук знал его лишь по рассказам бабы Шуры — Михаил Петрович умер, когда Славику не исполнилось и полугода.
Река Илек, с каждым годом отдаляясь от крайних улиц села, образовала великолепную пойму. Глядя на расположившиеся там огороды и речку, мы и разговорились с Виктором Ивановичем Гладковым, капитаном в отставке, военруком средней школы села Изобильного. Гладков дело свое знает. В последние годы не раз приходилось слышать сетования военкоматов на плохую подготовку призывников из села. Изобильненской школе в этом упрека нет. Виктор Иванович держит в руках пачку фотографий. Посмотреть есть на что. Стрельбы во время военной игры «Зарница». Состязания старшеклассников «А ну-ка, парни!» Плавание школьного отряда на плоту по Илеку. Фрагменты поездки в Волгоград, к местам боевой славы.
Заодно уж следует отметить добротность знаний, получаемых ребятами в здешней школе: с каждым годом все больше изобильненских выпускников поступают в вузы, в том числе на довольно трудные для сельских школьников инженерно-математические факультеты.
— Не знаю, — говорит Виктор Иванович, — почему-то в последнее время и в средствах массовой информации, и в кино, и по телевидению мы все больше отдаем предпочтение тем, кому не следовало бы. Металлистам, рокерам, рэкетирам, шантажистам, интердевочкам. А настоящая молодежь — вот! — Виктор Иванович вскидывает пачку фотографий.
Что ж, если и есть в его словах доля запальчивости, то небольшая, поскольку в той пачке снимки мальчишек и девчонок с лопатами в руках на картошке, у ворохов зерна, на комбайне и т. д. А главное — там изображен юноша, почти мальчик, в военной форме и берете десантника, его ученик, удостоенный высокого звания Героя Советского Союза.
Во дворе Александровых много цветов.
— Вот у этих, — показывает хозяйка двора Раиса Михайловна, мать погибшего, — Слава то ли во втором, то ли в третьем классе караулил как-то сразу три или четыре утра подряд. Попросит разбудить пораньше, выйдет и ждет, как дрогнут навстречу солнцу цветочные лепестки. Раз не уследил, другой. А потом все же подсторожил как-то. То-то было радости…
В этом месте Раиса Михайловна смахивает слезу. Сколько она их уже пролила, в том числе и тогда, когда выходили из Афганистана последние советские части. Тогда в Оренбуржье стояла снежная зима. И когда по телевизору показывали перегороженные сугробами дороги в горах, по которым двигались тяжелые бронетранспортеры, Раиса Михайловна отмечала обеспокоенно: и там большой снег.
А до этого по радио и в газетах несколько раз упоминали города Гардез и Хост. И каждый раз при этом сердце ее вздрагивало. Еще бы! В привезенном ей боевыми друзьями сына блокноте родною рукой были аккуратно вписаны названия афганских мест — тех, где побывала его парашютно-десантная рота. Оба упомянутых выше населенных пункта вписаны в книжечку дважды. Итог же всему подводит краткая запись, сделанная другим почерком: «16.30. Седьмого января. Последняя война Славика. Хост, под которым он геройски погиб». Эти строчки неровны, что и неудивительно: запись сделана человеком, только что вышедшим из боя.
В те радостные для всех нас дни весь мир следил за тем, что происходило на дорогах из Кабула в Термез и к Хайратону. Вот последняя бронетанковая колонна покинула афганскую столицу. Вот пропыленные машины достигли перевала Саланг. Здесь произошли жестокие бои. А вот уже на Советской земле женщины обнимают парней, только что оставивших за собой пограничный мост через реку. А мать в те дни снова прощалась с сыном, как делала это несколько раз и раньше. Сначала в Сызрани, куда друг сына привел Раису Михайловну вопреки Славиному запрещению: он замыкал колонну и, увидев ее, от неожиданности выронил рюкзак и рассыпал по перрону немудрые вещи — мыльницу, бритвенный прибор, тюбик зубной пасты. Потом накануне трагического боя, когда увидела его во сне, — Слава надевал телогрейку, в которой обычно ездил на осенние работы, и уходил из дому молча, холодно, не отвечая на ее вопросы. Потом на траурном митинге, когда хоронили его в открытом гробу на старинном казачьем кладбище возле родного села. И вот теперь еще раз при виде матерей, после мук ожидания и неизвестности, счастливо рыдающих на груди возвратившихся сыновей. Ей дождаться своего не пришлось…
Из письма командира парашютно-десантного полка полковника В. А. Востротина музею Изобильненской средней школы, которая теперь носит имя героя-земляка В. А. Александрова:
«…В ответ на вашу просьбу сообщаем подробности о службе и последнем бое гвардии младшего сержанта Александрова Вячеслава Александровича. Уравновешенный, скромный, он всегда был окружен боевыми товарищами. Принимал участие в десяти боевых операциях по оказанию помощи афганской народной армии. Во всех проявил мужество и героизм. Решительно действовал он и в ходе операции «Магистраль», когда советские части обеспечивали доставку продуктов, медикаментов и теплой одежды в блокированный мятежниками район города Хоста. Десантники контролировали дорожный участок, не давая мятежникам нападать на колонну с грузами и минировать дорогу. Седьмого января 1988 года душманы начали штурм высоты. Они шли в атаку, уверенные в успехе, так как значительно превосходили наших воинов по численности…»
Из донесения начальника штаба части Н. Самусева:
«В 15.30 мятежники перенесли огонь на блок управления ротой. В то же время по высоте продолжали вести огонь с разных направлений пять гранатометов, одно безоткатное орудие, три-четыре пулемета и большое число стрелкового оружия. Наконец, группа мятежников, пользуясь мертвым пространством на подступах к высоте, бросилась в атаку. Их взаимодействие осуществлялось по рации. Наступающие были одеты в черное. По данным разведки, такую форму использовали полки специального назначения, сформированные из фанатиков и уголовников, приговоренных к смертной казни.
Первым открыл огонь наблюдатель гвардии младший сержант Александров В. А., что дало возможность занять позицию согласно боевому расчету…»
Продолжение письма В. Востротина:
«Вячеслав оказался с фланга к наступающим. Огнем из крупнокалиберного пулемета он заставил их остановиться, вызвал огонь на себя…
Он продолжал стрелять до тех пор, пока осколки не вывели его пулемет из строя. Тем временем наступающие вплотную подошли к его окопу. Пять гранат бросил Вячеслав по врагу. Он уничтожил десятки атакующих. Но, несмотря на это, они продолжали идти вперед. Видя сложность положения, Александров собрал остатки боеприпасов и сменил позицию, заняв оборону за стволом дерева, верхушка которого была снесена реактивными снарядами. Еще пять магазинов патронов расстрелял он из автомата…»
Раиса Михайловна показала мне фотографию того места. На снимке хорошо видны горный склон, упавшая часть дерева. Вот из-за нее и бил Вячеслав по врагу, короткими злыми очередями заставляя лечь наступающих. Показывая снимки, Раиса Михайловна иногда поглядывала на окно, за которым полыхали цветы. Около них когда-то засиживался маленький Славик. Цветы — и вот эта злая, меткая, прицельная стрельба. Как связаны они? И не противоречат ли друг другу?
Все, с кем мне удалось поговорить в Изобильном, одинаково удивлялись доброте, цельности и выдержанности характера своего земляка. По свидетельству товарищей по части, внешне Слава выглядел очень юно. Встречающиеся с ним впервые иногда недоумевали, как такого мальчика на войну взяли? Он и в самом деле был очень молод. Двадцатилетие справили ему там же, в Афганистане, за полтора месяца до срока его «дембеля». По традиции Слава сам испек пирог, разрисовал сгущенкой. А до этого у того же Хоста их сильно обстреливали «эрэсами», и погиб корректировщик Федотов. Его вспоминали, когда пили чай. После пели: «Серая кукушка за рекой, сколько жить осталось мне, считает…»
А через три дня погиб Слава…
Как-то в шестом классе Слава зимой собрался затемно на рыбалку. Его не пускали — он заупрямился: «Мальчишки могут подумать, что я ночью боюсь идти мимо кладбища». С рыбалки, однако, вернулся раньше обычного. «Что такое?» «Да скучно там одному». Несмотря на уговор, никто из мальчишек, кроме него, на рыбалку не явился.
По словам отца, Александра Михайловича, девятиклассником Слава работал на жатве. Случилось так, что комбайнер, у которого он был помощником, заболел. Что делать? Где искать замену заболевшему?
— Я поработаю, — сказал Вячеслав бригадиру.
И три дня водил комбайн один, самостоятельно устраняя неисправности.
В другой раз Славе доверили работу на орошаемом участке за Илеком. Оплата там была хорошая, а усилий требовалось немного. Однако мальчишка вскоре отпросился с поливного участка: его сверстникам досталась более трудная работа на зерновом поле, и Слава перешел к ним — не хотел, чтобы его упрекали в том, что ищет в жизни где полегче.
Еще факт. На уроке военного дела учились ползать по-пластунски. Помня о силе личного примера, преподаватель Виктор Иванович Гладков, который уже упоминался выше, всякое упражнение сначала выполнял сам. А класс в этот раз решил повеселиться. Одолел Виктор Иванович полоску земли, а ему говорят:
— Не поняли технику движений…
Показал еще раз — снова «не поняли». Ползти в третий раз? Это становилось уже похоже на издевательство. И тут Слава отстранил впереди стоящего ученика, опустился на землю и пополз. Класс был сражен благородной простотой поступка.
Кстати, на поступок Слава шел не раздумывая, даже если требовалось для этого немалое мужество.
В Куйбышеве, в техникуме, куда Слава поступил учиться, процветала «дедовщина». В общежитии старшекурсники любили «качать права». И вдруг наткнулись на сопротивление. Да и кто дал отпор, какой-то колхозник из глухого угла? «Деды» сплотились в своих усилиях — и все-таки Слава не отступил. Приехавшая навестить сына Раиса Михайловна ахнула, увидев его синяки.
— Что с тобой, мой мальчик?
— Так, — ответил Слава. — И вот еще что… Мам, не зови меня больше так.
— Хорошо, мой мальчик, — начала было Раиса Михайловна и осеклась: сын-то действительно уже становился мужчиной.
Вот еще свидетельство этому. Сокурсник Славы по техникуму, староста их группы, ленинский стипендиат Игорь Конюхов, рассказывал:
— До призыва оставались считанные дни, и Славе пришлось досрочно сдавать экзамен за второй курс. Армейская повестка в кармане, а он сидит за учебниками. «Для чего из кожи лезть?» — спросил его кто-то. — Ведь уходишь же в армию». — «Потому и сдаю». И сдал. Электротехнику на четыре, а историю — на пять. Позавидуешь такой выдержке. Вот характер!
Рассказ десантника Андрея Горохова:
— В Афганистане мы со Славиком попали в одну роту, и спали вместе, хотя и числились в разных взводах. Тут уж трудности начались не то, что в учебке. Рюкзак весом более пятидесяти килограммов — паек, теплые вещи. А еще оружие… И тогда Слава занялся спортом. При своем весе в 65 килограммов при росте в 180 сантиметров занял в части третье место по боксу. Лучше всех играл в шахматы. О стрельбе уж не говорю. Мы все знали и о моих, и о его родителях. И однажды он на меня накричал. Я его никогда больше таким злым не видел. А дело в чем? Я должен был нести ведро с водой — это килограммов десять, а я его новобранцу передал. Слава вырвал ведро и вернул его мне…
Как видим, «дедовщины» Слава не терпел и там.
На магнитной ленте есть еще подобные записи. Их сделали Славины друзья, которые, демобилизовавшись, специально приехали в Изобильное. Сойдя ночью в Соль-Илецке с поезда, обратились в милицию. Там им дали машину, провожатого. Скоро раздался стук в окно.
— Кто там?
— Открывайте, мама!
И вот что удивительно, никто не оповещал изобильненцев о приезде к Александровым товарищей сына, а ночью на их дворе перебывало все село.
— Какие ж вы молоденькие! — скажет десантникам Раиса Михайловна. — Признавайтесь, мальчишки, плакали там?
— Было, — признается Андрей Горохов. — Я плакал. От бессилия. У наших там на высоте кипит от разрывов. Мы видим, что у них творится, а помочь не можем — далеко. Я опустился на землю и заплакал…
Из донесения начальника штаба части Н. Самусева:
«Озлобленные мятежники сосредоточили весь огонь в направлении Александрова. Гранаты рвались возле его укрытия и за ним. Мужественный десантник с криком «За погибших друзей!» продолжал бой. Товарищи подоспели к нему, когда смертельно раненный Вячеслав в последний раз нажал на спусковой крючок. К тому времени у него осталось шесть патронов».
Запись на магнитофоне:
— Когда я подбежал к нему, Слава лежал без движения. Я думал, у него болевой шок. Подхватил его и стал перетаскивать в укрытие. В это время его головной убор упал, и я увидел… кровь. Рана была в голову.
Наш разговор с Раисой Михайловной продолжался не один час. В ее состоянии ощущалась подавленность. Но, кроме нее, была и радость за сына и его друзей. В речи моей собеседницы мелькали названия оружия, фамилии боевых командиров сына. Она говорила, как о родных и близких людях, о старшем лейтенанте Гагарине, командире полка Востротине. Я представляю, что испытала она, когда увидела по телевизору полковника Востротина во время вывода наших войск из Афганистана. В те дни части, в которой служил ее сын, довелось охранять Саланг. Видел ту передачу и я. С бесконечной усталостью на лице полковник Востротин, семь подчиненных которого и он сам отмечены звездой Героя, не торопясь, подбирая слова, отвечал корреспонденту.
— О чем вы думаете сейчас? — спросили его.
— О чем я думаю? О друзьях — о тех, кто погиб, и о тех, кто остается тут. И еще об опыте настоящих человеческих отношений, которого хватит нам на всю оставшуюся жизнь.
На телеэкране мелькал снег, лицо Востротина было мокрым. Думается, мокрым — от слез — было оно в это время и у Раисы Михайловны.
Предательски взблескивала эта соленая влага на глазах многих, в том числе следящих за работой Съезда по телевизору, когда в зале заседания разразилась буря по поводу того интервью, которое дал канадской газете академик Сахаров, ныне уже покойный. Еще больший накал чувств вызвала статья Л. Баткина в «Московских новостях» от 11 июня 1989 года, в которой автор, говоря о событиях в Афганистане, использует такие слова, как «советские зверства».
Это о ком так? О подчиненных полковника Востротина, что ли? О гвардии младшем сержанте Александрове, наконец? Что ж, при таких обвинениях депутаты С. Червонопиский и П. Шетько имели полное право встать на защиту чести своих товарищей, тем более погибших!
Впрочем, нуждаются ли они вообще в защите! Как-никак народ сам дал оценку людям, прошедшим «Афган». Простые люди страны послали в высший орган Советской власти 120 депутатов, прошедших, по словам того же С. Червонопиского, школу лишений, трудностей, мужества, воинской доблести на многострадальной афганской земле. В конце концов это признал и сам академик А. Сахаров: «Я меньше всего желал оскорбить Советскую Армию, советского солдата, который защитил нашу Родину в Великой Отечественной войне. Но когда речь идет об афганской войне, то я опять же не оскорбляю того солдата, который проливал там кровь и героически выполнял приказ. Не об этом идет речь… Я не Советскую Армию оскорблял, не советского солдата, я оскорблял тех, кто дал этот преступный приказ послать советские войска в Афганистан. (Аплодисменты, шум в зале.)»
С последним трудно не согласиться, и то после основательных раздумий. Кстати, на Втором Съезде народных депутатов СССР этому приказу была дана именно такая оценка. И при всем этом мне почему-то вспоминается война за Фолкленды, которую вела Англия, давние события на Гренаде и совсем недавние — в Панаме. Наше участие в афганской войне носило характер интернациональной помощи законному правительству Афганистана и потому более нравственно. И если, согласно Л. Баткину, «во всем мире считается бесспорным», что нашу общую репутацию после участия в помощи Афганистану нужно немедленно спасать, то как смотрит этот «весь мир» на кровь, льющуюся на афганских улицах и плоскогорьях сейчас, после вывода наших войск? Разве не следует дать реальную оценку всем силам и странам, действующим в этом регионе по сию пору? Сложно, очень сложно еще все. И нам еще предстоит хорошенько подумать над тем, что же произошло в мире за этот срок — роковые девять лет пребывания наших парней в дружественной нам стране. А пока…
А пока на скамейке у нашего подъезда я слушаю песни. Чаще всего вижу там двух парней, в прошлом «афганцев», а ныне студентов Оренбургского сельхозинститута. Иногда, мне кажется, я улавливаю знакомые слова. Их сочинил земляк Славы Александрова по Буранному Андрей Веприков, студент того же вуза. Песенные слова нескладны, но действуют на душу безотказно. Вот они:
В Афганистане пыль, будет непогода.
Мама! Я возвращаюся домой!
Мама! Я не был дома чуть побольше года,
А возвращаюсь — холодный и немой.
Я тебе ничего не смогу рассказать про Кабул,
Но его не кляни, не суди потому лишь,
Что оттуда твой сын возвратился в гробу —
Там свистели осколки и пули!
Не лежала на мне роковая печать,
Просто выбрал я сам это нужное дело.
Я в ночной тишине буду в окна людские стучать,
Чтобы жизнь берегли, чтобы смерть ненавидеть умели.
Остается сказать немногое. Недалеко от могилы Славы — старая замшелая плита, на которой уже не разобрать ни слова. Под ней лежит безвестно какой-то казак. Хотелось бы, чтобы могилы Славы и тысяч его погибших друзей никогда не стали бы безвестными. Пусть не останутся без нашей помощи их отцы и матери…