П. А. Осипова

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

П. А. Осипова

П. А. Осипова была дочерью крупного псковского помещика XVIII века Александра Максимовича Вындомского. Он служил в гвардии, вращался в большом свете, затем уединился в свои поместья, где занимался «отчасти стихотворством, а более всего — сельским хозяйством». Прасковья Александровна была его млад­шей дочерью. Она родилась 23 сентября 1781 г. В момент приезда Пушкина в Михайловскую ссылку ей было 43 года, в год смерти поэта — 56 лет. В год рождения Пушкина 13 февраля 1799 г. Прасковья Александровна вышла замуж за тверского помещика Ник. Ив. Вульфа, от которого имела сына Алексея и дочерей Анну и Евпраксию. Все они вошли в пушкинскую биографию. Овдовев в 1813 г., Прасковья Александровна вышла впоследствии замуж за Ив. Соф. Осипова, скончавшегося в год приезда Пушкина в Михайловское, 5 февраля 1824 г.

П. А. Осипова находилась в недалеком свойстве с Пушкиным; ее родная сестра Елизавета была замужем за Як. Ис. Ганибалом, двоюродным дядей поэта по матери.

Прасковью Александровну Осипову характеризовали у нас обычно по различным историческим данным ее родословной (она по матери была из рода Кашкиных, а дед Аристарх Кашкин был видным вельможей Екатери­ны II) или же отчасти по письмам к ней Пушкина. Высказывания же самой П. А. Осиновой — ее друже­ские письма к поэту — при этом недостаточно принима­лись во внимание. Между тем они дают основание для углубления многих известных черт ее характера и рас­крытия некоторых других, до сих пор недостаточно освещенных.

Из приведенных выше писем старшей дочери Оси­повой — Анны Николаевны Вульф мы видели, что Прасковья Александровна была по-женски увлечена Пушкиным и даже старалась всячески отстранить от него возможных соперниц. «Она одна хочет одержать над вами победу», — с досадой пишет Пушкину Анна Николаевна, сосланная матерью в далекие Ма­линники.

Прасковья Александровна действительно питала к Пушкину сильное чувство. С глубокой и искренней нежностью она называет его «мой дорогой и всегда любимый Пушкин», «сын моего сердца». «Целую ваши прекрасные глаза, которые я так люблю», — пишет она ему. При этом она проявляет исключительную заботли­вость о нем — устраивает его земельные и хозяйственные дела, тщательно исполняет его поручения, заботится о его доходах, дает ему практические советы и указания. Недаром в одном из писем она сообщает: «Я охотно сделаюсь вашей управительницей».

Письма Пушкина — величайшая радость и гордость для нее. Она благоговейно хранит каждый листок его переписки и нисколько не преувеличивает, сообщая ему уже в 1833 г., что перечитывает его письма «с наслаж­дением скупца, пересчитывающего груды золота, которые копит».

Ее женская влюбленность в поэта сочеталась с неизменной материнской нежностью к нему; не без улыбки, но с невольным сочувствием к ее заботливому попечению о поэте читаешь в ее письмах сведения о банке крыжовенного варенья, которую ей никак не удается переслать из Тригорского в Петербург своему горячо любимому Пушкину, пока, наконец, 9 января 1837 г. заветная банка не выезжает из Тригорского. По срокам тогдашних переездов нужно думать, что Пуш­кин еще успел получить, за несколько дней до дуэли, этот последний знак внимания своей верной тригорской подруги.

Пушкин имел все основания высоко ценить П. А. Осипову. Это была незаурядно образованная женщина, начитанная в истории, знакомая с литературой, следящая за новинками поэзии. Недаром отец ее зани­мался стихотворством и сама она принимала в своем доме Пушкина, Языкова, Дельвига. Каждая новая книжка «Современника» для нее событие, а над «Повестями Белкина» она проводит бессонную ночь.

Любопытно отметить, что в области политики она придерживалась передовых воззрений, опережая в этом отношении иногда даже своего знаменитого корреспон­дента и друга. Когда в 30-е годы произошло примирение Пушкина с правительством, П. А. Осипова в оценке политической современности оказалась несравненно не­зависимее и радикальнее его. В то время как Пушкин, сообщая о бунте в военных поселениях, с возмущением говорит об «утонченном зверстве» бунтовщиков и сочув­ственно отзывается об императоре, который «усмирил бунт с удивительной храбростью и хладнокровием», Прасковья Александровна придерживается иных мнений: «Пока бравый Николай будет придерживаться способа военного управления страной, дела будут идти все хуже и хуже, т. к. он, очевидно, внимательно не прочел или же совсем не читал «Историю Византии» Сегюра (и многих других, писавших о причинах падения империй)». В то время как Пушкин приветствует победы русских войск в Польше, Осипова решительно называет польскую войну «дурацкой».

Интересна и разница их отношения к другому по­литическому слуху. «Император, — пишет Пушкин в 1835 г., — даровал милость большинству заговорщи­ков 1825 г. (разрешение Кюхельбекеру, напр., жить в южной части Сибири)». Иначе относится к этому скептически-умная Осипова: она готова радоваться вести об улучшении положения «несчастных ссыль­ных — но правда ли это? Не только ли в Петербурге этому поверят?».

Она жестоко иронизирует над «избирательными глупостями» своего сословия (дворянские выборы) и с большой свободой убеждений заявляет в начале 30-х годов, что «наше дворянство еще похоже на варваров». В отличие от многих петербургских знакомых Пушкина, Осипова относилась явно отрицательно к личности Ни­колая I и к системе его управления страной. Даже по кратким высказываниям ее в письмах к Пушкину Пра­сковью Александровну следует отнести к рядам оппози­ционного дворянства первой четверти XIX века. Это отчетливо сказывается и в ее глубоком сочувствии «не­счастным ссыльным» 1825 г. Отметим, что декабрист Муравьев-Апостол и петрашевец Кашкин оба находи­лись в довольно близком родстве с владелицей Три­горского.

Пушкин относился к П. А. Осиповой с чувством серьезной и почтительной привязанности, он никогда не допускал по ее адресу тех насмешливых отзывов, которые были для него привычны в отношении многих других женщин. Ей посвятил он «Подражания Корану», «Простите, верные дубравы!», «Быть может, уж недолго мне...» и прелестный мадригал:

Цветы последние милей

Роскошных первенцев полей.

Они унылые мечтанья

Живее пробуждают в нас.

Так иногда разлуки час

Живее сладкого свиданья.

П. А. Осипова намного пережила своего друга-поэта. Она скончалась 8 апреля 1859 г. и погребена на погосте Городища в полуверсте от Тригорского.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

Конец 1826 г. Тригорское

...в новом году вы отдохнете — и затем улетите из наших объятий — к новым радостям, к новым наслаждениям - к новой славе. Прощайте, целую ваши прекрасные глаза, которые я так люблю. П. О. [12]Сбоку: А. Пушкину где он найдется.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

19 июля 1831 г. Тригорское

Благодарю вас за любезное письмо, которое я только что получила, мой дорогой Александр, благодарю за дружеское его содержание; мы надеемся, что Евпраксия будет счастлива с избранным ею человеком, который, по-видимому, обладает всеми качествами, укрепляющими семейное счастье. 8-го этого месяца состоялось бракосо­четание; я провела 3 дня во Вреве, и ваше письмо пришло во время моего отсутствия, кроме того, оно было адре­совано в Опочку — и пролежало там несколько лишних дней. Несмотря на известия, помещенные в Петербург­ской литературной газете, холера не была в Острове — кроме как в головах врачей, и до прошлого понедельника Псков тоже был ею пощажен. С тех пор я ничего о ней не слыхала. Наш маленький кружок, благодарение богу, до сих пор оставался нетронутым — но в Островском уезде болезнь, говорят, появилась, впрочем, кажется, не в угрожающих формах. Вообще же, вероятно, большая смертность должна быть приписана неуменью лечить эту болезнь и той скорости, с которой она развивается у больного, а не ее эпидемическому характеру. Это болезнь повальная, а не з а р а з а. Мы живем потихоньку и благодарим бога за его охраняющую благость,  но мы не можем быть ни счастливы, ни спокойны, пока не будем уверены, что наши друзья в Петербурге, Царском и Павловске вне опасности. Нравятся ли мне ваши воздушные замки? Я не успокоюсь, пока это не осуществится, если я найду к этому малейшую возмож­ность — но если это невозможно, есть на окраине моих полей на берегу большой реки маленькое имение, преле­стное местечко, домик, окруженный прекрасной березо­вой рощей. Земля продается одна без крестьян. Не хотите ли ее приобрести, если владельцы Савкина не захотят с ним расстаться? Впрочем, я постараюсь сделать все возможное. Прошу вас передать вашей прекрасной супруге привет от меня, как от человека, который нежно вас любит, восхищается ею понаслышке и готов полюбить ее всем сердцем. Да сохранит и сбережет вас бог, вот мысль, господствующая сейчас в моем уме и сердце.

А. С. Пушкин — П. А. Осиповой

29 июля 1831 г. Царское Село

Ваше молчание начинало меня тревожить, дорогая и любимая Прасковья Александровна; письмо ваше успо­коило меня как нельзя более кстати. Еще раз поздравляю вас и желаю вам всем от глубины сердца — благополучия, спокойствия и здоровья. Я сам относил ваши письма в Павловск и, признаюсь, смертельно желал узнать их содержание; но матушки моей не было дома. Вы знаете о приключении, бывшем с ними, о шалости Ольги, о карантине и проч. Теперь, слава богу, все кончено. Родители мои более не под арестом, холеры бояться уж нечего. В Петербурге она скоро прекратится. Знаете ли, что в Новгороде, в военных поселениях, были мятежи? Солдаты взбунтовались, и все под тем же нелепым предлогом отравления. Генералы, офицеры и доктора умерщвлены с утонченным зверством. Император отпра­вился туда и усмирил бунт с удивительной храбростью и хладнокровием; народу не следует привыкать к бунтам, а бунтовщикам — к его присутствию. Кажется, все кончено. Вы судите о болезни гораздо лучше, нежели доктора и правительство. «Болезнь повальная, а не зараза, следственно, карантины лишние; нужны одни предосторожности в пище и одежде». Если бы эта истина была нам ранее известна, мы избегнули бы многих бедствий. Теперь холеру лечат как всякую отраву — деревянным маслом и теплым молоком, не забывая и паровой ванны. Дай бог, чтоб рецепт этот не понадобился вам в Тригорском.

Вам вручаю мои интересы и планы. Я не особенно держусь за Савкино или какое другое место; я желаю только быть вашим соседом и обладателем хорошенькой местности. Благоволите сообщить мне о цене той или другой усадьбы. Обстоятельства задер­жат меня, по-видимому, в Петербурге более, чем бы я желал, но это нисколько не изменяет ни моих намерений, ни надежд.

Примите уверение в моей преданности и совершенном уважении. Поклон всему вашему семейству.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину и Н. Н. Пушкиной

21 августа 1831 г. Т ригорское

Холера в окрестностях Тригорского имеет только то неудобство, что задерживает почту; этому нужно, веро­ятно, приписать медленное прибытие вашего письма от 29 июня. Я получила его, мой дорогой Александр, только 11 августа, а так как мое здоровье все это время было не очень-то хорошо, я не смогла вам ответить раньше. Затем меня навестили преосвященный и г-н Пещуров, после чего мне было необходимо съездить к Борису (барон Вревский) и Евпраксии; наконец, тысяча мелочей мешала мне написать вам — до сегодняшнего дня. Благодарю вас за ваше доверие ко мне, но чем оно больше, тем более я буду чувствовать себя обязанной быть достойной его — и моя совесть не даст мне покоя. Поэтому, рискуя вам недоесть, я спрашиваю вас, мой молодой друг, какою суммою вы располагаете для приобретения того, что вы называете хижиной, — я думаю, не больше 4 или 5 тысяч — жители Савкина имеют 45 десятин земли, разделенной между тремя владельцами, двое из них почти согласились на продажу, но самый старый не решается и потому запра­шивает безумную цену. Но если вы мне скажете, сколько вы хотите истратить на приобретение — у нас есть способ согласовать желания старика с нашими. Ведь что вам делать с землей, которая отдалит вас от Михайловско­го? — (и осмелюсь сказать по вашему любезному выра­жению) от Тригорского, вся прелесть которого теперь для меня лишь в надежде на ваше соседство. Потому-то, до тех пор пока я не потеряю всякой надежды, я буду стоять за Савкино. Мы узнали, увы, о мятеже в военных поселениях. Вы правы, говоря о том, что не нужно. Но пока бравый Николай будет придерживаться военного образа правления, дела будут идти все хуже и хуже. Вероятно, он не прочитал внимательно, а может, и совсем не читал «Историю Византии» Сегюра! [13] Что думают у вас об этой дурацкой войне с поляками? Когда она кончится. Я забываюсь в удовольствии болтать с вами, любезный сын моего сердца. Если бы бумага моя занимала пространство неба, а чернила для писания поставляло бы мне море, у меня всегда была бы еще мысль, чтобы выразить вам свою привязанность, а однако два слова скажут это также хорошо: любите меня в четверть того, как я вас люблю, и с меня будет достаточно. Анета и Александрина вам кланяются. Прасковья Осипова.

Тысяча приветов от меня вашим родителям.

Те три строки, с которыми вы обратились ко мне, сударыня, в только что полученном мною письме вашего супруга, поистине доставили мне больше удовольствия, чем иные три страницы, и я благодарю вас от всего сердца. Радуюсь надежде когда-нибудь вас увидеть, так как готова восхищаться вами и полюбить вас, как все, кто имеет удовольствие вас знать. Вы делаете счастли­выми людей, которых я люблю, это уже право на мою благодарность. Прошу верить в самые нежные чувства вашей покорнейшей слуги Прасковьи Осиповой.

Если моя дорогая Ольга среди вас, будьте добры передать ей от меня тысячу приятных вещей.

А. С. Пушкин — П. А. Осиповой

11 сентября 1831 г. Царское Село

Искренне благодарю вас, сударыня, за труды, какие вы взяли на себя, ведя переговоры с обитателями замка в Савкине. Если среди них имеется один слишком несговорчивый, нет ли возможности сговориться с двумя другими, оставив первого в стороне? Впрочем, дело не из спешных: новые занятия задержат меня в Петербурге по крайней мере на два или три года. Я этим очень огорчен: я надеялся провести их близ Тригорского.

Жена моя искренне благодарит вас за строки, которые вы изволили написать ей. Это добрейший ребенок, готовый любить вас от всего сердца.

Я не пишу вам о взятии Варшавы. Можете судить, с каким восторгом мы узнали об этом после 9 месяцев несчастий. Что скажет Европа? — вот занимающий нас вопрос.

Холера закончила свои опустошения в Петербурге, но она совершит теперь объезд провинции. Остерегайтесь ее, сударыня. Ваши желудочные боли приводят меня в трепет. Помните, что холеру рассматривают, как простое отравление: молока и масла — и затем остерегайтесь простуды.

Прощайте, сударыня, верьте моему уважению и искренней привязанности. Шлю приветствия всему ваше­му семейству.

П. А. Осипова — А.С.Пушкину

29 сентября 1831 г. Тригорское

Когда я прочитала в прошлую субботу с неописуемым наслаждением Три стихотворения на взятие Варшавы, мое воображение было этим так занято, что всю ночь я видела вас во сне. Я помню, что поцеловала вас в глаза, и — представьте, какая приятная неожидан­ность, — в то же утро почтальон принес мне ваше письмо от 11. Я хотела бы поцеловать каждый из ваших милых глаз, дорогой Александр, за свидетельства того внимания, которое вы мне уделяете — но будьте покойны. Холера обошла, как по плану, всю губернию — города, как и деревни, — но произвела опустошения менее, чем в других местах. Но поистине замечательно, что она не показывалась в Великих Луках и в Новоржеве, пока не привезли тело Великого Кн. Конст., а затем разразилась там жестоко. Никто не был болен в свите Великого Князя, и однако же через 24 часа после того, как они покинули дом Д. Н. Филозофова, заболело, по крайней мере, человек 70, и так всюду после их проезда. В подтверждение этого нашего наблюдения я только что получила письмо от моей племянницы Бегичевой, которая нас уведомляет, что за последнее время болезнь опять усилилась в Петербурге, ежедневно заболевают 26 и более человек, и я предполагаю, что та же причина производит то же самое действие, и так как размеры Петерб. больше, чем все другие места, где проезжало тело В. К., — болезнь продолжится там дольше. Повто­ряю вам, она не поднимается на высоту наших гор. Великие умы сходятся, и у нас была одна и та же мысль насчет Савкина. Акулина Герасим., которой принадлежит половина земли, может быть, ее продаст. Есть некоторая надежда, так как вы говорите, что это дело неспешное; но то, что вы сообщаете о вашем прибывании в Петер­бурге, заставляет меня думать, не совсем ли хотите вы там обосноваться. Савкино может быть только хижиной на два летних месяца, и если вы его приобретете — потребуется целое лето, чтобы сделать его обитаемым. Прошу вас передать привет вашей прекрасной жене, мои дочери шлют вам свой. Напомните обо мне немного моей дорогой Н. О.(Надежде Осиповне Пушкиной, матери поэта); я это время сильно болела лихорадкой, последствием болей в жел[удке]; теперь я поправилась. Прощайте, будьте здоровы и верьте всегда моей нежной преданности. П. О.

А. С. Пушкин — П. А. Осиповой

Январь 1832 г. СПб.

Примите, милостивая государыня, мою искреннюю благодарность за те заботы, которые вам угодно было приложить о моих книгах. Я употребляю во зло доброту и время ваши, но умоляю оказать мне последнюю милость, потрудиться приказать спросить у моих людей в Михайловском, нет ли там еще сундука, присланного в деревню вместе с ящиками, в которых уложены мои книги. Подозреваю, что Архип или другие удерживают один ящик по просьбе Никиты, моего слуги (теперь Левинова). Он должен заключать в себе (т. е. сундук, а не Никита), вместе с платьями и вещами Никиты, также мои вещи и несколько книг, которых я не могу отыскать.

Еще раз умоляю вас простить мою докучливость, но ваша дружба и ваше снисхождение избаловали меня.

Посылаю вам, сударыня, — «Северные цветы», которых я недостойный издатель. Это — последний год моего альманаха и дань памяти нашего друга, утрата которого долго будет казаться нам недавнею. Прилагаю к этому снотворные сказки; желаю, чтобы они на минуту позабавили вас.

Мы услыхали здесь о беременности вашей дочери. Дай бог, чтобы все кончилось благополучно и чтобы здоровье ее совершенно поправилось. Говорят, что от первых родов молодая женщина хорошеет, дай бог, чтобы они были также благоприятны и здоровью. А. П.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

25 января 1832 г. Тригорское

Истинное удовольствие для меня исполнять ваши поручения, мой дорогой, бесконечно дорогой Александр, но я огорчена, что до сих пор не удалось разыскать все, что оставалось у вас из книг и вещей. Н. Ан. утверждает, что она ничего не нашла в сундуке, который будто бы принадлежит Никите, кроме книг, посланных мною вам, и сломанной чайной коробки, но я распоряжусь о даль­нейших розысках; я бы очень хотела знать, какого вида был сундук Никиты, ведь весьма возможно, что мне показывают другой и прячут настоящий.

Получение «Северных цветов» доставило мне невы­разимое удовольствие, и я весьма чувствительна к вашему любезному вниманию, мой горячо любимый Александр. Это прекрасный букет, брошенный на могилу нашего дорогого Дельвига, воспоминание о котором до сих пор вызывает горячую слезу на моих глазах. Мне кажется, что это собрание стихов лучше всех, прежде вышедших. Издатель «Зеркала» не соблаговолил назвать Яз... и Иасона[14], чьи стихи нисколько не портят сборника. Я могу очень правильно сказать, пародируя вас, что я «Се­верные цветы» читаю и не начитаюсь.

Здоровье Евпраксии недурно для ее состояния, с 7 мы не видались из-за полной распутицы. У нас нет ни снега, ни мороза, никогда еще не видала я такой погоды, как в этом году. Она, наверное, будет польщена вниманием, которое вы непрестанно ей высказываете. Надеюсь, что здоровье вашей супруги тоже хорошо, по крайней мере я этого очень желаю. С чувством дружеского и нежного почтения остаюсь ваша преданная П. Осипова.

Ваши повести, вопреки вашему предсказанию, заста­вили меня провести бессонную ночь, и я об этом ничуть не жалею. Мой Алексей произведен в поручики за отличие, простите материнскому тщеславию это сооб­щение. Я ему послала стихи, написанные вами в ответ Беранже, он от них в восторге так же, как и все его лучшие товарищи по полку. Один гусар, видевший Левушку, говорил нам, что он пресытился лаврами и хочет отложить свою саблю в сторону.

А. С. Пушкин — П. А. Осиповой

Середина мая 1832 г. Петербург

Г. Алымов отправляется сегодня ночью в Псков и Тригорское, и он любезно взял на себя передать вам это письмо, дорогая, добрая и уважаемая Прасковья Алек­сандровна. Я еще не поздравил вас с рождением внука. Дай бог, чтобы он и его мать чувствовали себя хорошо и чтобы все мы присутствовали на его свадьбе, раз мы не могли быть на его крещении. По поводу крещения, — я тоже буду вскоре иметь его на Фурштадской в доме Алымова. Запомните этот адрес, если поже­лаете написать мне словечко. Не сообщаю вам никаких новостей, ни политических, ни литературных — полагаю, что вы устали от них, как и все мы. Нет ничего более мудрого, чем сидеть в своей деревне и поливать свою капусту. Старая истина, которую я ежедневно вспоминаю среди светского и суетливого существования. Не знаю, увидимся ли мы этим летом: это одно из моих мечтаний. Желал бы, чтоб оно осуществилось.

Прощайте, сударыня, я нежно приветствую вас и всю вашу семью.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

22 мая 1832 г. Псков

Весьма приятным сюрпризом было ваше письмо, полученное сегодня через господина Алымова, дорогой мой Александр Сергеевич, и я спешу вас за него поблагодарить. Уже больше трех недель, как я здесь в Пскове терпеливо переношу городской farniente (безделье), но вот три прекрасных летних дня возбудили во мне тоску по родине. Евпраксия и ее маленький сосунок (она ведь кормит сама) чувствуют себя, благодарение богу, хорошо, и мне хочется ответить на ваши пожелания: да будет так!

Если мы порядком устали от литературных и политиче­ских новостей, то еще более я раздражена нашими избирательными глупостями. Действительно, наши дво­ряне похожи еще на Вандалов, и это буквально, ничего не убавляя. Слава богу, завтра все кончится, и через три дня я вернусь в свои горы. Я желаю от всего сердца, чтобы эти строки нашли вас уже отцом и чтобы ваша прелестная супруга, как и моя дочь, счастливо разреши­лась от бремени. Я с тревогой жду этого известия с 20 и постоянно об этом думаю. Если вы останетесь на это лето в Петербурге, может быть, мы и увидимся, но, конечно, сладостнее была бы встреча у моих грядок. Я, впрочем, на это не теряю надежды. Тысячу лучших пожеланий госпоже Пушкиной. Мои дочери благодарят вас за память, я же дважды целую ваши глаза. Honi soi qui mal y pense[15]. С искренней и подлинной любовью остаюсь весьма преданная вам слуга. П. Осипова.

  П.А.Осипова — А. С. Пушкину

31 мая 1832 г. Тригорское

Привет, дорогой Александр Сергеич, поздравляю вас от всего сердца с рождением нежной маленькой Мари, и, право, я сожалею, что не могу обнять вас так же, как молодую и прекрасную Маму. Это хорошо, маленький Барон может когда-нибудь сделаться супругом прекрасной Мари! И мы будем плясать на их свадьбе. Но шутки в сторону, мне очень была нужна эта добрая весть, чтобы оживить мое угнетенное состояние — легче переносить свои горести, когда знаешь счастливыми тех, кого любишь. Будьте счастливы, дорогой Пушкин, и это меня утешит во многом, что может случиться со мной. П. О.

На обороте: Александру Сергеичу Пушкину.

А. С. Пушкин — П. А. Осиповой

Май 1833 Г. СПб.

Виноват, тысячу раз виноват, дорогая Прасковья Александровна, что замедлил поблагодарить вас за ваше весьма любезное письмо и за его интересную виньетку. Всякого рода затруднения помешали мне. Не знаю, когда дождусь счастья явиться в Тригорское, но охота смерт­ная. Петербургское житье отнюдь не по мне: ни мои склонности, ни мои средства не ладятся с ним. Но года на два, на три приходится взять терпения. Жена моя свидетельствует тысячу любезностей вам и Анне Нико­лаевне. Дочь моя потревожила нас в течение этих пяти или шести дней: полагаю, что у нее прорезываются зубы. До сих пор еще ни одного нет. Как ни говори себе, что это всеобщий жребий, но эти созданьица так нежны, что невозможно бестрепетно смотреть на их страдания. Ро­дители мои только что прибыли из Москвы. Они распо­лагают приехать в Михайловское в половине июля. Как бы я желал им сопутствовать.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

28 июня 1833 г. Тригорское

Еще 20 мая, драгоценный мой Александр, я получила ваше любезное письмо, и так как в момент его получения я писала вашей матери, я и просила ее поблагодарить вас за него: но судя по вопросу, который ваша прелестная жена задает от вашего имени Анете, я полагаю, что Надежда Осиповна забыла вам это передать, и я с удовольствием повторяю свою благодарность за это дорогое письмо, которое я вовремя получила и храню вместе с прежде полученными. Я перечитываю их иногда с удовольствием скупца, пересчитывающего золотые слитки, которые он копит. Уже очень давно, как Михай­ловские лошади отправлены в расположение ваших роди­телей. По моему расчету вот уже 8 дней, как они прибыли или должны были прибыть к месту своего назначения, почему же их еще нет? Это начинает меня беспокоить. Что поделывает миленькая Мари, как чувствует себя наша очаровательная Натали и вы? Хотя вы мне и не верите, но мне кажется, что вы должны сделаться в этом месяце второй раз отцом. У нас лето, которое очень напоминает лето 1826 г. — такая же удушающая жара, нет дождя, но помимо этого какая разница!!!

Вы уже знаете, что Евпраксия родила девочку Ма­ри. Мой Алексис с нетерпением ждет отпуска, а Вале­риан[16], который здесь на каникулах, хочет быть принятым в студенты. Бывают моменты, когда я желаю иметь крылья, чтобы унестись к вам, увидать вас на мгновение и затем вернуться, — но это безумие! Не правда ли?

Но вернемся к нашим делам. Почему ваши родители не приезжают к нам? Привет. Жара спала, я пойду бродить по саду, думать там о вас, о прошлом — и надеяться, что в будущем мы еще побродим там вместе. Обнимаю мою чаровницу Натали и прошу у нее малень­кого местечка в памяти для П. О.

На обороте: Его Высокоблагородию М. Г. Алек­сандру Пушкину в С.-Петербурге, в Гороховой улице, в доме Жадимировского.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

17 июня 1834 г. Тригорское

Ждали ли вы, дорогой мой и всегда любимый Пуш­кин, получить от меня письмо это — конечно, нет, а что хуже всего... письмо о делах не моих — с вас довольно и ваших, — но действительно о ваших делах, — запаситесь терпением; прочтите мое письмо — подумайте день-два, права ли я, затем, но не ранее, вы свободны действовать. Третьего дня вечером ваши родители при­ехали к обеду к моей дочери Вревской — а к чаю ко мне, и вчера также, несмотря на усталость от путешест­вия, они провели с нами весь день. Сегодня я узнала от Анет, что вы приняли господина Рейхмана к себе, как управляющего, или заведующего — или уже не знаю в качестве кого — в свое Нижегородское поместье; при этом известии я ощутила, как это хорошо говорится по-русски, что у меня упало сердце. Я спро­сила у Анет, кто же его рекомендовал. Это Алексис — был ответ. В самом деле, я ничего не могла ей на это сказать, но могу вас уверить, что с этой минуты чувствую нервное волнение, которое пройдет только тогда, когда я выскажу все, что у меня на сердце — и успокоив совесть тем, что считаю своим долгом, я смогу опять приняться мирно сажать свои цветы, как некогда Домициан свою капусту. Итак, вы доверились рекомендации г-на Алексея Вульфа — Алексиса, который в хозяйственном отно­шении совершенный младенец — птенец, — найдя свое имение без куска хлеба, свои поля плохо обработанными, своих крестьян без пищи, он мог назвать хорошим управителем господина Рейхмана!!! И вы не спрашиваете моего мнения, хотя я помимо моей воли вот уже шестой раз в жизни принуждена исправлять хозяйственные ошибки господ немецких управляющих!! Во имя бога, во имя вашего собственного спокойствия, во имя малень­кой, совсем маленькой частицы привязанности, которую я хочу, чтобы вы имели ко мне, не поручайте ему управление вашими имениями. Оставьте там на год того, кто там теперь — но никак, никак не Рейхмана. Когда я должна была отказать Дрейеру в управлении моей Тригорской землей — я поручила Рейхману свести счеты с Дрейером, и он, проработав неделю, ничего не сделал; тогда мне пришлось взять работу на себя, и я сделала ее в 3 дня. Так как управление Тверским имением было проще, крестьяне там есть (или были) более состоятель­ны, а я не верила тому, что начинала замечать — то я и взяла его управляющим, — и вот мы накануне продажи с молотка 500 душ и двух домов со службами. Перечис­ление всех его хозяйственных глупостей было бы чересчур длинно и наскучило бы вам, но если вы думаете, что теперешнего вашего управляющего можно заподозрить, потому что он беден, то я вам скажу как раз наоборот, что это его рекомендует, так как он управлял имениями вашей родственницы мадам Менандр, кажется, 6 лет, все то время, пока ее супруг был на действительной военной службе, а нет такого маленького имения, которое не приносило бы выгоды господам управляющим. По­верьте мне и моему скромному опыту, лучше иметь управляющим человека, который, давая вам разумный доход, сумеет и себя не забыть, чем бедного простофилю, который перевернет ваше хозяйство вверх дном, потому что не умеет иначе, и вас обеспокоит без всякой выгоды для себя.

Все это я сказала вам под влиянием моей искренней к вам привязанности; я не могу не интересоваться тем, что касается вас; итак, теперь, когда я высказала, что думаю, делайте как хотите, будьте здоровы, будьте осторожны с Рейхманом, предупреждаю вас еще раз — и только никогда не сомневайтесь в нежной любви к вам П.О.

Р.S. Может быть, вам придет фантазия приехать взглянуть на Тригорское. Есть некоторые обстоятельства, которые заставят ваших родителей не сердиться, если вы будете жить в домике Тригорского сада. А вы там будете себя чувствовать как бы не в Триг. и не в Мих. — если только этого захотите.

Анекдот.

После того, как я уволила Трейера от управления Малинниками, доказав ему, что он утаил от меня 1000 р., госпожа Поликарпова, урожденная княгиня Щерба­това, по рекомендации моего шурина Ивана Вульф, поручает ему имение в 800, в Тамбовской губернии. Эту зиму мы встретились у Нетти Трувлер; я осведомилась у ней о Трейере. «Ах, боже мой, сударыня, — сказала она мне, — подумайте, он украл у меня 35000 руб. и только через полицию я от него отделалась». — «Вы не спросили у меня моего мнения, сударыня, было мое возражение». — «Имеющие уши да слышат».

У меня есть солидные основания думать, что, не­смотря на то запустение, в котором Рейхман оставил наши земли, он мог их покинуть с пустыми карманами. Поверьте мне.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

24 июня 1834 г. Тригорское

В каждом деле труден только первый шаг, дорогой Александр, — несколько дней назад я написала вам и вот я снова вынуждена сказать вам несколько слов. Я только что узнала от вашей матери, что Рейхман сказал вам, будто я ему осталась что-то должна. Я не могу понять, как может г-н Рей... оставаться в таком заблуж­дении. Я никогда ничего не была ему должна, — ни одного обола, — он нанялся управлять Тверскими име­ниями за десятую часть дохода, он распоряжался в Малинниках 4 года, в Ниве 3, и оставил 500 душ при последнем издыхании. Алексей свел свои счета с ним. Если он думает, что сын ему должен, то это с Тверского имения, и было бы, безусловно, справедливым, чтобы господин Рейхман получил плату за свои полезные труды с доходов Тверского имения. Итак, я вас прошу не делать переноса сумм в ваших расчетах со мною и с ним — деньги, которые ваши родители мне должны, я доверила им как на хранение, чтобы самой их не истратить, — 1000 р. старого долга 1826 г. и для г-жи Павлищевой 560 ассигнациями и еще 200, занятые в их приезд в 33 году в июне или июле месяце, — вы отдадите мне их осенью, мой дорогой Александр, чтобы я заплатила ими в Ломбард 22 декабря. Итак, вам нечего торопиться и спешить сломя голову. Но я ничего не должна платить Рейхману, и это я прошу вас запомнить. Каждый день, когда я читаю молитву Отче наш, иже еси на небесех, я вспоминаю этого человека, чтобы простить ему его вины против меня, но я бы не желала ему прощать еще его вины по отношению к вам.

У нас сегодня было прелестное зрелище, сегодня вынос иконы Святогорской Божией матери. За час до начала крестного хода — при очень хорошей погоде — большое количество довольно порядочной публики собра­лось в ожидании иконы у подножия нашей горы — десять или двенадцать экипажей на некотором отдалении допол­няли картину. Относительно перемен, происшедших в наших местах, сообщаю вам, что наши соседи Шелгуновы держат открытый дом — хороший повар, танцы, музыка, в настоящий момент там обедают ваш отец, мать и еще человек сорок. У меня же уже несколько недель болят ноги, и я извинилась перед ними — я чувствую себя гораздо лучше в вашем обществе и не могу опять не повторить — приезжайте же на несколько дней в Михайловское.

Какая земляника!!! Это одно удовольствие. И какая чудесная погода — слишком хорошая для яровых. Прощайте, я тоже еду к Щелгуновым, желая вам покойной ночи — целую дважды ваши глаза, подчас такие прекрасные. Прощайте.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

1 ноября 1834 г. Тригорское

Где вы?.. Что делаете вы, мой дорогой Александр, хочу надеяться, что с вами не случилось никаких непри­ятностей, но ваши родители сильно о вас беспокоятся, ибо чем можно объяснить более чем трехмесячное мол­чание; мне очень неприятно надоедать вам своими пись­мами, мой дорогой, всегда дорогой Александр, я прекрас­но понимаю, что нет дружбы, которая устояла бы перед скукой, но я ведь дошла до положения, когда мне нужно узнать, можете ли вы заплатить долг ваших родителей. Я ведь тоже не могу переносить неопределенность по этому вопросу. Срок моего платежа в Ломбард совсем близок, и я должна знать, что мне делать. Вот письмо от вашей матери, которое я присоединяю к своему; ваш отец в постели, — и только от беспокойства. Ах, напишите нам ради бога, а то иначе — иначе, поверьте, ваш отец не сможет этого перенести; поторопитесь же сказать ему, что вы здоровы, как и все ваши, и что вы не забываете его — мысль, которая его мучит и заставляет плакать вашу мать. Простите же мне, повто­ряю еще раз, эти строки, рассердитесь, но ответьте всей душой вам преданной Праск. Осиповой.

Мемориал.

С 33 года — 1760 рб. — 60 заплоченных в Петербурге. Годовой процент 170

Итого 1870 ассигнациями.

Если вы можете, если вы хотите быть настолько добрым, чтоб заплатить их мне, то попрошу вас внести их в Ломбард. По займу на 96 000 руб. Стат. Сов. Пр. Осип., под залог имения, Пс. губ., Опочевского уезда, 650 душ, 1824 года, перезаложенных на 37 лет с 1832-го.

А. С. Пушкин — П. А. Осиповой

26 декабря 1835 г. СПб.

Наконец, милостивая государыня, я был утешен получением вашего письма от 27 ноября. Оно около четырех недель находилось в дороге. Мы не знали, что подумать о вашем молчании. Не знаю почему, но полагаю, что вы — в Пскове, куда я адресую это письмо. Здоровье матери моей улучшилось, но это еще не выздоровление. Она слаба, однако же болезнь утихла. Отцу нужно всячески сочувствовать. Жена моя благодарит вас за память и поручает себя дружбе вашей. Ребятишки также. Желаю вам здоровья и приятного праздника, не говорю о моей неизменной привязанности.

Император явил милость свою многим из заговор­щиков 1825 года, между прочими и моему бедному Кюхельбекеру. По указу должен он быть поселен в южной части Сибири. Страна прекрасная, но я желал бы знать, что он поближе к нам; может быть, ему позволят поселиться в имении г-жи Глинки, его сестры. Правительство относилось к нему всегда кротко и снис­ходительно.

Как подумаю, что уже десять лет прошло со времени этого несчастного возмущения, то мне все это кажется сном. Сколько событий, сколько перемен во всем, начиная с собственных моих мыслей моего положения, и проч., и проч. По правде сказать, только дружбу мою к вам и

вашему семейству нахожу я в душе моей все тою же, всегда полною и нерушимою.

Вексель ваш готов, и я вышлю его в следующий раз.

[Пометка Осиповой: Я его никогда не получала.]

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

18 января 1836 г. Тригорское

Спасибо, мой дорогой друг, за письмо, полученное мною на этих днях — но я не могла вам ответить, так как с 28 декабря лежу в постели и не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Так как я продолжаю отказываться от лекарств, мое выздоровление началось лишь три дня назад, и я тороплюсь вам сказать, что письмо ваше от 26 декабря заставило меня испытать чувство тихой радости, сообщив мне добрую весть об улучшении, которое должно произойти в положении несчастных ссыльных. Но правда ли это, не в одном ли только Петербурге этому поверят? Я стала недоверчива — видишь столько противоречий в том, что происходит перед нашими глазами и слухом, что положительно не знаешь, как себе это объяснять. Зачем вы все беспоко­итесь о Над. Осип. — Ольга писала некоторое время тому назад, что здоровье ее поправляется, что она хорошо спит, хорошо ест — чего же вы хотите большего в наши годы? Очень естественно, что она не может поправиться так скоро, как могла бы десять лет назад. Анета болела одновременно со мною лихорадкой и еще не совсем хорошо поправилась, однако же она хочет ехать к вам в Петербург — сейчас она в Голубове. Я же опасалась покидать мое уединение, где в конце концов мне лучше, чем где бы то ни было. Если бы еще воспоминание о тех, кого я люблю, время от времени посещало бы меня здесь. Налет меланхолии, господствующий в вашем письме, проник в мое сердце, и каждый раз, когда я перечитываю ваши строки, это ощущение возобновляется, а знает бог как бы я хотела, чтобы вы были счастливы и довольны. Мне пишут из Петербурга, что Наталья Николаевна продолжает на всех балах оставаться прекраснейшей из прекрасных! Поздравляю ее с этим и желаю еще, чтоб о ней говорили, как о счастливейшей из счастливых. Добрый вечер, мой горячо любимый Александр Сергеевич, моя нежная дружба к вам тоже ведь испытана временем. П. О.

На обороте: Его Высокоблагородию М. Г. Алексан­дру Сергеичу Пушкину в Петербурге, близ Прачешного моста в доме Баташева.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

7 сентября 1836 г. Голубово

Я замедлила, мой дорогой друг, поблагодарить вас за присылку 2-го тома «Современника», чтение которого доставило мне большое удовольствие — но это было в ожидании удовольствия еще большего увидеть вас среди нас. Но прекрасные осенние дни, совсем недавно при­шедшие, отдалили эту надежду, если не совсем ее разрушили — разумеется, только на этот год. Ведь господин Павлищ. (Н. И. Павлищев — муж Ольги Сергеевны Пушкиной) совсем отказался от мысли поселиться в Михайловском. В эту пятницу он получил письмо из Варшавы от своего начальника по канцелярии, который в качестве статс-секретаря сообщает ему, что если он не поторопится вернуться к месту службы, то князь Варшав­ский хочет его отставить. Все это с ним случилось из-за неприязни к нему Правителя Канцелярии Князя, и Павл. необходимо, по крайней мере, 3000 рубл. — чтобы предпринять это путешествие, — если вы можете ему помочь, сделайте это, мой любезный друг, и сохраните нам ваше драгоценное соседство. Я пишу вам из Голубова, где только что провела четыре дня очень приятно — мои дети и я шлем вам наши самые дружеские поклоны. П. О.

Бедная Ольга от этого всего опять разболелась.

На обороте: Его Высокоблагородию М. Г. Алексан­дру Сергеевичу Пушкину в С.-Петербурге, близ Прачешного Мосту в доме Баташева.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

15 декабря 1836 г. Тригорское

Вот уже около 8 месяцев, как я не видела вас, мой дорогой и любимый Пушкин, я не знаю почему, но у меня была надежда, что вы приедете этой осенью, но эта надежда, как и многие другие, вы это знаете, оказалась только иллюзией! Совсем недавно, однако, я имела удо­вольствие получить 3 книгу «Современника» — он доставил мне двойное удовольствие, — прежде всего как доказательство вашей памяти; а затем превосходное сти­хотворение, заключенное в нем, унесло меня в прекрасное время нашей зарождавшейся поэзии, которое продолжалось так недолго. Когда я их читала, мне казалось, что тень моего дорого Дельвига улыбается мне...

Чтобы доказать вам, что мы всегда помним о вас — я хотела прислать вам банку крыжовника, но коротенькая зима приостановила отправку людей — которая возобновится вместе с санной дорогой. Треть­его дня мой зять сообщил мне письмо, написанное ему с Сергеем Львовичем — где между прочим он нам говорит, что вы не хотите Михайловского. Правда ли это, мой дорогой Александр Сергеич — прошу вас мне это сказать. Надеюсь, вы не думаете, что я сделалась безразличной ко всему, что вас каса­ется — но я по многим причинам хочу знать ваше мнение по этому поводу. И затем бедные мужики в большом беспокойстве, они не знают, кому принадлежат и у кого должны искать покровительства и совета. Если вы решили продать эту землю, хотя сердце мое впадает в грусть при этой мысли, скажите мне это, а также цену, какую вы за нее хотите.

Если госпожа Пушкина продолжает помнить меня, скажите ей, мой дорогой Александр Сергеич, что я желаю ей приятно провести конец этого года и начать длинный ряд прекрасных и счастливых лет — дайте вести о вас старому другу, питающему к вам, поверьте, не менее привязанности, чем вся эта молодежь, которая вам об этом рассказывает чудеса. П. О.

А. С. Пушкин — П. А. Осиповой

22 декабря 1836 г. Петербург

Вы не поверите, моя дражайшая Прасковья Алексан­дровна, какое удовольствие доставило мне ваше письмо. Я не имел от вас известий более четырех месяцев, и только третьего дня г. Львов сообщил мне их; в тот же день я получил ваше письмо. Я надеялся повидаться с вами осенью, но этому помешали отчасти мои дела, отчасти Павлищев, приведший меня в дурное настроение, так что я не был в таком расположении духа, чтобы приехать в Михайловское для раздела.

К великому сожалению, я был вынужден отказаться быть вашим соседом, но еще надеюсь не потерять это местожительство, которое предпочитаю всякому другому. Вот в чем дело: я предложил сначала взять все имение за себя, обязуясь уплатить брату и сестре за причитаю­щиеся им их части имения по 500 р. за душу...Я отказал ему в этом, заявив, что, если имение стоит больше, я не хочу наживаться за счет сестры и брата. На этом дело и остановилось. Хотите знать, что я желал бы? Я желал бы видеть вас собственницей Михайлов­ского, а себе оставить усадьбу с садом и дюжиной дворовых. Я очень хочу ненадолго приехать этой зимой в Тригорское. Мы поговорим обо всем этом.

В ожидании этого мой сердечный привет вам. Жена благодарит вас за память. Не привести ли мне вам ее? Мое почтение всему вашему семейству, Евпраксии Ни­колаевне особенно.

П. А. Осипова — А. С. Пушкину

6 января 1837 г. Тригорское

Какой приятной неожиданностью было сегодня для меня получение вашего письма, мой драгоценный друг; оно пришло очень кстати, чтобы уравновесить мою печаль от известия, что моя бедная Анета больна нервной и желчной лихорадкой, — как раз в то время, когда я думала, что она скоро вернется к нам. Александрина тоже больна, и все это сильно меня удручало, когда ваше письмо утешило меня доказательством, что у вас есть еще дружеское чувство к вашему старому другу. Вы говорите, что не имеете от меня вестей уже 4 месяца; неужели — я не писала вам с сентября? Ваша мысль провести здесь несколько дней так радует меня, но я сомневаюсь, чтобы милая прекрасная женщина захотела сюда приехать, и кто может осудить ее за это?!!

Honni soit qui mal y pense