1 апреля, среда, 2009.
1 апреля, среда, 2009.
В самом конце дня День смеха ознаменуется показом комедии Владимира Аленикова «Улыбка Бога». Одесский интернациональный юмор, хотя действие начинается в Чикаго. Все против моей внутренней эстетики, но нравится – бесхитростно и почти народно. Даже Роман Карцев, с его плотоядным еврейским юмором, и Джигарханян, который, как всегда, обещал прибыть на премьеру, но не приехал, не вызывают отторжения. Джигарханян, не стесняясь, распоряжается своей старостью, как материалом. Пружина сюжета– одесские катакомбы, как некая машина времени.
Под вечер мы в жюри составили список фильмов, которые будут участвовать в нашем дальнейшем отборе. «Улыбка Бога» и «Живи и помни», «Обреченные на войну», «Морфий» и «Пленный», по давнему прекрасному рассказу В. Маканина, который мы видели сегодня.
Впрочем, день сегодня начался с фильма «Гоголь. Портрет загадочного гения». Это некое иллюстрированное и озвученное актерами, играющими персонажей, биографическое полотно. Особенно интересно это было смотреть на фоне идущего вечерами по телевидению огромного фильма Леонида Парфенова. В фильме интересен и нов эпизод с иеромонахом-исповедником Гоголя. Здесь действительно скрыта какая-то тайна, какая? Продюсер, выступавший на пресс-конференции после показа, нагнетал сообщением, что автор сценария и режиссер Дмитрий Демин безвозвратно нездоров. Этот любопытный фильм, явно идущий не по своему разряду, как игровой, а фильм документальный, в шорт-лист не вошел.
Я долго ждал фильма Алексея Учителя «Пленный». Лет пять или семь назад, когда на фестивале мы дали Учителю Гран-при за его фильм об И. Бунине с Андреем Смирновым, «Дневник его жены» явно выделялся среди прочих. Сегодня он один из лучших, не более. По сравнению с рассказом, который я так люблю, здесь какая-то солдатская предыстория, что-то по мотивам нового романа Маканина «Асан» с меной и продажей оружия, почти этнографическая сцена с собаками и вертолетами «загона» чеченских пленных и некая солдатская бывальщина с большой и сильной сексуальной сценой. Без соития, показанного в ярких подробностях, кинематограф уже никуда. Но вот само путешествие с чеченским мальчиком сжалось, и его невыносимая психологическая глубина куда-то ушла. Правда, описание шерстяных носков, которое я запомнил, сохранилось. Опять два блестящих актера: Вячеслав Крикунов и Петр Логачев.
Вечером целый час ходил по городу, пытался написать письмо Марку, написал, но Интернет «сожрал» письмо и по адресу не отправил. Завтра просмотры начнутся в 12. На завтрак не пойду, буду работать над дневником. Надо бы записывать и актерские, и прочие рассказы, которые все время порхают, но сил нет и нет памяти, чтобы запомнить.
2 апреля, четверг. Довольно быстро после последнего просмотра раскидали все премии и призы. Никаких особенных неожиданностей последний день не принес. Фильм Игоря Масленникова «Взятки гладки» по пьесе Островского «Доходное место» оказался не таким хорошим, как мне бы хотелось, при моей любви к Островскому и симпатии к Масленникову. Как я осторожно ни выкручивал руки жюри, ничего путного, кроме какой-то нелепой медной вазы от района, фильму дать не удалось. И с актерами здесь, мне кажется, не вполне удачно, по крайней мере, Олег Басилашвили работает удивительно трафаретно, до боли знакомый Жадов безлик, что-то есть еще в другом молодом актере, но, как мне кажется, основная неудача – сценарий Валуцкого. Он делает уже второй фильм по Островскому с Масленниковым. Как обычно, в народном духе, без особых углублений был сделан фильм «Наследники» режиссера Константина Одегова, которого я помню и по предыдущим фестивалям. Стиль этот любим публикой, да и сам фильм смотрю с удовольствием, не как искусство, а как некие зарисовки из жизни. Здесь опять Сибирь, захолустье, пьянство, хорошие и плохие люди. Снова – школьники, бандиты, воры, стечение обстоятельств. Я уже знал – против народа не попрешь, – что Одегов получит приз зрительских симпатий, и все-таки выбил для картины приз за роль второго плана. Это Александр Голубков, актер из театра Моссовета, сыгравший бандита Мишу. Актер с редчайшей достоверностью.
Последнее, что мы видели – это ожидаемый и, боюсь, способный перевернуть все мои предварительные наметки фильм «Пассажирка» Станислава Говорухина. В основе рассказы К. Станюковича. Ожидания не оправдались. На этот раз тоже была редкой красоты актриса Анна Горшкова, но того трепета женской любви и мерцания женского характера, которые всегда просвечивали в актрисах Говорухина, не было. И все равно фильм очень красивый, зрелищный, с прекрасным показом быта флота на царских кораблях, с роскошной этнографией былого, и мы дали ему второй по значению приз. В свое время я уже вручал Говорухину 90 томов Толстого, на этот раз это будет энциклопедия Терры.
«Гранатовый браслет» на нашем маленьком совещании, которое мы собрали после ужина и всех просмотров, достался Александру Прошкину. Занятно то, что седьмой член жюри Виктор Матизен летел в это время из Москвы. А параллельно, у Вл. Соловьева в его «К барьеру», Виктора изо всех сил поливал Николай Бурляев. Итак, естественно, хотя Прошкин и считает, что на этом фестивале его недолюбливают, но и 5 тыс. долларов, и «Гранатовый браслет» получит он. Приз за лучшую режиссуру получит Алексей Учитель за своего «Пленного». Молодой актер Иван Жидков («Улыбка Бога, или чисто одесская история») увезет приз за лучшую главную мужскую роль – решили дать именно молодому, пусть счастливо стартует. За лучшую женскую получит тоже молодая актриса Лощилина (фильм по повести Василя Быкова). Практически я выколотил 60 тысяч – губернаторский приз – для Алексея Балабанова за его «Морфий». С некоторым напрягом, минуя большие и дорогие картины, включая и украинскую «Иллюзию страха», дали приз «За дебют» ленинградским студентам за их «Высокие чувства». Уж здесь, по крайней мере, очевидно, что и режиссер и сценарист состоялись.
Потом приехал Витя Матизен, рассказывал о своеобразии речей Никиты Михалкова и о том, что все это еще не закончилось – несгибаемый Марлен Хуциев еще будет судиться. Всех аргументов не привожу. Естественно, седьмой член жюри все одобрил.
3 апреля, пятница. Утром, когда все жюри поехало по пушкинско-набоковским местам, я под дождем и по раскисшему снегу погулял по моему любимому Гатчинскому дворцовому парку. Обошел весь дворец, послушал звон курантов, похожий на шелест времени. Какая печаль по минувшему! На площади перед дворцом нашел никогда ранее не виденную мною мемориальную плиту. Наверное, раньше об этом рассказывал экскурсовод. Именно здесь, перед дворцом, на огромном митинге в ноябре 1917-го года первый военный комиссар Николай Дыбенко уговорил казаков прекратить выступления против только что родившейся новой советской власти. А так бы, смотришь, и восстановили бы казаки вместе с ребятами из дивизий Краснова Временное правительство. Огромная, посыпанная песком площадь со стоящим на ней невысоким памятником Павлу Первому сразу ожила. Голоса, крики, хриплый голос молодого наркома. Ах, какая непростая шла жизнь!
Потом дошел до Приаратского дворца. На улице, почти обращенной к озеру, несколько сожженных деревянных домов. Высокие, как колонны, стройные печные трубы – жгут дома на лучших исторических местах, с видом на озеро и еще на царские достопримечательности. На одном из заборов, окружающих свежее пепелище, краской выведен призыв к прокурору. Постоял на площади перед дворцом: вспомнил былое, рыцарские турниры, горячий глинтвейн. Ах, Генриетта Карповна, ах…
Во время обеда обнаружил новость, меня обескуражившую. Губернатор решил дать свой приз не «Морфию» Алексея Балабанова, а фильму по повести Василя Быкова «Обреченные на войну». В контексте посещения именно сегодня Гатчины новым Патриархом Кириллом это вполне логично. Честно говоря, это следствие того, что опять я изменил своей интуиции и пошел на поводу у нашего маленького жюристского общественного мнения. До сих пор считаю, что «Морфий» – это лучший фильм фестиваля, но Андрей Звягинцев очень хвалил «Побег». Матизена не устраивало освещение еврейской темы, да, некий пересол был, я не стал спорить, потому что все остальное ладно складывалось, но в результате, фильм остался за бортом. Ах, как жаль! Вторая новость, – это наши журналисты, которые не могут без знакомой и приторной якобы левизны. Слухи о решении по основным номинациям уже разнеслись, и журналисты взялись за обиженных. Они дали свой приз документальному фильму Валерия Харченко «Бродский. Довлатов. Последнее слово». Я смотрел этот фильм дома, в гостинице на своем компьютере, диск: все тот же список имен: Аксенов, Лимонов, эмигранты, все те же устаревшие слова. Кстати, последний до «Свободы последнего слова» фильм Харченко называется «Под руинами мавзолея».
На церемонию закрытия надел, как и предполагал, синий зайцевский костюм с сюртуком и жилетом и ту шелковую рубашку, которая была не стирана еще со времен прошлого фестиваля. Приготовил еще и сюрприз, памятуя мои прежние размолвки и с губернатором, и с городским головой: взял свою кожаную сумку и положил в нее две надписанные мною последние книги: роман и дневник. Ход: чего они уж мне на этой сцене не дарили, теперь и я им что-то подарю. Естественно, в смысле прочтения, надеюсь только на их жен.
Мне все говорили, что церемония закрытия прошла хорошо, но мне она показалась путаной и не очень яркой. Если во время открытия Майоров довольно остроумно играл с текстом, то на сей раз делать этого было не с кем. Не вынесли на сцену ни энциклопедии, ни Толстого, а поставили только несколько показательных томиков. Это не производит впечатления, а вот гора из 60 книг – было бы, конечно, другое дело. Вдобавок ко всему Миша Трофимов еще и посвоевольничал и изменил устоявшийся регламент: я всегда вручаю все три главных приза. Из-за этого возникла некоторая неразбериха.
Больше всех решением жюри, кажется, был доволен А. Прошкин, в разговоре он вспомнил, как яростно здесь же, в Гатчине, жюри не приняло его «Капитанскую дочку». «Ах, это та «Дочка», где любовь проходила в сусеках с зерном и где вы демонстрировали выставку икры и осетровых?»
У поезда уже в Ленинграде меня встретил Дима Коралис, и что-то я ему наговорил в диктофон. Теперь начинаю побаиваться своего старого интервью, которое я дал в прошлый свой приезд в Ленинград.
4 апреля, суббота. Встретил Витя, и через тридцать минут мы уже были дома. Лена стояла у плиты и пекла блины к моему приезду. Мне очень нравится такая жизнь, когда дом полон и возникает ощущение семьи. Вика ползает по полу и топочет своими маленькими ножками. Ехал в одном купе с Женей Сидоровым, который, конечно, тоскует по своей невостребованности. Интересные разговоры шли в автобусе, когда ехали из Гатчины. Чуть-чуть подвыпив, Андрей Звягинцев так интересно говорил о жюри и о своих литературных пристрастиях. Мне он очень нравится своей внутренней сосредоточенностью, прорываемой иногда мальчишеской разгульностью. Он дружил со своим земляком Костей Одеговым. В автобусе Андрей, в том числе, рассказал, что в какой-то компании, когда он говорил о маканинском «Антилидере», будто бы сказали: «А Есина ты читал?..» Здесь я вдруг довольно зло сказал: «Да куда вы все денетесь, через двадцать лет все мое переэкранизируете. Но только мне уже по этому поводу не надо будет беспокоиться».
5 апреля, воскресенье.
Перед тем как отнести стопку газет, которые я прочел после моего возращения из Гатчины, выписываю единственную новость, которая для меня заслуживала хоть какой-то фиксации. Что мне встреча Медведева и Обамы? Что мне поездка Путина на ВАЗ? Правда, там он сообщил, что в его личном гараже есть, как и у меня, «Нива». У него среди «раритетных машин», у меня – одна-единственная. Что мне до того, что Медведев, талантливо, почти как американец, улыбается на парадном портрете глав государств на саммите «Большой двадцатки» в Лондоне? Что мне, наконец (все это я обнаружил в газете, а вот теперь и сведения от «Эхо»), что королева сделала замечание Берлускони, который неимоверно радовался встрече с Обамой? Меня совершенно не интересуют дела и съезд Союза кинематографистов, и выборы наряду с существующим председателем Марленом Хуциевым еще и Никиты Михалкова. Для меня имеет значение только сообщение в правом верхнем углу «РГ» за пятницу: «К решительным мерам подталкивает ситуация на рынке медикаментов. По данным Росстата, за год (февраль 2009-го и февраль 2008) они подорожали в среднем на 24 процента…» У людей старшего возраста, не имеющих льгот, расходы на таблетки «съедают» уже до трети пенсии. Кто предпримет эти «решительные действия»? Студенчество в России уже давно «наше» и не имеет революционизирующей силы. Может быть, опять пенсионеры перегородят Ленинградское шоссе, как и в недавние времена монетизации льгот?
Утром сначала рассаживал по стаканчикам рассаду помидоров, потом читал «Олигархов», потом сел за дневник. В книге Дэвида Хоффмана, полной замечательных деталей и безусловного знания предмета, раскрывается удивительная грязь и беспринципность наших олигархов. Все они, конечно, удачливые воры и беспринципные мошенники. Но при этом ни одного вздоха осуждения со стороны автора, даже создается ощущение, что господин Хоффман любуется своими «сильными» героями.
6 апреля, понедельник. Вчера в одиннадцатом часу вечера поехали с Витей в супермаркет «Метро». Вернулись почти в два часа ночи, чего только не купили. Истратили почти пятнадцать тысяч рублей: стиральный порошок, моющие средства, растительное масло, мука, разные приправы и соусы, три огромных упаковки с молоком, картошка, свекла, морковь, шоколад, прочее и прочее. Все это стоит намного дешевле, чем в розничной торговле. Поэтому спал довольно долго, правда, сны были тяжелые, тревожные и с нехорошими символами. Утром позвонил один из товарищей покойного Миши Сукерника, который за свой счет выпустил его сборник, договорились встретиться завтра после семинара. Книжка вышла, я теперь думаю, как ее распространять. Из дома никуда не выходил, сначала сидел над книгой Хоффмана, потом пришла Соня Луганская, с которой мы договаривались встретиться, чтобы работать над ее магистерской диссертацией. Сидели три с половиной часа, пока я не устал. Кое-что нашли интересное, например, по дневникам, об Антоне Соловьеве. Для меня работа Сони показала, как много можно было бы написать и рассказать об институте и студентах, пользуясь дневниками. Но Соня странная девушка, которую вряд ли интересует то, что она делает в смысле литературы. В ее характере нет понимания красоты и вечности этого вида искусства. Она делает, готовясь к какой-то непонятной жизни, массу дел, например, сейчас учится в какой-то школе телевидения. Литературой можно заниматься, если ей посвятишь всю жизнь.
Пока работали с Соней, позвонил Паша Лукьянов из Испании. В связи с этим вспомнил, как я безумно веселился, когда прочел, что Паша победил на каком-то турнире для вроде бы русскоговорящих писателей. В газете так и написали, что победил Павел Лукьянов, он действительно живет уже, наверное, пять лет в Испании, действительно инженер, но ведь и действительно сидел у меня на семинаре три года, а потом и стал автором «Знамени».
Путин выступает по телевидению и, как всегда убедительно, рассказывает, что он и его правительство сделали, чтобы преодолеть кризис. В этой связи вспоминаю рассказы из книги Хоффмана о том, как правительство довольно много спустило олигархам в момент дефолта. В конце года любой банк может списать какой-то, даже крупный, долг на «убытки». А почему бы им не поступить так и в этот раз?. . А сколько Хоффман пишет о «прощенных» государством долгах! Телевизионные каналы во время бодрого выступления Путина довольно успешно и верноподданно манипулируют сменой кадров и планов, чтобы уязвить оппозицию, которая, как и положено оппозиции, кое в чем сомневается. Все счастливы и довольны, господин Грызлов старается указать оппозиции на ее место. Все так благостно и так все, оказывается, идет по запланированному сценарию, что в награду Путина можно сделать монархом. Оказывается, – выдал государственную тайну! – еще в бытность свою президентом Путин приказал постепенно вывезти наши золотовалютные резервы из-за океана. Мы ничего не потеряли, все предусмотрел, дружные аплодисменты. Он сказал, что весь мир нам завидует. Говорил он с парламентом три с лишним часа.
В «РГ», которую к вечеру я прочел, развернулась небольшая дискуссия, связанная со взрывом знаменитого памятника В.И. Ленину на Финляндском вокзале в Ленинграде. Выступили на этот раз люди молодые. Александр Закатов, историк, директор канцелярии главы российского императорского дома, и мой знакомый Сережа Шаргунов, позиционируемый как писатель. Шаргунов, полагая себя «идеологическим оппонентом Ленина», естественно, против разрушения памятника. Он говорит о некоем социальном протесте, носителем которого является молодежь. Почему, скажем, молодежь носит футболки с портретами Че Гевары? Многим, дескать, может показаться недопустимым, что Уральскому университету присвоено имя Ельцина. Другой молодой красавец говорит о Ленине как о человеке, «обрекшем на страдание и смерть миллионы людей». Он также призывал к устранению диспропорции в увековечении советского периода истории России по сравнению с ее тысячелетней историей. Приводятся некоторые другие, казалось бы, объективные сведения. Правда, молодой элегантный историк забыл, что средняя продолжительность жизни у мужчин в России при последних Романовых составляла 27, 5 года. А ведь так хорошо жили!
7 апреля, вторник. С утра «Эхо» в своей рубрике, которую ведет, кажется, А. А. Пикуленко, долго оттягивалось по поводу автомобилей у нашего президента и премьер-министра. Я сразу понял, что сегодня наверняка в газете прочту что-нибудь из декларации о доходах.
Недавно президент своим примером повелел это делать всем большим чиновникам. Лишь наивный человек может представить себе, что при помощи налоговой декларации можно уйти от коррупции и воровства. Теперь чиновники подают декларации на себя, своих жен и несовершеннолетних детей. В клубе «Монолит» много лет назад мне показали маленькую девочку, на ее имя уже были написаны нефтяные акции. Девочка-нефтевладелица платила, как мне восхищенно сообщили, какие-то чудовищные налоги. Но кто сказал, что наши предприниматели не умнеют, и кто сказал, что их дети, так же как и дети чиновников, не взрослеют? Ведь восемнадцатилетним сыновьям и дочерям, бабкам и дядьям с тетками, а также двоюродным братьям деклараций подавать не надо.
Радиоирония по поводу прицепа «скиф», который записан в имущество то ли президента, то ли премьер-министра, была не напрасной. В статье в правительственной «РГ» все нам, наивным, и сообщили, иногда даже в игривой форме. «Дмитрий Медведев в 2008 году на основном месте работы заработал 4, 13 миллиона рублей, а его банковский счет пополнился на 79 тысяч рублей – до 2 миллионов 818 тысяч рублей. Счет супруги президента – он у нее единственный – за год подрос значительно». Неужели газета сейчас что-то сболтнет? В холодном поту переворачиваю страницу, чтобы прочесть «разоблачение», и читаю дальше. Вот как надо писать, товарищи писатели! Вот как надо сохранять интригу! «Правда, только в сравнении с тем, что на нем было. Весной прошлого года там лежало чуть больше 400 рублей. Теперь – 135 тысяч 144 рубля». Какая бережливая жена у президента!
У Путина есть квартира в 77 кв. метров, как у меня, земельный участок, гараж на коллективной стоянке и машино-место в гаражном кооперативе. Дойдя до машин – а это «ГАЗ-21» 1960-го и 65-го годов выпуска, – я вспомнил об иронии «Эхо»: еще десяток лет, и машины окончательно станут раритетными. Они и сейчас стоят уже больших денег и будут дорожать с каждым годом. Ура!
Кроме того, газета порадовала еще и рекомендацией Минфина банкам и госкорпорациям отказаться от выплаты бонусов. Да, мы что-то слыхали об этом и из американских источников, там даже произошел некий скандал, когда из федеральных денег, переведенных во время кризиса компаниям, ответственные компаньоны под названием топ-менеджеры заплатили себе много миллионов. Меня здесь порадовала прозорливость нашего Минфина: свою рекомендацию они опубликовали тогда, когда давно прошел Новый год, когда все бонусы и все награды были уже распределены. Да здравствует российский порядок! Но, чу!.. Вот что об этом пишет любимая мною газета:
«Тем временем в прессу просочились данные о ситуации в наших ведущих компаниях. Так, в «Газпроме», по сообщениям СМИ, бонусы и опции за 2008 год может получить председатель правления в размере 17,5 миллиона рублей, а рядовые члены совета директоров – по 15 миллионов рублей. Крупные премиальные за 2008 год якобы уже получили руководители Газпрома. Каждый член совета директоров в среднем премирован по 61,3 миллиона рублей, а каждый член правления – в среднем по 71,9 миллиона рублей…»
Семинар прошел довольно вяло, 3-й курс – время затухания студенческого письма: все прошлое из опыта уже ушло и использовано, а нового еще нет. Вяло, с всеобщей руганью, обсуждали Ирину Глазову. Ребята ругали ее за стиль и холодность, я, обозвав ее рассказы притчами, по возможности вяло защищал. В конце немножко почитал цитаты о романе из статьи Василия Аксенова.
К концу семинара приехал друг и издатель сборника Михаила Сукерника Андрей Скворцов. Сборник этот обошелся Андрею Скворцову в 5 тыс. долларов. Издан сборник чудно, я прочел сначала свое предисловие, а потом и кое-что из замечательных стихов Михаила. Архив, оказывается, обнаружен в Интернете. Миша был скрытным человеком, и никто из его близких друзей не знал, что он учился в Литинституте. Стихи не цитирую, а вот кое-что из афоризмов:
О русских и евреях
Русских и евреев остальные не поймут, потому что у них любовь. Старая и не очень счастливая. Но друг без друга – никак. И вместе тоже никак.
О патриотизме
В Америке пить можно с 21 года, а умирать за родину с 19-ти. Это неправильно. Правильно, как в России – и пить и умирать одновременно.
О традиции
В Америке таблетки продают по рецептам, а пистолет – без.
Об антисемитизме.
Глупые евреи от антисемитизма страдают, а умные на нем делают деньги.
Когда приехал домой, по телевизору показывали штурм толпой молодых людей с румынскими флагами резиденции президента республики Молдовы и парламента. Хотят быть румынами, им «надоели коммунисты». Посмотрим, что случится завтра. Сегодня еще Сорос, человек, который разорил банк Англии, сказал, что в кризисе виною всему является американская банковская система, что-то в этом духе. Я про себя отметил, что мы тщательно рисуем свое будущее.
8 апреля, среда. Выехал из дома около двенадцати, в надежде что-то на работе сделать до трех часов, когда начнется защита диссертации. Естественно, закружился в разговорах и ничего не сделал. Диссертаций было две: одну защищала наша старая аспирантка по народному эпосу Хакасии. Сразу вспомнил, как я был там на каком-то золотодобывающем прииске и какое впечатление произвел на меня директор. Тогда же у меня возникла ассоциация с князем Салиной из «Леопарда». Ну, да ладно, зачем травить себя былым. А ведь оно все исчезнет вместе со мною, т. е. весь мой мир. Вторая диссертация была для нас знаковая.
Автореферат Алексея Юрьевича Минералова был почти безукоризнен. Это крупный парень, которого я помню во время единственного визита за город к Ю. И. Минералову, еще мальчиком. Теперь он, несмотря на очень еще юные годы, раздался, в полтора раза шире меня, в каком-то рыжем пиджаке. Уверенный в себе молодой человек. Правда, кажется, не понял первого же простенького вопроса, заданного ему после сделанного доклада. Главное – не ответить на вопрос, а поблагодарить.
Совет тоже не дремал, я делал как-то замечания по первой диссертации и не согласился с содержательным тезисом по второй – мальчик конструировал психологию написания Чеховым «Сахалина» и что-то подобное фантазировал по поводу Дорошевича, литературу которого я неплохо знал с юности.
Через аудиторию, где заседал совет, в зал, где обычно собираются послезащитные банкетцы, носили клубнику. Надо быть, подумал я, добрее, в возрасте младшего Минералова я был еще глупее.
В качестве штриха. Еще до начала заседания я был уверен и об этом даже сказал вслух, что БНТ на защите не будет. На всякий случай, ибо, как уже было сказано, что при Есине подобная родственная защита состояться бы не могла. И так оно и оказалось, специализированный Ученый совет вел Скворцов, хитрец Гусев, сказавши, что идет на пленум, тоже благополучно со второй защиты отбыл. Я прекрасно помню его страсть не голосовать ни «за», ни «против». Его любимое состояние – «не участвовать».
В этот же день через Олега Борушко я был зван в Английское посольство. Был Леня Колпаков, мне рассказывали, что в очередном фильме, который Борушко, наложивший лапу на все русско-британские связи, показал в посольстве, Леня видел моего Павлика Лукьянова, теперь уже «короля поэтов». Так вот в посольство не поехал, а отправился на клуб, где сегодня выступала Татьяна Борисовна Дмитриева директор института Сербского и бывший министр здравоохранения в том же кабинете, в котором состоял и Женя Сидоров. Потом уже мне рассказали, что с министерской должности ее сняли, потому что очень уж она протестовала против наркотиков, которые в то время почти свободно поступали в страну. Ее выступление– женщина редкого женского обаяния и ума – я довольно подробно записал.
9 апреля, четверг. Если говорить о сегодняшнем дне, то он был трагический – мою машину опять поставили на штрафстоянку. Вставать пришлось рано, но я встал, что-то поел, вовремя сел в машину, и минут без двадцати десять уже был на Комсомольском, 13, в Союзе писателей РФ. Поставил машину, как всегда, напротив здания, место было. Ни ворот поблизости, ни троллейбусной остановки. Но оказывается, как раз сегодня или вчера повесили новенький знак, запрещающий стоянку. Он не должен там быть, потому что, повторяю, ничего поблизости, что обусловило бы появление этого знака, не было. Только потом догадался, что поставлен он не для того, чтобы не ставили машины писатели, а потому что сегодня пленум и ожидается, что прибудет кто-то из начальства. Выхожу я, после того как прослушал доклад, и своей машины не вижу. Украли! Я уже мысленно с ней простился, потому что и подумать не смог, что с этого места машину могли куда-то забрать. Оказывается, приезжал наряд, ибо кто-то из мелкого начальства в ранге думских комитетов приезжал приветствовать писателей.
О докладе В. Н. Ганичева не говорю, он сделан был даже ловко, но по комсомольским законам 70-х годов. Было о международных связях СП, о христианской религии, которая в сознании писателей заменила религию партийную, о провинциальных писательских организациях, о русском языке, о правительстве, о телевидении, о доме 13 по Комсомольскому проспекту. Правда, в докладе не говорили о черном нале при аренде, о котором писатели попискивают, и не говорили про литературу и о литературе.
С большим и восторженным вниманием я вглядывался в президиум. Ну, конечно, В. Н. Ганичев в середине, сидел также Ивлев, председатель думского комитета по культуре, и Бусыгин, знакомый мне по министерству, заместитель Авдеева – оба с небольшими приветствиями от своих командиров. Был также красавец священник отец Георгий Рощин с приветствием от Патриарха, ни Медведев, ни Путин ничего не прислали. В президиуме сидел также Ваня Переверзин, который все время по-мальчишески мял во рту жвачку. Он не переставал это делать даже во время Гимна России на слова С. В. Михалкова. Был также в президиуме Жуков, восьмидесятилетний отец вице-премьера. Видимо, как иллюстрация к его сидению на сцене в докладе Ганичев говорил о животрепещущей теме соединения СП и Литфонда. В суетливых кулуарах раздавали газету со статьей С. Ю. Куняева о приватизации в Переделкине. Любитель этой темы, опять не могу не процитировать.
«Заглянув, по совету Куницына, в Литфондовский архив, я наткнулся на толстую папку с фамилией «Д. Жуков». Перечитал ее и понял, в какую переделкинскую историю попал 80-летний ветеран нашей литературы. Несколько лет тому назад он, перечислив все свои заслуги перед государством и литературой, написал, по счастливому совпадению, сразу после того, как в июне 2006 г. Ф. Кузнецовым и К® было принято «положение о долгосрочном договоре аренды».
Из заявления Д. Жукова:
«В связи с постановлением Бюро Президиума МООП «Международный литфонд» от 21 июня 2006 года и с реконструкцией предоставленных мне сторожке и трех гаражей (снесением их и возведением дома), а также обустройством участка площадью в 0, 25 га, прошу заключить со мною долгосрочный договор аренды.
26 августа 2006 г.».
Куняев и дальше цитирует документы, пока не добирается до слова «наследник». Вот что, оказывается, больше всего волнует наших писателей, которые все как один борются за справедливость. Но вернемся к президиуму.
В президиуме сидел также В. И. Гусев, с мрачным лицом, В. Распутин и другие физиономии, многие из которых, а также и те, которых иногда называл Г. Н. Ганичев, были мне неизвестны. Сидел в президиуме также Николай Переяслов, который за долгие годы сидения в аппарате уже подыскал себе место в мэрии и переместился туда. Он пришел с приветствием от мэра.
Съезд – это уже вечерние сведения по телефону, – проходил вяло, с преимуществом писателей из провинции, которые являются основной силой. Говорят, было яркое выступление Володи Бондаренко.
Естественно, писатели согласились, чтобы и дальше ими управлял 75-летний общественный деятель В. Н. Ганичев. В. Сорокина переместили в какой-то высший совет, а меня, кажется, выбрали в секретари, естественно, от испуга.
Так вот, после того как я послушал этот доклад, я сразу же вышел из зала и пошел одеваться. Машины перед домом писателей не было. Слава Богу, что я на этот раз не оставил документы в машине, а будто меня что-то стукнуло, взял рюкзак с собой.
В сегодняшней «РГ» два портрета А. Г. Битова. Один на первой странице – «культовый писатель не любит экранизации и уверен, что все классики писали одну-единственную книгу». Собственно, это главная мысль интервью на 9-й странице, а дальше все не очень интересно. Информационный повод интервью обозначен подписью под портретом: «На ХV российском кинофестивале «Литература и кино» в Гатчине Андрей Битов впервые увидел экранизацию своего романа «Улетающий Монахов». По поводу фильма Битов не признался, что это был провал, но похвалил за работу группу и говорил, что хотел бы, чтобы этот роман снимал Андрей Звягинцев. Я вспомнил, как мы со Звягинцевым говорили об этом деревянном фильме и о том, почему Звягинцев не стал снимать. Андрюшу я часто вспоминаю.
10 апреля, пятница. Утром на час приходила ко мне домой Соня Луганская, с которой мы еще немножко позанимались ее работой, материал я хорошо знаю, и поэтому все двигалось довольно ловко: Соня сидела за компьютером, а я диктовал. Я ел гречневую кашу и пил чай, а Соня рассказала мне, что ее курс, на котором было чуть ли не 70 человек, на 60 процентов состоял из иногородних. Все иногородние девочки, кроме одной, не вернулись к себе на родину, а остались в Москве. Теперь сидят по редакциям и не думают о литературе. Большинство усвоили ложный урок, что литература – это лишь цепь знакомств.
Ехал на трамвае и повторно читал куски из Дэвида Хоффмана. Во-первых, уже твердо решил оборвать кусок о «спасении Ельцина» на готовности олигархов и не описывать дальше его предвыборную кампанию, а потом, во-вторых, вдруг возникла самая последняя фраза романа. Один из членов Совета, раздраженных плохим исполнением Кюстином задания, вдруг в сердцах говорит: «Надо бы послать Герцена, вот этот бы все разнюхал, как надо». Это, конечно, финал. Не организовать ли мне еще один, параллельно с шестой главой, файл с главой последней?
Вечером был на премьере в театре Маяковского спектакля «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Это опять замечательный спектакль и опять здесь раздумья о вечной литературе. Эта вечная литература полна типовых ситуаций. Надо отдать еще должное вечности содержания этой литературы, которое каким-то мистическим образом можно интерполировать, например, на раздоры Украины с Россией. А ссора И. И. с И. Н. – это была ссора не из-за старого ружья, а из-за газовой трубы. Лучше всех играл Ивана Никифоровича Игорь Кашинцев, но и Александр Лазарев в роли Ивана Ивановича тоже мне за последнее время впервые понравился. Светлана Немоляева на грани гротеска и студенческого капустника играла некую даму, приближенную к особе Ивана Никифоровича. При этом, когда она сняла шляпку, то оказалась с косой, совсем как у Юлии Тимошенко. И все это действие было окружено плетнем вышиной до неба. Понравились также два молодых актера: Александр Дякив, и, чуть меньше, Виталий Гребенников. Но повествовательной прозы Гоголя все же немного не хватало.
12 апреля, воскресенье. В Обнинске, еще с субботы. Встал довольно рано и часа два побродил по шестой главе, написал довольно большой кусок, который раньше мне не давался – «как спасали Ельцина», теперь надо этот фрагмент закончить. Я прекрасно знаю, что плодотворно, с внутренним напряжением, можно работать лишь два часа. Потом, попозже, когда земля прогрелась, пошел в теплицу и посадил лук-сеянец, который купил, когда последний раз был в «Метро», и посадил две полосы того самого укропа «Дракон», который Антон Соловьев и Леша Упатов подарили мне на день рождения. Ну, а потом, время уже к двенадцати, остатки вчерашнего ужина: жареная картошка и свининка – и пора домой.
Тревожные сведения приходят в самые благостные минуты. Вот что я скажу про сегодняшний мобильный телефон, мы стали его рабом, и он плохой вестник. Позвонила жена Михаила Ивановича Кодина – он умер в больнице, похороны во вторник, гражданская панихида во вторник, в 12. 30. Надо ехать, несмотря на семинар. Еще когда на последнем заседании клуба говорили о болезни Михаила Ивановича, плохие предчувствия вдруг нахлынули на меня. Как-то умею я предвидеть ближайшие события. Кстати, когда в четверг я выходил из машины возле Союза писателей, то все же, после небольших колебаний, решил взять с собою тяжелый рюкзак, в котором в том числе лежали документы на машину. Буквально подумал, что может случиться, как и в прошлый раз, когда прежде чем оформлять разрешение на машину, пришлось ехать сначала в ГАИ, потом за документами на стоянку, потом опять в ГАИ, а уже потом ехать забирать машину. Я тогда оставил свой рюкзак в машине. Так и тут возникло некое видение: не выживет Мих. Иванович, скоро его Бог заберет.
В Москву приехал довольно рано, с невероятным наслаждением смотрел по Дискавери или «Культуре» английский фильм «Карьера одной проститутки», сделанный, как фантазия на тему серии картин Уильяма Хогарта. Как я люблю этот ход, когда жизнь становится искусством, а искусство поднимает на поверхность ушедшую жизнь.
Я уже писал, что жизнь моя существенным образом извернулась с приездом Лены, жены Вити. Я уже не говорю о Виктории, их чудо-девочке, которая любит голышом и босой разгуливать по квартире. На этот раз я приехал в вымытую и вычищенную квартиру и к каким-то пирожкам с мясом, рисом и семгой. Все ел, несмотря на пост, чтобы не обидеть. Все это съел, несмотря на внутренние, на этот счет терзания. Ночью, как мне показалось и ночью же подумалось, я видел нечистую силу, сначала подумал, что дьявола, но это существо с хвостом и театральной, нашитой на трикотаж шерстью, для дьявола мне показалось слишком мелким.
13 апреля, понедельник. Из Франции, с горного курорта вернулся Анатолий, мой сосед. Утром рано уехали с ним из дома, как обычно, довез меня до Малой Бронной. Сквер на Патриарших прудах уже очистили от зимней накипи и, кажется, покрасили масляной краской лавки и ограды. Лед на самом пруду еще стоит, подсвеченный снизу какой-то неясной голубизной, поверху важно расхаживают вороны, дразня своей недоступностью.
Круглым столом, который мне предстоит, не занимался, а открыл компьютер и ответил на письма Авербуху. Написал письма Харченко, Ливри и кому-то еще. Потом обедал, читал и правил магистерскую работу Сони, в которой я тоже заинтересован. По крайней мере, стало ясно, как отчетливо я выговорился по поводу преподавания литмастерства и о скольких ребятах написал. Твердо решил, что материал не выпущу из своих рук, пока работа не станет такой, чтобы ее можно было бы напечатать в любой кафедральной работе. Все время ждал, когда придет на работу Екатерина Яковлевна, чтобы продиктовать письмо Галие Ахметовой. Несколько дней назад она прислала мне свою монографию о языковых явлениях в современной прозе. Там есть большие пассажи обо мне, Руслане Кирееве и нескольких очень известных современных писателей. Собственно, сработала старая идея Александра Ивановича Горшкова – пусть все наши аспиранты и докторанты пишут о своих, о писателях Литинститута (термин Ю.И. Минералова), пусть узнают их и поймут, что, может быть, это в настоящее время лучшие писатели. Я прочел ее монографию и собирался ответить, но Е. Я. все нет и нет. Когда начал спрашивать, то оказалось, что умерла Лидия Васильевна, которая когда-то работала на кафедре зарубежной литературы, сегодня отпевают. Потом все-таки взялся и прочел рецензии на «Берег Утопии», которые ребята из моего семинара написали полтора года назад – это к сегодняшнему круглому столу. Только хотел составить какой-то план, как пришла Мариетта Омаровна.
Как обычно сладко обо всем на свете, а главное, о литературе поговорили, даже попили чаю, а потом – у нее лекция, у меня в конференц-зале круглый стол по спектаклю «Берег Утопии» – разошлись.
Зал был, к моему удивлению, полон. Это были не, как я предполагал, студенты Лита, а филологи из МГУ и педвузов, театроведы, заинтересованные посетители театра, журналисты. В президиум посадили Алексея Бородина, стояла табличка с именем Инны Вишневской, но я по опыту знал, что она не придет, и спектакль она не видела, чуть позже пришла Вера Максимовна. На моей табличке стояло «модератор», поэтому я и начал. Все, как обычно, о студентах, о посещении спектакля, о рецензиях моих студентов. Кстати, после большого перерыва я прочел эти рецензии, уже разобранные мною по разным категориям – практически статья готова, особенно если будет стенограмма сегодняшней встречи. После меня говорил Бородин, к нему, кстати, и были обращены вопросы. Как он нашел пьесу, как выбрал, как решился? Это и было самое интересное и самое главное в профессии. Участниками были высказаны некоторые суждения и о пьесе Стоппарда. Здесь врубился я и объяснил импульсы, которыми руководствуется писатель, когда за что-то берется. Говорили и о том, что пьеса была заказной – Национальный театр в Лондоне. Здесь врубилась Вера Максимовна со своей длинной – правда, слушали ее внимательно – медитацией обо всем на свете, в том числе и о пребывании в Париже и других странах. Последнее было в ответ на рассказ какого-то парня, который видел пьесу и в Нью-Йорке, и в Лондоне: а почему же в Москве в зале были свободные места? Здесь стал что-то говорить Бородин, преимущественно объясняя.
13 апреля. Не рискнул ехать сам за рулем и на похороны Михаила Ивановича Кодина, поехал с Витей. Всё оказалось ближе, чем я предполагал, может быть, потому, что ловкий Витя стремил очень верной дорогой. Из дома по Алтуфьевскому шоссе до Рублевского и там налево, на ул. Маршала Рыбалко.
Я думаю, знаменитый морг Кунцевской больницы давно не видал такого количества черных лакированных и отполированный до блеска машин. В основном был Клуб и Социальный университет. Провожающие в том возрасте, когда невольно думаешь о том, что скоро церемония эта может быть проведена с твоим непосредственным участием.
На улице тепло, большинство без пальто. На ступенях морга долго разговаривал с 80-летним Новожиловым – все о том же. Он совершенно серьезно делился: «Коли не дадут Ваганьковского кладбища, я хотел бы, чтобы мой прах развеяли над Ходынским полем». Ну, я понимаю, Ходынское поле, аэродром, это практически место его непосредственной работы. Но вот он добавляет: «Четыре взлета и одна посадка». Четыре взлета – при этом он приводит годы, месяцы, дни – это взлеты крупных, сконструированных им пассажирских лайнеров. Я поинтересовался: а почему посадка? И он с цифрами, с датами объяснил, что он в последний раз на опытном самолете летал сам, потому что больше волнуешься, следя за самолетом с земли, чем если сам в нем находишься. Я аккуратно поинтересовался: почему такая мысль – Ходынское поле? Новожилов ответил: «После того, как я отказался, чтобы мне, как дважды Герою, поставили бюст перед министерством на Ленинградском проспекте…».
– А почему отказались?
– Да потому что неудобно ходить на работу мимо собственного бюста. Вот тогда я и решил, или на Ваганьковском, или на Ходынке.
В ответ на эту, я бы сказал, «похоронную любезность» я также поделился своими планами на этот счет. Я-то уж о Ваганьковском не думаю. Конечно, могут положить рядом с матерью и В. С. На Донском. Но в последнее время мне постоянно кажется, что лучше бы мой прах развеять над уже не существующей деревней Безводные Прудищи, где я находился в войну.
После недолгой гражданской панихиды, где первым выступал Н. И. Рыжков, а последним очень хорошо говорил М. И. Ножкин, началась церковная церемония. Всем раздали свечи, я стоял и старался хорошо думать о покойнике. Он действительно был очень славным, а самое главное – добрым человеком. Но к чему была ему эта социология, эта борьба за звание членкора?..
На выходе столкнулся с В. Н. Ганичевым, поздравил его с переизбранием, которого он так плотно добивался. Но перед этим, еще на крыльце, за своей спиной услышал такой диалог с участием В. Н.:
– Когда у вас съезд?
– Да съезд уже прошел, 8-го – 9-го числа.
– По телевизору ничего не говорили.
– Не было скандала, поэтому и не говорили. Вот у кинематографистов был скандал…
Я подумал, что у кинематографистов просто был скандал другого калибра, вряд ли выступление В. Бондаренко можно считать особым скандалом. Члены союза все еще сохраняют иллюзию его необходимости, а ведь практически все это создано для обслуживания очень небольшого количества людей.
В институт приехал в 3-м часу разбитым и сразу начал думать о семинаре, который сегодня перенес на четыре часа. Вся моя, начавшаяся с утра, паника, как проводить семинар, закончилась, когда я вспомнил старый разговор с Русланом Киреевым, о его опыте по разбору чеховского редактирования рассказа Короленко. Дальше было дело техники – взял рассказ Короленко и отредактированный Чеховым фрагмент. После семинара немножко позанимались с Соней ее магистерской работой, которая и меня увлекала, а потом отправились в книжный магазин «Фаланстер». Это оказалось почти рядом, в Малом Гнездниковском переулке. Магазин, конечно, разнообразнее и больше, чем наша книжная лавочка. Тут же купил «Уроки рисования» Максима Кантора. Магазин этот какого-то странного устройства, кажется, у него коллективный хозяин. По крайней мере, семь человек причастны и к его работе и получают здесь какие-то деньги на жизнь. И вот один из этих видимых хозяев мой старый ученик Ваня Аксенов. Но тут же оказался и другой мой беглец – Олег Иванов. Как-то они оба обходятся без образования, но один уже закончил ВГИК («дополнительное» высшее), а Ваня хочет поступить в аспирантуру РГГУ. Кое-какие детали я пропускаю. Рассказали мне и еще одну новость: Сережа Самсонов выпустил какой-то удивительный роман, который сегодня претендует на почетное место в «Национальном бестселлере».
14 апреля, среда. Утром занимался не дневником, который, конечно, легче и в работе живей прозы, а все же продолжал «Кюстина». С перерывами на телефонные звонки работал почти до двух часов, а потом полетел в министерство культуры на совет по наградам. На этот раз проходило чуть больше двухсот человек. Рад, что поддержал Олега Гущина, который идет на звание народного артиста, он совершенно бесспорен. В этот раз на совете был Игорь Масленников, который ругал меня, что ничего не дали его фильму и за то, что сорок минут в Ленинграде прождал машину, которая так и не пришла, чтобы вести его в Гатчину. Это все недоделки организации, которые при Генриетте Карповне, были бы невозможны.
На этот раз на совете всплыли и обнажились две тенденции. Те соискатели, которым мы на прошлом совете отказали потому, что не нашли в их деятельности достаточных оснований, кроме административного ресурса, с огромной энергией вернулись к нам, вооружившись звонками или повторными настойчивыми просьбами региональных министров культуры. Звонки, протекция, связи… Все, как на штурм, на повторное рассмотрение! Это, несмотря на то, что уже давно мы приняли на комиссии решение принимать к повторному рассмотрению работы только по прошествии года. Второе, на что я обратил внимание, это прицел большинства соискателей на звание заслуженного деятеля искусств. Оно в известной мере не очень определенное, расплывчатое, все забывают, что здесь существует слово «искусство» во множественном числе и, ощущая некоторую свободу толкования, налегают.
Как всегда, старались поддержать людей из провинции.
Вечером смотрел юбилейный концерт Аллы Пугачевой. Как ясно и свободно чувствует она себя в своей нише и в своем образе. Но ведь этот образ надо было создать, а на это ушли многие годы. Миллион русских баб подпевали ей, буквально подпевал весь зал, тоскуя о своей неосуществленной красивой любви.