Действия на советских коммуникациях

К началу 1943 г. советский транспортный флот на театре сократился до 18 крупных (тоннажем более 500 брт) транспортных судов, не считая вспомогательных судов и мобилизованных боевых кораблей ЧФ, привлекаемых к перевозкам. Еще 11 судов находились в длительном ремонте или ожидали его, будучи в отстое.

В течение кампании состояние морского транспорта, к сожалению, продолжило ухудшаться. Хотя погибло всего два из 18 крупных транспортов и танкеров, еще пять (три повреждены подлодками, по одному авиацией и торпедными катерами) получили боевые повреждения и вышли из строя до конца войны. Два судна пострадали в навигационных авариях, а еще шесть в течение года были вынуждены стать в ремонт по эксплуатационным причинам. В результате к концу года в строю находилось всего три судна, которые можно было бы привлечь к перевозкам.

Нехватка крупных судов компенсировалась привлечением к перевозкам большого количества мелких судов и плавсредств (на 1 февраля 13 буксиров, 14 барж, 47 парусно-моторных шхун и сейнеров, до сотни мотоботов), а также боевых кораблей ЧФ, мобилизованных в начале войны из гражданских наркоматов. Тем более что крупные суда ходили лишь до Туапсе, а в Геленджик и далее на Мысхако доставка осуществлялась либо на мобилизованных боевых кораблях, либо на мелких плавсредствах.

В феврале еженощно рейсы к малоземельскому плацдарму совершали один-два БТЩ, один-два тральщика из числа мобилизованных, от четырех до 11 сторожевых катеров, до трех буксиров (как с баржами, так и без), от четырех до восьми сейнеров, грузоподъемностью по 70–80 т и до восьми мотоботов. Последние, в зависимости от погоды, могли перевозить от 4 до 10 т груза. Роль мотоботов постоянно увеличивалась в связи с тем, что они стали использоваться в качестве переправочных средств для разгрузки более крупных судов, подойти которым к берегу мешали погодные условия или противодействие противника. С мая на базе спарок мотоботов стали сооружаться плоты для доставки танков (за май – июнь на плацдарм перевезено 37 Т-26, Т-34, «Валентайн») и тяжелых артиллерийских орудий. Участие же крупных кораблей после того, как в ночь на 28 февраля внезапной атакой «шнелльботов» были потоплены канонерская лодка «Красная Грузия» и БТЩ «Груз», почти полностью прекратилось. Всего с 15 февраля по сентябрь по этой коммуникации было перевезено на Малую Землю 17 тыс. т грузов, 58,9 тыс. человек, 37 танков, 351 орудие, 208 минометов, 25 установок РС, обратно вывезено 38,7 тыс. военнослужащих, в основном раненых. С учетом условий, в которых происходили эти перевозки, их успешное проведение можно считать значительным достижением Черноморского флота.

Объем грузов, перевезенных в течение года из Поти в Геленджик, также представлял собой внушительную цифру. В нее вошли 438,9 тыс. т военных и 86 тыс. т народно-хозяйственных грузов, 254,5 тыс. военнослужащих, 428 танков и бронемашин, 897 орудий и множество другой военной техники, обратно было вывезено 74,4 тыс. раненых. Интересно отметить, что больше половины от перечисленного (153,5 тыс. военнослужащих, 387 танков, 569 орудий и минометов) пришлось на 1-й квартал года, когда из Поти в Туапсе прибрасывались части 10-го гвардейского и 3-го стрелкового корпусов. Без этого усиления Черноморская группа войск не смогла бы вести наступательные боевые действия. Начиная с июля, в связи с вводом в эксплуатацию железных дорог и подвижного состава, объем морских перевозок резко снизился, но полностью не прекратился. Морем продолжали доставлять нефтепродукты (как для нужд войска, так и для народного хозяйства), а также снабженческие грузы для планируемых ЧФ десантных операций.

В качестве главной угрозы перевозкам изначально рассматривалась авиация противника. В 1-м квартале в зоне ответственности Новороссийской ВМБ было зафиксировано 2785 пролетов вражеских самолетов, Туапсинской ВМБ – 261 самолето-пролет, Главной ВМБ – лишь единичные случаи. Такая разница объяснялась тем, что в зоне ответственности Новороссийской ВМБ находился плацдарм на Мысхако, и учитывались все удары авиации противника, совершавшиеся по нему. Тем не менее активные действия авиации противника заставили с 18 марта осуществлять все движение на участке коммуникации Туапсе – Геленджик только в темное время суток. На остальных, расположенных далее к югу участках деятельность люфтваффе сводилась в основном к воздушной разведке, осуществлявшейся одиночными самолетами, хотя они и несли бомбовую нагрузку. Из-за ошибки поста ВНОС атакой одного из таких разведчиков 23 февраля в гавани Туапсе был потоплен транспорт «Ульянов» – единственное крупное советское судно, уничтоженное ударом с воздуха на театре в течение 1943 г. В то же время три массированных налета на этот же порт, предпринятых немцами в течение 1-го квартала, результатов не имели.

Во 2-м квартале в связи с проведением операции «Нептун» действия люфтваффе резко активизировались. В зоне НВМБ было учтено 20 698 самолето-пролетов, в зоне ТВМБ – 266, но опять же львиную их долю составляли вылеты истребителей и бомбардировщиков, вылетавшие для действий в небе над Малой Землей. Летавшие на «свободную охоту» в район Новороссийск – Геленджик истребители противника не пренебрегали ударами по катерам и малым плавсредствам, в связи с чем последние понесли чувствительные потери и были вынуждены свести свое плавание в светлое время суток к минимуму. 22 мая при попытке провести днем каботажный транспорт «Интернационал» из Туапсе в Геленджик наш конвой попал под удар 17 Ju87 и по существу был разгромлен. Судно получило попадание двух, БТЩ «Мина» – одной бомбы. Сторожевой катер № 041 затонул, БТЩ «Гарпун» ограничился осколочными повреждениями, и лишь сторожевой катер № 091 остался непораженным. После этого транспорт пришлось отбуксировать назад в Туапсе, а конвой расформировать.

В то же время советская базовая ПВО оценивалась немцами как достаточно мощная, вследствие чего попыток нанесения ударов по портам предпринималось очень мало. Наиболее крупным стал вечерний налет 22 апреля на Поти и Хопи, когда 27 немецких бомбардировщиков (число по данным нашей ПВО; по немецким данным вылетал 71 бомбардировщик, из которых 25 прервали выполнение задачи по погодным условиям) сбросили около 200 авиабомб. Своевременное обнаружение самолетов дозорным тральщиков позволило прикрыть базы дымовой завесой, сделавшей бомбардировку совершенно безрезультатной. 25 июня 14 бомбардировщиков пытались поразить танкер «Иосиф Сталин» в порту Туапсе, но в условиях сильного противодействия ПВО были вынуждены сбросить бомбы с высоты около 6000 м и в цель не попали.

По истечению первой декады июня активность авиации противника резко снизилась. В 3-м квартале в зоне НВМБ было зафиксировано 3299 самолето-пролетов, в зоне ТВМБ – 114, причем в последней зоне вражеские самолеты ни разу не бомбили. Безусловно, это было связано с сосредоточением главных сил 4-го воздушного флота на курском направлении.

В то же время советские документы свидетельствуют, что воздушная угроза продолжала играть ощутимую роль даже после того, как фактически перестала существовать. Это определялось тем, что, несмотря на все попытки советской стороны обеспечить ПВО конвоев на переходе морем, ее организация так и не достигла удовлетворительного уровня. Конвои прикрывались парами истребителей, которые не могли оказать существенного противодействия в случае массированного удара вражеской авиации, отсутствовало наведение своих самолетов по данным береговых РЛС, хотя сами станции в наличии имелись. Так же не была налажена прямая радиосвязь между конвоями, прикрывавшими их самолетами и аэродромами базирования. Вместо перехода к новым, более эффективным способам взаимодействия кораблей и авиации командование ЧФ решило проблему переносом движения конвоев на темное время суток. Чтобы избежать обнаружения самолетами противника, летавшими в прибрежной зоне, конвои Батуми – Туапсе периодически проводились в светлое время по трассам, расположенным на расстоянии 25–30 миль от берега. Оба этих решения создавали благоприятные условия для действий торпедных катеров и подлодок противника. Лишь с 8 августа, после потопления «шнелльботами» буксира «Петраш», переходы судов по прибрежному фарватеру между Туапсе и Геленджиком были перенесены на дневное время либо вторую половину ночи, когда катера противника уже осуществляли отход в свои базы.

Немецкая подлодка U20 в Констанце после 3-го боевого похода в сентябре 1943 г.

Вражеские подводные лодки на протяжении кампании, напротив, продолжали наращивать свои усилия. В 1-м квартале их присутствие почти не ощущалось, поскольку румынские и итальянские субмарины к действиям на наших коммуникациях привлечены быть не могли, а обладавших достаточными боевыми возможностями немецких субмарин имелось всего три. По этой причине в периоды с 8 по 17 января, 27 февраля – 13 марта, 4–9 апреля, 11–19 мая лодки противника в море отсутствовали вовсе. Кроме того, эффективной деятельности на первых порах мешала неопределенность с главной задачей, стоявшей перед данным родом сил. Так, с 1 февраля субмарины были задействованы в несении дозора на линии «Прыжок пантеры», располагавшейся на запад от Новороссийска. Целью развертывания было своевременное обнаружение и нанесение ударов по советским корабельным отрядам, попытайся они высадить десанты в районе Анапы или на Керченском полуострове. Хотя в течение февраля лодки несколько раз обнаруживали наши корабли и произвели по ним ряд атак, никаких успехов достигнуто не было.

В начале марта деятельность 30-й флотилии, куда входили все переведенные на Черное море немецкие субмарины, подверглась критическому разбору главкома ВМС гросс-адмирала К. Денница, который потребовал решительного сосредоточения их усилий на нарушении советских коммуникаций. Со второй половины марта начался новый этап в боевой деятельности подлодок. Тогда же окончательно сформировались и специфические способы их использования на данном театре. Субмарины разворачивались позиционно на всем участке коммуникации от Поти до Геленджика, но центром приложения их усилий стал район между Сочи и Поти. Германское командование полагало, что подводная блокада Туапсе сможет если не воспретить, то по крайней мере замедлить сосредоточение сил для постоянно ожидавшихся новых десантных операций ЧФ. Сами позиции субмарин имели довольно большие размеры (35–50 миль вдоль берега, 25 миль в сторону моря), что позволяло им при возникновении преследования переходить в другой узел коммуникации, не покидая позицию. Днем лодки патрулировали в надводном положении на расстоянии 12–18 миль от берега, осуществляя поиск на морских трассах движения, с наступлением темноты перемещались на прибрежный фарватер. В ночи, когда в этом же районе действовали свои торпедные катера, подходить к берегу запрещалось. В подводном положении на прибрежном фарватере подлодки могли действовать и днем, если своевременно получали данные разведки о движении нашего конвоя. Пересекать 100-метровую изобату не разрешалось из опасения возможного подрыва на противолодочных минах, поэтому сблизиться на дистанцию эффективной стрельбы торпедами лодки могли лишь в определенных местах с большими глубинами. Благодаря такому режиму патрулирования большую часть суток субмарины находились в надводном положении, что позволяло им своевременно получать указания и необходимую информацию из берегового штаба и от самолетов-разведчиков. Во второй половине года в связи с резким уменьшением числа полетов разведывательной авиации на первое место вышел взаимный обмен данными между подлодками на соседних позициях. Этому способствовало и то, что после увеличения в мае-июне численности флотилии с трех до шести кораблей количество одновременно действовавших на позициях лодок выросло до двух-трех. В то же время после ряда экспериментов адмирал Черного моря в августе доложил главкому ВМС о невозможности в сложившихся условиях использовать на данном театре субмарины наиболее перспективным групповым методом.

Слабой стороной избранного немцами способа стала сравнительно низкая скрытность действий, в особенности от советской воздушной разведки. Зачастую после обнаружения в соответствующий район направлялась поисковая группа катеров, которая заставляла лодку уйти под воду и затратить много времени на отрыв от преследования. Вследствие этого в августе были проведены работы по усилению артвооружения подлодок, которое увеличилось сначала до двух, а затем до трех 20-мм автоматов. Это позволило субмаринам не только отражать внезапные атаки наших катеров в темное время суток, но и в ряде случаев самим атаковать слабовооруженные цели.

Всего в течение кампании германские подлодки совершили 36 боевых походов, провели в море в общей сложности 792 дня, за которые ими было пройдено 71 636 миль. В результате 41 торпедной (выпущено 63 торпеды) и четырех артиллерийских атак были потоплены два тральщика, гидрографическое судно, шаланда, сторожевой катер и два мотобота. Кроме того, попаданиями торпед был окончательно разрушен танкер «Эмба», частично выгоревший после попадания авиабомбы еще в январе 1942 г. Повреждения получили три танкера (один из них не взорвавшейся торпедой), тральщик и сторожевой катер (приложение 13). Интересно отметить, что успешными оказалось всего 9 торпедных атак (22 %), что примерно соответствовало аналогичному показателю у подводников ЧФ. Никаких потерь при этом лодки не имели, и хотя повреждения от сбрасывания глубинных бомб случались, не известно ни одного случая, чтобы из-за них субмарины досрочно уходили в базу.

Нельзя сказать, что ЧФ не вел борьбу с подлодками противника. Помимо непосредственного корабельного и воздушного эскорта конвоев система ПЛО коммуникаций включала береговые посты СНИС и батареи, базовые корабельные дозоры, поисковые группы катеров, воздушную разведку. В 1-м полугодии 1943 г. субмарины обнаруживались 154 раза, во 2-м – 240 (хотя значительная часть этих обнаружений, несомненно, являлась ложными). В 105 случаях для поиска и уничтожения субмарин направлялись отряды кораблей или самолетов (в 27 – только самолеты, в 41 – самолеты и катера, в остальных – только катера). В 98 случаях (34 в 1-м полугодии и 64 во 2-м) применялось оружие, но, как отмечалось выше, никаких существенных результатов достигнуто не было. Главными причинами этого, безусловно, являлись недостаточная численность катеров и практически полное отсутствие кораблей в силах ПЛО, отсутствие на катерах современной и эффективной гидроакустики (из 240 случаев обнаружения на гидроакустику падало только 25; к началу года на флоте имелось лишь 9 экземпляров станций УЗПН «Тамир-1», кроме того, около 50 катеров были оснащены ШПС «Цефей-2»), а на самолетах – радиолокации, слабость и малая эффективность противолодочного вооружения. С сожалением можно констатировать, что наше командование не использовало для обороны коммуникаций такое эффективное средство, как противолодочные мины. В то же время несомненно, что наши оборонительные мероприятия оказали заметное воздействие на активность и результативность противника, который без всех этих контрмер мог добиться больших успехов.

Кампания 1943 г. стала периодом и наибольших успехов, и заката боевой деятельности торпедных катеров противника на Черноморском театре. Способы их использования остались старыми (внезапные ночные торпедные атаки), но за счет более эффективного разведывательного обеспечения стали более результативными. Действия катеров с начала года обеспечивались воздушной разведкой, которая не только давала предварительные данные о движении конвоев, но и осуществляла непосредственное наведение и подсветку целей сбрасыванием осветительных авиабомб. Практически полностью прекратились атаки на ложные цели (прибрежные камни, полузатонувшие остовы). Интенсивность действий была довольно высокой. С февраля по апрель (в январе катера на коммуникациях не действовали) «шнелльботы» совершили 17 групповых выходов (67 катеро-выходов), к которым следует добавить 13 групповых выходов (49 катеро-выходов), выполненных итальянскими катерами. За этот период легкие силы противника израсходовали 32 торпеды и смогли поразить три цели (см. приложение 14). Эти показатели могли быть и выше, если бы катера не привлекались к участию в операции «Нептун», речь о чем пойдет ниже.

«Шнелльботы» S51 и S52 в Констанце. 1943 г.

После прекращения операции катера действовали на коммуникации малоземельского плацдарма лишь эпизодически, но их давление на коммуникацию Геленджик – Туапсе заметно возросло. С мая по август «шнелльботы» совершили 32 групповых выхода (123 катеро-выходов), итальянцы до передачи катеров в мае – три (семь катеро-выходов). Были израсходованы 38 торпед, поражены пять целей, кроме того, один наш торпедный катер был потоплен артиллерийским огнем. Потери противника составили один «шнелльбот», погибший на наших активных минных постановках.

«Шнелльботы» под ударом «Илов» 8-го гвардейского штурмового авиаполка 29 августа 1943 г.

Система противокатерной обороны ЧФ оставалась неизменной с конца 1942 г. и включала в себя посты СНиС и катерные дозоры вдоль побережья, береговые артиллерийские и прожекторные батареи, а также вечернюю и утреннюю воздушную разведку маршрутов развертывания катеров. Зачастую разведке удавалось своевременно обнаружить выход противника в море, но отсутствие сил и довольно напряженный график перевозок не позволяли не только предпринять эффективных контрмер, но хотя бы временно приостановить движение конвоев. На основании данных о ночных действиях катеров с наступлением рассвета организовывалось нанесение по ним воздушных ударов. Следует отметить, что командование ВВС ЧФ не всегда выделяло для этого достаточные силы, вследствие чего в большинстве случаев противник оставался безнаказанным. Наиболее успешные удары по отходившим катерам имели место 20 мая (повреждены три из четырех выходивших катеров, причем два серьезно), 29 августа (повреждены все семь «шнелльботов», в т. ч. три серьезно) и 11 сентября (из четырех катеров один потоплен и один поврежден). Помимо этого периодически ВВС ЧФ наносили удары по пунктам базирования катеров в Феодосии и Двуякорной бухте, но, осуществлявшиеся небольшими группами самолетов, эти налеты сколько-нибудь заметных результатов не имели. Тем не менее усиление действий нашей авиации вкупе с изменением общей обстановки на Черноморском театре, сопровождавшемся появлением новых задач, привели к резкому снижению угрозы катеров на наших коммуникациях в последние четыре месяца 1943 г. За этот период катера в общей сложности совершили всего 13 групповых выходов (58 катеро-выходов), израсходовали 19 торпед – все при стрельбе по открытому рейду Анапы, где ими были потоплены два катера-тральщика. Следует отметить, что в связи с участием в блокаде эльтигенского плацдарма в ноябре катера вообще не выходили на наши коммуникации ни разу, а все выходы в декабре были абсолютно безрезультатными. В этот период обеспечение действий катеров со стороны немецкой авиации практически отсутствовало, причем как со стороны истребителей, которые должны были прикрывать катера с рассвета, так и со стороны самолетов-разведчиков. Из-за этого выходы стали производиться не на перехват конкретных целей, а наудачу, что резко сократило число контактов и, как следствие, результативность.

Для нарушения наших коммуникаций противник использовал и минное оружие, хотя масштабы его применения нельзя считать большими.

Еще в середине февраля, когда командование кригсмарине убедилось в том, что наши войска прочно удерживают Малую Землю, была предпринята первая попытка заблокировать снабжение плацдарма. В качестве способа избрали минные постановки с воздуха. Они начались в ночь на 25 февраля и продолжались по меньшей мере до 27 марта. В немецких документах число выставленных мин обнаружить не удалось, по данным же Новороссийской ВМБ за 1-й квартал была отмечена постановка 236 мин, что несколько преувеличенно, так как в цифру вошло некоторое количество упавших в воду авиабомб. Из-за сильной ПВО района Геленджика и ветров в саму Геленджикскую бухту упало всего 72 мины, что говорит о невысокой точности немецких пилотов. Еще 33 мины упали на берег, из них 24 взорвались, причем некоторые через несколько суток, а девять удалось разоружить. В ночь на 28 февраля одну постановку (24 мины) на маршруте движения конвоев выполнили «шнелльботы».

Эти заграждения заметно осложнили минную обстановку в зоне ответственности Новороссийской ВМБ, которая изначально почти не обладала средствами траления неконтактных мин. В результате безопасность перевозок достигалась в основном не путем уничтожения мин (за 1-й квартал средствами ПМО НВМБ было уничтожено всего 12 мин, за 2-й квартал – 56, еще 8 мин взорвались сами), а в результате тщательного наблюдения за местами их падения, обвеховыванием и проводкой военными лоцманами. За пределами Геленджикской бухты наблюдение было не таким тщательным, и хотя плотность постановок там была значительно меньше, именно они нанесли основные потери. Постановка катерами осталась незамеченной, а сам ее район, находившийся в зоне обстрела вражеской береговой артиллерии, контрольным тралением не проверялся. Всего между февралем и августом в зоне ответственности НВМБ на минах подорвалось 18 кораблей и судов (минный заградитель, 2 тральщика, 7 сторожевых катеров, 2 катера-тральщика, транспорт, 2 буксира и 3 сейнера), 16 из которых затонули. На первом этапе, вкупе с артиллерийским обстрелом судов в пункте выгрузки и морскими причинами, эти потери вызвали довольно напряженную ситуацию с судовым составом. 14 апреля, т. е. за трое суток до начала противником операции «Нептун», командующий 18-й армией доложил в штаб Северо-Кавказского фронта, что снабжение войск на Мысхако резко ухудшилось. Для перевозки грузов имелось всего шесть шхун и сейнеров, при помощи которых можно было покрыть около 50 % ежесуточной потребности. Из-за этого с 11 апреля войска на плацдарме получали только 75 % нормы продовольствия. Благодаря этому сигналу НВМБ получило дополнительное количество плавсредств, что оказалось весьма своевременным.

Начиная с апреля противник ставил мины с воздуха лишь эпизодически (если ставил вообще) и выставил еще одно небольшое поле силами катеров (48 мин 1 июня у м. Дооб). Сколько-нибудь заметных результатов это не имело, как и единственная постановка на участке Туапсе – Батуми. Ее 20 сентября близ Поти выполнила подлодка U 20 (9 мин). В апреле 44-го на одной из мин погибла баржа.

Однако все это было не единственными проявлениями минной войны со стороны противника. С момента освобождения Новороссийска в сентябре на повестку дня вышло разминирование освобожденных портов. Отсутствие достаточных сил и современных средств, а конкретно тралов, которые могли бы тралить мины с комбинированными замыкателями, привело к тому, что начавшееся 17 сентября траление продолжалось до 18 января. При этом ценой расхода 2034 глубинных бомб, подрыва и повреждения двух трал-барж и трех катеров-тральщиков были вытралены все 32 донные мины.

Отдельного рассмотрения требуют действия вражеского флота по блокаде малоземельского плацдарма – операция «Нептун».

В связи с угрозой немецкой линии обороны на Таманском полуострове, создаваемой нашим плацдармом в районе Мысхако, вражеское командование в начале апреля приступило к планированию операции по его ликвидации. Задачей флота в этих условиях являлось установление морской блокады Малой Земли, на которую в ночное время нашими малыми судами доставлялись подкрепления и предметы снабжения. Приказ на проведение операции адмирал Черного моря подписал 3 апреля. Его замыслом предусматривалось еженощное в течение всего периода наземной операции нанесение ударов по каждому из участков советской прибрежной коммуникации Туапсе – Мысхако. При этом от Туапсе до мыса Чуговкопас должна была действовать подлодка U 24 (из-за неисправности еще до начала операции ушла в Констанцу и заменена на U 19), от Чуговкопаса до Геленджика – торпедные катера итальянской флотилии, от мыса Дооб до Суджукской косы – флотилия «шнелльботов», от Суджукской косы до пристаней Мысхако – три моторных тральщика с усиленным артвооружением (одно из двух 20-мм автоматических орудий на них было заменено на 37-мм полуавтоматическое). Помимо выполнения основной задачи, немецкое командование рассчитывало, что демонстративные действия катеров заставят советскую сторону усилить противодесантную оборону в районе Геленджика, тем самым отвлекут часть сил, подготовленных для отправки на Малую Землю. Общая продолжительность операции, по предварительным оценкам, должна была составить две ночи. В качестве базы блокадных сил была определена Анапа, ПВО которой была усилена за счет переброски на здешний аэродром двух эскадрилий истребителей.

Тральщики прибыли в базу 12 апреля, но тут выяснилось, что из-за погодных условий операция начнется позже, чем запланировано. До ее начала «раумботы» успели совершить три групповых выхода к Мысхако, причем в ходе последнего вступили в артиллерийский бой с кораблями нашего конвоя, что, впрочем, не имело никаких последствий. После серии переносов наземное наступление было назначено на утро 17 апреля. Для флота этот перенос был весьма нежелателен, поскольку наступил период полнолуния, практически исключавший возможность внезапных атак.

Днем 17 апреля в Анапу перешли пять немецких (в т. ч. два с 40-мм автоматическими пушками) и семь итальянских торпедных катеров, которые тем же вечером вышли на отведенные участки. В первую же ночь в результате активных действий немецких катеров и тральщиков снабжение на плацдарм было сорвано – сойти на берег смогли только 130 бойцов пополнения. Погибли два сейнера, причем в их уничтожение вклад внесла как дальнобойная артиллерия, так и «шнелльботы», выпустившие по причалам 10 торпед. Поскольку положение на Малой Земле складывалось критическое, реакция вышестоящего командования последовала немедленно. Днем 18-го Ставка ВГК своей директивой № 30093 потребовала от командующего ЧФ решительных действий по поддержке десантной группы и безусловного обеспечения ее коммуникаций. После этого охранение конвоев было усилено с пяти до 10–11 сторожевых и торпедных катеров. Совместно с береговыми батареями (несколько батарей было развернуто и на плацдарме), прожекторами и использовавшимися в качестве ночных бомбардировщиков летающими лодками МБР-2 они успешно противодействовали всем попыткам противника прорваться к конвоям и в последующие ночи ни разу не допустили срыва снабжения. До 24 апреля, когда операция была прекращена, противник произвел в общей сложности 23 катеро-выхода «шнелльботов» (по судам и причалам ими была выпущена 31 торпеда), 21 итальянских катеров и 15 тральщиков. Наш флот потерял в результате артиллерийских и бомбовых ударов три сейнера, баржу, мотобот и речной тральщик, на минах – два сторожевых катера. В боях с кораблями противника пострадали три сторожевых и один торпедный катер. Вражеские блокадные силы потеряли итальянский катер, поврежденный в Анапе попаданием авиабомбы и не восстановленный впоследствии, кроме того, в боях незначительные повреждения получили тральщик и немецкий торпедный катер. Главным же итогом стало то, что, несмотря на ожесточенное противодействие противника и связанные с ним потери, объем доставленных в апреле на плацдарм грузов не только не снизился, а даже несколько возрос. Так, в марте на Малой Земле были выгружены 3966 человек, 19 орудий, 2095 т грузов, в апреле – 9554, 24 и 2104 соответственно.

Несмотря на неудачный исход операции, германское командование и в последующие месяцы периодически ставило перед своими надводными силами задачи по нанесению ударов по нашим конвоям и пунктам разгрузки на Мысхако, стремясь затормозить накопление сил для ожидавшегося противником наступления. Так было в конце апреля – начале мая, 26–30 мая (операция «Зейдлиц»), между 20 и 24 июля (операция «Фойерцаубер») и в начале августа (операция «Трайбягд»). Хотя катера противника выпустили по судам и причалам еще 32 торпеды, им удалось потопить лишь переделанную в катер-тральщик шхуну. Анализ немецких документов показывает, что основной причиной слабой результативности была боязнь потерь, что было вызвано прежде всего эффективными действиями береговых батарей, для подавления которых у кригсмарине не было сил. В то же время боевые возможности наших катеров, даже с учетом численного превосходства, оказались совершенно недостаточны для эффективного противодействия противнику. Хотя это и осознавалось нашим командованием, но не в достаточной мере. Лишь осенью были предприняты первые, но достаточно скромные попытки по усилению артиллерийского вооружения наших легких сил. В результате качественное превосходство противника сыграло крайне негативную роль при проведении Керченско-Эльтигенской операции.

В целом же ситуацию на советских коммуникациях в 1943 г. можно было охарактеризовать следующим образом: хотя объем и значение перевозок по сравнению с предыдущими годами войны продолжали снижаться, в силу изменения общей обстановки на сухопутных фронтах в нашу пользу это не имело негативных последствий. Ставившиеся перед ним задачи транспортный флот решал, а Черноморский флот обеспечивал их решение с приемлемым уровнем потерь. Ударный потенциал вражеского флота и авиации, и так не слишком солидный к началу кампании, неуклонно снижался в силу переключения на решение оборонительных задач.