Глава 2. ОСВОБОЖДЕНИЕ ЗАЛОЖНИКОВ. ЗАМЕРЗШАЯ БАРРИКАДА

Глава 2. ОСВОБОЖДЕНИЕ ЗАЛОЖНИКОВ. ЗАМЕРЗШАЯ БАРРИКАДА

Хотя закон об амнистии не нравился представителям оппозиции, он был принят. Другого способа освободить пленных не существовало. Вспоминает Арсен Аваков:

«Всего задержанных было, кажется, двести тридцать шесть У меня на руках был предварительный список, но, вообще, ими предметно занимался Паша Петренко (после победы Майдана Петренко стал министром юстиции. — С. К.). От оппозиции мне было дано поручение: прийти с этим списком на переговоры и добиваться освобождения всех задержанных».

После событий в Украинском доме контакты власти и оппозиции происходили в формате так называемой гуманитарной рабочей группы. Создана она была с подачи главы СБУ Якименко. Сам он, однако, в ее деятельности участия не принимал.

«Мы сели в АП, у Клюева, обсуждать порядок освобождения наших ребят. От оппозиции на встрече был я и Денис Дзензерский. С другой стороны — замминистра внутренних дел Сергей Ратушняк и замглавы АП Сергей Ларин, — продолжает Аваков. — Вообще, какой тогда шел разговор. Мы говорили: отдайте нам наших ребят. Сторона власти настаивала: отдадим, если сначала договоримся о правилах «раз-руливания» кризиса. Правила, говорим мы, просты: ассоциация с ЕС, ну и т. д. — весь спектр политических требований.

На столе лежала карта расположения наших баррикад. И представители власти говорят: давайте договоримся о деэскалации. Определим линию, за которую нельзя переступать, и это позволит избежать столкновений в дальнейшем. «Ваши» и «наши» расходятся по разные стороны. Кроме того, в баррикаде на Грушевского вы делаете проем, который обеспечит проезд автомобилям. Проезд по Грушевского был для них буквально идеей-фикс. Мы, в свою очередь, были заинтересованы в том, чтобы развести противостоящие стороны как можно дальше друг от друга, минимизировав тем самым вероятность столкновений и кровопролития.

Эти «качели» продолжались несколько дней. В тот же период у меня было еще несколько встреч с Клюевым. Точнее: две с Клюевым и одна с Лариным. Договориться с ребятами на Грушевского было невозможно, и я помню, как сказал представителям власти: если вы вправду думаете, что их можно как-то уговорить, — вперед, пробуйте, договаривайтесь сами. Я повторял им: это не политические торги, не попытка «отжать» у вас какой-то участок территории, это объективная реальность — люди заняли такую позицию и вряд ли отступят».

Аваков говорил правду. Активистов на Грушевского оставалось немного, но настроены они были очень категорично. Даже записали видеообращение, в котором заявили, что живыми оттуда не уйдут. Собственно, и уходить-то было некуда. Многих из них власть давно вычислила и предметно «вела». Накануне в квартиру к одному из активистов явились с обыском, после чего его мать умерла от сердечного приступа. Разговоры об амнистии были всего лишь отвлекающим маневром. Как известно, был бы человек, а дело найдется.

«Так или иначе, в какой-то момент мы с Кубивым и егс> замом Дубасом пошли к ним на переговоры, — продолжает Аваков. — И Самооборона Майдана, и «Правый сектор» в обмен на наших заложников были готовы вести диалог с властью. Но ребята, которые сидели на Грушевского, полагали иначе. Итак, мы инициировали переговоры. Они проходили в Украинском доме: на улице все же не очень комфортно. Сели с ними в отдельной комнате и долго беседовали. Я объяснял, почему нам сейчас так важно найти общий язык с противоборствующей стороной, почему важно сделать в баррикаде проем, который обеспечит проезд. Я предлагал сделать в баррикаде раздвижные ворота, которые при необходимости можно разомкнуть, тем самым обеспечив проезд. Тут я хитрил, конечно, потому что в проекте мирного Соглашения было написано «проезд» — без конкретизации. Но раз машина проехать может, значит, считай, проезд есть. Диалог развивался очень непросто. В итоге вроде их уговорил. Ударили по рукам».

В середине февраля власть и оппозиция поочередно предпринимали друг против друга психические атаки. То майдановский штаб заявлял о том, что демонстранты, вопреки всему, площадь не покинут. То «Свобода» декларировала намерение чуть ли не забаррикадироваться в Украинском доме. В ответ власть «смягчалась»: Октябрьский дворец и Дом профсоюзов освобождать необязательно — это же не административные здания, о которых идет речь в законе. Тем временем прокуратура переквалифицировала дела задержанных автомайдановцев (все были пойманы в ходе январской облавы «Беркута» на Автомайдан) с «хулиганства» на «массовые беспорядки», а это уже статья совсем иного порядка тяжести.

И если с освобождением обладминистраций на местах дела двигались еще так-сяк, то в Киеве все было совсем туго. Наконец оппозиционерам удалось как-то договориться с митингующими, и кз КГГА в Октябрьский начали эвакуацию продуктовых запасов. Сейчас об этом вспоминаешь с улыбкой, но тогда несколько дней яряяу самым важным вопросом было: куда девать несколько тонн картошки, которую припасли предусмотрительные «свободовцы» (а мэрии жили преимущественно они).

«Легко сказать — «разобрать баррикаду». Попробуйте-ка: мороз до двадцати, баррикада вся насквозь промерзла и стала крепче камня, — продолжает Аваков, — Процессом руководил Кубив. Надо отдать ему должное: справился, хоть было очень негфосто. Наши только подступят к баррикаде, чтоб начинать что-то делать, а «Беркут» уже занимает боевую позицию. Я постоянно созванивался с замглавы МВД Ратушняком — просил, чтобы он дал «Беркуту» команду отступить хоть на пару метров выше, иначе постоянно вспыхивали стычки.

И вот как-то ночью я иду от Украинского дома по направлению к баррикаде. По дороге мне встретились журналисты, и я впервые публично заявил, что мы ведем переговоры и, возможно, часть баррикады будет разобрана. Все вздохнули с облегчением: ну, хоть кто-то внес ясность. Иду дальше, мне Кубив навстречу с активистами — теми, которые «черти» в хорошем смысле. «Вы куда?» — спрашиваю. «Решили пойти борща поесть, — отвечает Кубив. — Устали страшно, не ели ж ничего, надо горяченького. Ну и с новыми силами опять приступим». А сам он уже тоже весь в копоти с головы до ног. «Смотри, — говорю, — если до пяти утра не справимся, все. В пять я должен засвидетельствовать, что проехала первая машина — такая договоренность. За руль сядет кто-то из нарде-пов, и все — мы выполнили их условия».

Так оно и вышло: спасибо Кубиву! Около пяти он мне звонит: «Все сделали, машина проезжает, формально условия выполнены». Как это ему удалось, до сих пор не понимаю!»

На рассвете 16 февраля по Грушевского проехала первая машина. Через несколько часов протестующие покинули КГГА, освобожден был также Минсельхоз. Но властям этого было недостаточно, ведь на Майдане по-прежнему оставались люди. После воскресного веча лидеры оппозиции поехали на решающие переговоры в Генеральную прокуратуру.

И снова — прямая речь Арсена Авакова:

«Сам я сперва оставался в Доме профсоюзов, но потом тоже направился в ГПУ: позвонил Яценюк, попросил подъехать. Говорит, мол, ты им обещал весь Майдан разобрать, и за это они наших всех отпустят. Ничего такого я, конечно, не обещал и обещать не мог, но да ладно, еду. В ГПУ веселая компания собралась: Пшонка, Портнов, Захарченко, Якименко (не помню, Лукаш была ли). А вот Портнов был одним из самых жестких наших оппонентов.

Клюев вроде как возмущенно: «Вы же обещали всю баррикаду разобрать, что это у вас за полумеры!» — «Минуточку», — говорю. И достаю план баррикад, который в прошлый раз фигурировал на переговорах, — там четко видно, что в баррикаде обозначен проем: от сих и до сих. Словом, торги шли постоянно. Использовались малейшие поводы. То Пшонка заявляет, что не может подписать, потому что у него нет докладных записок Захарченко и Якименко, которые, дескать, засвидетельствуют, что мы не обманываем и действительно все условия выполнили. То Портнов говорит, что нельзя всех задержанных скопом просто так выпустить, что нужно минимум двое суток, иначе нарушение процессуальных норм и т. д.

Потом Клюев начал предлагать подписать что-то вроде временного перемирия, поскольку-де мы все-таки не всю баррикаду разобрали. Тут уже Яценюк не выдержал. «Знаете, что, — говорит, — раз вы такие умные, пойдите сами попробуйте ее разобрать. Обледенела она, понимаете?! Обледенела!»

Несколько раз они по очереди выходили в комнату отдыха — звонить Януковичу, как я понимаю. То Клюев, то Пшонка, то еще кто-то. На шестом часу разговора наметился крен в нашу пользу. «Ладно, — говорят, — раз вы утверждаете, что все дело в обледенении и что позже вы сможете довести начатое до конца, то так и быть, Виктор Павлович подпишет».

Пшонка подписал, и закон об амнистии был опубликован на сайте Генеральной прокуратуры. Так он вступил в силу. Все заложники вышли на свободу.

«Да, мы, оппозиция, не контролировали ситуацию в полной мере. Но я говорил Клюеву: радуйтесь, что у вас хоть кто-то есть с противоположной стороны, с кем можно разговаривать. Представьте, если бы нас не было, — резюмирует Аваков. — Поэтому вы должны идти на все уступки, которые мы требуем, ведь требования эти не наши, а Майдана. И если условия будут выполнены, мы сможем попытаться как-то договориться с Майданом. Иначе вы получите совершенно неуправляемую ситуацию. Клюев это вроде бы понимал, но все равно пытался торговаться, причем достаточно жестко. В этом была его ошибка: он не уловил момент, в который нужно было остановиться; момент, когда гнуть дальше в свою сторону было уже просто опасно».