Глава 11. ОЛИГАРХИ-МИРОТВОРЦЫ

Глава 11. ОЛИГАРХИ-МИРОТВОРЦЫ

Янукович считал, что Майдан «запущен» Юлей

Миротворческие усилия предпринимал не только Сенченко. Каждый действовал на своем участке фронта. Рассказывает Ринат Ахметов:

«Когда на улицы впервые вышло множество людей, стало понятно, что относиться к этому нужно серьезно. Я все время тогда об этом говорил, и при личных встречах Виктору Федоровичу: только мирный путь урегулирования ситуации, только мирный.

Как он реагировал на подобные реплики?

Мне казалось, что слышал. Нет, более того, я убежден в этом… На следующий день после разгона мы говорили по телефону, и я сказал ему: нужно поступить честно, нужно уволить того, кто виноват в произошедшем. Дословно я сказал: увольте сейчас Захарченко. Увольте, и он вас сам потом за это поблагодарит».

Но Янукович Ахметова не слушал. Как и многих других. Точнее так: делал вид, что слушал: соглашался, кивал, традиционно симулируя вменяемость, — но поступал все равно по-своему. Кровавые события на Банковой — подтверждение тому.

Рассказывает Сергей Ткрута:

«Было понятно, что студенты — только начало, что далее по отношению к Майдану может быть применена жесткая сила. Я начал обзванивать тех, кто, как я считал, может повлиять на ситуацию. В основном это олигархи, ближний круг. Говорил:

давайте встречаться, собираться вместе, вырабатывать какое-то решение. Мы не должны допустить эскалации насилия.

Это была исключительно ваша инициатива?

Да, моя. Первым, помню, я позвонил Ринату Леонидовичу… Он говорит: я тут, в Киеве, если можешь — подъезжай. Я подъехал (в офис Ахметова на улице Десятинной. — С. К.). Они сидели вдвоем с Колесниковым. Я присоединился. Сказал: давайте думать, надо как-то повлиять на Виктора Федоровича, нельзя допустить, чтобы пролилась кровь. Мы понимали: если Янукович перейдет эту черту, он уже не остановится. Это был долгий разговор. Я рассказывал, что немного знаю ситуацию изнутри — на Майдане у меня было много друзей, знакомых, коллег… Так вот, глядя изнутри, ты понимаешь, что Майдан не особо-то подчиняется лидерам оппозиции, что он по-своему структурирован, управляем и т. д. То есть это общественный запрос. Но Янукович считает, что Майдан «запущен» Юлей, что она его «вдохновляет»… Что ж, давайте переговорим с Юлей, выберем посредника. Однозначно: с ней нужно говорить — понять, какова ее роль, понять, что знает она о происходящем, как влияет или не влияет».

Тарута произносит ключевую фразу: «Янукович считает, что Майдан запущен Юлей». Всякому здравомыслящему человеку тогда было понятно: влияние Тимошенко на оппозицию, безусловно, огромно, но к «запуску» Майдана она уж точно не имела никакого отношения. Откуда же тогда подобный стереотип?

«Когда Янукович понял, что народ — не безмолвное племя, что люди напрямую проявляют свою волю, он, конечно, начал искать виновных. Не хотел, да и не мог признать, что единственный виновный происходящего — он сам. Не окружение, не сыновья — он сам. Одной из виновных в его глазах была я», — иронично комментирует Тимошенко.

«Вообще, он считал, что все беды от нее. Не оттого, что неграмотно работает «молодая команда», которая страну попросту грабит, но вот именно от Юлии Владимировны. Он полагал, что она — главный режиссер происходящего на Майдане, — поясняет Тйрута. Такой вывод он сделал после своей последней встречи с гарантом, состоявшейся на Банковой в ноябре — еще до начала революционных событий. — Я пришел просить за одного человека, которого без всяких обоснованных доказательств засудили на пожизненное. Вдумайтесь! Дело было сугубо заказное, и вот я просил просто разобраться по справедливости. В тот раз мы долго говорили с президентом. Это был такой знакомый нам Виктор Федорович — вальяжный, несколько самодовольный. Одним словом, царь. Он сказал, что договорился с русскими. Что есть якобы какая-то американская компания, которая ему помогает и, мол, у этой компании есть серьезный компромат на конкурента.

Договорился в смысле поддержки в 2015-м?

Он не говорил прямо — все только намеками, но я понял, что речь шла о 2015-м. Он всячески демонстрировал, что полностью контролирует ситуацию и уверен в результате.

А конкурент — Тимошенко?

Да».

«Вальяжный и самодовольный» — лучшая и вполне исчерпывающая характеристика Виктора Януковича того периода. И он действительно считал Тимошенко своим врагом номер один. Перед ней он испытывал буквально мистический страх и делал все, чтобы как можно надежнее ее изолировать.

В окружении Виктора Януковича было всего три человека, которые в свое время осмелились ему в глаза сказать о недопустимости заключения Тимошенко. Это Ринат Ахметов, Юрий Иванюшсшсо и Александр Лавринович.

«Как мне казалось, у Януковича было огромное желание, чтобы два человека — Тимошенко и Луценко — были в тюрьме», — признается Лавринович, работавший с Януковичем долгие годы.

«Я вообше за то, чтобы все были на свободе. Я — за политическую конкуренцию. За разные взгляды, мнения, подходы. Потому что когда есть конкуренция, значит, в стране есть демократия. Значит, страна развивается. А когда в стране нет политической конкуренции, значит, в стране нет демократии», - поддерживает Ахметов.

«Я говорил, что человека, связанного с политикой, тем более женщину, в тюрьму сажать нельзя. Я не имел в виду политику, просто общечеловеческие принципы», — комментирует Иванющенко.

Но вернемся в первые числа декабря, в офис Рината Ахметова в Киеве на Десятинной.

«После того как я уехал с Десятинной, вечером мы еще созвонились с Ринатом Леонидовичем. Как я понял: он беседовал с Виктором Федоровичем по телефону, но лично тот его не принял. Впрочем, я не настаиваю, это исключительно мои выводы, — продолжает Ткрута. — Так вот, из их разговора тоже следовал такой вывод: Виктор Федорович считает, что Юлия Владимировна — главный режиссер и руководитель всего происходящего на Майдане. Мол, это именно она отдает все команды. И если она, со своей стороны, готова повлиять на Майдан — во избежание радикальных проявлений, то, может быть, и он, со своей стороны…

Ну, мы-то понимали, что это не так — никаких команд Юля Майдану не отдавала. Тем не менее фактор Тимошенко существен. Значит, нужно как-то услышать ее позицию…

Это был общий разговор, без какой-либо конкретики».

«Я была заложником диктатора»

Какую же в действительности роль играла Тимошенко?

«Я могу подтвердить, что, на мой взгляд, даже находясь в тюрьме, Юлия Владимировна придавала значительные импульсы этим событиям», — говорит Андрей Сенченко.

Александр Турчинов — ближайший соратник ЮВТ на протяжении последних двадцати с лишним лет — более прагматичен. Можно, конечно, предположить, что это потому, что после революции и освобождения Тимошенко их пути разошлись. Но такое предположение скорее неверное: этих людей связывает слишком длинная совместная история, и они слишком порядочны по отношению друг к другу. Даже в воспоминаниях.

Итак, говорит Александр Турчинов. В его рассказе — действительное описание условий, в которых Тимошенко находилась два с половиной года.

«Власть настолько боялась Юлию Владимировну, что они делали все для того, чтобы изолировать ее от команды и получения оперативной информации. Единственным из доступных ей полноценных каналов информации был телевизор. Именно поэтому, кстати, в разгар революционных событий в Харькове отключили ТВі и пробовали ограничить трансляцию «5 канала». Да, на центральных телеканалах тогда была жесткая цензура, но, в принципе, человек понимающий мог сделать определенные выводы. Еще один ее источник — адвокаты. Их, правда, каждый раз обыскивали, пытались изымать документы, письма, но кое-что доносить удавалось. Как любой украинский заключенный, Юля имела право на ежемесячные свидания, но власть делала все, чтобы зги встречи с членами команды или переносились, или вовсе отменялись под разными глупыми предлогами. Они (власть. — С. К.) пошли даже на то, что перекроили расписание самолетов на Харьков. Туда рейс поздно вечером, обратно — рано утром. То есть, учитывая тюремный распорядок, чтобы туда и обратно за один день — к ней никак не попадаешь. Остается вариант — машина. Но до Харькова — пять-шесть часов на хорошей скорости. Много не наездишься…

Я это к чему рассказываю. Безусловно, Юля была достаточно информирована и понимала все, что происходило. Но сказать, что она оперативно управляла процессом… Нет, так сказать нельзя — у нее просто не было такой возможности. Да, мы обменивались письмами, записками, но это было один-два раза в неделю, тогда как тут, в Киеве, ситуация менялась едва ли не ежечасно».

Помню, мы с Александром Турчиновым записывали этот фрагмент интервью, а перед глазами у меня стояли события одного дня: 7 апреля 2013 года, Харьков.

Накануне Юлия Тимошенко пригласила журналистов в Харьковскую ЦКБ, чтобы присутствовать при составлении тюремщиками акта о том, что она якобы не желает ехать в суд по очередному своему делу. После вынесения Юлии Владимировне приговора по «газовому делу» против нее возбудили еще несколько дел, в том числе будто бы за причастность к убийству Владимира Щербаня. Однако сама Тимошенко на судах по этим делам уже не присутствовала: ее на них просто не доставляли. Или же она сама не ехала, не желая потом вместо больницы возвращаться в колонию, — впрочем, это не так важно. Факт заключался в том, что она была лишена права на полноценную защиту и намеревалась продемонстрировать это журналистам.

Понятно, что, согласно тюремным правилам, Тимошенко, даже со скидкой на свой статус, не могла приглашать к себе СМИ, тем более в воскресенье. Понятно было и то, что журналисты приедут, но их к ней не пустят. Ничего необычного: типичная Украина времен Виктора Януковича. Все это я, конечно, осознавала. Но когда прочитала призыв ЮВТ к журналистам, внутренний голос подсказал: нужно ехать, что-то там таки будет. И поехала. Как уже упоминал Александр Турчинов, самолеты в Харьков летали разве что по государственным праздникам. Машину брать не хотелось. Оставался один вариант — скоростной поезд «Хюндай».

Через четыре с половиной часа (!) подбираемся к Харькову. Серые горбы абсолютно одинаковых шиферных крыш в мути пригородного неба. Разбитые жирной грязью колеи, бывшие когда-то проселочными дорогами. Медленно-медленно поезд тянется по высокой насыпи. Параллельно ползет старый кривобокий КамАЗ, груженный щебенкой. Метров через триста КамАЗ упирается в затопленный овраг. Посреди оврага торчит обуглившийся столб, некогда служивший, видимо, телеграфным. Дальше КамАЗу пути нет: пыхтит, буксует в трясине. С пригорка к нему кубарем катятся, разбрасывая в стороны комья полиэтиленового мусора, местные псы: брешут, облаивают с усердием. Эго видно, но не слышно: стук колес поглощает прочие звуки. Но вот остались позади насыпь, череда оврагов и яров. Небо чернеет, напитывается ночною сыростью, опускается ниже и ниже, стирает горизонт и вливается в землю. «Ремонт подушек» — торжественно оглашает пыльный фасад старой пристанционной хибары. Неужели здесь кто-то ремонтирует подушки? Господи, для чего?

Утром 7 апреля едем в ЦКБ. К больнице ведет совершенно «убитая» дорога. Впечатление такое, что война здесь была еще вчера. А ведь по этому пути не только дипломаты к ЮВТ ездят — Бог с ними, с дипломатами, — тут каждый день снуют «скорые».

Пейзаж угрюмый. Слева жидкая лесополоса с проплешинами березняка. Такие обычно показывают в криминальной хронике, «иллюстрируя» сообщения об убийствах, изнасилованиях, ритуальных расправах и т. д. Справа — приземистый кирпичный морг. Пои ним — свалка старых оконных рам и полусгнившего строительного мусора. На горизонте — металлический шпиль телебашни. Если смотреть на эту черноту каждый день, можно сойти с ума.

«Ты знаешь, я даже этого не видела. У меня окна были задраены. Чтобы солнечный свет не проникал», — скажет мне Тимошенко почти через год.

В тот день в ЦКБ мы, конечно, не попали. Потоптались налест-ничной площадке перед ее этажом, да и спустились вниз. Пока топтались, пришла радостная весть: помилован Юрий Луценко — с минуты на минуту он выйдет из ворот Менской колонии, что на Черниговщине. Тимошенко оставалось сидеть еще десять месяцев. Но тогда она этого, конечно, не знала.

«Я была лишена всех прав. Если все заключенные могли говорить по телефону, и это право давалось им без ограничения — с кем и сколько говорить каждый день, — то я не могла общаться по телефону даже с близкими. Иногда выдавали телефон — под жесточайшим контролем администрации — в дни рождения или дни смерти кого-то из близких, да и то на пару минут, — вспоминает Ткмошенко о своем тюремнобольничном периоде. — Свидания с моими коллегами по партии тоже не допускались, хотя, повторяю, я имела на это право. Сколько раз впустую приезжали Юра Луценко, Арсений Яценюк, Александр Турчинов… Единственное, что оставалось, — встречи с защитниками.

Охрана была многократно усилена, охраняли сотни вооруженных «беркутов». Даже медперсонал — людей, которые меня лечили, — не допускали ко мне без полного, тотального обыска. Кроме того, постоянно велась видеосъемка. Каждый мой шаг фиксировался. Даже в уборной, в душевой, везде.

Прекратили вывозить меня на судебные заседания, хотя я настаивала. Я понимала, что следующим моим приговором (против Тимошенко, как отмечалось, одновременно велось несколько уголовных дел. — С К.) будет приговор о пожизненном заключении. Никаких сомнений не возникало. Знаете, это очень жестокий удар, очень! И невозможно быть к нему готовым. Невозможно принять его так просто. Вне зависимости от того, силен человек или нет. По сути, я была заложником диктатора, и все происходившее со мной воспринимала как неизбежность».

Тарута: «Юля сказала, что простила Януковича»

В разговоре с Ахметовым и Колесниковым Тарута лишь предположил, что коммуникация с Тимошенко могла бы стать составляющей плана олигархов по «мирному урегулированию». А уже через несколько часов в телефонном разговоре Ахметов дал понять, что общался с Януковичем.

«Предложение по девушке (так в политической тусовке часто называют между собой Юлию Тимошенко. — С. К.) согласовано» — была у него такая фраза», — вспоминает Тарута.

И дальше:

«Проходит несколько дней. Звонит Пшонка. Я еще удивился: никогда раньше я с Виктором Павловичем в качестве генерального прокурора не общался. Ты, говорит, хотел одну встречу. Набери вот такого-то человека, он все организует. Я даже растерялся — не сразу понял, о чем речь.

На кого он вас переориентировал?

На прокурора Харьковской области. Я ему перезвонил. Он: да-да, все организуем, приезжайте, У меня было два пожелания. Первое: чтобы встреча происходила не днем, то есть без свидетелей. Второе: чтобы Юлия Владимировна заранее ничего не знала.

Когда конкретно состоялась встреча?

В начале декабря, числа восьмого или седьмого, точно не помню. Я прилетел в Харьков поздно вечером. Меня встретили прокурор области и местный начальник пенитенциарной службы. В больницу ехали в машине этого пенитенциарного начальника. Запомнилась дорога до больницы — какие-то сплошные колдобины, яма на яме. Еще одно впечатление — количество охраны на этаже у Тимошенко. Ведь это ночью все происходило, и тем не менее охраны было несколько десятков человек…

Было важно, чтобы между нами состоялся искренний разговор. Я очень хотел, чтобы она поняла и поверила: я приехал с добрыми намерениями, я не засланный казачок. Палата насквозь прослушивается — всего и не скажешь, только полунамеками…

Вспомните подробнее саму встречу.

Условились так, что когда я приеду в больницу, то ее соседку под каким-нибудь предлогом выведут из палаты. Ну чтоб уж наверняка никто ничего не знал. Так все и было. Соседку вывели, захожу я. Первая реакция, конечно, удивление. Она не ожидала. Потом радость встречи, очень светлые эмоции. Это было на второй или третий день после ее выхода из голодовки. Что меня поразило в ней — глаза: чистые, светлые… Я почему-то думал, что она озлоблена, но нет, этого не было совершенно. Она стала мягче, мудрее. Раньше у нее была такая кипучая энергия, переходившая порой в разрушительную… Вот это совершенно исчезло. Мы начали общаться. Очень быстро я понял, что она черпает информацию из множества источников, а не только, как многим могло казаться, из телевизора, и что картина у нее сложилась довольно целостная и ясная.

Что она просила передать Януковичу?

«Если есть возможность, передайте, что в душё я его простила. Здесь, в тюрьме, на многое смотришь по-другому, многое переоцениваешь. Как многие другие, он сам сейчас себе копает политическую могилу. Я тоже совершала ошибки, но поняла это только сейчас. Скажи ему, что еще не поздно все исправить, что он еще может повлиять на то, как войдет в историю. Если он сделает выводы из случившегося, люди многое ему простят».

Так и говорила?!

Да, почти дословно. О Януковиче: «Он должен понять, что общество изменилось, и на эти вызовы нужно реагировать. Если же этого не делать, использовать старые методы — «передавливать», то будет только хуже, люди этого не потерпят». Еще: «Я сделаю все, что смогу, чтобы способствовать мирному разрешению ситуации, но тут очень многое зависит от Януковича. Он первый должен публично отказаться от применения силы».

Вспоминает Юлия Тимошенко:

«Конечно, я не знала заранее о приезде Таруты. Хотя за несколько часов до этого стало понятно: готовится что-то чрезвычайное. Руководство колонии суетилось, стращало медиков, усиливало охрану, обеспечивая секретность нашей встречи. Но еще раз повторяю: чтб именно должно было произойти, я не знала. И когда зашел Сережа Тарута, я была очень, очень рада его видеть. Сугубо по-человечески. Потому что в этой клетке-палате, в которой я находилась, любая весточка с воли, тем более знакомое лицо, было настоящим лучиком света.

По словам Таруты у вы сказали ему, что простили Януковича. Так ли это?

Да, правда. Я сказала, что вопрос не во мне, не в моей судьбе и не в том, что Янукович со мной сделал. Я смогла простить в том числе потому, что внутренне была убеждена: он, Янукович, понесет самую страшную кару за все, что совершил по отношению к Украине».

Рассказ продолжает Сергей Тарута.

«Долго общались?

Долго. Я думал, минут сорок все это займет, а вышло больше трех часов. В принципе, встреча получилась очень позитивной, лучше, чем я ожидал.

Попробуем ее реконструировать. Вы сказали, что хотели донести до Тимошенко все детали, объективную картину происходящего.

Как я уже отмечал, меня поразила ее информированность. Она знала о Майдане все, вплоть до активности самых незначительных групп, задействованных в протесте. Из телевизора или от адвоката Власенко подобные сведения не почерпнешь. Со своей стороны, я сказал ей, что лидеры оппозиции не имеют полного влияния на Майдан, что они скорее дипломаты, этакое вспомогательное звено.

Как она отреагировала на это?

Как на данность — согласилась.

Какой была, на ваш взгляд, ее степень влияния на Майдам в тот период?

Непосредственная? Очень незначительная. Очень. Эго лично мое мнение.

А на лидеров оппозиции?

Что касается лидеров оппозиции, то в них она была разочарована.

Чего она ждала от них, как вам кажется?

Думаю, более жесткой, слаженной позиции. Скорее всего, она примеряла на них действия, которые бы сама предпринимала, будь она на свободе. Она повела бы всех за собой. Но они — не она. С другой стороны, я говорил ей, что ситуация очень сложная, что ни в коем случае нельзя нагнетать, потому что это может вылиться в еще большую радикализацию. Тем более у них (противоположной стороны. — С. К.) силы достаточно».

И вновь слово Юлии Ткмошенко:

«Мы говорили с Тарутой о том, что сложившуюся ситуацию может разрешить только один человек. Тот самый, который стал первопричиной вспышки. Что он должен признать свои ошибки, подписать Соглашение об ассоциации, должен извиниться перед людьми, сделать кадровые выводы и начать менять страну так, как этого ожидали украинцы. Хотя мы оба, конечно, понимали, что это невозможно, что Янукович на это никогда не пойдет.

Как он сформулировал цель своего приезда?

Сказал, что прорвался ко мне потому, что все надеются (во власти. -С. К.)у что он сможет уговорить меня повлиять на процессы, остановить протест и начать договариваться. Я сказала, что договариваться, в принципе, невозможно без того, чтобы президент предпринял конкретные четкие шаги, чтобы подписал ассоциацию, ну и далее все, о чем я уже говорила. Вместе с тем я сказала Сергею: уверена в том, что Янукович моих советов не услышит, что он не прислушается ни к народу, ни даже к немногочисленным здравым голосам, которые были в его окружении. В лучшем случае, сказала я, Янукович в результате всего этого просто останется в живых, в худшем — будет изгнан из страны и сполна выпьет чашу ответственности.

Какой-то фидбэк после встречи с Тарутой был у вас?

Нет. Ничего.

«Юля была более радикальна, чем лидеры «Правого сектора»

«Что вы рассказали Ахметову об этом разговоре? — спросила я у Таруты.

Описал в общих чертах. Главный его вопрос был: владеет ли она информацией? Я ответил утвердительно. Второй вопрос: готова ли она содействовать мирному диалогу? Снова утвердительный ответ. Общий вывод: Юля прекрасно информирована, знает обо всем происходящем в мельчайших деталях, но у нее нет непосредственного влияния на Майдан. При этом она понимает, что Майдан — это гражданская платформа, общественный запрос, а не политическое явление, и относиться к этому надо соответствующе. Со своей стороны, она готова не совершать резких жестов, не призывать к немедленному свержению власти и обеспечить урегулирование конфликта.

Что он ответил?

Поблагодарил за информацию, сказал, что попробует ее донести (имеется в виду наверх. — С. К.). Все. После этого обратной связи у меня уже не было».

В отличие от Рината Ахметова, Александр Турчинов о встрече Таруты с Тимошенко не знал.

«Что касается ее позиции, то она была достаточно радикальной. Юлия Владимировна была в своем репертуаре: она не искала простых путей и была, пожалуй, даже более радикальна в предложениях, чем, например, лидеры «Правого сектора» в своих интернет-интервью времен Майдана.

Радикальна — это как? Например?

Например, она была убеждена, что, если бы первого декабря мы пошли на штурм Банковой все вместе, уже тогда можно было бы одержать победу».

Тимошенко это подтверждает:

«Да, я считала и считаю, что свержение Януковича нужно было осуществить в тот первый день массового протеста, после избиения студентов. Политические лидеры обязаны были разделить собравшихся людей на группы и направить их на взятие ВР, Кабмина и Администрации Президента, еще часть должна была остаться на Майдане. Одновременно нужно было поднимать волну протеста в регионах. Когда власть была растеряна, разбита, дискредитирована и практически обескровлена морально, и воля ее была нулевой, здесь должна была сработать мощнейшая координация со стороны политиков, нужно было реально брать власть в свои руки, а не ждать долгие три месяца, окончившиеся человеческими жертвами. У людей были тогда силы, возможности, не нужно было строить баррикады, нужно было просто занять административные здания, огласить досрочные президентские выборы, взять ЦВК и начать проводить эти выборы».

Турчинов с Тимошенко не согласен. Как мы знаем, 1 декабря он был на Майдане и понимал, что хоть людей и много, но настроены они слишком миролюбиво, чтобы брать «почту, телефон и телеграф».

«Я пытался ей тогда это объяснить. Теоретически захватить Банковую хотя и сложно, но с большими потерями среди протестующих возможно. Однако захватить помещение еще не значит взять власть. Более того, ну, пошли бы мы на такой сценарий, и что дальше? На Банковой бы пару дней продержались, да. Но Янукович в таком случае получил бы все легитимные основания для силового уничтожения акции протеста, а мы были бы объявлены террористами. И, с точки зрения международного сообщества, это, в общем, было бы недалеко от истины».