45
45
7, rue Fred<eric> Bastiat Paris 8
13 окт<ября> 1963
Дорогой Владимир Сергеевич
Вчера я видел Кодрянских. Они получили от Вас письмо и, судя по их словам, Вы считаете, что я на Вас за что-то «сержусь»? Дорогой мой, за что я могу на Вас сердиться? Откуда пришла Вам в голову такая мысль? Я не только на Вас не сержусь, но, кажется, и не способен рассердиться. Всегда помню о Вас с самыми добрыми чувствами. А если не пишу, то ведь и Вы мне не пишете, — и это ровно ничего не значит, правда?
Слышал от К<одрянских>, что Ваш Мюнхен не удается. Знаете, я провел там весной 2 месяца, и считаю, что жалеть Вам нечего. Там — суета, сутолока, интриги и все прочие прелести. Климат ужасающий. Бахрах там как рыба в воде, но у Вас другой склад, другая натура и едва ли Вам там все было бы по душе. Я лично не могу ни на что пожаловаться, но я безразличнее Вас, а главное — много старше и ни в какой мере не озабочен «деланием карьеры». (Бахрах озабочен и по-своему прав. Вернее, не то что озабочен, а радуется успехам.)
Очень болен Мих<аил> Львович Кантор. Не могу сказать — «безнадежно», но очень, очень серьезно. Началось с сердца, осложнилось с простатой, ему должны на днях делать операцию, а при его крайней слабости это, конечно, опасно.
A part cela[281], все по-прежнему. Крепко жму руку, шлю лучшие пожелания и прошу помнить, что никогда я на Вас сердца еще не бил и надеюсь не бить! Передайте самый сердечный привет Татьяне Георгиевне.
Ваш Г. Адамович