В. Чачин Идущие впереди...

В. Чачин

Идущие впереди...

Кругом все бело. Белое поле, белые люди в маскировочных костюмах, белый пар над колонной разведчиков. Солдаты давно уже идут в этом притихшем белом мире.

— Товарищи, впереди отдых! — оживленно пронеслось вдоль колонны.

Наконец-то! Пусть небольшой, но все же отдых. Солдаты ускорили шаг.

Вот и желанный овраг. Взвод разведчиков спускается вниз, выстраивается.

— Равняйсь, смирно! — командует старший лейтенант Чекрыгин. Он тоже устал, но ведь этого нельзя показывать солдатам.

— Вольно!

Офицер медленно скользит вдоль строя, вглядывается в солдат: никто не поморозился?

— Устали, товарищи?

— Никак нет, товарищ старший лейтенант! — нестройно отвечает взвод.

Офицер улыбается:

— Я тоже никак нет.

Теперь уже улыбаются солдаты. Чекрыгин поправляет автомат, выпрямляется.

— Ну, раз не устали, то отдыхать не будем.

Кто-то в задних рядах тяжело охнул. Солдаты засмеялись.

— Повторим, уточним задачу, — говорит офицер. — Взвод преследует разбитого «противника». Но «враг» хитер, он оставляет засады, скрыто подбирается к нашей колонне, обстреливает ее и исчезает. Задача — не допускать «вражеских» разведчиков, первыми их обнаружить.

И опять старший лейтенант медленно скользит на лыжах вдоль строя. Кого же на сегодня назначить «противником»? Нужны двое находчивых и выносливых солдат. Таких во взводе немало. Вот Игорь Кравцев. Секретарь комсомольской организации подразделения, отличный разведчик, лыжник первого разряда. А еще кого? Уж очень часто назначаются одни и те же люди. А что, если послать одного из тех, кто очень устал? Тогда и Кравцеву придется помогать товарищу. Двойная задача.

Офицер вглядывается в задние ряды солдат. Кажется, здесь кто-то охал. Лица у разведчиков серьезны. Только один опустил глаза.

Это балагур, весельчак рядовой Иван Николаев. В последнее время солдат подружился с Кравцевым. стал охотнее учиться, и с дисциплиной дело пошло лучше. Правда, еще нет-нет да и сорвется, но это бывает уже редко.

Командир отъехал на середину, достал из-под халата планшет с картой. Люди молча ждали.

Послышался голос командира:

— Солдаты Кравцев и Николаев, ко мне!

...И опять все кругом бело. Впереди только мерно двигающиеся лыжи Игоря Кравцева. Хоть немножко, хоть бы на секунду они остановились! А ведь Игорю труднее. Он прокладывает лыжню. И чего он так спешит? Как будто в самом деле они должны встретить настоящего противника. Ну какой же это «противник», скажем, солдат Качусов, или солдат Ванюков, или другие солдаты из взвода? Вот Качусову он, Иван Николаев, даже задолжал два конверта, а с Ванюковым они вчера вместе составляли письмо к девушке.

Это было интересное письмо. Вернее, необычное. Долго думал Иван, с чего бы начать, как бы лихо все завернуть, чтобы одним письмом удивить девушку, не считая, фотографий. Ну, конечно, начал с природы, потом переключился на солдатскую службу. Вроде все шло гладко. Хотелось еще про последнее учение написать, про «суровые будни», как любит говорить агитатор подразделения, но воздержался. Все-таки это военная тайна. Ну, а дальше вроде как и про любовь пора. Только вот это самое трудное.

Обмакнул тогда Иван перо и с красивым нажимом начал издалека. «Получил от тебя письмо и был очень счастлив. Ты сама должна понять мое взволнованное состояние». Вроде ничего получилось. Кругло. Теперь бы еще чего-нибудь возвышенного. Из книг, что ли, переписать места про любовь? Вот у писателя Тургенева таких мест полно. Но ведь это нечестно — у других списывать. Нужны свои слова. Строгие, солдатские. Долго мучился Иван, но все же самую трудную часть письма, как ему казалось, одолел. Прочитал Иван письмо вслух дружку-солдату Ванюкову, тот похвалил, сказал, что письмо получилось «бронебойное». Посмотрел Иван серьезно в глаза другу, усомнился.

Ванюков даже обиделся:

— Ну чего ты уставился, честное гвардейское, письмо бронебойное!

Захотелось еще кому-нибудь прочитать послание. Выбрать человека посерьезнее и прочитать. А тут как раз в ленинскую комнату зашел секретарь комсомольской организации Игорь Кравцев. Иван помялся, помялся, но все же решился. Игорь сначала отказывался слушать чужие письма, но Иван его уговорил. Прочитал все залпом от точки до точки, смотрит на Игоря:

— Ну как?

Игорь морщится. Ему что-то не нравится.

— Вот ты пишешь, что был счастлив, когда получил от нее письмо, — начал Игорь. — Понимаешь, счастье — это такое весомое слово, что им нельзя разбрасываться. Его надо беречь, это слово нужно произносить очень экономно. Вот как ты сам понимаешь счастье?

Иван тогда не сразу нашел, что ответить. Уж очень серьезный вопрос. Помнится, он начал что-то говорить вообще:

— Ну, счастье — это когда тебе очень хорошо, так я думаю, — неуверенно высказался Иван.

Игорь смеется:

— Если тебе одному хорошо, это еще не есть счастье.

Помнит Иван, при этих словах даже его находчивый дружок Ванюков и тот растерялся. В самом деле, только одному хорошо, разве это счастье? Ванюков тогда нахмурился, выпалил:

— Счастье — это борьба. Вот что это такое!

— Ну и сказал! — засмеялся Игорь. — По-твоему выходит, что всякая борьба есть счастье. Вот утопающий тоже борется, борется за свою жизнь, но разве про него можно сказать, что он счастлив?

Иван даже не заметил, что их давно обступили солдаты, переглядываются, улыбаются. А Игорь вдруг стал серьезным, сказал медленно:

— Да, товарищи, счастье — это борьба, но борьба во имя всех людей, чтобы всем было хорошо. Так я понимаю счастье.

Тихо в ленинской комнате. Хорошее слово приятно обдумать, запомнить. Иван тогда отошел в уголок, снова уселся за письмо. Посидел, подумал и, решившись, зачеркнул в письме слово «счастлив». Сверху старательно вывел «был рад». Потом опять подумал и, вздохнув, написал «был очень рад».

Заклеил конверт, огляделся. Видит, Игорь сидит с Ванюковым, в шахматы играет. Только он не на доску смотрит, а куда-то в сторону. Может, ход какой рассчитывает, а может, просто задумался человек. Кто ж его знает? Разве поймешь человека!

Вот он сейчас идет на лыжах впереди Ивана и, кажется, никогда не остановится. И чего он так торопится?

Иван нагнулся, горячей рукой схватил снежку, положил в рот.

-— Солдат Николаев, сейчас же выплюньте снег!

И как он это заметил? Иван всего на одну секунду остановился. Всегда он такой, этот Игорь Кравцев. И возражать ему нельзя: сейчас он старший. А раньше Иван кое-кому возражал, даже с самим старшиной вступал в пререкания. Правда, его за это наказывали, даже создали вокруг него, Ивана Николаева, «общественное мнение».

А это очень неприятно, когда вокруг тебя создают «общественное мнение». До комсомольского собрания были все друзья как друзья. Но вот началось это собрание. И Иван смутно уловил, что сейчас должно что-то случиться неприятное для него. Все шло как полагается. Выбрали президиум, объявили повестку дня. За столом, покрытым красным, сидят свои же друзья-солдаты. Вон солдат Качусов. Сел, придвинул к себе пачку чистых листов, потрогал карандаш, поморщился: не нравится. Сидит и старательно затачивает грифель. Это он, конечно, хочет отчетлива все записать в протокол. Все, что будут говорить про Ивана. Может быть, так нужно, ну, а как же дружба? Хоть бы он не очень строго писал.

Собрание ведет лучший дружок Ивана солдат Ванюков. Обычно он очень веселый парень. Любит посмеяться, пошутить, а сейчас словно подменили Ванюкова. Серьезно спрашивает, кто «за», а кто «против». Строго постукивает карандашом по графину, требует тишины. И его все слушаются. Даже старший лейтенант Чекрыгин сейчас подчиняется Ванюкову. Когда надо, он поднимает руку, так же как и все, сидит тихо, внимательно слушает председателя собрания. Даже сам старшина сейчас сидит послушный и совсем не строгий.

Знать, серьезное это дело — комсомольское собрание!

А потом солдаты стали говорить очень неприятные, суровые вещи. Иван рассматривал носки своих сапог, не хотелось, вернее — не мог он поднять голову. Так и просидел до конца собрания.

Порой казалось Ивану, что он самый последний человек на земле. Так бы уж сразу и сказали. Но нет. Его на этом собрании не только ругали... Кто-то вспомнил про последние стрельбы, за которые Иван получил благодарность от командира части, кто-то припомнил, как Иван рассказывал солдатам про свою сельскую электростанцию. И даже секретарь Игорь Кравцев хотя и осудил Ивана, а под конец сказал, что Иван парень с головой, что он давно замечал, как Иван любит работать (это было, когда солдаты помогали колхозникам убирать урожай). Как же Игорь это запомнил?

Хотя кое о чем Иван догадывается. Как-то в ленинской комнате он подсел к Игорю Кравцеву. Тот старательно разграфлял лист. Иван с интересом смотрел, как Игорь проводил линии, потом сверху чернилами красиво вписывал наименование граф. Сначала номер по порядку, потом фамилия, имя, отчество, год рождения, когда вступил в комсомол и т.д. А самая последняя графа называлась «Примечание».

Иван не удержался, спросил, что Игорь делает. Секретарь просто ответил: «Составляю список наших комсомольцев».

Иван заинтересовался, зачем столько много места отводится графе «Примечание» и зачем она.

Игорь поднял голову, сказал задумчиво:

— «Примечание», Ваня, от слова примечать. — Засмеялся, добавил: — Это, пожалуй, самая важная графа. Нужно примечать, кто из наших комсомольцев на что способен, кто к чему стремится, кому в чем нужно помочь. Улавливаешь?

Иван кивнул, хотя, прямо говоря, не совсем понял, о чем ему говорил Игорь.

А вскоре после этого памятного собрания потребовалось провести свет в новом помещении. И командир поручил это сделать Ивану. Но откуда командир знал, что Иван знает и любит электрику? Ведь сам Иван только однажды рассказал об этом Игорю Кравцеву и другим солдатам. Причем Иван забыл, когда и почему зашла об этом речь. Наверное, Игорь сказал об этом командиру. Все может быть. Иван тогда провел свет так, как, пожалуй, и в высотных домах не делают. Провода натянул в струнку, ролик к ролику подобрал. Даже сам старшина зашел, раза три выключателем пощелкал, похвалил.

Приятно, когда человека хвалят. Даже не хвалят, а правильно оценивают. Вот сейчас старший лейтенант Чекрыгин не послал в разведку какого-нибудь слабенького, а выбрал его, Ивана Николаева. Хотя Иван всего лишь служит первый год. Он только еще присматривается к другим, учится у них. Ничего, научится. Вот Игорь Кравцев легко палками работает. Кажется, вовсе на них не опирается. А только раз махнет и сразу далеко уходит. Приходится изо всех сил спешить. Даже железные наконечники палок бестолково по лыжам царапают, путаются, в снегу застревают. Ничего, лишь бы попасть в такт, а уж тогда Иван своими лыжами почти примыкает к убегающим концам лыж Игоря. Эх, автомат мешает! Жарко. Ну, а как же Игорь? У него тоже автомат! Ну, что Игорь? Ему хорошо. Он второй год служит. Втянулся. А Иван до армии никогда на лыжах не ходил. У них на Кубани с этим плохо. Снегу почти не бывает.

Но дело не только в лыжах. У Игоря есть и другое. Это другое, пожалуй, поважнее лыж.

Вот как-то Ивану разрешили уволиться в город. Вышел он тогда из ворот и слышит за спиной быстрые, четкие шаги. Подтянулся. Уж не командир ли? Обернулся, а это Игорь Кравцев.

— Какой план? — спрашивает.

— Да так, никакого.

Он сам предложил гулять вместе. Сначала решили посмотреть кинофильм «Звезда». Это про разведчиков. Потом сходить в городской музей, а если время останется, то заглянуть на каток.

Так и гуляли они вместе по городу. Игорь аккуратно приветствовал всех встречных военнослужащих, а он, Иван Николаев, тоже всех, только не рядовых солдат. Пусть, они первые приветствуют. Все-таки он не какой-нибудь повар, а разведчик. Игорь это заметил и сказал, что если встречаются военнослужащие в равных званиях, то приветствует первый тот, кто более культурен.

На главной улице попадались им стайки девушек. Смотрят на двух солдат с любопытством, улыбаются, глазами стреляют!

Игорь тогда спросил:

— А вы чего смущаетесь?

Иван смутился, ответил невпопад:

— Я не смущаюсь. Это они сами на нас смотрят и вроде как смущаются.

Игорь поддержал:

— Правильно, Ваня. Ты шагай гордо, печатай шаг. Не оглядывайся на них. Пусть они оглядываются. Дай-ка я тебе сзади хлястик поправлю.

После этого увольнения как-то незаметно они подружились. Иван плохо ходил на лыжах, Кравцев научил. Бывало, встанут на лыжи вместе: Кравцев впереди, а он, Иван, сзади. «Пошли», — командует Игорь. Иван идет. И вот пожалуйста: зима еще не кончилась, а у него, Ивана Николаева, уже есть значок ГТО второй ступени.

Когда Иван привинчивал значок на свой суконный китель, Игорь принес зеркало, заставил поглядеться. Сам радовался больше Ивана.

— Ну, солдат, вот это да!

А вечером в ленинской комнате Иван видел, как Игорь похвалил другого солдата, лучшего художника роты Федю Степаченко. Федя писал красками большую картину «Танковый бой». Игорь стоял за его спиной, так же как и все, щурил глаза на картину, отходил назад, восхищенно говорил:

— Здорово!

Ивану тогда немножко досадно стало, что Игорь может хвалить кого-то еще, а не только одного Ивана. Вроде ничего особенного нет. Танки как танки. Стреляют друг в друга. Вон на борту одного танка нарисована немецкая свастика, а на другом — красная звезда. В общем идет жаркий танковый бой.

И вдруг спокойный голос Игоря:

— Вы, товарищ Степаченко, врага изобразили со свастикой, а наш танк со звездой. Если бы этих опознавательных знаков не было, то не понять, где советский танк, а где фашистский. Здесь у вас получилась неувязочка.

— А как же без знаков? — удивился художник. — Это нереально.

— Мне думается, что надо рисовать так, чтобы по одному движению, по развороту танка было ясно, что в нем сидят смелые советские люди. — Игорь помолчал, добавил тихо: — Я не художник, но мне кажется, что это называется искусством.

Нет, не зря сейчас послал командир взвода Ивана вместе с Игорем Кравцевым. Конечно, есть во взводе лыжники лучше Ивана, но, видимо, командир знает, кого посылать. Надо понимать, что не пошлют же кого-нибудь слабенького вместе с Кравцевым. Только бы не подвести командира.

А Игорь идет впереди и даже не оглядывается. Наверное, знает, что Иван не отстанет. Только уж очень тяжело идти. Может быть, уже пора сворачивать? У Игоря же есть компас. Но чего же он на компас не смотрит?

— Игорь, то есть товарищ Кравцев, как показывает компас?

Остановился солдат Кравцев.

— А если бы у нас не было компаса? Без него тоже можно обойтись.

Иван пожал плечами: собственно, непонятно — ведь компас-то есть.

— Представьте, что его у нас нет. Мы же с вами разведчики. Видите церковь?

— Вижу, — говорит Иван.

— Перекладина креста на христианских церквах всегда одним концом указывает на юг, а другим — на север.

Иван промолчал. Откуда ему знать про эти перекладины?

— Делай, как я, — вдруг скомандовал Игорь. Он снял лыжи, лег на них, перебросил автомат за спину и руками стал упираться в снег. Самодельные санки тронулись.

Иван помедлил, тяжко вздохнул и тоже лег на свои лыжи.

Сколько они так двигались, Иван не знает. Помнится, только раз пошли в глазах круги, стало темно, уютно и тепло. Потом помнит, как стало почему-то больно и холодно рукам. Открыл глаза — над ним склонился Кравцев, растирает ему руки, шепчет под заиндевевшую ушанку:

— Ванюша, ну, дорогой, немного осталось. Крепись. Так надо.

Хорошо, когда тебя называют Ванюшей. И опять он зло отталкивался руками в мокрых перчатках. Игорь рукой манит к себе Ивана.

Они рядом. Автоматы под халат, лыжи под снег, поползли.

Иван поднял голову. Неподалеку спиной к нему стоял командир взвода, мимо него, осторожно озираясь, двигался весь взвод. Иван расстегнул воротник, дышать стало легче.

Эх, командир, как же ты нас не видишь, а еще бывший партизан!

Подтягивались на руках невыносимо медленно. До спины командира осталось десять, восемь, шесть метров. А он все стоит, опершись на палки, и смотрит в другую сторону.

Иван не выдержал и прошептал:

— Товарищ старший лейтенант, вы убиты.

Офицер даже не обернулся. Только до ушей Ивана донесся его строгий шепот:

— Товарищ Николаев, застегните воротничок, простудитесь...

И опять через несколько дней взвод уходил в разведку. И снова был тяжелый лыжный переход, и снова командир выбирал «противников». На этот раз далеко в обход пошел впереди разведчик Иван Николаев, а за ним следом шел молодой солдат Качусов.