А. Суконцев Контакт

А. Суконцев

Контакт

Сергей никак не мог заснуть. Он долго ворочался, шумно вздыхал, потом закрывался с головой одеялом, считал до ста, до двухсот, перемножал в уме четырехзначные числа, но сон не приходил. К ночи снова стал моросить дождь, стуча по полотну палатки.

И этот надоедливый дождь, ливший почти беспрерывно уже целую неделю, и храп солдат раздражали Сергея. Если Сергей всего два дня назад писал домой, что здесь есть, кажется, неплохие ребята, думая при этом в первую очередь о Егорове, то сейчас он был о нем совсем другого мнения. Теперь Сергею не нравилось в этом бирюковатом, нелюдимом солдате все: и валкая походка, и глуховатый голос, и особенно глаза, которые всегда смотрят на тебя внимательно, изучающе. Признаться, Сергей не ожидал от него такого. И еще говорит, что это по-дружески! Тоже друг!..

Нет уж, кто-кто, а Сергей в таких друзьях не нуждается. И он снова, в который раз, вспоминал происшедшее несколько часов назад.

...Усталые и промокшие связисты возвращались в лагерь поздно вечером. Сапоги, облепленные грязью, казались свинцовыми. Хотелось, не раздеваясь, упасть прямо на мокрую траву, на дорогу в грязь и заснуть. Только заснуть... Но приказано было проверить аппараты, перемотать и почистить кабель. На учениях могли поднять по тревоге. Все должно быть в боевой готовности. Солдаты разошлись по лесу, разматывали катушки кабеля, проверяли исправность его жил, «прозванивали» их, изолировали оголенные места.

Сергею страшно хотелось спать. Он был вообще вынослив, но совсем не привык к таким большим переходам. Он подумал, что в его двух катушках всего три или четыре оголения и их можно заизолировать завтра. Отойдя подальше от других, Сергей размотал по двадцать-тридцать метров на каждой катушке, очистил их от грязи и ровными рядками плотно замотал кабель снова. Внешне катушки выглядели чистыми. Телефонный аппарат он протер только сверху, потому что знал: работает тот исправно. Потом поставил аппарат и катушки в палатку, где хранилась материальная часть, и отправился в палатку. Там он застал только Егорова. Одну за другой тот зажигал спички и сушил капсюль.

— Плохо что-то контачит, — сказал Егоров вошедшему Сергею, — наверное, порошок отсырел. — И спросил: — А ты что, все сделал?

Сергей рассказал ему о том, как он схитрил с кабелем. Егоров бросил спичку:

— Ты серьезно? Да ты, однако, брат, не в своем уме. Завтра, а может, сегодня ночью начинаются учения, а ты... Сейчас же иди и приведи все в порядок!

Но Сергей только усмехнулся: какое ему дело? Тоже начальник! А Егоров подошел к нему вплотную и угрожающе повторил:

— Последний раз говорю: иди!

— Да ну тебя, что ты ко мне пристал? — разозлился Сергей.

— Значит, не пойдешь? — с подчеркнутым спокойствием спросил Егоров. — Ну хорошо. — И Сергей слышал, как он хлопнул брезентовой дверью палатки — вышел.

Что было потом, Сергею не хочется и вспоминать. Построили все отделение, а он, рядовой Сухарев, — «два шага вперед».

Ну, если бы дали взыскание и все. Но эти нравоучения перед строем, когда на тебя смотрят товарищи, когда в их глазах читаешь укор и осуждение... Нет, лучше провалиться сквозь землю.

Кабель пришлось перемотать, но аппарат он принципиально не стал даже трогать: что он, хуже Егорова знает свой аппарат? В конце концов работать на нем ему, Сергею.

И вот теперь ему не спалось. Первое полученное взыскание было тяжело.

А тут еще этот щеголь из взвода разведки Валерий Гранковский. Подошел потом к нему, покачал головой и сказал нараспев, немножко в нос:

— Ай, ай, ай, солдат Сухарев! Как это так вы? Мне, как члену комсомольского бюро, неудобно даже за вас. Придется написать письмо на завод, родным, рассказать, как вы начали службу.

Конечно, этот Гранковский тут перегнул. Сергей знал, что сразу же после первого выговора писем домой не пишут. Но на душе было муторно. Так начать службу! Видно, не обмануло его предчувствие: связист из него не получится.

Дело в том, что Сергей Сухарев, или, как его звали на заводе, где он работал сварщиком, Серега Сухарь, был прирожденным летчиком. Даже боксом он занимался для того, чтобы стать выносливее. Но судьбе... впрочем, какой там судьбе, просто доктору из военкомата угодно было распорядиться совсем иначе. Нашли вдруг, что у него недостаточно сильное сердце и поэтому нельзя ему в авиацию. Это у него-то «недостаточно сильное сердце»! Да у Сергея, если хотите знать, второй разряд по боксу. В воду он прыгает с любой вышки.

Но доводы не помогли.

И вот теперь служит Сергей в артиллерии. В артиллерии, да не артиллеристом, а всего-навсего телефонистом в отделении связи. Нелегко было ему, уже видевшему себя в кабине самолета, примириться с мыслью, что он должен таскать катушки, телефонный аппарат, что из заоблачных высей своей мечты ему приходится спускаться на землю.

Теорию телефонного дела Сергей невзлюбил с первого занятия. Она показалась ему путаной, непонятной, а главное — неинтересной, сухой. Объяснения Сергей слушал рассеянно, не пытаясь даже вникнуть в суть дела, а если его спрашивали, говорил, что пока еще не уяснил материала.

И все это случилось потому, что телефонную связь Сергей давно уже считал устарелой. Теперь всюду действует рация. Зачем связисту возиться с катушками, если есть радиостанции? Сергей даже как-то высказал свои мысли начальнику связи. Тот спокойно выслушал доводы Сергея, даже иногда кивал головой, когда Сергей путался, подправлял его. А потом так же спокойно сказал:

— Когда наши войска форсировали Днепр, то, безусловно, каждый солдат знал, что на свете существуют понтонные мосты, десантные баржи, но люди при переправе использовали каждый плот, каждое бревно. И переправились... Понятно? На войне все может случиться. Поэтому сегодня вы будете опять заниматься с телефонной связью. А завтра снова вернемся к радиосвязи.

Как-то после занятий опять подозвал Сергея начальник связи. В руках старший лейтенант еще держал капсюль микрофона, устройство которого он только что объяснил.

— Вы заметили, рядовой Сухарев, интересное явление в этом процессе передачи звуков? — заговорил офицер, садясь рядом с Сергеем. — Вот, смотрите, зернышки угля, что лежат в камере капсюля, касаются друг друга, и таким образом из них получается цепочка, по которой идет ток. Чем ближе друг к другу будут лежать эти зернышки, тем легче будет путь для прохождения тока. Понимаете, если они будут совсем вплотную, ток по ним пойдет беспрепятственно. В телефонии эти соединения называются контактными мостиками. А скажите, вы никогда не задумывались над тем, что и у людей вот так же бывает: чем теснее, крепче дружба, тем легче думается и работается? Вы ни с кем здесь еще не подружились? — неожиданно спросил старший лейтенант.

Эта беседа надолго осталась в памяти молодого солдата. Теперь он все чаще и чаще после занятий останавливался перед молчаливыми недавно казавшимися непонятными схемами, перед разобранными капсюлями, индукторами, аппаратами, в которых были заключены зерна человеческой мудрости. И когда эта мудрость раскрылась ему, Сергею хотелось рассказать кому-то об этом, поделиться радостью познания. Как-то незаметно для Сергея таким внимательным слушателем сделался Егоров, его сосед по койке, молчаливый солдат-сибиряк.

Они проводили вместе много времени в учебном классе. Теперь Сергей свободно рассказывал о прохождении тока в цепи. Правда, наверное, потому, что он один — молодой солдат в отделении, сержант Пожидаев на занятиях всегда говорил, обращаясь именно к нему: «Главное у нас в связи — контакт, рядовой Сухарев. Если где-нибудь нет надежного контакта, не будет связи». И это на каждом занятии, рассказывается ли о работе телефонного аппарата, или о действиях телефонистов в разных условиях. Заладили: контакт, контакт, контакт!

Но в общем служить здесь было бы можно, если бы у Сергея был друг. Настоящий. Чтоб душа в душу. Словом, такой, каким был для Сергея Петя Журин. С тем куда хочешь!

Один знакомый студент-языковед как-то рассказал Сергею, что слово «друг» одного корня с «другой». Значит, есть что-то одно и очень похожее на него, родственное — другое. Например, одна рука и другая, один глаз и другой.

И именно другой, а не второй. Потому что где второй, там может быть третий, четвертый. А здесь только один и другой. Сергей и сам думал так же: товарищей может быть много, а вот друг, друг должен быть один.

А такого друга у Сергея здесь не было. Да и не будет, думалось ему теперь.

И он опять вспомнил Петю Журина. Вот они на Волге. Вдвоем, обнявшись, идут по широкому песчаному плесу у самой воды. И вдруг Петя говорит ему:

— Хочешь, Серега, я тебе снасть рыболовную подарю? Я ведь все равно уезжаю в морское училище, а ты здесь остаешься. Хочешь, а?

«Еще бы! Вот это друг! Лучшую снасть на всей улице. Да что там — во всем городе! Ну, спасибо, удружил!» Сергей хочет пожать ему руку, но Петя неожиданно хлопает его по плечу и убегает.

...Сергей с трудом открыл глаза. Над ним стоял Егоров, тряс его за плечо и кричал:

— Скорей, скорей! Тревога!

А через несколько минут взвод уходил на «боевое» задание. Начинались учения.

Дождь уже перестал, но в лесу было холодно. Кроны деревьев набрякли, отяжелели от влаги и часто, не выдерживая этого груза, при малейшем дуновении ветра с шумом сбрасывали с себя тяжелые капли. Старший лейтенант скомандовал: «Шире шаг!» — и вскоре стало теплее.

От сержанта-сверхсрочника, побывавшего на войне, Сергей услышал: «Артподготовка будет». Он хотел было попроситься, чтобы его перевели к другому напарнику — не мог же он после вчерашнего работать опять в паре с Егоровым! — но все делалось очень спешно, и Сергей не смог сказать сержанту о своем желании.

Они получили задание обеспечить связь командного пункта с передовым наблюдательным пунктом.

— Задача очень ответственная, — предупредил начальник связи. — Хотя во время наступления все войска и переключаются на радиосвязь, но с вас обязанности не снимаются. Ведь и радиосвязь может отказать. А поэтому вы будете устанавливать телефонную связь с передовым НП. И для вас эти учения, рядовой Сухарев, экзамен.

Старший лейтенант, видимо, знал о вчерашнем происшествии.

Егоров, назначенный старшим телефонистом, приказал Сухареву маскировать линию, а сам пошел вперед. Сергей взвалил на плечи катушки, аппарат и двинулся следом.

На душе солдата было гадко. Его не так угнетало первое взыскание, полученное вчера, как тяжело было чувствовать на себе настороженные взгляды товарищей. Ему казалось, что после вчерашнего случая солдаты смотрят на него осуждающе, словно бы говоря: «Что же ты, а? А еще комсомолец!» И он знал, что на комсомольском собрании ему пощады не будет. Тут не оправдаешься неопытностью и молодостью. Тот же Егоров скажет: «Я тебя предупреждал». И Сергей все надежды возлагал на учения. Это был его экзамен. «Этот экзамен, — думалось ему, — придется выдержать одному. Раз, скажут, добрых советов не слушаешь — помощи не жди».

Размышляя так, он не заметил, как дошел до наблюдательного пункта.

Последние двадцать метров он полз, и когда свалился в блиндаж, то увидел, как в углу несколько разведчиков толпилось около Егорова. А тот сидел странно побледневший, и по лицу его крупными каплями катился пот.

— Приболел я малость, понимаешь... Живот схватило — не могу... — слабо улыбнулся он Сухареву. — Потом тебе пришлют кого-нибудь, я доложил начальнику связи. Сейчас сюда КП переедет. Но на следующий пункт, видимо, придется давать линию одному. Ты, однако, не трусь, — подбодрил он Сергея.

— А я и не трушу, — не глядя на него, ответил Сухарев.

Минут через десять с КП передали приказ: выдвинуть наблюдательный пункт вперед, к домику лесника. Начиналось «наступление». После «артиллерийской подготовки» пошли вперед. Начальник разведки указал Сергею на карте место нового наблюдательного пункта и предупредил, чтобы через час связь была установлена. «Командиру нужно управлять огнем!» — сказал он. «Будет раньше! — подумал Сергей. — Я вам покажу, какой я связист!» И он пошел. Обгоняя его, по лесу двигались танки, автомашины, пушки. Связиста увлекло это мощное движение людей, техники, и он почти бежал вперед и вперед. Теперь ему приходилось самому и маскировать линию и делать перекопы через дороги.

Его охватило и неудержимо несло вперед знакомое каждому солдату чувство наступления. Оставалось немного. Метров сто по этой тропе, потом направо, и должен быть домик лесника.

Выйдя на опушку леса, к домику лесника, он разложил свое имущество под деревом, включил аппарат, позвонил. Ему тотчас ответили.

— Ты так быстро дошел? — услышал Сергей голос Галкина. — Как дела?

— Дела ничего, — ответил Сергей. — Прибыл на место, сейчас буду окапы...

— Незабудка, Незабудка! — звал между тем Галкин, словно не слушая Сергея.

— Слушает, слушает Незабудка! — громко сказал Сергей. Но Галкин продолжал монотонно:

— Незабудка, алло, Незабудка!..

Сергей понял, что его не слышат.

Он осмотрел клеммы, но они были завернуты крепко, концы защищены, как требовалось в наставлении. Но тут же Сергей сообразил, что дело не в этом, раз он их слышит. Видимо, неполадка в цепи «мы говорим». По схеме, наклеенной на внутренней стороне крышки аппарата, он проследил прохождение тока в этой цепи. Первой деталью был здесь капсюль. Наверное, из-за него и нет связи. Сергей отвинтил амбушюр, вынул капсюль, начал отогревать его над зажженными спичками. Неподалеку от связиста, установив стереотрубы, расположились разведчики. Командир отделения сержант сверхсрочник Никифоров что-то рассказывал молодым солдатам.

— Еще несколько минут, и пришлось бы взрывать пушку, да и самим... — услышал Сергей голос Никифорова.

— А как же вы спаслись, товарищ сержант? — спросил один из слушателей.

— Ну, на войне, положим, не спасаются, а выполняют боевую задачу, — строго ответил сержант. — А выручил нас Пожидаев. Знаете, командир отделения связистов? Уж когда положение казалось безвыходным, кончились боеприпасы и со всех сторон ползли на нас гитлеровцы, вдруг откуда ни возьмись Пожидаев со своим аппаратом и катушкой. Как он через это кольцо пробрался, до сих пор не представляю. Связались мы с дивизионом и вызвали огонь на себя. Вообще дело, конечно, рискованное. Но тут этот риск был необходим. Да, кроме риска, был у нас и расчет. А рассчитывали мы на точность наших наводчиков и на свой блиндаж. Поблизости лес был. там мы накат прочнейший сделали. Забрались туда, а тут и наши ударили. Ну, и ничего, обошлось. Пушку только нашу малость поцарапало, пришлось подремонтировать... Но молодец же этот Пожидаев! — проговорил Никифоров и посмотрел на Сухарева. Взгляды их встретились, и Сергей понял, что рассказчик наблюдал за ним. Спичка, догорев, обожгла ему палец. Сергей чертыхнулся про себя и снова стал греть капсюль.

— Что случилось? — услыхал Сергей над собой голос командира дивизиона.

— Возможно, порошок отсырел, товарищ майор, — ответил Сергей.

— Чтобы через десять минут связь была! Аппарат перенесите ко мне в блиндаж.

Сергей стоял растерянный, красный. Перенеся аппарат в блиндаж, он снова попробовал наладить связь. Он вставил капсюль, позвонил. Снова ответил ему Галкин:

— Где ты там пропадаешь?

— Нигде не пропадаю, — пробурчал Сергей. — Как меня слышно?

— Незабудка! Незабудка! — снова завел Галкин. — Посуши капсюль, наверное, порошок отсырел, посуши...

— Посуши, посуши, — тихо, чтобы не слышал командир дивизиона, передразнил Сергей. — Сушил уже. Сколько еще можно!

В блиндаж командира дивизиона, запыхавшись, вбежал солдат из расчета Никифорова.

— Товарищ майор, сержант прислал: огоньку бы надо.

Сергей вдруг вспомнил только что слышанный рассказ Никифорова. «Значит, Пожидаев мог, а я... Конечно, это не настоящая война, но какой же я солдат, если на учениях растерялся?» Он тяжело вздохнул и вынул из ящика аппарата все его внутренности.

Сергея прошиб холодный пот. Вот уже полчаса, как бьется он над этим проклятым аппаратом, а тот по-прежнему не хочет работать.

— Ну как, связист? — глаза командира дивизиона смотрят строго. — Вижу, плохо. Никуда не годится. С такой связью много не навоюешь. — И он приказал: — Связаться с огневыми по радио!

Радист, белокурый и застенчивый юноша украинец Петро Рогуля, прямо поверх пилотки надел наушники, повернул ручку настройки и уверенно застучал ключом. Лицо его от напряжения разрумянилось, и он, довольный и гордый, докладывал командиру дивизиона:

— Товарищ майор, связь установлена.

— Хорошо, — сказал майор, — а вы, телефонист, — повернулся он к Сергею.

— Солдат Сухарев, товарищ майор.

— Вы, солдат Сухарев, доложите начальнику связи, что не сумели обеспечить дивизион связью. Пусть он вас накажет и научит работать.

Сергей стоял в низеньком блиндаже, почти подпирая потолок головой, и неизвестно для чего держал в руках злополучный телефонный аппарат. Он жег ему руки. И Сергей, сам не помня, как это произошло, выпалил:

— Это не мой аппарат, товарищ майор!

— Как не ваш? А чей?

— Ефрейтора Егорова.

— Почему же он не в порядке?

— Не могу знать.

— «Не могу знать», — повторил командир дивизиона и сказал: — Значит, вас подвел товарищ? Подсунул неисправный аппарат? — Он снова повернулся к Рогуле и приказал: — Вызовите начальника связи и переведите на микрофон.

Командир дивизиона говорил со старшим лейтенантом коротко. Дважды упомянул фамилию Егорова и приказал:

— Разберитесь.

— Слушаюсь, — донесся из микрофона голос начальника связи.

Только теперь Сергей вдруг понял, что он наделал. И он повторял про себя: «Что я наделал? Что наделал?!» А какой-то противный голосок спорил с этим: «А что ты наделал? Егоров же выдал тебя. Если бы не он, не было бы у тебя выговора. А теперь пусть и он с выговорком походит: «А может, еще и гауптвахты отхватит». Нет, нет! Что я наделал?! Я подло поступил, подло...»

— Товарищ майор, — почти крикнул Сергей, — я... это я виноват...

— Да, вы виноваты в том, что не смогли найти неисправность, но вы солдат молодой. Учитесь.

— Товарищ майор, я...

— А сейчас помогите разведчикам окопаться. Идите.

— Слушаюсь!

«Что-то теперь будет? — думал Сергей. — Конечно, спросит начальник связи у Егорова, чей это аппарат, и тогда все сразу выяснится... А потом?» Лучше не думать об этом.

...Егоров еще с утра почувствовал себя плохо, но решил не обращать внимания: пройдет. Однако когда он пошел по линии, то понял, что заболевает всерьез. Он попытался не обращать внимания на боль в животе и, упрямо сжав зубы, шел и шел вперед. Когда Егоров прыгнул в окоп разведчиков, у него вдруг так кольнуло под ложечкой, что потемнело в глазах, задвигались какие-то круги, и он с трудом удержался на ногах. Пожидаев приказал ему лежать, пока не придет санинструктор, а Галкину, дежурившему на коммутаторе, наказал присмотреть за ним. Егоров лежал и каждые пять минут спрашивал Галкина: «Как Сухарев?» Но связи с Сухаревым не было. Прошло уже сорок минут, сорок пять... Через четверть часа потребуют связь, а от Сухарева только дважды раздались звонки, и больше ни слуху ни духу. Где он, дошел ли до наблюдательного пункта, что с ним случилось, было неизвестно. И Егоров решил идти на помощь. Он подошел к Галкину и одними глазами сказал: «Я пойду». Не отнимая трубки, тот кивнул головой: «Иди». Егоров вышел из блиндажа, разыскал кабель, идущий на НП, и, держа его в руках, пошел, превозмогая боль.

Войдя в блиндаж командира дивизиона, он почти свалился. Не говоря ни слова, Егоров взял у Сергея аппарат, бегло просмотрел схему и вставил корпус в ящик. Он открыл решетку микрофона, вынул капсюль. Все было в исправности, и только одна из пружинок, которая шла на корпус капсюля, была сильно отогнута и не касалась его. Егоров слабо улыбнулся и глазами показал Сухареву пружинку.

— Контакт, — сказал он Сергею, — понял? Великое, брат, дело у нас в связи контакт.

Егоров что-то еще сказал о контакте, но Сергей его не слушал. Лицо, уши, щеки его горели.

— Ну, добро. Вот я тебе свой аппарат оставлю, он понадежнее. А этот заберу туда, на узел. А сам потом пойду в санчасть. Ну, смотри, следи за связью, чаще прозванивай, проверяй и трубку от уха не отрывай.

— Виктор, — сказал Сергей, — я виноват перед тобой...

— Ну ладно, с кем не бывает...

— Нет, я очень виноват, понимаешь?

— Слушай, брось разыгрывать тут кисейную барышню. «Виноват, виноват». Связь лучше держи.

Теперь телефонная связь была установлена и действовала безотказно, но командир дивизиона все еще передавал команды на батареи по радио.

В блиндаж вошел начальник связи дивизиона. Сергей встал и доложил:

— Товарищ старший лейтенант, связь со штабом дивизиона установлена. Дежурный телефонист солдат Сухарев.

— Давно?

— Минут двадцать тому назад.

Старший лейтенант посмотрел на телефонный аппарат, спросил:

— Что было?

— Пружинка в микрофоне не контачила.

— М-да, контакт...

«Сейчас опять скажет: контакт в нашем деле — великая штука», — подумал Сергей.

Но старший лейтенант увидел на ремне аппарата бирку с надписью «Егоров» и, ничего не сказав, вышел. Промолчал и Сергей. Подумал: «А может, и пронесет. Егоров парень исполнительный, аккуратный. Уж если у него и случится какой грех один разок, ему простят. Не то, что мне. На меня бы сразу навалились: не слушаешь, что тебе старшие говорят. Только вчера выговор объявили за плохое отношение к технике, а ты сегодня опять отличился. С таким отношением к технике у вас, солдат Сухарев, дело не пойдет...» Ну, и в таком же духе.

Командир дивизиона вспомнил, наконец, о нем, о Сергее Сухареве.

— Телефонист, — позвал он, — связь с батареями есть?

— Так точно, товарищ майор.

— Передавайте команду: «Дивизион, к бою!»

— Слушаюсь! Ландыш, Ландыш! Я Незабудка. Слушай мою команду!..

Сергей старался сразу же точно запомнить команду, и майору ни разу не пришлось поправлять телефониста: все передавалось им точно.

Наконец на «переднем крае» наступило затишье. Теперь можно было отпустить трубку от уха, покурить, отдохнуть. Сергей размял затекшие ноги, с удовольствием сел на катушку кабеля. Подошел к нему Рогуля, присел рядом.

— Закуривай, — предложил Сергей.

— Не курю.

Прозвучала команда «отбой», и Сергей, взвалив на плечи аппарат, наушники, пошел сматывать линию. В город солдаты вернулись поздно.

Вечером следующего дня в ленинской комнате состоялось дивизионное комсомольское собрание. Секретарь комсомольской организации дивизиона подробно говорил о том, как работали на учениях комсомольцы, и предложил обсудить поведение ефрейтора Егорова.

— Но его же здесь нет, — сказал кто-то, — без него неудобно...

— Дайте мне сказать, — прозвучал вдруг взволнованный голос.

Все обернулись. Бледный, с плотно сжатыми губами, стоял Сергей Сухарев и невидящими глазами смотрел на товарищей.

— Егоров — честный человек, — сказал он, — он замечательный товарищ. Во всем виноват я.

И Сергей рассказал все, как было, не утаив ничего.

— Я сказал все. Пусть меня накажут. Я знаю, я это заслужил.

В ленкомнате поднялся шум и продолжался он довольно долго. Когда старшина заглянул туда, чтобы позвать командиров отделений, он понял, что у комсомольцев идет серьезный разговор, и, чтобы не мешать ему, тихонько закрыл дверь.

...Утром Сергей Сухарев прямо после завтрака отправился в санчасть. Егоров чувствовал себя уже лучше, но еще температурил.

— Ну, как прошли учения? — спросил он.

— Хорошо. Я пришел тебя обрадовать. Тебе объявили благодарность.

— За что?

— За то, что больной помог товарищу, выручил и его и все подразделение.

— Ну, — смутился Егоров, — это пустяки.

— Нет, Виктор, это не пустяки, у нас в связи это называется контакт.

И Сергей крепко пожал руку друга.