В. Вуколов Мужество

В. Вуколов

Мужество

В штабе одного авиационного соединения мне сказали:

— Обязательно познакомьтесь с комсомольцем лейтенантом Маленьким. О нем есть что написать.

В эскадрилью, где служил лейтенант Маленький, я приехал утром.

На вопрос, где может быть лейтенант Маленький, дежурный офицер ответил:

— Придется подождать. Он в воздухе.

Посыльный привел меня к небольшому домику, стоявшему на краю аэродрома.

— Через двадцать минут лейтенант Маленький будет здесь, — сказал он и, распахнув входную дверь, пропустил нас вперед.

Комната, в которую мы вошли, была уставлена койками с жесткими матрацами. В центре ее стояли простой стол с разбросанными костяшками домино, несколько табуреток. В углу висели видавшие виды меховые куртки и шлемофоны. На самодельной полочке стоял динамик, издававший свист, треск, шипение. Иногда в репродукторе слышались команды, доклады, позывные. Но различить что-либо, понять в этой сумятице звуков, казалось, невозможно.

Минуты ожидания тянулись долго. Наконец, заглушая все, из репродуктора прорвались отчетливые слова:

— Прибой, я — Стрела, разрешите посадку.

— Стрела — лейтенант Маленький, — уточнил посыльный.

А через несколько минут комнату заполнили шумные люди в громоздком летном обмундировании.

Кто из них лейтенант Маленький? Я шагнул к тому, что был ростом пониже. Но офицер, извинившись, быстро окинул взглядом летчиков и задорно выкрикнул:

— Вожак молодежи! Принимай гостей!

Лейтенант оказался рослым, широкоплечим человеком. Фамилия явно не соответствовала его могучему телосложению. И вот мы сидим за столом, и он, постепенно воодушевляясь, рассказывает мне о вылете, за который экипаж получил благодарность от командующего.

* * *

Тот день для комсомольца Маленького был не совсем обычным: командир запланировал его экипажу первый полет на бомбометание с уходом от атак истребителей «противника».

Когда Маленький надевал парашют, к нему подошел заместитель командира по политчасти.

— Ну как, комсомольцы, «комсомольцы — беспокойные сердца, ...все доводят до конца...». Кажется, так в песне поется? А? С заданием-то справитесь, товарищ лейтенант? Смотрите, погода-то какая... Будьте внимательны.

— Комсомол не подкачает!

Замполит хотел еще что-то сказать, но как раз в эту секунду сигнальная ракета возвестила о начале полетов.

— Экипажу занять свои места! — приказал Маленький.

И они полетели на полигон: штурман Ежков, он и еще совсем молодой стрелок-радист Федя Дроздов.

Длинным и трудным был путь к заданной цели. За прозрачным плексигласовым фонарем кабины бушевал ветер. Гнал над самолетом тяжелые облака, пытался снести бомбардировщик с заданного курса. Но комсомольский экипаж упорно вел машину вперед по проложенному на карте маршруту.

— Правильно идем, штурман? —то и дело спрашивал Маленький.

— Все точно, — бодро отвечал Ежков.

Или:

— Доверни на два градуса влево. Вот так держи!

— Есть так держать! — в тон отвечал летчик.

Стрелок-радист Федя Дроздов поддерживал связь с командным пунктом, то и дело докладывая:

— Прошли населенный пункт Н... озеро Круглое...

Штурман и стрелок-радист работали четко, уверенно. Внимательно выслушивая доклады подчиненных об обстановке в воздухе и на борту корабля, лейтенант Маленький все время ощущал локоть своих боевых товарищей, и у него крепла уверенность в том, что с заданием экипаж справится успешно.

«Комсомол не подкачает!» — повторил он слова, сказанные им на земле заместителю командира по политчасти.

От размышлений летчика отвлек голос Дроздова:

— Командир, нас преследует истребитель!

Хотя это был учебный полет, но лейтенант Маленький отнесся к докладу стрелка-радиста со всей серьезностью. Он не признавал никаких условностей и упрощенчества, когда дело касалось полетов, и стал пилотировать самолет так, как управлял бы им в настоящем воздушном бою. Заложив вираж покруче, летчик потерял пятьсот метров высоты, а потом изменил курс полета. Но это было только начало. Истребитель продолжал преследование бомбардировщика, и Маленький еще долго энергично бросал свой тяжелый корабль из стороны в сторону, пока окончательно не «оторвался» от «противника».

Первая серьезная трудность, с которой экипажу пришлось столкнуться в воздухе, повлекла за собой другую. Ведя «бой», самолет далеко уклонился от заданного пути. Теперь можно было опоздать с нанесением бомбового удара по цели.

— Штурман, срочно дайте новый курс на полигон, — попросил Маленький.

— Влево пятнадцать градусов, — незамедлительно ответил Ежков.

Взглянув на часы, Маленький подвинул вперед рычаги управления двигателями. Скорость самолета стала быстро расти. А за плексигласовым фонарем кабины все так же дул сильный ветер. Над самолетом разразилась гроза. Пристально наблюдая за показаниями приборов, Маленький не заметил, как бомбардировщик врезался в облака. Машину сильно тряхнуло. Стало темно, но в следующее мгновение перед самым носом бомбардировщика вспыхнула огромная молния. Вокруг загрохотало. Летчик, ослепленный электрическим разрядом, почувствовал, что заглох правый двигатель. Это произошло, очевидно, потому, что перед всасывающим соплом двигателя произошло сильное разрежение воздуха.

Летчик инстинктивно отдал штурвал от себя. Выключил зажигание, закрыл стоп-кран.

Бомбардировщик быстро потерял высоту и вышел из грозового облака. Самолет шел на одном двигателе.

«Вот тебе и не подкачали!» — с горечью подумал офицер. Но уже в следующую минуту, трезво оценив положение, взял себя в руки. Первым долгом он решил доложить о случившемся руководителю полетов. Однако из-за сильных грозовых разрядов в воздухе связаться по радио с аэродромом не удавалось.

Тогда Маленький попробовал запустить двигатель. Он заработал, но в следующее мгновение снова заглох.

Как быть? Что предпринять?

— Штурман, сколько осталось до цели? — вдруг спросил летчик.

— Пять минут.

— Тогда будем работать на одном двигателе.

— Есть работать на одном! Беру управление на себя.

Бомбили с ходу. И хотя комсомольцу Ежкову пришлось это делать впервые, он хладнокровно произвел боковую наводку, прицеливание по дальности, включил автомат сброса.

Пока бомбы летели к земле, летчик, штурман и стрелок-радист думали об одном: попали или нет? От нервного напряжения на лбу у Маленького выступили капельки холодного пота. Вот сквозь треск и шум в наушниках летчику удалось услышать голос руководителя полетов на полигоне:

— Отлично, комсомолия! Цель накрыли! Идите домой...

У всех отлегло от сердца: задание выполнено!

Маленький развернул самолет на обратный курс. Домой пошли под облаками... Но что это? На приборной доске летчика ярко горела красная лампочка. Взволнованным голосом доложил стрелок-радист:

— Дымит правый двигатель!

Очажок пожара на бомбардировщике возник сразу же после удара молнии. От сотрясения машины лопнула трубка подачи горючего в форсажную камеру.

Но Маленький своевременно не заметил сигнала «пожар». Теперь, словно стараясь наверстать упущенные минуты, летчик торопливо нажал на кнопку противопожарного устройства. Прошло некоторое время, но лампочка не потухла, видимо, пламя уже распространилось по всему двигателю и потушить его было невозможно.

— Из двигателя выбивается пламя, — словно боясь, что его не поняли, почти закричал Федя Дроздов.

— Слышу, — спокойно произнес Маленький. — Всем оставаться на своих местах.

Доложив руководителю полетов о пожаре, летчик с его разрешения не оставил самолета и повел его на свой аэродром.

Сейчас всем авиаторам: и тем, что остались на земле, и тем, что находились в воздухе, хотелось спасти машину.

— Ну, штурман, следи за курсом. Если хоть немного попетляем, придется садиться на лес.

— Понял. Как Дроздов?

— Федя, держись! Скоро будем дома, — подбодрил Маленький стрелка-радиста.

— Держусь, — ответил радист глуховатым, но твердым голосом.

А пламя уже лизало двигатель и крыло.

Машина становилась не такой послушной. Она начала сильно крениться. Ее тянуло вниз. Маленький теперь не вел бомбардировщик, а буквально тащил, с трудом удерживая его на высоте.

Продолжая борьбу за жизнь самолета, лейтенант старался анализировать свои действия. «Правильно ли поступаю? — думал он. — Может быть, сообщить руководителю полетов, что положение становится угрожающим, что лучше будет, если экипаж оставит машину?» Но тут же Маленький отогнал от себя эту мысль. Он взглянул на приборы: еще есть время, вернее высота, чтобы воспользоваться парашютами... Впрочем, сейчас все зависит от того, сколько километров осталось до аэродрома. Неужели расчет оказался неверным?

— Штурман, где идем?

— До аэродрома пятьдесят километров.

В душе комсомольца Маленького боролись два чувства: одно — стремление спасти машину и посадить ее на свой аэродром, второе — желание не подвергать опасности жизнь экипажа. После доклада штурмана о том, что до аэродрома еще пятьдесят километров, летчик решил, что штурману и стрелку-радисту, пожалуй, надо все же покинуть самолет, а он постарается дотянуть.

Руководитель полетов одобрил решение летчика.

— Дроздов, немедленно прыгайте! — властно приказал Маленький.

Но Федя почему-то замешкался, и первым пришлось готовиться к прыжку Ежкову. Он быстро отстегнул ремни, которыми был привязан к сиденью, и уже хотел было открыть люк, как самолет резко подбросило вверх и штурман, сильно ударившись головой о прицел, потерял сознание.

Нечего было и думать привести штурмана в чувство на терпящем бедствие самолете, да еще без помощи врача. В считанные секунды лейтенанту Маленькому надо было принимать новое решение.

— Штурман Ежков ранен, — доложил Маленький на командный пункт. — Прыгать с парашютом не может. Теперь высота не позволяет оставить самолет и стрелку-радисту. Буду садиться на аэродроме...

Действуя по последнему, не предусмотренному розыгрышем варианту, комсомолец Маленький не думал ни о подвиге, ни о славе. Он поступал так, как этого требовали от него законы войскового товарищества, долг командира, комсомольская совесть.

О чувстве долга, о воспитании у воинов смелости, отваги и мужества однополчане лейтенанта Маленького, да и сам он, не раз говорили на комсомольских собраниях. Заместитель командира по политчасти в кругу летчиков, штурманов, стрелков-радистов часто рассказывал им о славных подвигах коммунистов и комсомольцев — героев Великой Отечественной войны. Сейчас настал миг, когда командир экипажа комсомолец Маленький должен был на деле показать пример величайшего самообладания и мужества. В этом летчик отдавал себе ясный отчет.

Штурвалом и рулем поворота он удерживал бомбардировщик от разворота. А между тем с каждой минутой положение становилось катастрофичнее.

Пламя, раздуваемое встречным потоком воздуха, уже лизало фюзеляж бомбардировщика, готово было перекинуться на хвостовое оперение. Горели провода. На самолете отказали многие приборы.

В кабине стрелка-радиста стоял нестерпимый жар. У Феди кружилась голова. Его тошнило. И все же, когда лейтенант спросил его о том, как он себя чувствует, Федя, стиснув зубы, ответил:

— Все в порядке, товарищ командир.

В следующее мгновение бомбардировщик резко пошел вниз и врезался в облачность, закрывшую аэродром.

Облака лизали крылья. Самолет рвал их в клочья, и они, клубясь, отскакивали назад. Неожиданно показалась посадочная полоса.

Аэродром!

Машина тяжело ударилась о бетонированные плиты, накренилась вправо, словно приседая от боли, и с грохотом покатилась вперед.

Самолет удалось спасти. Пожарники быстро сбили с него пламя, и тягач отбуксировал бомбардировщик на ремонтную площадку...

Крепко обнялись тогда три боевых товарища, и, может быть, впервые за свою недолгую службу каждый из них почувствовал, что означает в жизни воина большая и чистая комсомольская дружба.

Вокруг Маленького, Ежкова с перевязанной головой, Дроздова столпились летчики, штурманы, стрелки-радисты. Вскоре подъехал командир — высокий, статный полковник. Он широким шагом подошел к экипажу, внимательным взглядом окинул воинов и, тепло улыбнувшись, сказал:

— Молодцы, комсомольцы! Спасибо... Горжусь вами.

* * *

На другой день, покидая авиационную часть, я забежал в штаб, чтобы попрощаться с лейтенантом Маленьким, Ежковым и Дроздовым.

— Они в строю. Зачитывают приказ командующего о награждении экипажа, — сообщил нам дежурный офицер и указал рукой на окно, через которое были видны застывшие по команде «смирно» ровные шеренги авиаторов.

Лейтенант Маленький стоял на правом фланге. Я не без восхищения еще раз с ног до головы оглядел крепкую, ладную фигуру летчика и невольно подумал:

«Какое у него открытое, мужественное лицо, одно из тех, что долго потом не забывается! Да и Ежков с Дроздовым хороши. Одним словом — комсомольцы!»