В. Листов ВЕНСКИЙ КРОССВОРД
В. Листов
ВЕНСКИЙ КРОССВОРД
...Высокий мужчина деловито мерил шагами просторный кабинет. Пройдя вдоль расположенных в ряд окон, он резко, словно солдат на учении, повертывался и шел назад. И так же неожиданно начинал говорить. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву возвышающихся за окном платанов, отбрасывали блики на его лицо и освещали сухие тонкие губы и глубокие морщины. Говорил он неторопливо, зная, что каждое слово ловят на лету:
— Идет война. В прессе ее называют холодной... Пропаганда — средство политиков. Для нас с вами в разгаре война горячая. Каждому свое... Вы это понимаете, Роклэнд?
— Так точно, шеф!..
Полный, широкоплечий Роклэнд сидел в кожаном кресле и почтительно слушал.
— На войне все средства хороши! Не мы их, так они нас... Вы отправитесь в Западную Германию... — По-видимому, последние слова для Роклэнда были неожиданными, и он спросил, воспользовавшись паузой:
— А как же Япония, шеф?
— Там обойдутся без вас... Самолет приземлится во Франкфурте-на-Майне. Оттуда проедете в Бонн.
— Слушаюсь!
— Встретитесь с генералом Геленом. Хоть он и немец, — пожилой мужчина слегка поморщился, — но с нами пока работает честно. Он большой специалист в этом деле и подберет вам нужных людей. Ваша резиденция будет в Зальцбурге... — Высокий прошел в другой конец кабинета и, повернувшись, остановился, видимо, что-то обдумывая. Потом продолжал:
— Имейте в виду, что сейчас все в наших руках, Аденауэр наш большой друг. Нам гарантирована любая поддержка со стороны правительства США. Если мы упустим такую возможность, история нам не простит. На первом плане должна быть операция «Мэтр»... Подробности прочтете в этой папке... Это должен быть действительно крупный человек, такой, чтобы мог делать политику. Вы обязаны найти такого в Вене. Второй операции придадите местное название... Разведка призвана вершить государственные дела! Вам ясно? — Мужчина задержался возле кресла, в котором сидел Роклэлд.
— Да, сэр!
— Действуйте смело, решительно и... нахально! Я не оговорился, именно нахально! Нужно пользоваться моментом!
Старик слегка похлопал Роклэнда по плечу. Роклэнд почтительно встал.
— Только не попадайтесь в руки русским!
— Все будет о’кэй, шеф!
— Желаю удачи!
...Август позолотил верхушки кленов, когда полковник Забродин возвратился в Москву из командировки. Настроение было отличное: «Все прошло удачно. Теперь можно и в отпуск!»
Русская пословица гласит: «Загад не бывает богат!» В справедливости ее Забродин убедился на следующий день.
Едва он уселся писать отчет, как раздался телефонный звонок.
— Прошу зайти ко мне! — голос начальника контрразведки прозвучал озабоченно.
По широким деревянным ступеням, потрескавшимся от времени и скрипевшим под ногами, Забродин торопливо поднялся двумя этажами выше.
— Здравствуйте, Георгий Константинович!
— Здравствуйте. Садитесь, Владимир Дмитриевич. Одну минутку, — генерал Шестов продолжал говорить по телефону.
Забродин опустился на стул. В просторном кабинете, окна которого выходили на северную сторону, было не жарко.
Генерал положил трубку, закрыл и отодвинул в сторону лежавшую перед ним папку и спросил:
— Как дела с Пронским?
Вопрос был неожиданным: всего неделю назад состоялся подробный разговор о Пронском. За такой короткий срок ничто не могло измениться. Генерал это понимал.
— Нормально... — ответил Забродин и подумал: «Почему он спрашивает о Пронском, хорошо зная, что все докладывается своевременно?»
— Как Пронский себя чувствует? — генерал как бы не замечал недоумевающего взгляда Забродина.
— Писал, что здоров...
Генерал спрашивал и в то же время, казалось, думал о чем-то своем. Наконец он решительно сказал:
— Не считаете ли вы, что ему пора активно включаться в работу?
— Сейчас, как вы знаете, Георгий Константинович, это невозможно. Все бывшие сотрудники американской разведывательной школы, после судебного процесса над заброшенными к нам парашютистами, находятся под подозрением. Американцы закрыли школу, и с тех пор Пронский ни в одно интересное для нас место устроиться не может.
— Тогда, вероятно, ему лучше всего возвращаться домой?
— Об этом я тоже думал. Меня удерживает доверие Смирницкого, которым пользуется Пронский. Американцы верят Смирницкому, и нужно думать, что Пронский с его помощью сумеет снова наладить контакты с американской разведкой... Во всяком случае, в своих последних письмах Пронский высказывает уверенность, что будет еще полезен Родине.
— Ваши доводы не лишены логики... Я хотел посоветоваться вот по какому вопросу. Назревают серьезные события в Австрии. Вы, очевидно, в курсе этих дел?
— Не совсем...
— По дипломатическим каналам начались переговоры о заключении австрийского мирного договора. Для разведок это означает...
— Буря перед штилем!
— Вот именно. Хотя в природе бывает обычно наоборот. Нам нужно готовиться, Владимир Дмитриевич. Вот я и вспомнил о Пронском.
— Понятно.
— Что, если перебросить его в Австрию?
— В Австрию?..
Забродин задумался.
Все понимали: и генерал, и Забродин, и вообще все, кто хоть немного знал о Пронском, что ему пора возвращаться домой. Но не бросишь дело, особенно, если оно идет, если имеются какие-то возможности проникнуть в тайны противника.
— Я запрошу его мнение, если вы разрешите?
— Сколько времени это займет?
— Месяца полтора-два.
— Действуйте. Время пока есть...
В конце сентября от Пронского получили ответ. Он писал:
...С большим трудом уговорил Смирницкого отпустить меня в Вену. Дал рекомендации к эмигрантам и американцам. Надеюсь выехать в начале октября. Буду ждать вашего представителя у входа в кинотеатр «Темпо». Пароль тот же.
Сердечный привет!
Генерал Шестов прочитал письмо, которое принес Забродин.
— Ну, что же, Владимир Дмитриевич, все складывается неплохо. Теперь, очевидно, вам нужно ехать в Вену. Я думаю, ненадолго... Дня три-четыре вам хватит, чтобы познакомить Пронского с другим работником.
— Я не возражал бы побыть там и подольше, — Забродин широко улыбнулся. — Мне нужно изучить район встречи... — За многие годы работы с генералом Шестовым он мог позволить себе небольшое отступление от строго служебных отношений. И был уверен, что генерал его поймет...
— Хорошо. Готовьтесь к поездке на неделю! — с улыбкой ответил генерал.
На аэродроме в Швехате Забродина встретил капитан Лунцов.
Бывшая гостиница «Гранд-отель», куда Лунцов привез Забродина, находилась в центре города, на Ринге. Она служила общежитием для советских граждан, командированных в Вену. Вход в «Гранд-отель» охраняли солдаты советских оккупационных войск.
Большая, почти квадратная комната, уткнувшаяся окнами в стену соседнего дом,а, отчего в ней было темно даже днем, несколько омрачила первые впечатления. И Забродин воскликнул:
— Вот так Вена! На одну неделю сойдет. А более продолжительный срок жить в этом номере я бы не согласился. — Он положил на стул портфель с дорожными вещами.
— Другие номера сейчас заняты, — как бы оправдываясь, пояснил Лунцов. — В них поселяются работники, приехавшие в Австрию надолго...
— Ну, ну... Я пошутил. Заняты так заняты... Мне ведь только для ночлега... Что будем делать сейчас?
— Вас ждет товарищ Богданов. Он, вероятно, представит вас Верховному комиссару.
— Прекрасно.
Аппарат Верховного комиссара находился в бывшей гостинице с пышным названием — «Империал», расположенной почти напротив «Гранд-отеля».
Когда Забродин вошел в кабинет, навстречу ему из-за стола поднялся Илья Васильевич Богданов.
Пожимая руку Забродина, он забросал его вопросами:
— Как долетели? Как Москва?
— Москва?! Стоит Москва!.. Идет большое строительство на Ленинских горах. Проложена линия метро до Филей... Открыт свободный проход в Кремль! — Забродину было трудно передать даже то главное, что произошло за последние несколько месяцев в столице.
Постоянно находясь в Москве, он как-то не обращал внимания на перемены в облике города.
— Ладно. Обо всем успеем еще поговорить, — не дав ему закончить, заторопился Богданов. — Сейчас я представлю вас Иртеневу, нашему Верховному, так как потом уйду надолго в город. Здесь я как белка в колесе: каждую минуту новые события.
Высокий, моложавый генерал-лейтенант усадил Забродина в кресло, угостил папиросой и по-дружески спросил:
— Вы бывали в Австрии?
— Нет. Впервые.
— Обстановка здесь весьма сложная. Правительство ни за что не отвечает, — Иртенев усмехнулся. — Нет, не подумайте ничего плохого об австрийском канцлере и его помощниках. Они порядочные и приятные люди. У нас с ними установились добрые отношения. Но у них очень мало прав. Все диктуют оккупационные власти... Несколько раз пропадали солдаты из наших воинских частей, и австрийское правительство ничего не могло ответить на наши запросы... И, вы знаете, я им верю. Они могли не знать. Американцы действуют нагло и бесконтрольно...
— Даже в нашем секторе?
— Ну, в нашей зоне мы не даем им бесчинствовать. Да они и боятся в открытую к нам заходить. Но в Вене нет границ между секторами, и если вы не знаете город, то можете совершенно случайно оказаться в западном районе. Там мы уже бессильны, и с вами может произойти все что угодно...
— Если я и буду совершать прогулки, то не один.
— Это разумно. Желаю вам успеха! — Генерал встал. Забродин тоже. — Если вам потребуется какая-либо помощь, заходите в любое время.
— Спасибо.
Забродин вышел в приемную. Ожидавший его там Лунцов спросил:
— Куда теперь?
Забродин вдруг почувствовал, что он голоден:
— Я не возражал бы поесть.
— Идемте в кафе, где я иногда обедаю...
В небольшом чистеньком кафе было довольно людно. Официанты в черных фраках ловко сновали между столиками. Лунцов заметил свободный столик возле большого окна и повел туда Забродина. Едва они успели сесть, как к ним подошел молодой официант и заговорил по-русски с небольшим немецким акцентом:
— Пожалуйста, что ви желаете пить?
— Один момент. Мы сейчас выберем, — ответил Лунцов и взял в руки меню. Официант отошел немного в сторону и застыл в ожидании.
— Он вас знает? — удивился Забродин.
— Не больше, чем других. Я здесь бываю редко. Это кафе посещают многие русские, я официант вряд ли мог выделить меня из общей массы.
— Так почему же он сразу заговорил с вами по-русски?
— А-а! — Лунцов улыбнулся. — Виноваты в этом ваши брюки...
— Гм... — Забродин внезапно почувствовал себя скованно. Ему вдруг показалось, что все смотрят только на него.
— Да вы не смущайтесь, — успокоил его Лунцов, — вначале все так...
— Завтра же мне нужно сменить костюм!
...Забродин волновался. «Узнаю ли я Пронского? Прошло больше пятнадцати лет! Время и обстановка меняют не только характеры, но и манеру держаться, выражение лица!»
На ветровое стекло машины набегали яркие световые рекламы: «Покупайте обувь Гуманика!», «Лучшие в мире часы — Шафхаузен!», «Самые надежные автомашины — Форд!»
За Гюртелем машина окунулась в черноту ночи. Затем внезапно выскочила на освещенную площадку, заполненную двумя потоками оживленно разговаривающих людей.
«Как неудачно! — подумал Забродин. — Только что окончился сеанс в кинотеатре «Темпо». Как в такой толпе отыскать Пронского? — Забродин тревожно посмотрел на часы: — Ровно восемь. Он должен быть где-то здесь!»
Выйдя из машины, полковник стал пробираться сквозь толпу. Неожиданно взгляд его остановился на высоком мужчине, который стоял немного поодаль и толпа обтекала его с двух сторон, как обтекает вода большой камень. В чертах его лица промелькнуло что-то знакомое. «Кажется, он? Нет, Пронский был выше ростом...» Забродин продвигался вперед, обходя мужчину стороной. «Этот шире в плечах... Но почему он смотрит на меня так пристально?» Забродин перевел глаза на костюм незнакомца. Из правого бокового кармана торчит край газеты. «Он! Конечно, он!»
Пронский тоже узнал Забродина. Какое-то мгновение смотрел в упор, чуть-чуть улыбнулся. Забродин уверенно двинулся ему навстречу.
— Николай Александрович, как я рад!
— Я тоже. Не ожидал здесь увидеть вас!
Они отошли за угол дома и сразу скрылись в темноте.
— Николай Александрович, я хотел бы встретиться завтра с вами на квартире и там обо всем поговорить.
Забродин передал Пронскому адрес, и они расстались.
Двухэтажный особняк на Кюлерштрассе, где Забродин и Лунцов на следующий день ожидали Пронского, находился в глубине сада. Ровно в девять часов раздался звонок, и хозяйка впустила гостя.
Теперь, при ярком свете, Забродин мог как следует рассмотреть Пронского. Моложавое лицо и простая, естественная манера держаться. Только под глазами — тонкие морщинки, а в волосах — седина.
— Вы почти не изменились, — сказал Забродин, крепко пожимая его руку.
— Ну, что вы! Я стал совсем старый. Посмотрите, сколько седых волос, — Пронский с улыбкой разглядывал Забродина. — А вот вы мало переменились! Немного пополнели... И у вас серебро!..
— Да, ведь, пожалуй, пора! — Забродин рукой пригладил волосы. — Время не щадит никого... Проходите, пожалуйста, — пригласил он.
Хозяйка подала черный кофе в маленьких чашечках. Размешивая ложечкой сахар, Забродин спросил:
— Как вы жили эти годы, Николай Александрович?
— По-разному... Часто приходилось туго... И, знаете, не столько от работы, сколько от обстановки. Вы, очевидно, многое знаете?
— Да. Я в курсе ваших дел. Как сейчас в Западной Германии?
— Снова орут свои песни фашисты. В правительство пробралось много бывших нацистов: Шпейдель, Глобке... Один Штраус чего стоит! Вы слышали, как он кричит: «Сотру Советский Союз с карты мира!» Коммунистическая партия в загоне. Активистов преследуют. Фашистские молодчики рисуют свастики на синагогах. Власти для отвода глаз схватят одного-другого, пожурят и тут же отпустят... А реваншистские слеты? С пеной у рта, с горящими факелами! В этих сборищах принимают участие государственные деятели, вплоть до Аденауэра. Вот вам обстановка...
— А как же терпят американцы?
— Что американцы?! Им нужен надежный союзник. Самый сильный союзник их в Европе — это западные немцы. Англичане и французы не идут ни в какое сравнение с немецким солдатом. Вот они и смотрят сквозь пальцы. Возрождается могучая и вероломная машина...
Пронский отпил кофе и, немного подумав, продолжал:
— Я обрисовал вам самые мрачные стороны. Родина должна это знать и быть наготове. Но есть в Западной Германии и порядочные люди. Вот, например, — он улыбнулся, — вы знаете, недавно проходили выборы в бундестаг. Во многих городах были расклеены портреты Аденауэра. Во Франкфурте-на-Майне я видел, как кто-то подрисовал на плакате челку и усики и Аденауэр удивительно стал походить на Гитлера... Или вот мне рассказывали: во время предвыборного выступления Штрауса в Мюнхене ему прислали в конверте резинку с запиской: «Можете стереть Советский Союз с карты мира!»
Посмеялись.
— Николай Александрович, какие у вас перспективы в Австрии?
— Пока плохие. По рекомендации Смирницкого я повидал двух эмигрантов, давно живущих в Вене, и американца, мистера Грегга, официально занимающегося коммерческими делами... Грегг обещал подыскать мне работу.
— Мы хотели бы, чтобы вы поработали здесь до выхода наших оккупационных войск и отъезда советских граждан на Родину. С одним из последних эшелонов уедете и вы.
— Я сделаю рее, что в моих силах.
Забродин, Лунцов и Пронский всю ночь обсуждали варианты работы в Вене. И только когда начало светать, они распрощались. Пронский вышел на улицу и сразу потерялся в предутренней мгле.
Через сутки, завершив все дела в Вене, Забродин возвратился в Москву.
Забродин никак не предполагал, что спустя несколько месяцев ему снова придется лететь в Вену. Был ли он доволен новым назначением? Он и сам не мог бы ответить на этот вопрос. Он знал, что будет трудно.
В столицу Австрии полковник прилетел в начале апреля. И сразу ощутил прелесть южной весны: кругом все цвело и своей свежестью, пестрыми красками радовало глаз.
А люди! Они ликовали. На улицах царило оживление. Еще бы: оккупирующие державы договорились о заключении мирного договора с их родиной.
— Что сейчас делается в кафе, ресторанах! — рассказывал Лунцов, встретивший Забродина на аэродроме. — Даже на трамвайных остановках, в клубах, на теннисных кортах — всюду только и разговоров, что о предстоящем подписании мирного договора. Газеты заполнены статьями с политическими прогнозами, различными обозрениями с предположениями о сроках вывода оккупационных войск, сообщениями о членах делегаций на мирную конференцию. Все кипит и бурлит!
Полковник поселился в «Гранд-отеле». Но теперь его комната выходила окнами на Ринг.
Забродина сразу захватили события. Прошло три недели с тех пор, как в американский сектор Вены сбежал инженер Рыжов, работавший в Управлении советским имуществом в Австрии. По свежим следам Забродин пытался разобраться в причинах, побудивших его к этому.
Рыжов растратил большую сумму государственных денег на свою любовницу-австрийку и бежал от наказания. Но почему американцы отказались возвратить уголовного преступника? Несомненно, здесь замешана разведка. Ей необходим политический выигрыш. Бедно же она живет, если уцепилась за уголовника! А может быть, это первая ласточка? Шантаж и подкуп сделают свое дело? Как оградить советских людей от провокаций?
Это стало основной заботой полковника, и он подолгу задерживался на службе, изучая поступающую информацию. Замелькали часы, дни... Но Забродин не упускал свободной минуты, чтобы познакомиться с Веной. И не только ради удовольствия, он считал, что чем лучше познаешь страну, население, быт, нравы и привычки народа, тем успешнее можно работать.
Однажды вечером Забродин и Лунцов отправились гулять по Вене. Они решили осмотреть Грабен — небольшую площадь в центре города с великолепными магазинами и памятником жителям Вены, погибшим во время эпидемии чумы. Там же, поблизости — величественный собор — Стефанскирхе, под которым раскинулись многокилометровые катакомбы. Лунцов взял на себя роль гида.
Они шли полутемным переулком в сторону Кертнерштрассе. Возле входа в «Мулен руж» Лунцов подошел к автомату, чтобы купить сигарет. Забродин продолжал идти один, медленно, не глядя по сторонам. Неожиданно его толкнула женщина.
— Извините! — смущенно проговорил Забродин. Женщина хотела что-то сказать, но подошел Лунцов.
— Пойдемте, Владимир Дмитриевич, — он взял Забродина под локоть и повел в сторону, не обращая внимания на женщину. — Вы, по-видимому, еще не узнали тонкостей здешней жизни. Эти женщины бывают подчас очень нахальными. У каждой свой район, и они даже платят налог с дохода...
— Не может быть!
— Замужняя женщина в эту пору одна по улице не ходит... Чего только здесь не встретите. Поговаривают, что воруют людей и отправляют в рабство, куда-то на Восток. А вот сегодня Величко рассказал мне забавную историю. На Ландштрассе объявился чудак-хозяин. Продает шерстяные кофты не хуже чем в других магазинах, но гораздо дешевле... Вообще, здесь много странностей и особенностей...
Весьма вероятно, что этот разговор не задержался бы в памяти Забродина, потонул бы в хаосе впечатлений, если бы на следующий день другое сообщение не заставило полковника встревожиться. Ему доложили, что новость о продаже дешевых кофточек в магазине на Ландштрассе быстро распространилась и в этот магазин стали заходить многие.
— Что нам известно о владельце магазина? — спросил он у Лунцова.
— У нас нет о нем никаких сведений, Владимир Дмитриевич. Специально мы его не проверяли, так как никаких сигналов не поступало.
— Странно... Почему этот коммерсант оказался добреньким? Как вы думаете? Ведь на Западе каждый стремится нажить капитал, к этому толкает людей весь уклад жизни, а иным путем не разбогатеешь! По-видимому, это неспроста...
— Нужно разобраться... Побеседовать с теми, кто был в магазине.
— Хорошо. Но этого мало. Кто в Вене может дать справки о владельце магазина? Полиция? Власти? — Забродин даже улыбнулся. — Пронский! Вот кто может нам помочь! Когда у вас назначена с ним встреча?
Спустя два дня Забродин отправился вместе с Лунцовым на встречу с Пронским. Был теплый вечер. Из ресторанов и кафе, с открытых террас разносились звуки веселой музыки. Венцы отдыхали после трудового дня.
— Обратите внимание на жилые дома, — сказал Лунцов, показывая вокруг. Забродин посмотрел по сторонам, но кроме зарослей кустарника и ветвей деревьев, громоздившихся в наступившей темноте, ничего не видел.
— Ну, конечно. Вы их не видите, потому что в окнах нет света. А ведь они тут, кругом, за деревьями.
Присмотревшись, Забродин различил вдали силуэт здания. Только в одном окне светился огонек.
— Может быть, это служебные помещения? — удивился он.
— Нет. Но венцы по вечерам редко находятся дома. Сидеть дома дорого: электричество, отопление. Гораздо дешевле провести вечер в кафе.
Лунцов отворил дверь особняка на Кюлерштрассе. Он настолько привык к этой квартире, что чувствовал себя как дома. В прихожей было темно. Он подошел к окну и задернул штору.
— Приходится приспосабливаться к австрийскому быту, — сказал он, включая свет.
— Фрау Берта, принимайте гостей! — позвал он.
Вышла хозяйка.
— Вы не беспокойтесь, — сказал Лунцов по-немецки. — Ничего нам не готовьте... Если можно, по чашечке кофе. Сейчас подойдет еще один человек.
Вскоре раздался звонок, и хозяйка впустила нового гостя.
— Ба-а! Владимир Дмитриевич! — воскликнул Пронский. — Надолго к нам? — его глаза выражали неподдельную радость.
— Думаю, что уеду домой вместе с вами или немного позже. А как вы? Привыкли к Вене? — спросил Забродин.
— Да как вам сказать... — по лицу Пронского пробежала тень. — Откровенно говоря, надоела мне вся эта эмигрантская возня.
— Осталось недолго. Потерпите.
— Мистер Грегг взял меня к себе. Дает различные поручения...
— Вам так и не удалось выяснить, где он официально числится?
— Нет. В американском посольстве он официально не служит, хотя часто там бывает и пользуется особым доверием. Выступает как владелец частной фирмы.
— Американский Остап Бендер? А фирма по продаже рогов и копыт?
— Что-то в этом роде, — Пронский рассмеялся, — но поопасней. Это прикрытие дает ему возможность свободно распоряжаться деньгами и устанавливать обширные контакты в самых различных кругах.
— Что же поручил вам Грегг сейчас?
— Ни много, ни мало, как искать среди советских граждан людей, которых американская разведка могла бы завербовать, — усмехнулся Пронский.
— Ого! Каким же образом?
— На этот счет у них много рецептов: подмечать малейшие подробности жизни, желания, стремления. И в первую очередь, не хотят ли разбогатеть...
— Так и говорит — разбогатеть?
— Да. Он считает это главным в жизни. Грегг сам придерживается таких же принципов. Прежде всего деньги. Доллары, фунты... За деньги он продаст кого хочешь... Затем его интересуют семейные отношения: нельзя ли подсунуть девочку...
— Он действует довольно стандартно.
— Это его не волнует. Он считает, что средство испытанное и надежное.
— А где знакомится?
— В самых различных местах: в кино, в кафе, в ресторанах, магазинах — везде, где бывают русские. Мы совсем недавно совещались с товарищем Лунцовым, как быть. Ведь я должен выполнять задание, иначе Грегг меня выгонит.
— Конечно.
— Юрий Борисович рекомендовал назвать Греггу Викентьева Игоря Витальевича, с которым я якобы познакомился в парке Терезианум... Остальное он предоставил моей фантазии: описать процедуру знакомства и личные качества Викентьева.
— И как же Грегг реагировал на вашу информацию?
— Уж я постарался! — Пронский рассмеялся. — Грегг остался доволен. Выдал дополнительно пятьдесят долларов на угощение Викентьева...
Выяснив все, что касалось Грегга и его «фирмы», Забродин спросил:
— Николай Александрович, вам не приходилось слышать о владельце магазина шерстяных изделий на улице Ландштрассе?
Пронский попытался что-то вспомнить.
— Нет, не слышал. А что? Он вас интересует?
— Да. Не могли бы вы узнать, что это за человек?
Пронский молчал. Долго крутил в пальцах сигарету. Затем в его глазах появился веселый огонек, и он сказал:
— Пожалуй, я смогу навести справки у самого мистера Грегга...
— Каким образом?
— Это секрет фирмы! Не беспокойтесь, я ему не скажу, что это нужно советской разведке!
...Завхоз советского посольства в Вене Коротов, загорелый крепыш, одетый в темно-коричневые брюки и серый пиджак, шел по Рингу. Дойдя до Венской оперы, которая стояла еще в лесах, так как во время войны была сильно повреждена, Коротов свернул на Кертнерштрассе и стал рассматривать большие, красиво оформленные витрины.
Завхоз был в хорошем настроении: ремонт посольства подходил к концу. Все было сделано добротно и послу понравилось.
«Закончу ремонт и в отпуск! — мечтал Коротов. — К своим, в Кострому. И покупаться, и порыбачить на Волге! Вздохну спокойно. Не то что здесь: туда не сунься, туда не ступи!»
Хотя Коротов жил в Вене второй год и знал, где и что можно купить, сейчас он терялся в догадках: «Обставить кабинет новой красивой мебелью — так сказал посол. А черт ее знает, какая красивая. Вся красивая. А вдруг послу не понравится? Вот магазин Ривенса. Зайду-ка я сюда».
Коротов широко распахнул стеклянную дверь.
— Господин Коротов! Добрый день, милости просим! — услышал он приветливый голос хозяина, едва переступил порог.
Коротов уже неплохо понимал по-немецки и мог самостоятельно объясняться, вставляя в немецкую речь русские слова. Ривенс точно так же говорил по-русски, и они хорошо друг друга понимали.
— Как удачно, господин Ривенс, что я застал вас. Здравствуйте!
— Рад вам служить, господин Коротов. Присаживайтесь.
Ривенс сиял. Казалось, для него нет ничего приятнее в эту минуту, как лицезреть господина Коротова.
— Ви совсем нас забывайт, господин Коротов.
— Дела, господин Ривенс, дела. Знаете, приезд делегации, ремонт посольства...
— О! Я понимайт! Ви ошень заньятый, или как это по-русский — деловитый... Я так говорью?
— Правильно, господин Ривенс.
— Вот видите, я тоже немного говорьит по-русский. Чем могу служить, господин Коротов?
— Господин Ривенс, дайте мне совет.
— Совьет? Для вас что хотите!
— Послу нужно обставить кабинет красивой мебелью. Посоветуйте мне.
— Нет ничего проще, господин Коротов. Я вам показывайт филе красивый гарнитур. Какой ви желайт?
— Что-нибудь в новом стиле.
— Модерн! Вундершон!.. Пройдите со мной...
Ривенс повел Коротова узкими проходами, где громоздились всевозможные столы, стулья, шкафы. Почти два часа рассматривал Коротов кабинетные гарнитуры, один лучше другого, пока наконец не остановился на одном.
— Вот этот, кажется, подходит.
— Это прекрасный гарнитур, господин Коротов! Аусгецайхнет! Ваш посол будет ошень, ошень доволен!
— Благодарю вас, господин Ривенс!
— О, нет. Это я вас благодарийт! Такой большой заказ! Вот, господин Коротов, это вам от меня на памьять. Айн гешенк. Или как по-русский: подарьок, — Ривенс взял со стола наручные часы в золотом корпусе и протянул Коротову.
— Я не могу это принять, господин Ривенс.
— Какой пустяк, господин Коротов. Ви есть мой постоянный клиент. Я полючайт доходы...
— Нет, нет, господин Ривенс.
— Напрасно, господин Коротов. Ви менья обижайт... Ви мой лючий друг... Когда вам прислать вещи?
— Если можно, сегодня.
Направившись уже было к выходу, Коротов вернулся.
— Господин Ривенс, я хотел бы еще два ковра и люстру...
— Все что угодно, господин Коротов! Вот вибирайт!
Ривенс снова повел Коротова мимо свисающих с потолка больших и маленьких, сверкающих и матовых, ярких, пестрых и скромных люстр. Когда люстра была выбрана, Ривенс сказал:
— Ви не будет возражайт, если люстру доставим завтра? Ее нужно — как это говорить по-русский — у-па-ковайт! Так, да? Упаковайт, чтобы не побился хрусталь...
— Правильно, господин Ривенс, я не возражаю! — Коротов улыбнулся. — И счета пришлите в посольство. Ривенс проводил Коротова до двери и долго тряс его руку.
...Помещение для конторы мистер Грегг снимал в пятиэтажном жилом доме. Дом находился в тихом переулке американского сектора Вены. Казалось бы, для представителя торговой фирмы нужен был шумный центр и близость других коммерсантов. Но фирма мистера Грегга в этом не нуждалась. Вывеска была только ширмой. Внизу, у входа в парадное, висела табличка:
«М-р Грегг. Экспорт — импорт. 3-й этаж».
На третьем этаже, в светлой двухкомнатной квартире с небольшой прихожей размещались «деловые апартаменты» мистера Грегга: в одной комнате сидела за пишущей машинкой секретарша. Другая — служила мистеру Греггу кабинетом.
Мистеру Греггу было около сорока лет, но он еще не нашел своего места в жизни. Он перебрал много профессий: работал помощником продавца в фирме по продаже пылесосов, агентом по страхованию. Во время войны был в Италии, но не столько воевал, сколько спекулировал сигаретами. В разведке работал всего несколько лет. Вена потянула его, как в свое время Клондайк тянул золотоискателей. Ему установили твердый оклад. Кроме того, за каждого завербованного советского агента или за важную информацию была обещана дополнительно крупная сумма.
Высокий, худощавый, с лицом аскета мистер Грегг скорее походил на пастора, чем на коммерсанта. Он был человеком аккуратным: служба есть служба. И в этот день, как всегда, вошел в свой кабинет ровно в девять часов. Вид у мистера Грегга был помятый, несмотря на безукоризненный темно-серый костюм и сверкающую белизной рубашку. То ли плохо проведенная ночь, то ли другие заботы наложили отпечаток на его лицо.
Мистер Грегг прошелся по кабинету. На улице шел дождь, крупный весенний дождь. Грегг распахнул окно. В кабинет вместе со свежим воздухом ворвался шум большого города.
— Мистер Грегг, вас спрашивает господин Пронский, — доложила секретарша.
— А-а. Впустите.
Пока Пронский стягивал в прихожей мокрый плащ, мистер Грегг закурил сигарету и сел в кресло.
— Как поживаете, господин Пронский? — Мистер Грегг был учтив. Ему это не стоило денег.
— Спасибо, хорошо.
— У вас сегодня есть что-нибудь интересное для меня?
— Надеюсь, кое-чем порадую вас, шеф.
— Очень хорошо. Присаживайтесь.
— Я думаю, что у нас скоро будет больше возможностей для установления контактов с русскими. От одного человека я узнал, что русские женщины часто посещают магазин шерстяных изделий на Ландштрассе. И мы могли бы...
— Вы были в этом магазине? — остановил его Грегг.
— Нет, шеф.
— Почему?
— Я решил посоветоваться с вами...
— Нужно не советоваться, а действовать. Больше решительности!
— Если вы немного поможете, то мои усилия могут быть более успешными.
— Каким образом?
— Оказать давление на хозяина, чтобы он ставил меня в известность, когда в магазин заходят русские. Я буду приходить и знакомиться с ними. Ведь это недалеко от нашего сектора.
— Неплохая идея... Я узнаю и вам скажу. А как ваши дела с Викентьевым?
— Нормально. С ним я вижусь теперь почти каждую неделю. Господин Викентьев начинает питать ко мне расположение...
— Нужно встречаться чаще. Вы должны чем-то заинтересовать его...
— Я пробую, мистер Грегг. Но еще не нащупал, что его может увлечь. Отношения в семье у него нормальные... Пока все не выходит за рамки приятельских разговоров о спорте. Но я надеюсь.
— Проявите инициативу! Больше выдумки. Я плачу за это деньги.
— Постараюсь, шеф!
— А ваше предложение с магазином нужно использовать. Я наведу справки. Зайдите ко мне через два дня.
...Забродин зашел к профоргу советской колонии. Добродушный и жизнерадостный Опанас Никифорович Гриценко уже узнал о приезде Забродина в Вену, и, когда он назвал свою фамилию, Гриценко сказал:
— Очень рад познакомиться. Присаживайтесь.
— Может быть, я зайду попозже? — Забродин нерешительно остановился, увидев, что Гриценко разговаривает с посетителем.
— Мы заканчиваем. Вы не знакомы? Это наш консул, Нечаев. Послушайте, что он рассказывает.
Черноволосый, спортивного вида мужчина протянул Забродину руку.
— Ну, что же Дилл? — продолжал Гриценко прерванный разговор.
— Он сказал, что русские «ди-пи», содержащиеся в лагере перемещенных лиц, не хотят встречаться с советским консулом.
— Нужно же так врать!
— Что такое «ди-пи»? — спросил Забродин.
— Так окрестили немцы и американцы бывших военнопленных и угнанных фашистами лиц. Сейчас эти люди не имеют гражданства, и им выданы временные удостоверения — «ди-пи». Эти несчастные лишены всяческих человеческих прав. Живут в бараках, едят что придется. Им предоставляют только черную работу, которая плохо оплачивается: убирать мусор, подметать улицы... Все эти тонкости западной «цивилизации» вы скоро познаете.
— О вашем разговоре с Диллом Верховный знает? — снова спросил Гриценко.
— Да.
— И что же он?
— Сказал, чтобы я объездил все лагеря и поговорил лично с бывшими советскими гражданами. Вот как раз сейчас я должен ехать туда. Дилл ждет меня в лагере. — Нечаев собрался было уходить, но потом повернулся к Забродину и сказал: — Хорошо, что с вами встретился. Я собирался как раз зайти к вам.
— Что-нибудь случилось?
— Несколько раз мы с женой замечали, что кто-то роется в наших вещах. Хотя ничего секретного дома я не держу, но это начинает нас беспокоить. Одно письмо в Москву к родственникам, которое я забыл отправить в тот же день, пропало.
— В нем было что-нибудь особенное?
— Да нет. Просто я описывал Вену, Бельведер, магазины... Больше ничего. Все это неприятно. Как нам быть?
— Гм!.. — Забродин нахмурился. — Вы знаете, сразу мне трудно дать совет. Было бы хорошо найти этого человека... Если бы вы смогли заглянуть ко мне, тогда бы мы вместе что-нибудь придумали...
— Хорошо. Я забегу.
Когда Нечаев ушел, Гриценко сказал:
— Не позавидуешь нашему консулу. Американцы угрозами заставляют военнопленных отказываться от репатриации на Родину, чинят консулу всяческие препятствия, и надо иметь крепкие нервы, чтобы при этом сохранять спокойствие. Но здесь томится еще много невинных людей, которых нужно выручать. И он разъезжает... Ну, а как ваши дела?
— Вот, как видите, прибыл. Все нормально.
— Как устроились в Вене?
— Хорошо. Опанас Никифорович, я хочу посоветоваться с вами.
Забродин рассказал о магазине на Ландштрассе.
— Это может быть ловушкой для неопытных. Надо бы провести беседы с работниками советских учреждений и рассказать им, что кроется за этой щедрой ширмой.
— Что вы знаете о владельце магазина?
— Пока очень мало.
— Нет, проводить беседы рано. Нас могут не понять. Почему мы рекомендуем не посещать этот магазин? Только потому, что там продают вещи дешевле? Не убедительно!..
Разговором с Гриценко Забродин остался доволен. Он ушел от него с уверенностью, что в случае необходимости на помощь придет не только сам Гриценко, но и весь коллектив советской колонии.
...Выйдя из «Империала», Нечаев забежал домой и предупредил жену, чтобы не волновалась, если он не вернется в тот же день. Ехать далеко и, может быть, придется заночевать в гостинице.
Машина проехала по Рингу, свернула в американский сектор и оттуда выехала за город. Дорога узкой змейкой вилась среди полей, пробивалась сквозь тенистые рощи. Вдали зеленели альпийские луга.
«Согласился бы я всю жизнь прожить в этом райском уголке, отрекшись от всего: от родных полей, от густых лесных зарослей, от полноводных рек — от всего, чем богата земля русская? — думал Нечаев. — Сменил бы родную речь на язык другого народа, чтобы говорить на нем везде и всюду, постепенно забывая родной? — Эта мысль показалась Нечаеву нелепой. — Обсыпь меня золотом и алмазами, я ни на что не променяю Родину! Так почему же эти люди не хотят возвращаться домой? Ведь здесь никто им даже сносной жизни не даст. Чего они боятся? Тюрьмы? Ссылки? Способен ли этот страх, основанный на обмане, довести человека до такого состояния? Как убедить их в том, что амнистия — не обман, что Родина простила всех, кто совершил ошибки?..»
К лагерю подъехали, когда солнце клонилось к западу. У массивных железных ворот стояла группа американцев, одетых в военную форму. Все та же колючая проволока, те же бетонные казематы. Мало что изменилось здесь со времен фашистской оккупации. Только немецких автоматчиков сменили американские солдаты!..
Среди военных выделялся один в гражданской одежде. Нечаев узнал третьего секретаря американского посольства в Вене Дилла. Нечаев вышел из машины, Дилл радушно приветствовал его:
— Как доехали, мистер Нечаев?
— Благодарю вас, мистер Дилл. Хорошо.
— Может быть, с дороги хотите принять душ?
— Нет, спасибо.
— Господин Нечаев хочет куша-ать, — мило улыбнувшись, сказала на ломаном русском языке переводчица, которая в этот момент вышла из помещения лагерной комендатуры. — А у на-ас как pa-аз все готово. — Розовое шелковое платье в широкую белую полоску с большим белым воротником, светлые туфли на высоком тонком каблуке подчеркивали стройность фигуры. Необычное сочетание светлых волос и темных глаз делали ее лицо очень привлекательным.
Дилл не говорил ни по-русски, ни по-немецки. Он не пытался утруждать себя изучением немецкого, а русский язык оказался для него слишком трудным. «Да и к чему? — рассуждал Дилл. — Пусть те, кому нужно, понимают и так!» И хотя Дилл знал, что Нечаев говорит по-английски, все же взял с собой переводчицу.
— Пожалуйста сюда, мистер Нечаев, — указывая путь, Дилл пошел вперед.
В служебном помещении все было подготовлено для небольшого приема. На низком столике, сверкающем полировкой, стояли тарелки с маленькими бутербродами и бутылки с различными напитками. Переводчица куда-то ушла.
По предложению Дилла выпили виски. Потом Дилл сказал:
— Жаль, что вы не американец.
— Почему, мистер Дилл?
— Я вижу, вам нравится наш комфорт.
— А-а... Умеете вы устраиваться!
— Вам, господин Нечаев, с вашими способностями в Америке была бы обеспечена блестящая карьера.
— Что бы я у вас делал?
— Имели бы капитал.
— Не шутите, мистер Дилл, какой из меня капиталист? Гнул бы спину на конвейере или, в лучшем случае, был бы учителем и еле сводил концы с концами.
Нечаев выпил чашку крепкого кофе и предложил:
— Может быть, пройдем в лагерь?
Они вышли из служебного помещения и по нагретой за день бетонной дорожке прошли в барак. Там их уже ждали.
— Здравствуйте! — поздоровался Нечаев.
— Добрый день, господин консул, — ответил нестройный хор голосов.
«По крайней мере не грубят, это уже хорошо», — подумал Нечаев и громко сказал:
— Для вас я не господин, а гражданин. У нас одно Отечество... Как вы здесь живете?
— Не жалуемся...
— У вас есть какие-нибудь просьбы, претензии?
Ответы толпившихся в бараке людей были односложными и очень сдержанными, и Нечаев быстро понял, что и здесь американцам удалось создать соответствующую атмосферу. Как говорится, контакта с аудиторией не получалось. И он решил перейти к делу.
— Кто хочет выехать на Родину?
Молчание. Нечаев переводит взгляд с одного лица на другое. Все стоят насупившись, опустив глаза к полу. «О чем они думают?»
Нечаев выждал и повторил вопрос. Так и не дождавшись ответа, он спросил:
— Значит, не хотите? Насильно никто заставлять не собирается...
— А зачем нам ехать? Чтобы сидеть в тюрьме? — вперед выступил молодой, интеллигентного вида человек.
— Кто это вам сказал?
— Сами знаем...
— Лично вам тюрьма и не могла бы грозить, ведь вам немного лет. По-видимому, угнали вас ребенком... Других же Родина простила...
Молодого поддержали стоявшие за его спиной постарше:
— Нас не проведешь!..
Неожиданно со двора раздался крик:
— Пустите! А-аа! Отпустите меня! Господин консул, помогите! Господин консул, они не хотят к вам пускать!
Нечаев подошел к двери. К бараку рвалась женщина. Она держала за руку мальчика лет пяти, бледного и худенького.
— Помогите! — женщина, воспользовавшись тем, что солдат отступил в сторону, подбежала к двери и, споткнувшись, упала на колени. — Я хочу домой! — ее крик был полон отчаяния.
— Кто вас не пускает? — Нечаев помог ей подняться.
— Нет, нет. Сейчас же, с вами! — не отвечая на вопрос, причитала женщина.
— Кто вы? Что случилось?
— Они хотят отобрать у меня сына! Я — русская... Говорят, что могу ехать домой только одна! Они не пускали меня к вам!
— Кто не пускал?
— Эти, ами! Американская администрация. Вон они стоят, — женщина указала рукой на двух американских солдат. — Начальник лагеря сказал, что если я и поеду домой, то одна. Они хотят отнять у меня сына! — Женщина снова залилась слезами. Нечаев повернулся к американскому дипломату:
— Господин Дилл, прошу объяснить, что происходит?
— Это какое-то недоразумение, мистер Нечаев... Эта женщина, вероятно, не в своем уме! Если хочет ехать, пусть едет!..
— Как ваша фамилия?
Женщина склонилась над мальчиком. Потом, вытирая слезы, повернулась к Нечаеву:
— Синельникова. Ольга Синельникова.
— Ребенок ваш?
— Мой. Это мой сын, но родился он здесь... Вот они и говорят, что мальчик является австрийским гражданином и должен здесь остаться. Это чудовищно!
— Успокойтесь. Через три дня вы вместе с вашим сыном поедете домой. Я за вами приеду. Так, господин Дилл?
— Да. Это какое-то недоразумение...
— А вы, граждане? Может быть, с кем-нибудь тоже произошло недоразумение?.. А теперь кто-нибудь надумал? — Нечаев окинул взглядом собравшихся в бараке.
— Мы еще подумаем, — сказал один. Как видно, эта сцена произвела на них впечатление. На лицах собравшихся была написана явная растерянность.
Когда совсем стемнело, Нечаев приехал в гостиницу. Он уже готовился лечь спать, как неожиданно раздался телефонный звонок. «Вероятно, ошибка», — подумал Нечаев, но все же поднял телефонную трубку.
— Господин Неча-аев? — услышал он женский голос.
— Да.
— Извините. Я ва-ас потревожила?
— Пожалуйста...
— Это говорит Элизе, переводчица господина Дилла.
— Слушаю вас.
— Вы еще не спите?
— Да как вам сказать...
— Я дума-ала, что еще не так поздно... Я тоже остановилась в этой гостинице...
— Очень приятно.
Наступила пауза. Элизе молчала. Нечаев считал невежливым первым повесить телефонную трубку.
— Господин Неча-аев, вы забыли свои перчатки. Я позвонила, чтобы вы не беспокоились... Если хотите, я занесу вам...
Нечаев вспомнил, что перед уходом из лагеря никак не мог найти перчатки. Подумал, что сунул их в саквояж.
— Спасибо. Не беспокойтесь. Я зайду завтра.
— Вы, наверно, очень устали?
— Да. Сегодня был трудный день...
— Тогда извините. Спокойной ночи.
— До свиданья.
...В конце рабочего дня, когда десятки телефонных звонков то и дело отвлекали внимание и не давали сосредоточиться, Забродин решил, наконец, отключить телефонный аппарат: «Если возникнет что-нибудь неотложное, разыщут через секретаря. Нужно обдумать, что же все-таки происходит». Пока в руках у полковника были только разрозненные эпизоды.
«Союзнички» явно готовят сюрприз. Где он? В каком облике предстанет?» Мелочей множество: то тут, то там словно какой-то таинственный кукольник дернет за ниточку. Многие стали замечать за собой слежку. Да и с магазином на Ландштрассе...
Забродин думал, сопоставлял, сравнивал... За окном сгущались теплые венские сумерки, на улицах вспыхивали световые рекламы. А он все сидел, не зажигая света. И чем темнее становилось в кабинете, тем меньше у полковника оставалось надежды придумать что-нибудь путное...
Забродин вышел на улицу. Возле памятника Советскому воину-освободителю бил фонтан. Падающие капли воды, подсвеченные разноцветными электрическими лампочками, переливались, словно фейерверк. У подножия памятника лежали свежие цветы: благодарные австрийцы каждый день их меняли.
Постояв у памятника, полковник направился к «Штадтгартену». Днем в этом сквере было много любопытных. Они собирались возле прудов, смотрели на плавающих лебедей и уток. Взрослые и малыши бросали им хлебные крошки, доверчивые птицы хватали пищу прямо из рук. Сейчас здесь было пусто.
Выйдя из сквера, Забродин пошел по тихим улицам. Гулял долго и порядком устал. Возвратившись в гостиницу, он зашел за ключами к портье. Дежурила фрау Кюглер, полная круглолицая австрийка. Она всегда была приветлива и доброжелательна, и, когда у него выдавалась свободная минута, он с удовольствием с ней беседовал.
Так и сейчас. Фрау Кюглер спросила:
— Были в кино, господин Забродин?
— Нет, фрау Кюглер, гулял.
Хотя Забродин уже довольно прилично понимал по-немецки, но сам говорил односложными фразами.
— Когда же приедет ваша семья? Вам одному здесь надоело?
— Скоро, фрау Кюглер. Дети еще учатся. А у вас есть дети?
— О, господин Забродин, не спрашивайте!.. Сначала была война. Потом не было средств, чтобы содержать детей. Ведь дети требуют больших расходов! Ах, извините, я вас задерживаю пустыми разговорами. Спокойной ночи.
Она передала ему ключ от номера.
— Я привык ложиться поздно, фрау Кюглер. Только вот устал сегодня, долго гулял. Правильно я говорю по-немецки?
— Аусгецайхнет! — фрау Кюглер улыбнулась и, пододвинув стул, сказала: — Может быть, присядете? Как вам нравится Вена?
— Красивый город. Хороший народ австрийцы. Приветливый...
— Это очень приятно, господин Забродин, и Вена действительно хороша. А вот люди есть разные...
— Везде есть разные люди, фрау Кюглер.
— Есть плохие в «Гранд-отеле».
— Русские?
— Нет. Русских я не знаю. Русские ко мне хорошо относятся. А вот фрау Диблер... Мне кажется, что она плохой человек.
— Почему вы так думаете?
— Я хочу рассказать русскому коменданту, но у меня нет доказательств... Она роется в чемоданах.
— Но я не слышал, чтобы у кого-нибудь пропадали вещи.
— Я тоже не понимаю, зачем ей нужно рыться в чужих чемоданах. Я сама видела в номере господина Нечаева... Но не это главное. Я хочу рассказать вам более загадочную историю. Хотя вы, быть может, посчитаете меня слишком мнительной. Я уже столько вам наговорила! — Она нерешительно посмотрела на Забродина.
— Что вы, фрау Кюглер! Я внимательно вас слушаю...
— Я отношусь к вам с большим доверием, господин Забродин.
— Спасибо, фрау Кюглер, — Забродин улыбнулся.
— Знаете, я живу в доме недалеко от вашего посольства. Утром просыпаюсь очень рано. Привыкла с детства. Иногда подхожу к окну и смотрю на улицу. Тишина. Потом появляются дворники. Потом идут хозяйки на рынок, в магазины.
Уже несколько дней, как на рассвете стал приезжать в наш дом какой-то господин. Зайдет в дом на несколько минут и уходит. Высокий, с вытянутым худым лицом. Вроде бы и на австрийца не похож. Мне это показалось странным, господин Забродин. Оставит машину за углом, а сам идет в наш дом... Почему он не подъезжает к дому?
— К кому же он ходит, фрау Кюглер?