Глава 7. Русские в Америке

Поговорим о судьбах некоторых эмигрантов из России, оказавших большое влияние на Америку, страну и общество.

КНЯЗЬ ГОЛИЦЫН, АПОСТОЛ АЛЛЕГАН, КАНДИДАТ В КАТОЛИЧЕСКИЕ СВЯТЫЕ

Первым русским эмигрантом в Америку был представитель древнего рода — князь Дмитрий Дмитриевич Голицын (1770–1840). В США его знали как отца Августина и «Апостола Аллеганских гор». В его честь в Пенсильвании названы город и парк, а через некоторое время он может стать первым русским американцем — католическим святым.

Князь Голицын родился в 1770 году в семье российского посла в Гааге Дмитрия Алексеевича Голицына, друга Вольтера и последователя Дидро. Его матерью была немецкая графиня Аделаида Амалия фон Шметтау. В 1786 году серьезная болезнь вернула мать в лоно католической церкви. После этого 16-летний Дмитрий попал под влияние окружавшего мать круга католических интеллектуалов, священников и аристократов. Через год он сам перешел в католичество.

Отец планировал для сына военную карьеру и едва не отправил его в Санкт-Петербург, где в гвардии из Дмитрия-младшего должны были выбить глупости и вернуть в православие. В 1792 году молодой Голицын был назначен адъютантом командующего австрийскими войсками в Брабанте, но после смерти австрийского императора Леопольда II и убийства шведского короля Густава III князь Дмитрий, как и все иностранцы, был уволен с австрийской службы.

Князь Голицын в Лоретто, Пенсильвания. John W. and Elizabeth G. Barber. Historical, Poetical and Pictorial American Scenes; Principally Moral and Religious; Being a Selection of Interesting Incidents in American History: to which is Added a Historical Sketch of Each of the United States. Р. 80

Как было принято у молодых аристократов, Дмитрий решил увенчать свое образование путешествием. Французская революция сделала поездки по Европе небезопасными, и родители решили отправить его в Соединенные Штаты. В октябре 1792 года Дмитрий Голицын прибыл в Балтимор, Мэриленд, имея при себе рекомендации к епископу Джону Кэрролу и нескольким другим влиятельным американцам. К ужасу своего отца, князь Дмитрий объявил о своем решении стать католическим священником и отказаться от наследства. Посол Голицын столкнулся с неприятностями, когда Екатерина Великая назначила его сына в дворцовую гвардию — он должен был приступить к службе в Санкт-Петербурге, но не явился ко двору.

В марте 1795 года отец Деметриус Голицын был посвящен Джоном Кэрролом в священнический сан, став одним из первых священников, рукоположенных в Америке (по некоторым данным, вторым). Сначала он работал в миссии в Порт-Тобакко, Мэриленд, а затем был переведен в район Коневаго. Однажды он вступил в резкий спор с епископом Кэрролом и на некоторое время потерял пост, но его ревностное служение и аристократические манеры вернули ему доверие епископа в 1798 году.

В 1799 году Голицын основал поселение Лоретто в Аллеганских горах (сегодня это округ Камбрия, Пенсильвания). Городок был назван в честь знаменитого итальянского Лоретто, места паломничества католиков. Во главе с Голициным Лоретто стал первым англоязычным католическим поселением в Соединенных Штатах к западу от Аллеган. По некоторым сведениям, Голицын потратил собственные 150 тысяч долларов на покупку 20 тысяч акров земли в этом районе (около 81 кв. км), которые потом продавал по небольшой цене вновь прибывающим поселенцам-католикам. Церковь Лоретто была посвящена Голицыным Архангелу Михаилу в память о его русском происхождении (сегодня она известна как базилика Св. Архангела Михаила).

В 1802 году Голицын получил гражданство США как Августин Смит (англизированная форма фамилии матери). После смерти отца в 1808 году Александр I лишил Дмитрия наследства, однако сестра Анна время от времени посылала ему деньги. В 1809 году он отказался от имени Смит и снова стал Голицыным.

Отец Деметрий рассматривался в качестве кандидата в епископы Филадельфии в 1814 году (но этому воспротивился Кэррол — Голицын был к этому времени в долгах), епископы Бардстоуна, Кентукки, в 1815 году, а в 1827?м — в епископы Питтсбурга. Позднее Голицын отказался от предложенного ему поста епископа в Цинциннати.

В первые десятилетия XIX века русские дипломаты и путешественники в США часто упоминали странного русского американца, многие встречались с отцом Деметрием. Так, в ноябре 1811 года Павел Свиньин записал в дневнике, что в один день (и, очевидно, в одной компании) познакомился «с двумя интересными людьми» — генералом Моро и князем Голицыным.

Князь Голицын, сын Голицына, бывшего министром русским в Голландии, отказался от богатства и почестей, на кои знатность его рода давала ему право, сделался католическим попом и послан в Америку миссионером. Набрал здесь колонию католиков различных наций и живет с ними посреди лесов и вертепов там, за синими горами. Долгое время назывался он Смитом. Я полагаю, что поповский сан ему уже наскучил, ибо он с большим удовольствием слушает и приятно улыбается, когда его называют князем. Он уверяет, что при имени русского сердце его бьется живее.

Но в Россию он так никогда и не приехал. Умер Голицын в 1840 году и был похоронен около построенной им церкви.

Голицын был энтузиастом развития католицизма в Америке. В западной Пенсильвании к моменту его смерти проживало около 10 тысяч католиков, тогда как за 40 лет до этого едва насчитывалась дюжина. Голицын издал множество памфлетов в защиту католической религии.

Стальной магнат Чарльз Шваб в 1899–1901 годах построил большую каменную базилику около могилы князя Голицына, а также выделил фонд для установки ему бронзового памятника. Соседний с Лоретто город был назван в его честь — Gallitzin, Pennsylvania. В середине 1960?х парк по соседству также был назван в честь князя Голицына (Prince Gallitzin State Park).

В 2005 году католическая церковь начала процесс беатификации Голицына, который может привести к его причислению к лику святых.

ПЕТР АЛЕКСЕЕВИЧ ДЕМЕНТЬЕВ, ОСНОВАТЕЛЬ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА. ВО ФЛОРИДЕ

В последней четверти XIX века в США приехали деятельные русские — народники, революционеры и просто люди разных сословий, которым не нашлось места в России Александра III. Зато некоторые из них смогли стать успешными американцами.

Среди русских, которые внесли свой вклад в развитие Соединенных Штатов, нельзя не вспомнить Петра Алексеевича Дементьева, русского дворянина, председателя земской управы и предводителя дворянства Весьегонского уезда Тверской губернии, известного либерального публициста, много печатавшегося в российских журналах начала ХХ века.

Американцы знают его как Питера Деменса, основателя города Санкт-Петербург (Сент-Питерсберг) во Флориде, строителя и владельца железных дорог, лесопилок и апельсиновых плантаций.

Рано потерявший родителей, Петр Дементьев воспитывался дядей. С 17 до 20 лет отслужив в лейб-гвардии в Гатчине, Петр Дементьев в 1870 году вышел в отставку и вернулся в свое имение. Там он развернул кипучую деятельность по улучшению жизни и благоустройству и уже в 1873 году был избран председателем земской управы и уездным предводителем дворянства, а в 1875 году — почетным мировым судьей и председателем съезда мировых судей.

После убийства народовольцами Александра II Дементьев разочаровался в перспективах земства в России и решил уехать за океан (там уже жила его тетя). Как он сам позднее вспоминал, «из самого розового оптимиста в ранней юности я постепенно сделался самым мрачным пессимистом — и ехал в Америку как в последнее убежище, рассчитывая сделаться заурядным фермером, пахать лично землю и физическим трудом переработать изломанную нравственно натуру».

Английский язык он учил в пути.

Бывший предводитель дворянства Весьегонского уезда Тверской губернии ступил на американскую землю летом 1881 года. С собой он имел 3000 долларов, которые намеревался вложить в участок флоридской земли, чтобы выращивать цитрусовые на продажу. Затея была рискованной. Как позже не без иронии вспоминал сам Дементьев, «ничего положительного об успехах культуры апельсинового дерева известно не было», но он все же рискнул присоединиться к тем, кто «схватили „апельсинную горячку“, бросили насиженные места и прибыльные занятия… и перебрались с семействами во Флориду — поселялись в глуши, разводили апельсинные плантации и ждали у моря погоды». Очевидно, что молодому дворянину, решившемуся начать жизнь в Новом Свете с чистого листа, нравился этот риск, дававший возможность проявить себя, испытать собственный характер и, если повезет, оставить свой след на нехоженых тропах. «Самыми поэтическими личностями русской истории» он считал Ермака и его сподвижников, небольшой группой завоевавших огромную территорию Сибири. Где еще в мире к концу XIX века оставался простор для первопроходческих подвигов?

Весь полуостров Флорида в описываемый период был глушью или, как его называли американцы, фронтиром, большая часть его представляла собой непроходимые леса и кишащие аллигаторами болота. Сырой и жаркий климат региона, известного ныне своими фешенебельными курортами, почитался нездоровым, а отсутствие надежных путей сообщения серьезно препятствовало его освоению. И хотя большая часть индейцев-семинолов, населявших прежде эти места, была выселена во внутренние области США еще за полвека до приезда Дементьева, Флорида оставалась очень дальней окраиной быстро развивавшейся страны. Однако именно в тот период сюда устремлялось все больше иммигрантов. «Старые» штаты были уже плотно заселены, на западе продолжались индейские войны, так что новые переселенцы, большая часть которых не стремились пополнить ряды фабричных рабочих в Нью-Йорке или Питсбурге, а мечтали приобрести участок собственной земли, охотно отправлялись в неосвоенные дебри на самом юге страны.

Определив, что на его деньги сколько-нибудь крупный участок земли можно купить только в дальнем захолустье, Дементьев не колебался. Вскоре он уже был землевладельцем в верховьях реки Сент-Джонс, где с утра до ночи работал на лесоповале наравне с нанятыми им рабочими. Апельсиновый сад требовал нескольких лет возделывания, прежде чем можно было надеяться на урожай, но лес, с которым боролся русский переселенец, как оказалось, имел свою цену. Прошло немного времени, и Питер Деменс (так Дементьев именовался в американских документах) уже стал владельцем лесопилки, снабжавшей быстро застраивавшуюся округу качественной древесиной. О том времени он впоследствии вспоминал: «Все интересы были сужены на то, сколько футов теса было выпилено, сколько продано. ‹…› Я не читал почти ничего… Переход от сравнительного деревенски-усадебного довольства к суровой жизни пограничного пионера на апельсинной плантации был, конечно, резок».

Однако благодаря деятельности Дементьева городок Лонгвуд к северу от Орландо (в тот период известного своими апельсиновыми плантациями, а ныне диснеевским парком развлечений) вырос до 1000 жителей, и русский эмигрант стал его мэром. Не стоит этому удивляться. Главными избирателями Деменса были работники принадлежавшего ему производства, а формального получения гражданства для занятия поста в местном самоуправлении в то время не требовалось (гражданство США Петр Алексеевич оформил только в 1893 году).

Лесопилка требовала постоянного подвоза сырья, и Деменс начал прокладывать железную дорогу вглубь леса. Спустя некоторое время ему стало ясно, что из этого может вырасти самостоятельное предприятие. В отличие от Европы, где железные дороги соединяли крупные населенные пункты, на западе и юге США само их строительство было способом освоения новых территорий. Оно привлекало людей и деньги. Государственная политика благоволила железнодорожным компаниям, отдавая им во владение большие участки земли вдоль построенных трасс. В свою очередь, наличие станции неподалеку резко поднимало стоимость окрестных земель и способствовало экономическому развитию.

Набрав кредитов и найдя партнеров, Питер Деменс взялся за новое для себя дело, выкупив у разорившихся хозяев право на железнодорожное строительство. Вот как он сам описывал тот период: «Железнодорожные подряды — дело чрезвычайно утомительное, требующее постоянной энергии, верного взгляда, быстрого соображения; ничто, мне кажется, быстрее не изнашивает человека, как именно это дело… Сначала — изыскание и определение окончательного расположения линии; мои инженеры в поле проведут, бывало, пять, иногда десять предварительных линий между двумя известными пунктами — приходилось сначала изучить эти линии на бумаге, затем выбрать наиболее подходящую и исследовать ее на месте. Больше ста миль этой дороги шло по совершенно диким, незаселенным местам — по целым неделям приходилось жить в лесу, ночевать иногда в палатке, иногда под открытым небом, исходить иной день пешком миль сорок, и все за тем, чтобы забраковать линию и начать все сначала».

Однако усилия Деменса увенчались успехом. Дорога длиной в 152 мили (240 км) связала Сэнфорд с самой удобной бухтой на западном побережье Флориды. По пути строителям пришлось пересечь болота и озера, срыть холмы, а главное — уладить юридические споры с владельцами земельных участков, по которым прошла магистраль. 8 июня 1888 года первый поезд, который тянул старомодный паровоз фирмы Болдуина, с единственным пассажиром (о котором известно лишь, что он был продавцом обуви из Саванны) достиг побережья Мексиканского залива по железной дороге, получившей название линии «апельсинового пояса». Этому месту надо было дать имя. Согласно легенде, накануне открытия железнодорожного сообщения сын первого мэра Детройта Джон Уильямс, по прозвищу Генерал, владевший землей, на которой стоял вокзал, и Питер Деменс подкинули монету. Бывший тверской помещик выиграл — и город стал именоваться Санкт-Петербургом. Уильямсу же осталось окрестить «Детройтом» расположенную неподалеку гостиницу. (Обычно именно отель был первой постройкой в новом американском поселении, выполняя еще и роль общественного центра. Его возводили в надежде на скорое прибытие множества переселенцев.) Достопримечательностью флоридского Санкт-Петербурга, помимо вокзала и отеля, стала еще пристань, построенная в расчете на поток грузов из стран Центральной Америки.

На линии «апельсинового пояса» сохранился еще один пункт, окрещенный Деменсом, — к северу от Санкт-Петербурга (вопреки привычной географии) находится Одесса, городок с населением чуть более 3000 жителей. Впоследствии бывший тверской помещик хвастался тем, что «основал 12 городов», видимо, имея в виду остановки вдоль железной ветки. Других русских названий во Флориде не сохранилось.

Деменс рассчитывал прежде всего на коммерческие возможности залива Тампа-Бей. Однако экономический кризис конца 1880?х годов не позволил воплотиться его замыслам, и мелководная гавань Нового Орлеана осталась главным портом залива. Первый бум переселения в регион случился спустя несколько лет после отъезда Петра Алексеевича из Флориды. В 1895 году в США получил широкую известность доклад, сделанный на конференции Американской медицинской ассоциации десятью годами раньше. В этом исследовании полуостров Пинеллас, где находился молодой город Санкт-Петербург, был назван «идеальным местом для Всемирного города здоровья». На рубеже XIX и XX веков Флорида начала превращаться из неосвоенной «границы» в курортный штат во многом благодаря доступности ее побережья по железным дорогам, одну из которых построил наш соотечественник. Помимо постоянного притока туристов, два события ускорили рост Санкт-Петербурга в XX веке: в годы Второй мировой войны здесь были размещены тренировочные лагеря для военных, увеличившие число жителей на 100 000, а в 1950?е появление кондиционеров в частных домах и квартирах позволило снять последнее препятствие для постоянного проживания в жарком климате и привело в город новую волну переселенцев.

Побыв недолго железнодорожным магнатом, бывший русский помещик потерял компанию так же, как приобрел ее, — уступив кредиторам, с которыми не смог расплатиться. Строительство затягивалось, дождливая погода и эпидемия желтой лихорадки не дали закончить его в срок, а это повлекло дополнительные финансовые затраты. Земельные бонусы, положенные строителям железной дороги, ушли на оплату долгов. Рабочие, не получившие вовремя зарплату, однажды едва не линчевали Деменса. Он оказался на грани разорения, продал бизнес и покинул Флориду.

Перебравшись сначала в город Эшвилл, Северная Каролина, а тремя годами позже в Альта-Лома, Калифорния (ныне город Ранчо-Кукамонга неподалеку от Лос-Анджелеса), Петр Алексеевич расширил область интересов и вскоре поправил свои дела. Несмотря на неугасимую мечту выращивать апельсины, бывший русский помещик испытывал самую настоящую страсть к американским техническим новинкам, которые в результате и приносили ему наибольший успех. Дальний Запад Америки привлек Дементьева и своим живым еще духом первопроходцев. Везде в других местах, писал русский американец, пионеры «обратились уже в легендарных героев, полубогов; здесь, в Калифорнии, эти герои еще живы, их еще можно встретить всякий день на улицах нашего города, и они все еще направляют и руководят общественными делами». В Калифорнии он начал с того, что приобрел большую механическую прачечную на паровой тяге, затем вошел в долю в концерне по продаже сельскохозяйственной продукции, приобрел акции двух местных банков и железной дороги штата, стал совладельцем предприятия по производству мыльного порошка для бритья и, наконец, разбил у своего нового жилища апельсиновый сад. А через некоторое время, по словам историка Альберта Парри, Деменс «завладел всеми лесопилками от Канады до Мексики». Его бизнес быстро рос. Мы не можем точно сказать, насколько богат был русский калифорниец, но очевидно, что он стал одним из влиятельнейших людей в своем округе, а его дом и сегодня считается местной достопримечательностью. Он находил средства и для помощи духоборам, и для поддержки либералов в России, и для путешествий по миру.

Добившись успеха в Америке, Петр Алексеевич поставил перед собой задачу сблизить ее со своей родиной. Эти усилия были очень своевременными: Дементьев эмигрировал в США на излете того долгого периода, когда в американском народе были сильны теплые чувства к России, но как раз в последние годы XIX века отношения между двумя странами стали ухудшаться.

Связи России и Соединенных Штатов приобрели особенно тесные формы с 1840?х годов, когда правительство Российской империи стало привлекать американских инженеров для решения задач модернизации страны: именно американский опыт помог в постройке и оснащении Петербурго-Московской железной дороги, пароходы «американского образца» начали вытеснять бурлаков и «коноводки» на русских реках, а винтовки системы американского инженера Хайрема Бердана (с усовершенствованиями полковника Горлова) стали основным оружием российской армии. Кульминацией дружбы стала поддержка Россией федерального Союза в годы Гражданской войны в США, когда две русские эскадры пришли в 1863 году в гавани Нью-Йорка и Сан-Франциско, чтобы «морально» поддержать дело Севера. Показательно, что на родине Дементьев ни разу не слышал об этой истории, зато в США ему постоянно о ней напоминали. В 1870?е годы участились взаимные визиты высокопоставленных лиц. По России путешествовали генералы Грант и Шерман, а великий князь Алексей вместе с индейскими вождями охотился на бизонов на Диком Западе.

Однако начиная с 1880?х годов позитивное отношение постепенно стало уступать место критике, а иногда и враждебности. Среди причин этого изменения были резко возросшая в правление Александра III эмиграция из России больших групп населения, ущемленных новой национальной и религиозной политикой, прежде всего евреев и российских немцев, привозивших с собой негативный образ Российской империи, появление трений в дальневосточной политике, а также деятельность ряда журналистов, прежде всего Джорджа Кеннана, сообщавших американцам ужасающие подробности сибирской каторги и ссылки. Эти изменения, видимо, прошли мимо внимания Петра Алексеевича, которого «неприятно поразило» «странное и необычное отношение» к России жителей Сан-Франциско, когда он путешествовал по Калифорнии в конце 1890?х. Русский эмигрант списал это на местные особенности, но на самом деле пик дружбы двух стран с таким разным политическим и общественным устройством стремительно уходил в прошлое. Тем не менее Дементьев старался сделать все от него зависящее, чтобы поддержать угасавшие теплые чувства двух народов друг к другу. В 1890?е бывший тверской помещик переводил на английский язык Лермонтова. В 1893 году он посетил Всемирную выставку в Чикаго, посвященную 400-летию открытия Америки, специально, чтобы свести знакомства с соотечественниками, и начал с этого времени писать в русские журналы об американской жизни (обычно под псевдонимом Тверской). В 1895 году в России вышла его книга об Америке «Очерки Северо-Американских Соединенных Штатов», составленная в основном из статей, опубликованных в «Вестнике Европы», «Неделе» и других российских печатных изданиях. Обращаясь к русскому читателю, он писал: «Рекомендуясь вам, скажу только, что, хотя я и значительно обамериканился, проработав в величайшей республике современного мира двенадцать лет, пожив во многих штатах и побывав по делам почти во всех больших городах Союза, тем не менее жилка тоскующе-недоумевающего российского интеллигента не успела еще во мне совершенно заглохнуть, и я все еще невольно делаю сравнения, сопоставления и обобщения. Надеюсь, что это свойство принесет нам обоюдную пользу».

Интерес к США в России был неподдельным. Журналы со статьями Дементьева попадали в библиотеку императора Николая II, их цитировал и молодой социал-демократ Владимир Ульянов. Американский опыт в изложении русского эмигранта становился частью дебатов о будущем России, его подробные рассказы о том, «как что устроено», были намеренно написаны для желающих внедрить новые технологии или организационные формы. Пионер американского фронтира хотел выступить пионером преображения России. Но для этого надо было восстановить непосредственную связь с родиной.

Впервые после отъезда Петр Алексеевич посетил Российскую империю только в 1896 году, когда на престол взошел Николай II. Увиденное дома его не порадовало, внедрению американских технологий мешала политическая отсталость, и он приложил руку к созданию либерального русскоязычного органа за границей, издав в Лондоне за собственные деньги три номера нового «Современника». И все же Деменс оставался патриотом России. В начале Русско-японской войны, когда американская публика симпатизировала японцам, он публиковал статьи в американских и российских газетах, пытаясь объяснить Россию американцам и Америку русским. В письме командующему русскими войсками генералу Куропаткину, напоминая ему об их знакомстве в Петербурге в молодые годы, он упомянул, что сражается своим пером на русской стороне и всем сердцем болеет за Россию. В следующий раз Дементьев приехал на родину в 1907 году в качестве корреспондента агентства «Ассошиэйтед Пресс» наблюдать за событиями русской революции. Тогда на свои деньги Петр Алексеевич организовал в Санкт-Петербурге выпуск газеты «Страна» с подзаголовком «Орган конституционной мысли». Но демократические перемены, намеченные в 1905?м, оказались непрочными, и надежды Дементьева на преобразование родной страны не оправдались. Он навсегда возвращается в Америку, где его неутомимый дух первопроходца оказался как нельзя более кстати. О Дементьеве можно сказать теми же словами, какими он писал о своих калифорнийских согражданах: «Результаты их жизни, их деятельности оказались еще более существенными, еще более поразительными; они наслаждаются сами этими результатами, они осязают их, в то же время сознавая, что они принадлежат к числу тех немногих, которым суждено было создать историю страны».

НИКОЛАЙ СУДЗИЛОВСКИЙ, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СЕНАТА ГАВАЙЕВ

О Николае Константиновиче Судзиловском (псевдоним Николас Руссель) (1850–1930) написано несколько художественных очерков, его имя есть в энциклопедиях, но ученые о нем почти не писали; я же наткнулся на него благодаря подсказке журналиста Сергея Нехамкина. Его имя остается малоизвестным в России, да и в Америке, где он прожил заметную часть своей жизни, о нем немногие помнят. Однако в его биографии есть строки, важные для обеих стран.

Первокурсником Николай принял участие в студенческих волнениях в Петербурге, в 1869 году был вынужден из?за этого перевестись в Киевский университет, вступил в одну из первых народнических организаций, участвовал в «хождении в народ», устроился в тюремную больницу и попытался организовать побег заключенных, после чего попал в список опасных преступников. В 25 лет Судзиловский эмигрировал из Российской империи, чтобы больше никогда в нее не вернуться.

В 1876 году в Османской империи Судзиловский взял себе имя Николас Руссель и принял участие в подготовке болгарского восстания. Десять лет жизни в Европе Судзиловский потратил на занятия врачебной деятельностью, завоевав имя и авторитет в медицинских кругах.

Наконец, в 1887 году Николай переехал в Сан-Франциско и открыл собственную врачебную практику, не порывая с общественной деятельностью. Русский консул в Сан-Франциско лечился у политэмигранта, а с православным епископом Владимиром Судзиловский-Руссель боролся, направляя компрометирующие священника материалы напрямую в Петербург, обер-прокурору Священного Синода К. П. Победоносцеву, у которого когда-то учился. Епископ предал Судзиловского анафеме, тот подал на него в суд, и скандал разрешился только тогда, когда Победоносцев сообщил об отзыве епископа.

В 1891 году Судзиловский узнал много нового о своих друзьях-революционерах, наполнивших в тот период сибирскую ссылку, от Дж. Кеннана, который приехал в Сан-Франциско читать лекции о каторге и ссылке в Сибири. Известно, что Николай обсуждал с другими русскими революционерами, оказавшимися в США, идею организации регулярных побегов политзаключенных из Сибири в Северную Америку. Ему самому, уже имеющему к тому моменту американский паспорт, отводилась важная роль посредника между российскими и американскими участниками операции. Однако побеги из Сибири организовать так и не удалось.

В начале 1890?х годов Руссель перебрался на Гавайи. Оттуда он направлял материалы в русскую прессу. Газета «Восточное обозрение» писала о Судзиловском: «Поселившись окончательно на Сандвичевых (Гавайских) островах, он… своими статьями в „Книжках недели“ вызвал среди русской читающей публики огромный интерес к этому заброшенному где-то среди Тихого океана небольшому и до того незнакомому нам архипелагу».

«Это тропическая страна без всяких неудобств тропических стран», — рассказывал Судзиловский. Здесь нет «каких бы то ни было крупных хищных зверей», «змей и пресмыкающихся вообще». «При таких условиях, — продолжал он, — по всем оврагам, лесам и трущобам можно прогуливаться с такой же безопасностью, как по собственному саду». Теперь он предлагал Толстому помощь в переселении на Гавайи русских, бежавших от религиозных преследований.

Судзиловский-Руссель выращивал на Гавайях кофе и вел врачебную практику, завоевав уважение местного населения. По некоторым данным, он при этом пропагандировал идеи социализма гавайцам. Когда на архипелаге упразднили королевскую власть, Судзиловский-Руссель принял участие в первых выборах в законодательное собрание островного государства, победил в них и в 1901 году стал первым председателем сената Гавайских островов.

Однако уже через год Руссель сложил свои полномочия и отправился в Китай, лелея планы создать там вооруженный отряд и освободить политкаторжан в Сибири. Во время Русско-японской войны он перебрался в Японию и вел пропаганду социалистических идей среди русских военнопленных. В издававшейся им в те годы газете «Россия и Япония» сотрудничал Алексей Новиков-Прибой (будущий автор «Цусимы»).

С 1921 года советское правительство выплачивало Судзиловскому персональную пенсию по линии Всероссийского общества политкаторжан, однако в Советский Союз он так и не вернулся, жил в разных странах Дальнего Востока и умер в 1930 году в Китае, находясь в дороге. В 6-м номере журнала «Каторга и ссылка» за 1930 год появился некролог, посвященный памяти Судзиловского: «…если подвести итоги его изумительно содержательной жизни и всему тому, что он сделал и что видел, конечно, этого содержания с избытком хватит не на одну столетнюю человеческую жизнь».

КНЯЗЬ ОБОЛЕНСКИЙ, ЗАВОЕВАТЕЛЬ САРДИНИИ

Следующий наш герой — князь Оболенский, покоритель Сардинии и вице-президент «Хилтона», зять царя-освободителя и жертвы «Титаника», кавалер Георгия и французских наград…

Вечером 13 сентября 1943 года над территорией острова Сардиния пролетел самолет американских ВВС, сбросивший группу парашютистов из четырех человек. В составе группы были два радиста, переводчик и подполковник Управления стратегических служб (УСС) США — предшественника Центрального разведывательного управления.

На острове в тот момент находились 270 тысяч итальянских и 19 тысяч немецких солдат. Многие из них в предыдущие месяцы участвовали в боях против союзников в Северной Африке, но в этот момент политическая ситуация была неопределенной. Несколькими неделями ранее итальянский король Виктор Эммануил III отстранил Муссолини от власти и назначил маршала Бадольо премьер-министром Италии.

Публично заявляя о продолжении поддержки стран «Оси», король и Бадольо начали секретные переговоры с союзниками. 8 сентября союзники опубликовали подписанное с Бадольо соглашение о перемирии, однако премьер-министр не успел сообщить о нем своим войскам. В ночь на 9 сентября немецкие части начали разоружение итальянских войск, не готовых к такому развитию событий. Король и Бадольо бежали в Бриндизи под защиту войск союзников. Итальянские военные, по-прежнему контролировавшие обширные территории страны, на собственный страх и риск теперь решали, продолжать ли им сражаться на стороне Германии.

В течение суток группа парашютистов сумела войти в контакт с генералом Бассо, командовавшим итальянскими силами на Сардинии. Американскому офицеру удалось убедить итальянского командующего перейти на сторону союзников и помочь вытеснить с острова немцев.

Подполковником УСС, возглавившим миссию, которую многие считали самоубийственной, был русский аристократ князь Сергей Оболенский. Как он оказался в УСС и почему именно ему поручено было рискованное дело? Начинать отвечать на эти вопросы надо издалека.

Сын князя Платона Сергеевича Оболенского (с 1911 года носившего титул Оболенский-Нелединский-Мелецкий) и Марии Константиновны Оболенской (урожденной Нарышкиной), Сергей унаследовал блестящий титул, близость к трону и неограниченные возможности.

Детство было омрачено разводом родителей в 1897 году — небывалое дело в таких фамилиях в XIX веке. Вскоре после развода мать вышла замуж за молодого генерала Рейтерна (который сразу же вышел в отставку) и уехала с ним в Италию. С семи лет Сергея Оболенского воспитывал отец.

Среди ярких воспоминаний Оболенского о ранних годах — развлечение, которое, «к ужасу матери», для него придумал друг отца, офицер лейб-гвардии: посадив ребенка на чайный поднос, он спустил его с лестницы. Видимо, аттракцион понравился Сергею, и он позднее проделывал этот трюк самостоятельно, а еще позже сравнивал его с санным спортом. Юный Оболенский любил острые ощущения. Спустя полвека он совершит свой первый прыжок с парашютом, став самым пожилым парашютистом американской армии.

В 1912 году Сергей начал учиться в Оксфорде, куда его отдал отец, решивший, что образование, полученное в Англии, более престижно, хотя к этому времени сын уже два года проучился на агрономическом факультете Политехнического института в Санкт-Петербурге. В Оксфорде молодой князь подружился с Павлом Карагеоргиевичем (будущим регентом Сербии), играл в поло с принцем Уэльским (будущим королем Англии Эдвардом VIII) и поддерживал связи с английской аристократией, заметная часть которой имела русских родственников. Часть мемуаров Оболенского, посвященная этому периоду, полна рассказов о скачках, фешенебельных курортах, костюмированных балах и встречах с монархами и их семьями.

Август 1914 года застал Оболенского в России на свадьбе в семействе Демидовых, откуда он немедленно отправился в Санкт-Петербург записываться добровольцем в армию. Для представителя древнего аристократического рода война не оставляла выбора; его отец был кавалергардом, его предки были военными. Однако на призывном участке молодого князя без военной подготовки призвать отказались, и он обратился к своему двоюродному брату, назначенному руководителем всего призыва в столице. В сентябре кавалергард Сергей Оболенский был уже в составе боевого подразделения в Польше.

Среди сослуживцев Оболенского — цвет русской аристократии: Долгорукие и Толстые, Кутузов и Гагарин, Родзянко и Зубов. На общей фотографии его эскадрона, сделанной в 1916 году, — Маннергейм и Скоропадский, каждый из которых через пару лет возглавит отколовшуюся часть Российской империи, один — Финляндию, а другой — Украину. За участие в боевых действиях юный кавалергард был награжден тремя Георгиевскими крестами.

Во время одного из отпусков Сергей Оболенский встретил Екатерину Юрьевскую, дочь Александра II в его морганатическом браке. Екатерина недавно овдовела и воспитывала двух детей князя Барятинского. Оболенского привлек ее сильный красивый голос, и, несмотря на разницу в возрасте (Екатерина была старше Сергея на двенадцать лет), осенью 1916 года в Ялте они сыграли по военному времени скромную для их титулов свадьбу.

1917 год принес крах старого порядка, а вскоре ожесточение выплеснулось в братоубийственную войну. У князя Оболенского-Нелединского-Мелецкого снова не было выбора; людям с такой фамилией в новой России места не оставалось. Зиму 1918 года Оболенский провел, скрываясь в татарских селениях Крыма, за перевалом от той самой Ялты, где совсем недавно праздновал собственное бракосочетание.

Прячась от революционеров, Оболенский и его жена разными путями добрались из Крыма в Москву, где князь устроился служить на текстильную фабрику, а Екатерина стала работать школьной учительницей.

Заплатив немалые деньги и опираясь на доверенных людей, Оболенские сумели выехать из Москвы в оккупированный немцами Киев, где Сергей встретил своего бывшего командира Скоропадского. Однако спокойствия не было и там. Уехав из Киева в Вену накануне падения гетманского правительства, супруги выбрались из Вены в Швейцарию за день до начала революции в Австрии. В этих передвижениях, напоминавших бег по проваливающемуся под ногами льду, им немало помогли европейские знакомства Оболенского — оксфордские сокурсники и партнеры по поло занимали ответственные посты в предреволюционной Центральной Европе.

Не сумев найти себе занятия в Ницце, а потом и в Париже, Оболенский в конце концов перебрался в более знакомую Англию. У него сохранились счета в западных банках, а жена сумела перевести в деньги часть состояния предыдущего мужа, Барятинского, однако надо было найти источник постоянного дохода. И делать это приходилось на чужбине. Екатерина стала выступать с сольными концертами, у нее оказался прекрасный голос, но их совместная жизнь развалилась. Женившийся во время увольнения с фронта, несколько месяцев проведший в подполье, только воссоединившись с супругой в эмиграции, Сергей Оболенский осознал, что у них с женой разные интересы, друзья, да и просто слишком большая разница в возрасте.

Начав работать в фирме, продававшей сельскохозяйственные машины, он отправился в Австралию в надежде найти там новый рынок сбыта, а также отъездом завершить развод с Екатериной. После нескольких месяцев, проведенных в Южном полушарии, русский князь, однако, заскучал и вернулся в Европу, где навестил в Италии свою мать.

В его эмигрантской жизни остались — может быть, реже, чем раньше, — все те же балы и маскарады, общение в высшем обществе; только теперь не в Петербурге, а в Лондоне. После одного из маскарадов он сделал предложение Элис Мюриель Астор. Отец Элис Джон Джейкоб Астор IV — один из богатейших людей США, правнук первого американского миллионера, владелец обширной недвижимости — оказался в 1912 году в числе пассажиров «Титаника». Последний раз его видели спокойно курившим на уходящем под воду лайнере. Состояние Астора унаследовал его сын Винсент, Элис же досталось приличное содержание. Кроме того, она была хороша собой и на двенадцать лет моложе Оболенского. Мать ее была против этого брака, но Элис настояла на своем и в 1924 году вышла замуж за русского князя.

С женитьбой на Элис Астор обедневший (как он сам писал в мемуарах) аристократ вошел в круг доверенных лиц главы семейного бизнеса Винсента Астора. Перебравшись из Англии в США, новобрачные поселились в Нью-Йорке (романтическая идея жить на уединенной ферме на западе Канады была отброшена после поездки в этот отдаленный регион на поезде; в Калгари молодожены встречались с духоборами и белыми эмигрантами, добравшимися туда из Харбина). Князь Сергей (или Серж, как его стали называть) Оболенский стал управляющим отелями и ресторанами.

Элис родила мужу двоих детей, сына Ивана и дочь Сильвию. В 1932 году семья распалась, но Серж сохранил дружеские отношения и с бывшей женой, и с ее братом Винсентом. Оболенский управлял принадлежавшим Астору фешенебельным отелем «Сент-Реджис Шератон» на Пятой авеню, а в 1933 году Винсент пригласил Сержа в свою вторую экспедицию на Галапагосские острова (увлечение Астора) на его яхте «Нурмахал» (Nourmahal).

Дела Винсента шли в гору, его собственность благополучно пережила кризис 1929 года, а с приходом в Белый дом Ф. Д. Рузвельта он оказался среди его близких советников; яхта «Нурмахал» часто предоставлялась президенту для прогулок. Вместе с этим росло и благосостояние Оболенского. Он уже не был «обедневшим русским князем», а на его дне рождения Джордж Гершвин представлял фрагменты еще недописанной оперы «Порги и Бесс».

Оболенский помогал русским талантам, оказавшимся в эмиграции в тяжелом положении. Так, он дал возможность получить хорошее специальное образование Евгению, музыкально одаренному сыну ветерана мировой войны Юрия Истомина, и Америка получила выдающегося пианиста Юджина Истомина. Но пока Оболенский открывал новые рестораны в Нью-Йорке, мир все быстрее катился к новой войне и к новому повороту в жизни князя.

С началом Второй мировой войны князь Оболенский решил, что его место — в армии. Он сравнивал Перл-Харбор по степени патриотического воодушевления с началом Первой мировой в России.

Оболенскому было уже 50; он, старый кавалерист, не имел опыта в пехоте и хотел пройти обучение заранее, что на рекрутских пунктах не принимали в расчет. Оболенский принес рекомендацию от делового партнера военного министра США, но это помогло лишь получить назначение в отряд национальной гвардии, охранявший бруклинскую водокачку. Тем не менее Оболенский продолжал тренировки, сдал экзамены на офицерский чин и стал лейтенантом, а вскоре получил чин капитана. Все это — как и положено в национальной гвардии — в свободное от работы в отеле время.

Оболенский считал, что его опыт в постреволюционном Крыму, когда он скрывался в татарских селениях, а потом путешествовал через всю страну под чужим именем и с паспортом, куда была вклеена его фотография, вполне может служить основанием для перевода в спецназ.

На собственном опыте Серж убедился, что решать любой вопрос лучше, начиная с обращения к руководству. На очередной вечеринке он спросил у знакомого, который очевидно имел отношение к разведке, как ему попасть в коммандос. «Это просто, — ответил ему собеседник, — почему бы тебе не поговорить с Биллом Донованом? Он живет в твоей гостинице». Оболенский вернулся в отель и постучался к Доновану. Тот как раз формировал УСС — Управление стратегических служб, позднее ставшее Центральным разведывательным управлением США. Так русский князь оказался в составе американского спецназа.

Несколько месяцев тренировок под руководством британских инструкторов положили начало его службе. Затем на базе под Вашингтоном его готовили к диверсионной работе в тылу врага. Командиры разрабатывали не только техническую сторону, но и тактику партизанской войны. В этот момент под начало Оболенского поставили сбежавшего из предвоенного сталинского СССР Александра Бармина, красного комбрига и дипломата. Они вместе перевели на английский «Пособие советского партизана», которое легло в основу инструкции для оперативных групп УСС.

После этого Серж принял участие в учениях разных родов войск, от морской пехоты до танкистов (танкисты ему понравились больше всего, так как больше всего были похожи на кавалеристов его юности). В возрасте 53 лет Оболенский совершил свой первый прыжок с парашютом.

В 1943 году Оболенский возглавил тренировочный рейд американского спецназа на радарную станцию в городке Мартас-Вайнярд (Martha’s Vineyard), успешно «захватив» ее. А потом настала очередь высадки на Сардинии.

…То, что Оболенский оказался удачным выбором для этой миссии, показала встреча с первым же высокопоставленным итальянским офицером в Кальяри. Когда американского подполковника представили адъютанту командующего графу Греппи, Оболенский сообщил:

— В давние времена я знавал графа Греппи в Санкт-Петербурге. Он был итальянским послом…

— Мой дядя! — воскликнул итальянец. — Вы его знали?

— Он был довольно стар, когда служил в Петербурге. И я встречал его в Риме после войны. Вот тогда он выглядел настоящим стариком.

— Он и был стариком!

— Но я встретил его на бегах.

— Так он там и умер. Ему было больше ста лет — и он умер на бегах!

Оболенский рассказал итальянским офицерам, что его мать стала гражданкой Италии, что он сам много путешествовал по стране еще до Первой мировой войны, а затем неоднократно возвращался в Италию в 1920?е, перечислял знакомые ему имена римских аристократов.

После этого итальянцы были настроены чрезвычайно дружелюбно. Вечером того же дня гавань начали готовить к приему американских и английских судов. Итальянские войска на Сардинии перешли на сторону союзников.

Уже на следующий день на остров прибыл генерал Теодор Рузвельт, сын бывшего президента США и дальний родственник тогдашнего. Вдвоем с Оболенским они вышли к подразделению итальянского спецназа, особенно отличившемуся в боях против американской армии всего за несколько недель до того. Позднее один из офицеров признался Оболенскому, что у них был план убить высокопоставленных американцев, но те сумели завоевать их симпатии.

Захват Сардинии стал одним из самых впечатляющих успехов УСС во Второй мировой войне.

После этого Оболенский вместе с генералом Т. Рузвельтом планировали аналогичную высадку в Югославии, где Оболенский надеялся добраться до своего однокашника по Оксфорду Павла Карагеоргиевича или самого югославского короля, с которым он тоже был знаком, но высшее командование не разрешило провести такую авантюрную операцию. К тому времени и бывший регент Павел Карагеоргиевич, и король Петр давно находились на территории Британской империи под охраной английского правительства.

После открытия Второго фронта во Франции Оболенский действовал в составе разведывательной группы УСС и вместе с французскими партизанами-маки предотвратил уничтожение немцами электростанции при отступлении (за что позднее получил французский орден).

После войны князь Оболенский не стал продолжать службу в УСС, отказавшись отправиться в Китай, где с 1943 года тайные операции УСС проводил Илья Толстой, внук великого писателя (Толстой был, в частности, первым американским офицером, познакомившимся с далай-ламой и передавшим ему подарки от президента Рузвельта).

Оболенский предпочел вернуться в гостиничный бизнес и светскую жизнь. Винсент Астор звал его назад в отель «Сент-Реджис», но Оболенский пошел работать в быстро растущую гостиничную империю Конрада Хилтона. Начав с должности руководителя пиар-службы нью-йоркского отеля «Плаза», уже через год Серж Оболенский стал вице-президентом всей корпорации «Хилтон», ответственным за продвижение бренда и связи с общественностью.

Сам он считал, что лучшей рекламой отеля является количество «звездных» вечеринок в его стенах, и с удовольствием погрузился в организацию балов, маскарадов и приемов с участием как «старой элиты», американских богачей или перебравшейся в Америку из Европы аристократии, так и новых «звезд», сделанных в Голливуде.

Много лет он организовывал так называемый «белый бал», на котором, невзирая на возраст, танцевал на столе некий «русский танец с кинжалами» (по некоторым сведениям, это была творчески переработанная лезгинка).

В 1971 году Сергей Оболенский женился в третий раз — на Мэрилин Фрэйзер Уолл. Ему в тот год исполнился 81 год, избраннице — 42. Газеты в деталях описывали «роман в голливудском стиле». Последние годы пара жила в богатом пригороде Детройта Гросс-Пойнт.

Умер Оболенский в 1978 году, немного не дожив до 88 лет. Он до самого последнего дня вел дела в своем ставшем «совсем родным» гостиничном бизнесе…

АЛЕКСАНДР ПОНЯТОВ, ИЗОБРЕТАТЕЛЬ ВИДЕОМАГНИТОФОНА

Если в XIX веке американские инженеры помогали создавать российскую промышленность, то в веке XX история обмена технологическими новинками приобрела более сложные формы. Советский Союз продолжал пользоваться американским опытом и моделями в периоды своих модернизационных усилий, однако российские инженеры, эмигрировавшие за океан после русской революции 1917 года, а также в более поздние волны отъездов, внесли весьма существенный вклад в технологическое лидерство США XX века. Наиболее известны читателю, наверное, имена авиационного инженера Сикорского, создавшего в 1923 году в США авиастроительную фирму (при финансовой поддержке композитора С. Рахманинова), с 1939 года приступившую к производству вертолетов (в области авиастроения русских эмигрантов в США было особенно много, назову только А. Н. Северского и А. Г. Ботезата, каждый из которых основал успешную авиастроительную фирму, задействовав множество русских инженеров), а также одного из создателей телевидения В. К. Зворыкина. Говоря об ученых первой величины, нужно также вспомнить химика В. Н. Ипатьева, физика Г. А. Гамова, экономиста В. В. Леонтьева, социолога П. А. Сорокина, лингвиста Р. О. Якобсона и многих других русских эмигрантов, без которых американская наука выглядела бы по-другому.

Однако мы с вами поговорим о человеке, менее «засвеченном», хотя его имя, безусловно, знают специалисты. Он интересен не только как изобретатель, но и как бизнесмен, основавший за океаном чрезвычайно успешную фирму.

Речь пойдет о создателе первого видеомагнитофона и основателе фирмы «Ампекс» Александре Матвеевиче Понятове. «Ампекс» на протяжении полувека оставалась мировым лидером в области профессиональной звуко- и видеозаписи.

Александр Понятов родился в 1892 году в Казанской губернии, проучился год в Казанском университете, после чего перебрался в МВТУ, где заинтересовался авиацией. В 1911 году Понятов получил рекомендации Н. Е. Жуковского и продолжил образование в Политехникуме города Карлсруэ. С началом Первой мировой войны был призван в армию, окончил школу летчиков и служил в авиации, в Гражданскую оказался в белой армии, а потом в эмиграции. После переезда в США работал в компаниях «Дженерал Электрик» и «Вестнигауз», а в 1944 году основал собственную фирму, разрабатывавшую электромеханические устройства. Название фирмы — Ampex — состояло из инициалов Понятова и первых букв слова «excellent», превосходный.

Основная продукция фирмы — электромеханические устройства для радиолокационных антенн — перестала быть нужной с окончанием войны, и фирма обратилась к неизведанному полю — магнитной записи сигналов. Эту технологию разрабатывали в Германии, но американские фирмы звукозаписи оставались верны изобретению Эдисона — механической записи звука.

Первый крупный заказ фирме Понятова обеспечил популярный эстрадный исполнитель Бинг Кросби, который захотел записывать свои концерты на магнитную ленту для трансляции по радио. Радиоконцерты Бинга Кросби создали рекламу «Ампексу», и вскоре магнитофоны стали использоваться на всех радиостанциях страны. Военные заказчики также обратились к Понятову за аппаратурой записи телеметрических сигналов, особенно необходимых при испытаниях ракет и оружия массового поражения. Фирме повезло, что ведущий немецкий инженер в американской ракетной программе Вернер фон Браун имел опыт работы с магнитной записью телеметрии и хотел работать со знакомой технологией.

Благодаря сочетанию гражданских и военных заказов фирма русского эмигранта на протяжении нескольких десятилетий оставалась лидером отрасли профессиональной магнитной записи звука и других сигналов. С 1952 года в «Ампексе» работал Рэй Долби, будущий изобретатель систем шумоподавления.

Однако самым ярким достижением фирмы стало создание первого профессионального видеомагнитофона. Телевидение в США переживало бурный расцвет в послевоенные годы и предъявляло спрос на запись, однако задача записи видеосигнала оказалась не в пример сложнее записи звука. Несколько крупных корпораций, вложившись в разработку видеозаписи, потерпели провал. Однако именно Александру Понятову удалось решить сложнейший технический вопрос, и в 1956 году фирма «Ампекс» предложила первый в мире стандарт видеозаписи. Сам Понятов с понятной гордостью говорил: «В течение семи лет впереди нас в этом деле был только Бог!»

14 марта 1956 года фирма А. Понятова впервые продемонстрировала свое творение — видеомагнитофон VRX-1000 (со временем переименованный в «Модель-IV»). А через полгода — 30 ноября 1956 года — Си-би-эс впервые использовала «Ампекс» для отсроченного выпуска в эфир программы «Вечерние новости» с ведущим Дугласом Эдвардсом. Фирма «Ампекс» стала ведущим разработчиком видеомагнитофонов. В 1958 году американское космическое агентство NASA выбрало видеомагнитофоны «Ампекс» для обслуживания космических полетов.

Летом 1959 года на американской выставке в Сокольниках демонстрировался видеомагнитофон VRX-1000. В тот момент первому секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущеву подарили видеоленту с записью его встречи с вице-президентом США Р. М. Никсоном. Видеозапись была направлена во Всесоюзный научно-исследовательский институт звукозаписи, но воспроизвести ее оказалось не на чем.

Через два года Американская киноакадемия присудила понятовской фирме «Оскар» за технические достижения.

С помощью разработок «Ампекса» процесс видеозаписи с механической фиксацией и воспроизведением изображения и звука уже в 1963 году становится управляемым, то есть появляется электронный монтаж. Пройдя этап освоения записи цветных изображений (1964), фирма в 1967?м создала аппарат замедленного воспроизведения сигналов Ampex HS-100, который совершил революцию в освещении спортивных соревнований, а дальше начал широко использоваться для создания музыкальных видеоклипов и рекламы.

Трудно перечислить все сделанное фирмой Понятова. Назовем еще два новшества «Ампекса»: в 1978 году он разрабатывает систему видеографики, а через три года овладевает цифровыми спецэффектами.

Создание «Ампексом» видеозаписи произвело очень сильное впечатление на создателей телепрограмм. На протяжении многих лет в аппаратных видеозаписи всего мира висели фотографии А. Понятова, а сам процесс записи продолжительное время называли «ампексированием» (как по названию фирмы «Ксерокс», ставшей разработчиком метода и аппаратуры фотографического копирования экземпляров текста на бумажных носителях, этот процесс называют «ксерокопированием»).

Понятов многое делал для поддержки русской диаспоры на севере Калифорнии, не только предоставляя работу тысячам русских, но и помогая в создании приюта для престарелых, православного женского монастыря, поддерживая другие благотворительные проекты.

Понятов не скрывал своей ностальгии по родине. Однако после жесткого обмена мнениями с приезжавшим в США Н. Хрущевым он считал, что дорога в СССР ему закрыта. Ходит легенда, будто бы в отделениях своей фирмы по всему миру Понятов велел сажать по две березки у входа. В Африке березки не росли, поэтому там пришлось сделать специальные стеклянные колпаки с микроклиматом.

Заметную часть американской культуры XX века создали евреи-эмигранты из России, вернее те, кого родители увезли из Российской империи детьми. Основатели трех крупнейших голливудских студий родились в России («Метро-Голдвин-Майер» — С. Голдвин и Л. Майер, «Уорнер бразерс» — братья Гарри, Альберт и Сэм Уорнеры, «20?й век Фокс» — Николас Шенк, все это их американизированные имена, вошедшие в историю американской культуры). В России родился и самый известный композитор США XX века Ирвинг Берлин, автор полутора тысяч песен, пятьдесят из которых считаются хитами. Это он когда-то посоветовал молодому Рональду Рейгану стать артистом, а на похоронах Берлина действующий президент Джордж Буш-старший вместе со всеми пел его патриотическую песню God Bless America.

Наконец, почти все американки носили бра фирмы Maidenform, сконструированные Идой Розенталь, перебравшейся в США из Российской империи в 18 лет; а «иконой стиля» для целого поколения американцев Жаклин Кеннеди сделали платья и костюмы, созданные Олегом Кассини, внуком российского посла в США в начале XX века Артура Кассини (участника переговоров в Портсмуте в 1905 году, завершивших Русско-японскую войну и принесших Нобелевскую премию мира президенту США Теодору Рузвельту).

Поговорим подробнее об одном человеке, сделавшем многое не только для США, но и для поддержания контактов между российской и американской культурами.

СОЛ ЮРОК, ИМПРЕСАРИО НОМЕР 1

Соломон Гурков, ставший в Америке Солом Юроком, родился в 1888 году в городке Погар нынешней Брянской области. В 18 лет отец дал ему денег на обучение в Харьковском коммерческом училище, но в Харьков Соломон не попал: один из его товарищей предложил ему вместо этого поехать в Америку и он потратил выданные родителем деньги на билет за океан. В Нью-Йорк Соломон прибыл в мае 1906 года. Иммиграционный чиновник упростил фамилию «Гурков» до «Hurok» — так в США появился новый житель.

В Филадельфии, где сначала обосновался Сол, он перепробовал множество работ: торговал вразнос, мыл бутылки, потом устроился в автомобильную мастерскую.

В Нью-Йорке, однако, поле для приложения сил представлялось более широким. Большинство российских евреев, перебравшихся в те годы в США, верили в социализм (не зря многие из них вернулись после 1917 года в Советскую Россию), но Юрок нашел собственный способ поддержки левых политиков: он стал организовывать музыкальную поддержку социалистических митингов в Бруклине. После целого ряда неопытных музыкантов в поле зрения Юрока попал недавний иммигрант из Ростова скрипач Ефим Цимбалист. Это была уже настоящая, хотя и только начинающая свой путь звезда. Солу удалось организовать концерт Цимбалиста для рабочих, и с него открывается звездный список Сола Юрока.

Спустя некоторое время Юрок обзавелся достаточным авторитетом и связями, чтобы стать организатором гастролей в США Анны Павловой и Михаила Фокина. Юрок подружился с великой балериной и сотрудничал с ней во всех ее американских турах вплоть до 1925 года.

В сезоне 1921/22 года Юроку удалось организовать и триумфальные гастроли Федора Шаляпина. История взаимоотношений певца и импресарио даже попала в качестве примера в книгу Дейла Карнеги «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей» — Юрок нашел подход к славящемуся своей непредсказуемостью Шаляпину, и гастроли имели большой успех. После этого Юрок возил Шаляпина в США еще на протяжении нескольких сезонов.

И в том же самом 1922 году в Нью-Йорк прибыли Айседора Дункан с Сергеем Есениным — Юрок стал организатором и их поездки по стране. Айседора была не только звездой свободного танца, но и давала многочисленные поводы для публикаций в скандальной прессе, от демонстрации на сцене обнаженной груди до прославления большевиков и ночных кутежей в компании молодого мужа. Все это, шокируя публику, способствовало росту известности импресарио. (Позднее Юрок будет судиться с приемной дочерью Айседоры за права на название танцевальной группы «Танцоры Айседоры Дункан».)

Выбившись в первый ряд импресарио, Сол Юрок специально ездил в Европу для поиска новых, неизвестных пока в Америке исполнителей. Там весной 1935 года его пригласили послушать негритянскую певицу, уехавшую в Париж от расистской публики Америки. Юрок сходил к ней на концерт и тут же подписал контракт. Мариан Андерсон, так звали певицу, стала одной самых ярких «находок» Юрока. Элеанора Рузвельт приглашала ее спеть в Белом доме, но в столице США не находилось концертного зала, хозяева которого готовы были бы пустить к себе чернокожую певицу. И тогда Юрок при поддержке Белого дома организовал концерт Мариан Андерсон на ступенях мемориала Линкольна. Семьдесят пять тысяч человек собрались на Национальном молле 9 апреля 1939 года, чтобы послушать певицу. Этот концерт сегодня считают одной из первых массовых демонстраций за гражданские права афроамериканцев, а Мариан Андерсон — одним из его символов. В появлении этого символа одну из важнейших ролей сыграл иммигрант из России Сол Юрок.

На протяжении десяти лет, с 1926 по 1937 год, Юрок привозил в Америку и артистов из Советского Союза. Ко времени окончания Второй мировой войны он уже считался самым известным американским импресарио и неотъемлемой частью нью-йоркской культурной жизни.

В 1946 году он опубликовал книгу воспоминаний «Импресарио», а в 1953 году еще одну — «Сол Юрок представляет: летопись великих приключений импресарио в мире балета». Голливуд счел мемуары достойными экранизации, и на экраны вышел музыкальный фильм «Сегодня вечером мы поем» (Tonight we sing).

Создавалось впечатление, что импресарио подводил итоги, — ему уже минуло 65 лет. Однако тут перед ним открылись новые возможности, и Юрок их не упустил. В 1958 году СССР и США подписали соглашение о культурных обменах (соглашение Лэйси — Зарубина), и именно Сол Юрок стал ключевой фигурой в развитии этих отношений между двумя странами.

Именно он организовывал американские гастроли скрипачей Давида и Игоря Ойстрахов, Леонида Когана, Виктора Третьякова; пианистов Эмиля Гилельса, Святослава Рихтера, Владимира Ашкенази; виолончелиста Мстислава Ростроповича, певиц Галины Вишневской, Ирины Архиповой, Зары Долухановой, Елены Образцовой; балетов Большого и Кировского театров, ансамблей Игоря Моисеева и «Березки»; МХАТа и театра Сергея Образцова.

Юрок занимался и отправкой американских артистов в Советский Союз, устраивая, например, гастроли Исаака Стерна в Москве. В США среди журналистов ходила даже шутка, что культурный обмен между Америкой и Советами — это когда «русские посылают к нам своих евреев из Одессы, а мы посылаем им наших евреев из Одессы». Однако это именно Юрок привез в СССР Вана Клиберна и еще целый ряд музыкантов, запомнившихся советской публике.

Рассказывают, что он посоветовал Людмиле Зыкиной организовать собственный коллектив, то есть тем самым поспособствовав созданию ансамбля «Россия».

В воспоминаниях Галины Вишневской Солу Юроку посвящены несколько эпизодов: «Надо было видеть его, когда он появлялся в зрительном зале, особенно с артисткой. Это у него было рассчитано до последней мелочи. Когда публика уже расположилась в креслах, за три минуты до начала, он делал небольшой променад. Он не шел с женщиной, а преподносил артистку сидящей в зале публике. Помню, что вначале я ужасно смущалась таких его „парад-алле“ и старалась скорее бежать к своему креслу, а он крепко держал меня за локоть и не давал двигаться быстрее, чем нужно по его задуманному плану.

— Галиночка, куда же вы так торопитесь? Дайте им на вас полюбоваться, они же в следующий раз пойдут на ваш концерт».

Он говорил Вишневской: «Ну что понимают ваши комсомольцы? Моисеева надо завернуть в папиросную бумагу и так с ним разговаривать!» После концерта, когда смертельно уставшую знаменитость кто-то из почитателей приглашал на яхту или виллу и там вместо ужина кормил комплиментами и аперитивом с горсточкой орехов, Соломон Израилевич приходил на помощь: предлагал «тихонько сбежать» в любимый ресторан, где уже был заказан столик.

Советские артисты относились к нему с особой нежностью, потому что импресарио их кормил — в полном смысле этого слова. В те годы гонорары, которые артисты получали на Западе, государство отбирало, оставляя лишь 100 долларов за выступление звездам и всего 10 — рядовым исполнителям. Майя Плисецкая рассказывала, как, предложив одному из коллег пообедать в кафе, в ответ услышала: «Не могу! Ем салат, а думаю, что жую ботинок сына!»

«С Юроком вы чувствовали себя защищенными, — вспоминала Галина Вишневская. — Если он брался работать с артистом, вы могли быть уверенными, что он сделает для вас все возможное, а иногда и невозможное».

Сол Юрок оплачивал советским артистам обеды в специально им устроенных столовых при театре, а за артистов, с которыми у него установились особенно дружеские отношения, постоянно расплачивался в ресторанах. Конечно, бесплатные обеды не разоряли Юрока — напротив, советские артисты обеспечивали ему сборы и создавали основу благополучия его фирмы. Майя Плисецкая рассказывала, что Марк Шагал в шутку или всерьез обещал изобразить на панно в Метрополитен-опера Сола Юрока «в одеждах лихоимца».

Если ты умен и юрок,

Не насилуй интеллекта:

Нету лучшего агента,

Чем великий наш Сол Юрок.

(Мстислав Ростропович)

В зависимости от состояния советско-американских отношений культурные обмены напоминали то широкий поток, то тоненький ручеек, но даже в самые «морозные» дни холодной войны Юрок ухитрялся не прерывать его. В разгар кубинского кризиса 1962 года, например, по Соединенным Штатам гастролировал балет Большого театра.

Однако быть такой яркой фигурой в деле сближения СССР и США оказалось опасно. 26 января 1972 года в офис агентства Сола Юрока, которое в то время располагалось на 12?м этаже стеклянного небоскреба около Карнеги-холла, был подложен дипломат с взрывчаткой. После взрыва в приемной дым и жар быстро распространились по всему офису и достигли кабинета 84-летнего Юрока. Когда пожарные добрались до кабинета, они нашли хозяина лежащим без движения на полу и подумали, что он мертв. Но Юрок выжил, хотя и ослабел от жара и дыма. В результате теракта были ранены 13 человек и погибла молодая сотрудница Айрис Конес.

После взрыва анонимные члены Лиги защиты евреев (Jewish Defense League) сообщили по телефону прессе, что акция была совершена в знак протеста против культурного сотрудничества США с Советским Союзом. «Мосты культуры не будут строить на трупах советских евреев!» — заявили они.

Советский поэт Евгений Евтушенко, бывший в те дни в Нью-Йорке, побывал в офисе Юрока на следующий день и под впечатлением от увиденного написал стихотворение «Бомбами — по искусству»:

Бедная Айрис,

жертвою века

пала ты,

хрупкая,

темноглазая,

дымом задушенная еврейка,

словно в нацистской камере

газовой…

Сколько друзей,

Соломон Израилевич,

в офисе вашем

в рамках под стеклами!

И на полу —

Станиславский израненный,

рядом Плисецкая

полурастоптанная.

Там, где проклятая бомба

шарахнула,

басом рычит возле чьих-то

сережек

взрывом разбитый портрет

Шаляпина

с надписью крупной:

«тебе, Семенчик…»

Юрок, однако, довольно быстро вернулся к работе и нашел еще одну звезду — на этот раз это был Рудольф Нуреев.

Нуреев стал последним приобретением Юрока. С балетным спектаклем «Спящая красавица» Нуреев триумфально выступал по всему миру, и Юрок загорелся идеей организовать его концерт в «Радиосити». Финансовые вопросы обещал помочь решить Дэвид Рокфеллер.

Сол Юрок умер от инфаркта в возрасте 85 лет по дороге на встречу с Рокфеллером, чтобы обсудить этот проект.

На панихиду в Карнеги-холле собрались свыше двух с половиной тысяч зрителей, среди которых были звезды американской и мировой культуры и политические деятели. В своем прощальном слове Мариан Андерсон сказала: «Он положил начало сотням карьер, он воодушевил тысячи других — и этим он внес чувство радости и наполненности в жизнь миллионов».