Глава 9. Революционеры и реформаторы

Среди людей, решившихся отправиться за океан, было немало харизматичных личностей, ставших активными общественными деятелями и социальными мыслителями. Часто можно заметить, что политические позиции российских эмигрантов в США были связаны с ситуацией в стране, которую они покинули, при этом наиболее активная фаза их жизни пришлась на американский период. Революционные события подвигли часть левых лидеров на возвращение или переезд в Советскую Россию, где эти мысли и планы, казалось, можно было реализовать. В течение нескольких лет Россия виделась полигоном для испытания новейших социальных идей, как в предыдущем столетии Соединенные Штаты предоставляли пространство для экспериментов утопических коммун.

ЭММА ГОЛЬДМАН И АМЕРИКАНСКИЕ ЛЕВЫЕ

Массовая миграция из Российской империи в США в конце XIX — начале XX века привела за океан разных людей, поспособствовала ухудшению образа России в Америке, но и обогатила собственно американскую общественную жизнь. Одним из самых ярких представителей этой волны была Эмма Гольдман (1869–1940), анархистка, феминистка, террористка, пацифистка, писательница, активистка рабочего движения, в конце концов высланная из США обратно в Россию — уже советскую, но не прижившаяся там.

Но обо всем по порядку. Жизнь Эммы Гольдман была рассказана множество раз, она стала одной из главных героинь «Рэгтайма» Э. Доктороу; данный рассказ основан на биографии анархистки, принадлежащей перу Аликс Шульман.

Эмма родилась в Ковно (Каунасе) в небогатой еврейской семье. Успев пожить в Кенигсберге, семья Гольдман перебралась в Санкт-Петербург в 1882 году, вскоре после убийства Александра II. Казнь народовольцев стала первым политическим событием, потрясшим девочку. Бедственное положение семьи вскоре заставило ее оставить учебу в гимназии и пойти работать на фабрику. Образ Российской империи был для нее связан с несправедливостью и угнетением, бесправным положением евреев, крестьян, женщин. Девушка фактически бежала из дома и уехала в Америку, где уже жила ее старшая сестра.

Первой работой Эммы Гольдман в США стала фабрика по пошиву пальто. Заработок был скудный, а работа изматывающей. В целом страна свободы, казалось, не сильно отличалась от покинутой империи. Переломное событие в биографии Эммы случилось в Чикаго, где во время демонстрации анархистов на Сенной площади (Хеймаркет) 4 мая 1886 года была взорвана бомба, убившая и ранившая множество людей. Хотя анархисты утверждали, что взрыв совершили провокаторы, четверо активистов анархистского движения были казнены. С этого дня Эмма Гольдман решила посвятить себя борьбе за справедливое будущее.

Она перебралась в Нью-Йорк и начала изучать анархизм; там же, в анархистской коммуне встретила свою любовь и будущего товарища всей жизни — Александра Беркмана (еще одного эмигранта из России).

Спустя всего шесть месяцев Эмма Гольдман стала выступать с публичными лекциями об анархизме — оказалось, что в ней скрыт талант блестящего оратора. Сама Эмма вспоминала, как во время первой лекции с ней «случилось что-то странное… Слова, которые я никогда не говорила раньше, начали литься из меня все быстрее и быстрее. Они выходили со страстной интенсивностью… Аудитория растворилась, сам зал исчез, я сознавала только мои слова, мою песню экстаза». Вскоре Гольдман стала одной из самых известных и популярных ораторов в стране и одним из ведущих деятельниц американского анархизма.

После жестокого подавления властями забастовки в Гомстеде в 1892 году Эмма Гольдман и Александр Беркман решили убить ответственного за репрессии председателя правления компании Г. К. Фрика. Это покушение должно было стать актом революционной пропаганды и повторением подвига народовольцев, которым Эмма и Александр восхищались.

Беркману удалось лишь ранить Фрика (и это спасло ему самому жизнь — вместо казни он был приговорен к 22 годам тюрьмы, из которых отсидел 14), но анархисты в США из?за него стали восприниматься как опасные безумцы. Ораторские способности Гольдман не помогли ей донести до людей мотивы этого поступка.

Гольдман избежала ареста по этому делу, но попала на год в тюрьму по другой причине — суд признал ее речь перед безработными в разгар экономического кризиса 1893 года «призывом к мятежу». «Протестуйте перед дворцами богачей, требуйте работы! Если вам не дают работы — требуйте хлеба! Если вам не дают хлеба — возьмите его сами!» — призывала анархистка.

Эмма Гольдман вышла на свободу знаменитой. Лекции «Красной Эммы» собирали полные залы, у нее появилось множество почитателей.

В 1901 году президент США Уильям Маккинли был убит анархистом Леоном Чолгошем. Вспомнив о речах Эммы Гольдман времен процесса над Беркманом, в которых она защищала индивидуальный террор, ее арестовали по обвинению в соучастии — и как самую известную анархистку Америки. Из тюрьмы Эмма предложила свои услуги сиделки умирающему Маккинли и одновременно выразила сочувствие убийце Чолгошу. Это вызвало у публики такую ненависть, что после своего освобождения из?за отсутствия улик Гольдман несколько лет скрывалась в подполье и жила под чужой фамилией.

В 1906 году из тюрьмы вышел Александр Беркман, и они вместе с Эммой Гольдман начали издавать радикальный ежемесячный журнал «Мать Земля» (Mother Earth). В 1914 году Беркман с товарищами пытался взорвать виллу Рокфеллера, но подготовленная ими бомба взорвалась в квартире у Эммы Гольдман, убив трех человек. Вскоре Гольдман и Беркман расстались, и Александр основал в Сан-Франциско свой собственный журнал «Взрыв».

Эмма продолжала выступать с наиболее провокационными темами. Как описывали ее биографы, пуританам она рассказывала про свободную любовь, священникам — про атеизм, в разговорах с суфражистками она осуждала веру в выборы, а в беседах с солдатами — патриотизм.

В 1916 году Эмму арестовали за распространение литературы о контроле над рождаемостью. В 1917?м — за организацию «Лиги против призыва» и антивоенных митингов. В этот момент у чиновников американского государства возникла идея выслать Эмму Гольдман и других смутьянов из страны. Правительство «отозвало» ее гражданство по натурализации. Слушания дела по поводу ее депортации вел сам будущий глава ФБР Эдгар Гувер, который охарактеризовал Эмму Гольдман как «одного из самых опасных анархистов Америки». Под волну этой депортации попал и Беркман, и 247 других «красных» американцев. В 1919 году все они, в соответствии с «Актом об исключении иностранцев», были депортированы на корабле Buford в недавно созданную советскую республику.

Сначала Гольдман была воодушевлена революцией. Она встретилась с Нестором Махно в Гуляйполе, а в Москве — с Джоном Ридом, Луизой Брайант и, конечно, с Владимиром Лениным. Однако революционный террор и репрессии против анархистов, начатые большевиками, вызвали разочарование Гольдман, а после подавления Кронштадского мятежа в начале 1921 года они с Беркманом решили покинуть Россию. «Триумф государства, — писала Гольдман, — означал поражение революции».

Гольдман и Беркман поселились в Европе (Гольдман в Англии, а Беркман во Франции) и зарабатывали на жизнь статьями и лекциями. Они резко критиковали большевистский режим, что не было понято европейскими левыми. Впрочем, Гольдман не унывала. «Цензура со стороны товарищей, — сказала она однажды, — имеет на меня такое же действие, как полицейское преследование, она делает меня увереннее в себе».

В 1930?е Гольдман выступала против Гитлера и растущего влияния нацизма и этатизма в Европе, а во время гражданской войны в Испании присоединилась к своим товарищам-анархистам. Даже когда Франко уже одержал победу, Гольдман еще собирала деньги для помощи испанским левым. Именно в разгар сбора этих денег в Канаде она умерла от инсульта. Тело Гольдман были привезено в Чикаго и похоронено рядом с хеймаркетскими анархистами, дело которых так повлияло когда-то на выбор ею собственного жизненного пути.

Имя Эммы Гольдман вновь всплыло в конце 1960?х — начале 1970?х, когда движение за гражданские права породило широкую, анархистскую по сути волну выступлений молодежи, феминистских и других радикальных групп.

В 1970 году по Пятой авеню в Нью-Йорке прошла группа, называвшая себя «Бригадой имени Эммы Гольдман». Это были феминистки нового поколения, и это была их первая демонстрация. На огромном транспаранте было написано имя Эммы Гольдман, участники раздавали всем цитаты из ее речей и скандировали:

Emma said it in Nineteen-Ten,

Now we’re going to say it again…

(Эмма говорила это в 1910 году,

Теперь мы снова собираемся это сказать.)

АЙН РЭНД (АЛИСА РОЗЕНБАУМ) И АМЕРИКАНСКИЕ ПРАВЫЕ

Биография самой известной бунтарки Эммы Гольдман в ее начале до странности напоминает биографию другой знаменитой эмигрантки из России, ставшей, однако, кумиром противоположного идейного лагеря в Америке. Речь об Айн Рэнд, рожденной как Алиса Розенбаум в Санкт-Петербурге. Это про Айн Рэнд писал бывший (и знаменитый) руководитель Федеральной резервной системы США Алан Гринспен: «Именно она убедила меня долгими ночными спорами, что капитализм не только эффективен и практичен, но и морален».

Алиса, как и Эмма, бежала из России в Америку и всю жизнь сражалась с идеями, господствовавшими в стране, из которой сбежала. Вот только Гольдман бежала от репрессий царской империи, а Розенбаум — от коллективистских экспериментов первых лет советской власти.

Алиса Розенбаум родилась в семье аптекаря (по другим данным, торговца бытовой химией) в Санкт-Петербурге (у нее были две младшие сестры). Училась в престижной женской гимназии (вместе с сестрой Владимира Набокова Ольгой). Отец радовался Февральской революции, но после Октябрьской его аптеку конфисковали, и семья уехала в Крым. Вскоре туда тоже пришли большевики. Алиса окончила гимназию на юге, некоторое время учила грамотности бойцов Красной армии, о чем вспоминала с теплотой. Когда ей было 16, семья вернулась в Петроград.

Там Алиса Розенбаум поступила на факультет социальной педагогики, специализируясь на истории, и закончила его через три года, весной 1924-го. Ее заинтересовало кино, и она год проучилась в фотокинотехникуме. Тогда же она опубликовала свою первую книгу — брошюру о популярной актрисе Поле Негри. В конце 1925 года Алиса получила визу для посещения родственников в США и в январе 1926 года покинула Советскую Россию. Как оказалось, навсегда. В США Алиса Розенбаум взяла себе псевдоним Айн Рэнд (Ayn Rand), и с тех пор ее знали только под этим именем. Полгода у родственников в Чикаго она изучала английский язык, а затем отправилась дальше на запад. Ее попытки продать Голливуду свои сценарии потерпели неудачу, и Айн Рэнд подрабатывала статистом на съемках. В 1934 году Айн Рэнд закончила роман «Мы, живые», в котором рассказала о Советской России. Сама Рэнд писала о нем так: «Это первый рассказ, написанный русским, который знает условия жизни в новой России и который действительно жил под властью Советов….Первый рассказ, написанный человеком, который знает факты и который спасся, чтобы о них рассказать».

Намного позднее Айн Рэнд так характеризовала роман: «„Мы, живые“ не рассказ о Советской России в 1925?м. Это рассказ о диктатуре, любой диктатуре, везде и во все времена, будь то Советская Россия, нацистская Германия или — что, возможно, этот роман помог предотвратить — социалистическая Америка». Роман не имел успеха в год первой публикации, но стал бестселлером на пике холодной войны, в 1959?м. К настоящему времени продано два миллиона экземпляров.

В 1938 году в Англии (и только через семь лет в США) была напечатана небольшая антиутопия Айн Рэнд «Гимн», в которой изображалось будущее, где забыто слово «я». Главный герой, бежавший после многих невзгод от общества, начинает новую жизнь с изобретения этого слова.

Айн Рэнд не любила Рузвельта, считая, что он ведет США по пути к социализму. В 1940 году она участвовала в предвыборной кампании на стороне республиканского кандидата Уэнделла Уилки. В это время она познакомилась (и подружилась) со многими ведущими защитниками свободного рынка, включая, например, Людвига фон Мизеса. Первым большим успехом писательницы стал опубликованный в 1943 году роман «Источник». Главная мысль романа была такой: слишком многие живут за счет других или жизнью других, вместо того, чтобы жить самостоятельно. Та же идея пронизывает и следующий, самый знаменитый ее роман «Атлант расправил плечи» (1957). «Клянусь своей жизнью и любовью к ней, что никогда не буду жить ради другого человека и никогда не попрошу и не заставлю другого человека жить ради меня», — говорит герой этого произведения.

В 1947 году Айн Рэнд выступила свидетелем в комитете Палаты представителей Конгресса по расследованию антиамериканской деятельности в Голливуде. Она настаивала, что фильмы военного времени «Миссия в Москву» и «Песнь о России» неверно изображали СССР, приукрашивая его действительность и фактически являясь пропагандой коммунизма.

Айн Рэнд сформировала вокруг себя кружок людей, многие из которых достигли позднее серьезных позиций в политике и бизнесе. Ее основные идеи — защита индивидуализма и капитализма. С 1985 года существует Институт Айн Рэнд и общество Айн Рэнд, ведущие активную деятельность. В 1968?м она обращалась к бунтующим студентам: «Идеи ваших профессоров правили миром в течение последних пятидесяти лет, причиняя ему все большее опустошение… и сегодня эти идеи разрушают мир так же, как они разрушили ваше уважение к самим себе».

Айн Рэнд умерла в 1982 году. «Атлант расправил плечи», по некоторым опросам, является самой популярной книгой в США после Библии — ее влияние на себя признали почти 8 % американцев.

АМЕРИКАНСКИЕ РАДИКАЛЫ В РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Луиза Брайант и Джон Рид, публицисты левых взглядов, отправились в Россию в первые месяцы революции. Здесь Рид и Брайант сблизились с большевиками. Октябрьская революция произошла у них на глазах, можно сказать, «в их присутствии» (у обоих был пропуск в Смольный).

В феврале 1918 года Джон Рид и Луиза Брайант возвратились на время в США, где Джон опубликовал свою книгу «Десять дней, которые потрясли мир», а также организовал собственную коммунистическую рабочую партию (кроме уже существовавшей Компартии США). Прочитавший книгу Ленин написал, что желал бы видеть ее «распространенной в миллионах экземпляров и переведенной на все языки».

В феврале 1919 года Луиза и Джон дали показания перед крайне антикоммунистически настроенным комитетом сената США. Вскоре Джон, а за ним и Луиза снова отправились в Россию. На этот раз американцы добрались до Москвы — новой столицы России. Джон Рид, ставший членом исполкома Коминтерна и участвовавший во втором конгрессе организации, в сентябре 1920 года заболел тифом и умер на руках у своей жены. Джон Рид — единственный американец, похороненный у Кремлевской стены.

Луиза тоже опубликовала воспоминания о революции под названием «Шесть красных месяцев в России» (книга, посвященная «бабушке революции Екатерине Брешковской», вышла в 1918 году), хотя не все верили в искренность ее симпатии к большевикам. Эмма Гольдман уничижительно отозвалась о ней: «Луиза никогда не была коммунисткой. Она просто спала с коммунистом».

В 1924 году Луиза вышла замуж за Уильяма Буллита, еще одного американца, побывавшего в революционной России в составе официальной миссии Госдепа. Вскоре после рождения дочери семья переехала в Париж, где Луиза Брайант завязала лесбийский роман. В результате в 1930 году Буллит развелся с женой. В 1933 году он получил назначение на пост первого посла США в СССР, а Луиза Брайант умерла во Франции в 1936 году после тяжелой болезни.

Дольше в Советской России прожил другой левый американец — Билл Шатов. Владимир Сергеевич Шатов родился 24 декабря 1887 года в Киеве в еврейской семье. Вероятно, «Шатов» — его псевдоним и даже, возможно, сознательно выбранный им по имени героя Достоевского. Однако настоящего имени его (если оно существовало) установить не удалось. В его биографию вместились десять лет жизни в США, где он был другом Эммы Гольдман и Билла Хейвуда, возвращение в Россию, участие в Октябрьских событиях 1917 года, борьба с Юденичем, министерская должность в ДВР, руководство Турксибом и много чего еще… Американская публика с живым интересом следила за его карьерой и называла его не иначе как «Билл Шатов».

В США Шатов эмигрировал в 1907 году и почти десять лет работал наборщиком в типографии Нью-Йорка. Там он стал членом анархо-синдикалистской профсоюзной организации «Индустриальные рабочие мира», а также создал Союз русских рабочих — организацию левого толка, охватившую США и Канаду.

Арт Янг. Джон Рид. 1918 г. Библиотека Конгресса США (The Library of Congress, USA)

Эмма Гольдман вспоминала о Шатове в своих мемуарах Living my Life, подчеркивая его организаторские способности, энергию и интеллект.

Билл Шатов и товарищи, работавшие с ним многие годы, чтобы объяснить своим темным русским братьям их экономическую ситуацию и важность организованного сотрудничества. Многие из них были неквалифицированными рабочими, работавшими многие часы и безжалостно эксплуатируемыми в шахтах, заводах и на железных дорогах. Благодаря энергии и увлеченности Билла эти массы постепенно объединились в сильную группу революционеров.

Некоторое время Билл Шатов был телохранителем Александра Беркмана. После известий о революции в России Шатов организовал выезд из США большой группы русских революционно настроенных рабочих и сам отправился вслед за ними.

В мае 1917 года Шатов прибыл во Владивосток и в тот же день уже выступил с поддержкой большевиков на митинге революционно настроенных матросов крейсера, стоявшего на рейде бухты Золотой Рог. Вскоре Шатов добрался до Петрограда, где организовывал фабрично-заводские комитеты. В тот период он был членом Петроградского ВРК от Союза анархо-синдикалистской пропаганды. Летом 1917 года анархисты и эсеры пользовались серьезной поддержкой в Петрограде. Лидеры анархо-синдикалистов имели особенно высокие рейтинги в движении фабзавкомов — на всероссийской конференции ФЗК 17–22 октября Шатов был избран в Центральный исполком ФЗК, причем набрал наибольшее количество голосов.

Однако, как писали советские энциклопедии, Шатов первым из видных анархистов проделал путь к большевизму. 22 октября 1917 года он вошел в Петроградский ВРК и стал непосредственным участником Октябрьского переворота. В ночь на 24 октября его встретил в Смольном Джон Рид:

Уходя из Смольного в три часа утра, я заметил, что по обеим сторонам входа стояли пулеметы и что ворота и ближайшие перекрестки охранялись сильными солдатскими патрулями. Вверх по лестнице взбегал Билль Шатов. «Ну, — крикнул он, — мы начали! Керенский послал юнкеров закрыть наши газеты „Солдат“ и „Рабочий путь“. Но тут пришел наш отряд и сорвал казенные печати, а теперь мы посылаем людей для захвата буржуазных редакций!» Он радостно похлопал меня по плечу и побежал дальше…

В 1917–1918 годах Шатов был назначен чрезвычайным комиссаром по охране железных дорог. Известный британский шпион Р. Б. Локкарт оставил в своих воспоминаниях описание встречи с Шатовым в марте 1918 года во время долгого ожидания на перроне поезда Троцкого, который должен был отвезти англичан из Петрограда в Москву:

«Скуку долгого ожидания рассеяли забавные выходки Билля Шатова, веселого проходимца с прекрасно развитым чувством юмора. Годы изгнания он провел в Нью-Йорке и знал бесчисленное количество ист-сайдских анекдотов. В большинстве случаев предметом издевательства в них были Россия и русские, к которым Шатов, несмотря на свои убеждения, относился слегка презрительно. Его вид был еще смешней его анекдотов. Миниатюрный Карнера, он был одет поверх костюма и овечьего полушубка в рабочую одежду. На голове у него была английская кепка с огромным козырьком. Два огромных револьвера висели на ремне у него на боку. В общем все это выглядело, как помесь пулеметчика и джентльмена с рекламы». (Перевод дан по русскому изданию; в оригинале не «пулеметчик», а gunman — «убийца», «бандит». — Прим. авт.)

В 1918–1919 годах Шатов уже начальник центральной комендатуры Петрограда, затем начальник управления коменданта Петроградского укрепрайона. К этому времени Шатов уже стал большевиком. В 1919–1921 годах он член Реввоенсовета 7-й армии. 8 мая 1919 года Шатов был назначен начальником внутренней обороны Петрограда и одновременно членом Комитета обороны города. Затем ему было доверено командование дивизией, которая сыграла главную роль в разгроме войск генерала Юденича, за что он был награжден орденом Красного Знамени.

Когда в 1919 году в конгрессе США прошли слушания о событиях в России, имя Шатова всплывало в показаниях вернувшихся в США американцев. Карьерный взлет нью-йоркского анархиста, похоже, изумлял сенаторов. Вот, например, протокол допроса служащих американского банка в Петрограде Р. Смита и У. Уэлша:

М-р Смит:…обычно железнодорожный комиссар проходит и собирает паспорта. Комиссар заглянул в наше купе и сказал на ломаном английском: «Ну, ребята, собрались в небольшую поездку?» Этого человека звали Шатов. М-р Браун был с ним знаком. Шатов был еврей с Восточной Стороны Нью-Йорка.

Сенатор Нельсон: Какова была его официальная должность?

М-р Смит: Комиссар Николаевской железной дороги — главный комиссар.

Сенатор Нельсон: Он был еврей с Восточной Стороны Нью-Йорка?

М-р Смит: Да, сэр.

Сенатор Нельсон: Вы подготавливаете весьма хороших комиссаров у себя в Нью-Йорке, не правда ли?

Сенатор Уолкотт: Каковы были его обязанности как железнодорожного комиссара? Был ли он тем, что мы называем суперинтендантом железной дороги?

М-р Смит: Нет, он был предположительно назначен правительством контролировать железную дорогу. Он ничего не знал о железнодорожной технике или о чем-либо в этом роде. Он должен был управлять более или менее работой железной дороги.

Сенатор Уолкотт: Это большая железнодорожная система или короткая линия?

М-р Смит: Это линия между Москвой и Петроградом.

‹…›

Сенатор Нельсон: Американцы, которые приехали в Россию, я имею в виду — люди с Восточной Стороны, которые приехали и которых вы описываете, — активно включались в ряды большевиков?

М-р Уэлш: Да.

Сенатор Нельсон: И становились их руководителями?

М-р Уэлш: Да. Были некоторые — немного, но некоторые были — настоящие русские. Под настоящими русскими я подразумеваю урожденных русских, не русских евреев.

‹…›

Сенатор Стерлинг: Вам известно, чем он занимался до того, как приехал в Россию?

М-р Уэлш: Я не знаю, но это легко можно установить.

Сенатор Нельсон: Он жил в Америке?

М-р Уэлш: Да, иначе он не знал бы так хорошо Бруклин и остров.

Сенатор Нельсон: Он окончил Восточную Сторону?

М-р Уэлш: Если вам угодно так выразиться.

Сенатор Нельсон: У вас там что, большевистское училище?

М-р Уэлш: Ну, я был в России два года, и мне сложно сказать, что делается в Нью-Йорке.

После Гражданской войны Шатов работал в народных комиссариатах внутренних дел, военно-морских дел, финансов, путей сообщения, уполномоченным по управлению всеми железными дорогами и водными путями Восточной Сибири, военным министром и министром путей сообщения Дальневосточной республики (ДВР). После возвращения в Москву был членом правления Северо-Кавказского округа путей сообщения, Промбанка, Главметалла, заместителем председателя Металлоимпорта.

Именно Шатов встречал своих соратников по американскому рабочему движению Билла Хейвуда и Георгия Андрейчина, которые скрывались в Москве от политических преследований в США и участвовали в работе Коминтерна.

2 марта 1927 года правительство РСФСР приняло постановление о строительстве Туркестано-Сибирской железной дороги. Начальником строительства был назначен Владимир Шатов. На этой должности Шатов получил большие полномочия: он мог без согласования сверху распоряжаться кредитом, приобретать имущество, набирать технических сотрудников, нанимать рабочую силу, гужевой транспорт, взаимодействовать со всеми учреждениями и организациями страны. Без упоминания имени «начальник строительства Турксиба» попал и на страницы романа И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок».

В 1932 году А. Н. Толстой рассказывал в Берлине Роману Гулю анекдоты о Шатове как начальнике стройки. Журнал Time посвятил Турксибу и Шатову лично несколько заметок. «Руководители Советского Союза, казахи в тюрбанах, солдаты Красной армии, крестьяне и кочевники — все собрались на мероприятие „Большого Билла“ Шатова. Большой Билл только что завершил постройку 1475-километровой Туркестано-Сибирской железной дороги, связавшей Сибирь и Туркестан. Для него не было преград. Советские ораторы славили его сенсационное прошлое часто арестовывавшегося в США активиста „Индустриальных рабочих мира“. Теперь главный американский большевик в России сияющий Большой Билл кричал: „Мы, старики, построили эту дорогу для вас — для молодой, свободной России! Вы, в свою очередь, должны работать для Советской страны! Сделайте ее сильной и великой — не для себя, но для человечества!“»

Владимир Шатов был начальником Сибжелдорстроя, руководителем Главжелдорстроя, заместителем наркома путей сообщения страны. С марта 1933 года он возглавил строительство железной дороги Москва — Донецк, где работали многие турксибовцы.

Time откликнулся на отставку Шатова с поста замнаркома заметкой «Падение Большого Билла»: «Вплоть до прошлой недели товарищ Шатов считался самым эффективным, самым популярным организатором железнодорожного дела в Советском Союзе Иосифа Сталина. Неожиданно он и все пять заместителей наркома были отставлены…»

В 1936 году Шатова вновь направили в Казахстан на сооружение железной дороги Нельды — Джезказган, которую строили в основном заключенные, «враги народа». Однако власти посчитали темпы строительства неудовлетворительными. В 1937 году Владимир Шатов был арестован, его увезли в Москву и приговорили к длительному сроку заключения, умер он в 1943 году. По другим источникам, 4 октября 1937 года он был приговорен к расстрелу тройкой Управления НКВД по Новосибирской области.

В 1955 году Владимир Шатов был полностью реабилитирован.

АННА ЛУИЗА СТРОНГ

Еще одна американка радикальных взглядов избежала репрессий и счастливо пережила самый мрачный период советской истории, но закончила свою жизнь в маоистском Китае.

Анна Луиза Стронг родилась в небольшом городе в штате Небраска в семье пастора конгрегационалистской церкви. Она была неординарной женщиной. В 1908 году в возрасте 23 лет она защитила диссертацию (PhD) в университете Чикаго на тему «Социальная психология молитвы». В последующие годы Анна Луиза Стронг стала активной защитницей детей (вполне в духе господствовавшего в то время в США прогрессизма), путешествовала по США с организованной ею выставкой о социальной поддержке детей, собиравшей десятки тысяч человек. В 1916 году была избрана в школьный совет Сиэтла. Пыталась превратить школы в центры местных сообществ, предоставляющие социальную поддержку детям из беднейших семей.

5 ноября того же 1916 года в городе Эверетте неподалеку от Сиэтла прошла забастовка, организованная «Индустриальными рабочими мира» (ИРМ). «Нью-Йорк ивнинг пост» наняла Анну Луизу Стронг как репортера-стрингера, чтобы та освещала события. Между демонстрантами и вооруженной полицией произошли столкновения с убитыми и ранеными. Событие вошло в историю как «Бойня в Эверетте» или «Кровавое воскресенье», а Анна Луиза очень скоро из независимого наблюдателя превратилась в активную сторонницу «Индустриальных рабочих мира». За два дня до начала всеобщей сиэтлской стачки 1919 года Стронг (уже член стачечного комитета) напечатала знаменитую статью, одну фразу из которой впоследствии часто цитировали: «Мы делаем самый гигантский шаг, когда-либо сделанный рабочим классом в нашей стране, шаг, который приведет — НИКТО НЕ ЗНАЕТ КУДА!»

Она выступала против участия США в Первой мировой войне, дружила с Линкольном Стефенсом, который и посоветовал ей в 1921 году поехать в Польшу и в Россию. В России в это время разразился голод, и Стронг отправилась на Волгу освещать усилия АРА и религиозных благотворителей по помощи голодающим для принадлежащего У. Херсту агентства International News Service.

Итогом ее путешествия стало знакомство с советскими партийными лидерами, в первую очередь с М. М. Бородиным (Грузенбергом), и публикация нескольких книг. Предисловие к ее книге «Впервые в истории» (The First Time in History, 1924) написал Лев Троцкий. Другой книгой стали «Дети революции» (Children of Revolution, 1925).

Начиная с этого момента Анна Луиза Стронг стала энтузиасткой советского эксперимента. В конце 1920?х она путешествовала по Китаю, где завела дружбу с Чжоу Эньлаем и написала книгу «Миллионы Китая» (China’s Millions, 1928). Вместе с Бородиным пересекла пустыню Гоби, чтобы добраться до Средней Азии, и написала еще одну книгу — «Красная звезда в Самарканде» (Red Star in Samarkand, 1929).

В Москве Анна Луиза Стронг несколько раз встречалась со Сталиным, а в 1930 году основала первую советскую газету на английском языке — Moscow News.

В 1932 году Анна Луиза вышла замуж за Джоэля Шубина, главного редактора «Крестьянской газеты», поддержав коллективизацию и другие кампании советского руководства. О своей жизни в СССР Стронг постоянно публиковала книги в США.

Анна Луиза Стронг ненадолго вернулась из СССР в США, где писала статьи в ведущие журналы, потом отправилась в Испанию во время гражданской войны (результатом поездки стала книга «Вооруженная Испания» — Spain in Arms, 1937); снова поехала в Китай («Одна пятая человечества» — One Fifth of Mankind, 1938). В 1941 году она опубликовала работу «Советы этого ждали» (The Soviets Expected It), а в 1944 году — «Народы СССР» (Peoples of the U.S.S.R.). После войны она написала книгу об установлении в Польше «народной демократии» «Я видела новую Польшу» (I Saw the New Poland, 1946).

В 1946 году она снова отправилась в Китай, где взяла интервью у Мао Цзэдуна. (Именно тогда Мао произнес свою фразу о «бумажных тиграх»: «Все реакционеры — это бумажные тигры. С виду реакционеры страшны, но в действительности они не так уж сильны».)

В 1948 Анна Луиза снова приехала в СССР, но 13 февраля 1949 была выслана по указанию Сталина как «американская шпионка». По прибытии в США ее обвинили в шпионаже, на этот раз в пользу СССР. Единственное место, где она все еще была своей, — Китай. С 1950-го до своей смерти в 1970 году она жила в КНР (впрочем, посетив СССР в 1959?м), участвовала в восстановлении власти Китая над Тибетом, дружила с Чжоу Эньлаем, поддерживала «большой скачок» и «культурную революцию». Она стала одной из немногих иностранцев, принятых в хунвейбины.

АМЕРИКАНСКАЯ КОЛОНИЯ «КУЗБАСС»

Любопытна инверсия устремлений, на короткое время случившаяся в 1920?е годы: на протяжении XIX века европейцы (в том числе русские социалисты) ехали в Америку в надежде воплотить там свои мечты о справедливом устройстве общества, экспериментировали со способами коммунальной жизни. Теперь же американские радикалы отправились в Советскую Россию с аналогичными целями.

Советское правительство всячески приветствовало такие намерения. 22 июня 1921 года Совет Труда и Обороны (СТО) издал постановление об американской промышленной эмиграции, пункт 1-й которого гласил:

Признать желательным развитие отдельных промышленных предприятий или групп предприятий путем сдачи их группам американских рабочих и индустриально развитым крестьянам на договорных условиях, обеспечивающих им определенную степень хозяйственной автономии.

Наиболее яркая история связана с существованием «американской колонии „Кузбасс“», о которой писали Э. А. Иванян, дочь одного из ее руководителей Г. Тринчер и многие авторы — историки Южной Сибири.

Одним из самых известных эмигрантов из США был «Большой Билл» Хейвуд, лидер «Индустриальных рабочих мира», арестованный властями, освобожденный под залог в 1921 году и тогда же сбежавший в Советскую Россию, чтобы уже никогда не вернуться в Америку. Уже вскоре после приезда Хейвуд вместе с голландцем Себальдом Рутгерсом и еще одним американцем Гербертом Калвертом (последний был членом Общества технической помощи Советской России, имевшего в тот момент более 30 отделений в США) представили в Совнарком проект концессии.

19 сентября 1921 года их принял Ленин, с которым иностранцы обсудили возможность получения в свое управление 32 тысяч акров земли и нескольких предприятий в Кузнецком угольном бассейне и в Надеждинске на Урале. Кроме того, в концессию предлагалось взять несколько предприятий в Томске и ряде других мест. Концессионеры обязывались переселить на эти территории до 6 тысяч молодых американских рабочих.

Ленину понравилась идея, особенно ее ярко выраженный интернациональный социалистический дух, но он не хотел выделять 300 тысяч долларов золотом на покупку оборудования, а кроме того, справедливо считал Хейвуда скорее анархистом, чем социалистом.

19 сентября 1921 года Ленин написал письмо В. Куйбышеву, в котором сообщил о намерениях и планах иностранцев, обратив внимание на то, что планируется «…нечто вроде автономного государственного треста из рабочей ассоциации». В записке В. Молотову с проектом постановления Политбюро ЦК по данному вопросу 12 октября Ленин высказал некоторые сомнения:

Вопрос трудный: за: если американцы выполнят обещанное, польза будет гигантская. Тогда не жаль 600 000 рублей золотом. Против: выполнят ли? Хейвуд — полуанархист. Больше сентиментален, чем деловит. Рутгерс — как бы не впал в левизну.

Кальверт — архиговорлив. Гарантий деловых у нас никаких. Увлекающиеся люди, в атмосфере безработицы наберут группу «искателей приключений», кои кончат склокой. А мы тогда теряем часть данных нами 600 000 рублей золотом…

Тем не менее положительное решение было принято уже в ноябре 1921 года, когда между СТО и организационной группой американских рабочих (Хейвуд, Рутгерс, Байер, Баркер) был заключен договор об эксплуатации ряда предприятий Сибири (в Кузбассе, Томске) и на Урале (Надеждинский завод). Американцы обязались предоставить 2800 опытных рабочих в Кузбасс и 3000 в Надеждинск. В 1921–1922 годах вопрос о создании Автономной индустриальной колонии (АИК) обсуждался на заседаниях СТО более 20 раз.

По инициативе Ленина руководители и члены американской колонии в Кузбассе должны были дать подписку, что они обязуются и будут коллективно отвечать за то, чтобы в Россию ехали «только люди, способные и готовые сознательно вынести ряд тяжелых лишений, неизбежно связанных с восстановлением промышленности в стране, весьма отсталой и неслыханно разоренной».

В марте 1922 года в ряде симпатизировавших коммунизму изданий США было опубликовано объявление: «Требуются первопроходцы для Сибири! ‹…› Для промышленного строительства… для поддержки русской революции и для демонстрации миру того, что могут сделать свободные трудящиеся, когда их таланту не препятствует система прибыли и когда они сами являются собственниками и единственными владельцами продуктов своего труда».

На деле американцы смогли привезти в Россию чуть более пятисот сограждан, но и они составили заметную группу в постреволюционной Сибири.

Калверт и еще один американец, подключившийся к проекту, Уильям Баркер, надеялись получить поддержку в вербовке переселенцев от «Индустриальных рабочих мира» (ИРМ). Однако ИРМ, частично разгромленная во время Первой мировой войны и имевшая собственные планы, не стала серьезно помогать им в этом деле. Тем не менее часть ее членов заинтересовалась экспериментом и сформировала «Отдел американской сельскохозяйственной помощи» (American Agricultural Relief Unit), который должен был поставлять продукты шахтерам, отправлявшимся в Россию.

Представитель этой организации Флойд Рамп (из Орегона) писал в своем дневнике, как ему нравился этот вызов и как его впечатлили двадцать тракторов, пашущих целину в сибирской степи. Рамп утверждал, что только за один год «Отдел американской сельскохозяйственной помощи», получивший финансовую поддержку от Общества друзей Советской России, вложил в эксперимент 750 тысяч долларов.

В результате применения сельскохозяйственных машин и передовой технологии урожайность всех сельскохозяйственных культур на земле колонистов была в 2–2,5 раза выше, чем на окружающих их землях местных крестьян.

Из 635 иностранцев, прибывших в колонию, 200 являлись коммунистами (так, в марте 1923 года американская комячейка Кемеровской организации РКП(б) насчитывала 73 человека). Около 250 приехавших в Кузбасс колонистов были анархо-синдикалистами, членами ИРМ.

Свои принципы они привнесли и в Автономную колонию. Анархо-синдикалисты установили на предприятиях уравнительную систему оплаты, выступали против материальной заинтересованности. Когда по предложению СТО и СибРКИ в 1923–1924 годах была постепенно введена сдельная оплата, это встретило сильную оппозицию со стороны членов ИРМ. Они усмотрели в том отказ от принципов социальной справедливости. Другой причиной недовольства анархо-синдикалистов было наступление на «рабочую демократию» в колонии. Сторонники «производственной демократии», в частности, требовали передачи решения всех вопросов на рабочие собрания, отвергали принцип единоначалия. Член правления АИК Байер говорил: «Мы также докажем вашим коммунистам, как можно обойтись без диктатуры, ибо в наших отношениях будущей колонии мы положим принцип „индустриализма“».

Ему вторил американец Шварц, но уже в отношении концессий: «Концессии сдавать частным предпринимателям — штука вредная, ибо это означает новые рабские цепи для рабочих, которые не будут больше интересоваться государством и политикой, не будут поддерживать Советскую власть, а уйдут в профсоюзы — единственное для них место».

В официальном названии колонии не было упоминания о преимущественно американском составе работавшего в ней контингента добровольцев, но в прессе и даже в официальных документах она нередко фигурировала под названием «Американская колония».

Колония начала свою работу с модернизации угольных предприятий. Была проложена канатная дорога через Томь, установлены новые вагонетки, керосиновые лампы заменены на электрические, сокращены штаты бухгалтеров, учетчиков, которых при русской администрации было больше, чем шахтеров в забое. В результате этого добыча угля возросла в два раза, а производительность труда поднялась втрое.

На расширение деятельности Прокопьевского рудника правление АИК выделило 238 600 рублей, что по тем временам было солидной суммой. Удалось найти и рынок сбыта для прокопьевских углей — Балтийский флот. В 1925–1927 годах в Прокопьевске закладываются первые шахты, начинается строительство жилья.

Производительность труда на шахтах, коксохимических и химических заводах, построенных и управляемых колонистами, также была в два-три раза выше, чем на окрестных предприятиях. Более того, как писал один из руководителей колонии Фут, «Советская власть (то есть Кузбасстрест) осуществляла добычу угля в Кемерове хищнически, что неминуемо привело бы к затратам в будущем и, стало быть, производительность доАИКовских владельцев Кемрудника была во многом фиктивна, поскольку не учитывала труд, который пришлось бы заложить через десяток-другой лет на ликвидацию последствий первобытного уровня добычи».

В то же время советское правительство очень часто не выполняло пункты подписанного с колонистами договора. Например, обмануло правительство аиковцев по поводу обещанной доставки пятисот валенок и пятисот полушубков для снабжения рабочих в зиму 1922/23 года, что предусматривалось пятым абзацем пятнадцатого параграфа. «Прошла зима, весна и лето, — пишет Фут, — но таковые еще не получены». Не обеспечило оно колонистов и стройматериалами (обещанные девятнадцать тысяч бревен для строительства домов), и им пришлось самим добывать лес и строить себе дома.

Деятельность колонии освещалась в регулярно выходившем в Нью-Йорке Kuzbass bulletin, издававшемся обществом «Кузбасс».

Претворение анархо-синдикалистских принципов в жизнь, автономный статус колонии, альтернативный характер анархо-синдикалистской идеи социализма — все это вызывало у госпартруководства определенное беспокойство. Так, один из членов ЦК Профинтерна высказал опасение, что «организация колонии на свободных началах может привести к тому, что покровительствующему и поддерживающему идеи американской группы т. Троцкому придется в конце концов выслать воинскую часть для подавления восстания этих ИРМ, если Кемерово будет заселено люмпен-пролетарским составом ИРМ». Похожую тревогу чувствовал и один из коммунистов — руководителей Кузбасса, который считал, что Кемерово может превратиться в анархо-синдикалистский оплот Кузбасса.

В декабре 1926 года советское правительство отказалось продлевать договор с АИК «Кузбасс». Около 90 % колонистов возвратились в США, еще около 7–8 % уехали до 1930 года. Оставшиеся 15–20 человек приняли советское гражданство, некоторые из них были репрессированы, другие продолжали работать на кемеровских шахтах вплоть до 1950–1960?х годов.

Один из руководителей Автономной индустриальной колонии — рабочий завода Форда в Детройте и первый избранный мэр американского поселка в Кузбассе Джон Тучельский после ликвидации колонии в 1927 году переехал в Ленинград, а в 1930 году поехал строить Нижегородский автозавод. В 1938 году был репрессирован.