Глава 7 Ледовый поход Балтийского флота

18 февраля 1918 г. немецкие и австро-венгерские войска, прервав перемирие, перешли в наступление по всему фронту, в том числе и в Прибалтике. Ревель – третья по важности база Балтийского флота после Гельсингфорса и Кронштадта – оказался под угрозой. У моряков была всего неделя на перевод кораблей в Гельсингфорс. 25 февраля Ревель был занят немецкими войсками.

Одновременно было решено постепенно переводить флот из Финляндии в Кронштадт, поскольку 13 (26) января началась финская гражданская война – белые финны напали на русские гарнизоны на севере Финляндии и разоружили их. 19 февраля было принято постановление о переводе в Кронштадт 1-й бригады линкоров, включавшей в себя все четыре современных дредноута Балтийского флота. В течение марта еще теплилась надежда, что немцы не осмелятся высадиться в Финляндии до вскрытия льда в Финском заливе и что власть в этой стране останется в руках дружественных Советской России красных финнов, поэтому проблема вывода кораблей в Кронштадт не встанет в полный рост, по меньшей мере до поздней весны. Надежда на победу красных финнов подкреплялась тем, что первоначально под их контролем находился весь юг страны (за исключением отдельных небольших районов), причем на контролируемой красными территории проживало три четверти населения.

Центробалт обсуждал вопрос о восстании белых финнов 18 (31) января и отреагировал на это резолюцией 19 января (1 февраля), которая кроме призывов общего характера содержала лишь требование вооружить моряков стрелковым оружием. Член Центробалта матрос Сурков очень точно описал ситуацию: «Грустно и печально смотреть на всю происходящую картину настоящего момента, когда наши братья сидят уже в тюрьмах и на баррикадах истекают кровью, а мы делаем бег на месте и мер никаких не принимаем». Обращает на себя внимание тот факт, что 19 января (1 февраля), когда Дыбенко выступал на заседании Центробалта, ему не было задано вопросов по поводу борьбы с финскими белогвардейцами, которые не только вели гражданскую войну, но и нападали на части русского флота. Единственным предпринятым шагом было постановление от 21 января (3 февраля) не выдавать оружия морякам, уходящим в запас, поскольку оно необходимо для самообороны флота в Финляндии.

Красную Финляндию подвело то же, что и республиканскую Испанию в 1936–1939 гг. Белые сразу же перешли к жестким мерам – ввели всеобщую воинскую повинность, начали мобилизацию, стали прибегать к террору, тогда как красные финны надеялись победить силами добровольческой армии и не предпринимали решительных шагов. Например, они так и не пошли на национализацию банков, и в результате банкиры устроили забастовку, отказавшись выдавать наличные, и парализовали экономику красной Финляндии. Белым на помощь сразу же прибыли офицеры шведской армии и финны, служившие во время Первой мировой войны в 27-м королевско-прусском егерском батальоне в составе германской армии. Первые финские добровольцы начали прибывать в Германию летом 1915 г., а в июне 1916 г. батальон уже был на фронте под Митавой, а затем – на берегу Рижского залива. 13 февраля 1918 г. немцы перебросили батальон по морю в Ваасу, где он стал костяком финской белой армии. Еще с октября 1917 г. в Финляндию тайно перебрасывалось оружие, в том числе на борту немецких подводных лодок.

Большинство специалистов считало вывод кораблей в Кронштадт зимой технически невозможным. До этого момента русские корабли не совершали подобных переходов во льдах. В конце марта ситуация осложнилась тем, что финские белогвардейцы начали захват береговых батарей и мощных ледоколов. Первыми были потеряны два лучших ледокола: «Тармо» был захвачен 21 марта, а «Волынец» (бывший «Царь Михаил Федорович») – 23 (по другим данным – 29) марта 1918 г. Ходили слухи, что они были захвачены собственными командами, перешедшими на сторону немцев, хотя достоверно известно, что захватившие их финны не входили в состав экипажа, а проникли на суда под видом пассажиров. Действия захватчиков поддержали лишь некоторые члены команд ледоколов. Захваченные ледоколы были уведены в Ревель и переданы немцам. Еще один мощный ледокол, «Сампо», был захвачен еще в январе. В распоряжении Балтийского флота остался единственный мощный ледокол – «Ермак», который находился в Кронштадте и не мог пройти в Гельсингфорс из-за обстрела с острова Лавенсари 29 марта 1918 г., а затем с ледокола «Тармо» 31 марта. «Ермак» был вынужден вернуться в Кронштадт. Попытка попасть в Гельсингфорс под прикрытием крейсера «Баян» не удалась. Лишь 5 апреля «Ермак» смог выйти в Гельсингфорс под прикрытием броненосного крейсера «Рюрик».

Уже после подписания Брестского мира, 5 марта, немцы высадили десант на Аландских островах и захватили их.

24 марта немецкие власти потребовали от России ускорить вывод войск из Финляндии и практически сразу же направили в эту страну свои войска. Это было нарушением Брестского договора, но такие мелочи не останавливали немецкое военное командование. Вспомним, что через месяц немецкие войска оккупировали Крым, который по Брестскому договору официально был признан частью территории России.

Красный флот в Финляндии в эти недели жил в удушливой атмосфере невероятных слухов. Заключение Брестского мира 3 марта и его ратификация 15 марта привели не к затуханию слухов, а к появлению новых – о секретных статьях договора, посвященных флоту. Тема «продажи флота» муссировалась на все лады, больно задевая струну флотского патриотизма как у матросов, так и у офицеров.

Кстати, осенью 1917 г. в России ходили слухи о волнениях в германском флоте, которые значительно преувеличивали факты. 3 августа 1917 г. произошли волнения на немецких кораблях в Вильгельмсхафене. По этому делу два матроса были приговорены к смертной казни и около пятидесяти – к тюремному заключению. В ноябре снова возникли слухи о революционном восстании на кайзеровских кораблях, и 8 (21) ноября Центробалт передал по радио на немецком языке воззвание к восставшим германским морякам. Правда, оказалось, что действительность отстала от ожиданий революционных балтийцев ровно на один год – революция вспыхнула в Германии 9 ноября 1918 г.

В Брестском договоре Балтийского флота касалась статья 6: «Финляндия и Аландские острова также будут немедленно очищены от русских войск и русской Красной гвардии, а финские порты – от русского флота и русских военно-морских сил. Пока лед делает невозможным перевод военных судов в русские порты, на них должны быть оставлены лишь незначительные команды. Россия прекращает всякую агитацию или пропаганду против правительства или общественных учреждений Финляндии. Воздвигнутые на Аландских островах укрепления должны быть снесены при первой возможности. Что касается запрещения впредь воздвигать на этих островах укрепления, а также вообще их положения в отношении военном и техники мореплавания, то относительно них должно быть заключено особое соглашение между Германией, Финляндией, Россией и Швецией; стороны согласны, что к этому соглашению по желанию Германии могут быть привлечены и другие государства, прилегающие к Балтийскому морю». Таким образом, ни о какой «продаже флота» речь не шла.

Как писал старший лейтенант Владимир Андреевич Кукель (1885–1938) – одно из главных действующих лиц затопления Черноморского флота 18 июня 1918 г.: «И если ко всему этому учесть психологию того момента, всю сложность политической и военной обстановки, всю трудность отделения кажущейся опасности от действительной, все противоречие уже наметившейся в то время “белой” и “красной” идеологии…», то только тогда можно понять всю противоречивость и запутанность положения, в котором оказались моряки и на Черном море, и на Балтике.

9 (22) декабря 1917 г. Алексей Михайлович Щастный (1881–1918) в одном из документов был назван флаг-капитаном по оперативной части. При этом остается неясным, в составе какого учреждения он занимал эту должность – штаба флота или оперативного отдела Центробалта? В тот день на заседании Центробалта он оглашал «Временное положение о технической деятельности Центробалта». В январе 1918 г. Щастный занимал пост первого помощника начальника военного отдела Центробалта Александра Антоновича Ружека (1877–1930), став вторым по статусу профессиональным моряком на Балтийском флоте. 13 (26) января 1918 г. он делал в Центробалте доклад о демобилизации запасных и объяснял новым членам Центробалта, что побудило принять решение о переходе флота на вольный наем. 17 (30) января Щастный докладывал о событиях гражданской войны в Финляндии. 22 февраля он «объяснял ход действия германского наступления» и зачитывал радиограммы, полученные от СНК и верховного главнокомандующего, в том числе, вероятно, и декрет «Социалистическое отечество в опасности». Фактически уже в середине января Щастный, оттеснив Ружека, оказывается главным военно-морским специалистом, взаимодействующим с Центробалтом.

До сих пор в историографии нет четкого представления о номенклатуре должностей руководства Балтийского флота, их полномочиях и персональном составе, в частности, в январе-феврале 1918 г. Это связано с серьезным противостоянием между Центробалтом и центральным руководством морского ведомства (фактическим главой которого был Дыбенко). С середины января готовилось и 30 января (12 февраля) 1918 г. было опубликовано «Временное положение о комиссарах Морского комиссариата», которое вводило назначение комиссаров вместо выборных матросских органов. Уговорить Центробалт подчиниться этому решению удалось только после того, как специально приехавшая 19 февраля в Гельсингфорс Коллонтай (тогда – нарком социального обеспечения) заявила, что комиссары назначаются якобы лишь на переходный период от нового флота к старому, а дальше снова будут действовать выборные органы. 20 февраля появился приказ о вступлении в управление Балтийским флотом главного комиссара Николая Федоровича Измайлова (1891–1971) и начальника военно-морского отдела Ружека. 4 марта Центробалт был распущен, хотя еще за три дня до этого в своем воззвании к морякам он отвергал возможность сложения полномочий.

Воспоминания капитана 2-го ранга В. А. Белли позволяют установить, как происходила смена власти на Балтийском флоте в марте 1918 г. «Как-то ближе к весне на “Кречете” собрались представители судовых комитетов, в речах которых звучали такие фразы: “Довольно нам товарища Ружека, давайте нам адмирала Развозова”. Фразу подлинно такую произнес старшина-электрик Е. Дужек, входивший вместе с Е. С. Блохиным в управление флотом от Центробалта, эсер по партийной принадлежности. Собрание действительно постановило пригласить А. В. Развозова командовать флотом, с отменой должности начальника военного отдела Центробалта и с освобождением А. А. Ружека от его обязанностей».

12 марта 1918 г. была вновь введена должность начальника морских сил Балтийского флота (то есть командующего флотом), на которую был назначен Развозов. Новый командующий тут же был обвинен комиссаром Измайловым в том, что он вступил в тайные переговоры с руководством белых финнов об условиях, на которых русский флот мог бы остаться в Гельсингфорсе после его занятия финскими частями. Поэтому через восемь дней он был снят с этого поста, а его преемником стал Щастный.

Существует несколько версий назначения Щастного командующим флотом. По одной из них, он был избран советом флагманов (то есть органом, состоящим из высокопоставленных офицеров) 24 марта 1918 г. и лишь затем получил утверждение от центральной советской власти. В действительности ситуация была обратной. Не Щастный был избран Советом флагманов, а Совет флагманов был создан по инициативе Щастного. Как писал бывший начальник штаба флота князь Черкасский бывшему командующему Развозову 29 марта 1918 г., «морские дела идут в прежнем духе, если не считать создания постоянного совета флагманов – вершителя судеб флота и А. М. Щастного – главного распорядителя. Таким образом, и коллегия налицо, и А. М. [Щастный] ни за что не ответственен, т[ак] к[ак] в совете не состоит. Хорошо ли это? Думаю, хуже не будет, но удивляюсь, как “г[оспо]да”, ратуя о единовластии, сами участвуют в коллегии. А. М. [Щастный] – другое дело, здесь хитро устроенное сохранение “невинности”». Обращает на себя особое внимание последняя фраза – Щастный представляется Черкасским как серый кардинал, вершащий судьбу флота, но остающийся при этом в тени. Кстати, Щастный был одним из самых младших капитанов 1-го ранга русского флота (на 25 октября 1917 г. он занимал 242-е место в списке по старшинству из 255 капитанов 1-го ранга). То, что столь молодой офицер смог возглавить флот в условиях «тихой анархии» (по выражению одного из современников), говорит о высоком авторитете Щастного среди сослуживцев.

В военном ведомстве Советской России в это время происходила смена руководства. Троцкий стал наркомом по военным делам (с 14 марта) и по морским делам (с 6 апреля), а в роли главного флотского военспеца при нем оказался контр-адмирал Альтфатер.

18 марта состоялось совещание «верховной военной коллегии», на котором было принято решение «“покончить с дилетантизмом”, внедрять в армию новейшие достижения военной техники и военного искусства, строжайшую дисциплину. Комплектование армии предполагалось “на добровольческих началах, но лицо, принятое на военную службу, должно подчиняться всем военным законам”». В этом совещании принимали участие, кроме Троцкого, ряд бывших генералов. 29 марта 1918 г. введено временное положение об управлении Балтийским флотом, которое предусматривало должность начальника морских сил Балтийского моря и главного комиссара. Никаких выборных коллегиальных органов на флоте не предполагалось. Начальником морских сил был официально назначен Щастный.

В этот момент ситуация в очередной раз обострилась. Как только небольшой участок залива у побережья юго-западной Финляндии очистился ото льда, 12 тыс. немецких солдат высадились на полуострове Ханко (Гангут). Это произошло 3 апреля 1918 г. Стало ясно, что взятие Гельсингфорса немецкими войсками – дело ближайшего времени. Выстоять против опытных немецких фронтовиков у красных финнов шансов не было. 7 апреля с помощью захваченных ледоколов у Ловисы высадился еще один немецкий отряд в 3 тыс. человек. Теперь железная дорога Гельсингфорс – Петроград была перерезана. Правда, под самым носом немцев в столицу Финляндии успел проскочить эшелон с 500 моряками, направленными на усиление команд кораблей, которые должны были выходить из Гельсингфорса.

После высадки немцев на Ханко русские моряки взорвали 4 подводные лодки и их плавучую базу, а англичане затопили 7 своих подводных лодок и 4 вспомогательных судна.

Под руководством Щастного 5 апреля с немцами заключили Гангэудское соглашение, по которому оставалась надежда на сохранение за Россией тех кораблей, которые не смогут уйти из Гельсингфорса к моменту занятия города немцами.

Капитан 2-го ранга Гаральд Карлович Граф (1885–1966), мемуары которого полностью отражают антисоветскую позицию их автора, писал: «Когда в апреле 1918 года вопрос о переходе флота из Гельсингфорса в Кронштадт сильно обострился ввиду занятия германцами Финляндии, англичане проявили самый живейший интерес к его судьбе. Морской агент кэптен Кроми несколько раз ездил в Гельсингфорс, чтобы добиться от капитана 1-го ранга А. М. Щастного потопления флота. Это требование было мотивировано боязнью, что корабли достанутся немцам. Одновременно Кроми вел переговоры и с тайной организацией морских офицеров, имевшей целью уничтожение флота, если бы оправдались слухи о передаче его немцам согласно секретным пунктам Брест-Литовского договора […] Все старания Кроми ни к чему не привели. А. М. Щастный определенно заявил, что он во что бы то ни стало переведет флот в Кронштадт. Офицерская организация тоже отказалась без явных доказательств топить свои корабли. Вопреки заверениям англичан, что немцы обязательно заберут и используют флот, он спокойно перешел в Кронштадт. Оказалось, что насчет его Германия не имела никаких домогательств». Граф несколько смещает события – когда немецкие войска уже заняли Финляндию, было поздно ставить вопрос о потоплении флота. Деятельность англичан может относиться лишь к марту, когда немцы в Финляндии еще не высадились. По словам того же Графа, «инструкции Москвы были все время двусмысленны и сбивчивы: то они говорили о переводе флота в Кронштадт, то об оставлении в Гельсингфорсе, а то – о подготовке к уничтожению. Это наводило на мысль, что на советское правительство кем-то оказывается давление». Такое впечатление возникало в связи с быстрыми изменениями обстановки и борьбой сторонников и противников мира в руководстве страны.

Английский военно-морской атташе кэптен (капитан 1-го ранга) Френсис Ньютон Аллан Кроми (1882–1918) был яркой фигурой. Он командовал отрядом британских подводных лодок, действовавших на Балтике во время Первой мировой войны, был награжден русским орденом Св. Георгия 4-й степени. После высадки немцев в Финляндии в начале апреля он руководил подрывом своих лодок и направил их экипажи в Мурманск для эвакуации в Великобританию. Самого же Кроми назначили военно-морским атташе. Практически сразу он занялся сколачиванием антисоветского подполья. Именно он направил в Архангельск капитана 2-го ранга Георгия Ермолаевича Чаплина (1886–1950), который сыграл одну из ключевых ролей в падении советской власти в этом городе в июле 1918 г. Кроми занимался организацией отправки сухопутных и особенно морских офицеров на Кольский полуостров и в Архангельск для организации антисоветских формирований и руководил разведывательной сетью «ОК», которая состояла из офицеров бывшей русской морской разведки и контрразведки. По некоторым сведениям, он уговаривал флотских офицеров оставаться на службе в Красном флоте, чтобы в нужный момент завладеть им и использовать против советской власти. Кроми был одним из активных деятелей «заговора послов» в августе 1918 г. Когда 31 августа чекисты явились в здание английского посольства с обыском, Кроми был убит. Версия о том, что он героически оборонял посольство, является мифом, который запустил в обращение известный британский разведчик лейтенант Сидней Рейли (Соломон Розенблюм) (1873–1925). Скорее всего, Кроми стал случайной жертвой беспорядочной стрельбы.

Важно иметь в виду, что до 3 апреля, до высадки немецких войск в Гангэ, базирование русского флота в Финляндии было полностью оправданно – не только стратегическими задачами, но и необходимостью поддерживать красных финнов. Выступление немцев на стороне белофиннов радикально меняло ситуацию. До этого момента была надежда, что немцы ограничатся неявной поддержкой белофиннов, но после того, как они выступили открыто, участие советского флота в боевых действиях против Финляндии означало вступление в войну с Германией. Поэтому единственным выходом оставалось отступление кораблей в Кронштадт.

Гангэудское соглашение каждая из сторон толковала к своей выгоде. Русским морякам было понятно, что из Гельсингфорса надо вырываться любой ценой, поскольку обещания немцев вернуть оставшиеся корабли могли быть нарушены. Действительно, судьба оставшихся судов и их команд была печальной. Финские националисты, не связанные Гангэудским соглашением, начали грубый захват оставшихся кораблей. Особое раздражение русских моряков, как матросов, так и офицеров, вызывал тот факт, что главным руководителем захватчиков был бывший лейтенант русского флота, георгиевский кавалер Ирье Роос (1891–1926). Финский швед по национальности, он окончил Морской корпус в 1914 г. и заслужил орден Св. Георгия 4-й степени во время Первой мировой войны. Заметим, что за время этой войны всего около 60 офицеров русского флота получили этот орден или Георгиевское оружие. Несомненно, Роос был человеком выдающейся храбрости и, пока существовала империя, надежным винтиком в ее военной машине. Но стоило империи рухнуть – и вот уже, по воспоминаниям очевидцев, Роос обходил суда с отрядом белых финнов, набрасывался с оскорблениями на своих вчерашних сослуживцев и крайне грубо выдворял их с кораблей.

Заметим, кстати, что наследником русского императорского флота оказался не только Красный флот Советской России, но также польский, финский, эстонский и латвийский флоты. Отношение к своему прошлому в этих странах различалось. Если в Финляндии бывших русских офицеров «вычистили» из армии и флота в 1925–1926 гг., то в Эстонии или Польше они составляли свыше 3/4 офицерского состава флота даже в 30-е гг.

Были приложены титанические усилия, чтобы вывести боевое ядро Балтийского флота еще до оккупации Гельсингфорса. 12 марта из Гельсингфорса в Кронштадт вышли новейшие линкоры «Гангут», «Полтава», «Севастополь», «Петропавловск», крейсера «Адмирал Макаров», «Богатырь» и «Рюрик», которые через пять дней завершили свой переход. У линкоров были ледокольные образования носовой части, а мощный броневой пояс по ватерлинии надежно защищал корабли от повреждения льдами, поэтому они могли идти в Кронштадт с небольшой помощью ледоколов «Ермак» и «Волынец».

5 апреля из Гельсингфорса вышел второй отряд Балтийского флота: устаревшие линейные корабли «Андрей Первозванный» и «Республика», крейсера «Баян» и «Олег» и 3 подводные лодки. Поскольку «Волынец» был захвачен финнами, а «Ермак» не мог быстро вернуться из Кронштадта, проводку осуществляли слабые ледоколы «Город Ревель» и «Силач». Это существенно замедляло движение отряда. Лишь 8 апреля к отряду присоединился «Ермак» и 10 апреля довел его до Кронштадта. Таким образом, крупнейшие корабли флота оказались вне опасности захвата противником.

С 7 по 11 апреля из Гельсингфорса несколькими эшелонами вышел третий отряд кораблей (45 эсминцев, 3 миноносца, 10 подводных лодок, 5 минных заградителей, 6 тральщиков, 11 сторожевых кораблей, 81 вспомогательное судно). Щастный покинул Гельсингфорс на штабном корабле «Кречет» 11 апреля. Третий отряд пришел в Кронштадт к 22 апреля. По пути, судам пришлось провести угольную погрузку на рейде Койвисто, поскольку взятого угля не хватило. Подвезти в Койвисто уголь удалось лишь на морском транспорте, поскольку финские националисты устроили диверсию на железнодорожной ветке.

1–2 мая из Котки в Кронштадт перешел четвертый отряд Балтийского флота, состоящий из 15 вспомогательных судов.

Когда 12–13 апреля немецкие войска взяли Гельсингфорс, в нем оставалось еще 38 русских боевых кораблей и 48 торговых судов. В течение мая благодаря усилиям русской комиссии по эвакуации удалось вывести из уже оккупированного Гельсингфорса 24 боевых корабля и вспомогательных судна. Эту комиссию возглавлял бывший контр-адмирал Александр Павлович Зеленой (1872–1922), а комиссаром при нем был Борис Алексеевич Жемчужин (1896–1918), которого белые финны злодейски расстреляли 8 мая 1918 г.

В результате от захвата немцами и финнами было спасено 236 кораблей и судов, включая 6 линкоров, 5 крейсеров, 59 эсминцев, 12 подводных лодок и много вспомогательных судов. Уже после заключения Тартуского мирного договора в 1921 г. Финляндия вернула часть вспомогательных судов, захваченных в мае 1918 г.

Ледовый поход Балтийского флота был настоящим подвигом. Особенно тяжело пришлось эсминцам и подводным лодкам. Лед мог легко проломить их тонкие борта. Очевидцы говорили, что эсминцы, пришедшие в Кронштадт, напоминали тощих коров – сквозь продавленную льдами обшивку у них выпирали шпангоуты.

Когда живописуют разложение русской армии и флота осенью 1917 – весной 1918 г., зачастую всех мажут одним миром. Эту картину в свое время начали писать белые эмигранты, большинству из которых революция казалась массовым психическим заболеванием, и они не отличали солдата от матроса, большевика от анархиста… Некоторые не видели разницы даже между кадетами и большевиками. Мы же подчеркнем, что моряки в 1917–1918 гг. проявили несравненно бо?льшую способность к самоорганизации и самодисциплине, чем солдаты сухопутной армии. Если на суше морякам не хватало навыков и боевого опыта, то на кораблях они были в своей стихии. Старая дисциплина царского флота рухнула, но моряки смогли (во всяком случае, в критической обстановке) собраться и совершить то, что считалось невозможным для царского флота – провести свои корабли через льды в Кронштадт. Несомненно, авторитет офицеров как технических специалистов во время этого перехода возрос, но истинными лидерами команд были судовые комитеты.

Ледовый поход закончился. Корабли пришли в Кронштадт. Но Брестский мир никто не отменял, и русский флот попал в очень тяжелое положение, потому что по условиям договора он не мог покидать гавани. После окончательного поражения финской красной гвардии к 14 мая 1918 г. государственная граница с враждебной Советской России белой Финляндией прошла по реке Сестре.

Форт «Николаевский» (переименованный после Февральской революции в форт «Ино») был важным элементом береговой обороны в восточной части Финского залива, но находился на территории великого княжества Финляндского. Форт был занят советскими войсками, правда, их дисциплина и боеспособность оставляли желать много лучшего. 24 апреля 1918 г. к форту подошел крупный отряд белофиннов, которые потребовали сдать его. Представители коллективного руководства кронштадтских моряков распорядились о выдвижении линкора «Республика» для поддержки «Ино» в случае возможного штурма и о формировании сухопутного отряда для усиления обороны форта. В то же время в Москве очень опасались того, что вспышка боевых действий у форта может привести к срыву Брестского мира. Об этом говорят дававшиеся указания обязательно согласовывать с Москвой возможное принятие «агрессивных мер». 28 апреля Щастный распорядился подготовить форт к взрыву, а до этого момента оборонять его, «дабы он никоим образом в целом виде [не] перешел бы в руки белогвардейцев и немцев». Немецкое командование отказывалось установить демаркационную линию в Финском заливе до тех пор, пока форт находится в руках русских, что давало ему рычаг давления на Москву.

Ситуацию обостряла низкая дисциплина как гарнизона форта, так и окружавших его белофинских отрядов. Между ними все время вспыхивали перестрелки, зачастую бойцы обеих сторон были в нетрезвом состоянии. Масштабный конфликт мог вспыхнуть в любой момент.

За спиной финнов стояли немцы. Советское политическое руководство не совсем понимало их намерения и на протяжении всего лета 1918 г. серьезно опасалось, что немцы предпримут очередное наступление на Советскую Россию и компенсируют свои неудачи на западе захватом территорий на востоке. При этом не только в Москве, но и в Лондоне и в Париже считали, что Германия будет продолжать воевать весь 1919 г. Ни в Германии, ни в странах Антанты никто не мог предположить, что война закончится 11 ноября 1918 г.

Страх и непонимание, что предпримет Германия, усиливались. При этом само немецкое руководство не имело твердой политической линии в отношениях с Советской Россией и другими государствами, образовавшимися на развалинах Российской империи. В Германии Министерство иностранных дел боролось с военным командованием. МИД выступал за соблюдение Брестского мира и был против того, чтобы провоцировать новую войну на востоке, а военное командование закусило удила и готово было наступать хоть до Урала.

В итоге форт «Ино» был оставлен советским гарнизоном и взорван вечером 14 мая 1918 г. по личной инициативе его коменданта К. М. Артамонова. По этому поводу было назначено следствие, закончившееся официальным признанием правильности действий коменданта. О важности форта для немцев и белофиннов свидетельствует факт размещения здесь немецкого подразделения. Взрыв форта был соломоновым решением, поскольку финны и немцы, захватившие форт, лишались рычага давления на советское правительство и в то же время не могли использовать взорванный форт для обстрела Кронштадта.

Похожие события развертывались и на Черном море. Там немцы, прикрываясь украинскими отрядами, оккупировали Крым в конце апреля 1918 г. Предлогом послужило то, что Украинская народная республика объявила полуостров своей территорией, а у немцев с ней был договор о военной помощи. Так что Германия действовала в полном соответствии с римской максимой «горе побежденным».

Главные силы Черноморского флота смогли повторить поступок балтийцев (хотя и в гораздо более простых условиях) и уйти из Севастополя в Новороссийск. Правда, здесь фактический командующий флотом бывший контр-адмирал Михаил Павлович Саблин (1869–1920) занял менее принципиальную позицию, чем Щастный. Он настаивал на том, чтобы флот поднял украинские флаги и остался в оккупированном немцами Севастополе. Часть кораблей (почти все эсминцы и транспорты с отрядами Красной армии) не поддержали это решение и ушли в ночь на 29 апреля. Затем немцы потребовали спустить украинские флаги и передать корабли им. Это вызвало возмущение команд, и оставшаяся часть флота покинула Севастополь 1 мая.

Весь флот собрался в Новороссийске – последней гавани Черного моря, еще находившейся под советским контролем. Немцы начали бомбардировать Москву требованиями о возвращении флота в Севастополь, опираясь на пункт Брестского договора о запрещении русским кораблям покидать свои базы. Но ведь по договору и Крым не должен был быть оккупирован немцами!

Усугубил положение трагический эпизод, связанный с таганрогским десантом отрядов Красной армии полу-самостоятельной Кубано-Черноморской республики (8–14 июня 1918 г.). Под Таганрогом, захваченным немцами вопреки Брестскому договору (он не входил в состав Украины), был высажен десант, и немецкие войска его разгромили. Немецкое командование отдало официальный письменный приказ о расстреле более 2 тыс. пленных красноармейцев, в том числе около 70 сестер милосердия. Военное руководство Германии во время этих событий стало усиленно требовать выдачи ему Черноморского флота.

В результате острой борьбы 10 июня русский флот получил два взаимоисключающих приказа: открытый – сдаться немцам – и секретный – отменявший открытый и приказывавший затопить корабли.

Среди моряков был проведен референдум. Большинство – около 1 тыс. моряков – проголосовало за то, чтобы ожидать дальнейшего развития событий или сражаться. Еще 900 человек проголосовало за возвращение в Севастополь и сдачу Германии, а 450 – за затопление флота. Очевидно, что если бы офицерами флота двигал истинный патриотизм и желание бороться с Германией, они должны были либо выжидать, либо затопить флот, оказавшийся в безвыходном положении. Однако антибольшевистские настроения у большинства офицеров пересилили. Фактический командующий флотом капитан 1-го ранга Александр Иванович Тихменев (1879–1959) безосновательно причислил желающих выжидать к сторонниками возвращения в Севастополь и на этом основании заявил о своем решении уйти к немцам.

В результате флот раскололся почти пополам. Линкор «Воля», 6 эсминцев и 2 вспомогательных судна ушли в Севастополь и сдались немцам, а линкор «Свободная Россия», 9 эсминцев, 4 миноносца и 6 вспомогательных судов были потоплены. Отметим, что сдача части Черноморского флота немцам – самый позорный эпизод истории отечественного флота. Если сравнивать его со сдачей остатков 2-й и 3-й Тихоокеанских эскадр 15 (28) мая 1905 г., то она произошла после проигранного сражения, а здесь никакого сражения не было. Особенно примечательно то, что подавляющее большинство офицеров флота считали продолжение войны с Германией главным приоритетом, но когда они оказались перед выбором между советской властью (национальным правительством!) и немцами, определенная их часть предпочла немцев.

Впрочем, судьба отомстила Германии за русских моряков. После подписания перемирия 11 ноября 1918 г. Антанта потребовала выдачи ей немецкого флота. Главные силы – 16 линкоров и линейных крейсеров, 8 легких крейсеров и 50 эсминцев – были отконвоированы в главную британскую базу Скапа-Флоу и стояли там (под немецкими флагами и с немецкими командами) до лета 1919 г. Приближалось подписание Версальского договора, в связи с чем возникла угроза окончательной передачи флота Антанте, и 21 июня 1919 г. немецкие моряки затопили почти все свои корабли, стоявшие в Скапа-Флоу – 15 линкоров и линейных крейсеров, 5 легких крейсеров и 32 эсминца.

Но еще коварнее история поступила с немецкими офицерами, которые презрительно отзывались о русских революционных матросах и солдатах. В ноябре 1918 г. им пришлось пережить начало революции в Германии, которая, как и в России, вспыхнула на боевых кораблях флота, а немецкие матросы стали «красой и гордостью» немецкой революции.