15. Вершина адвокатского красноречия (Дело крестьян села Люторичи, Российская империя, 1879 год)

По известному выражению Н. А. Некрасова, в 1861 году «Порвалась цепь великая, порвалась – расскочилася: одним концом по барину, другим по мужику!» По целому ряду причин крепостнические отношения, складывавшиеся веками и по меньшей мере в течение двух веков существовавшие в полном объеме, изживались медленно и во многих случаях болезненно. История пореформенного суда полна делами о спорах между помещиками и крестьянами по поводу земельных и долговых отношений. Часто это дела не гражданские, а уголовные: не видя возможности отстоять свое право на землю, действительное или мнимое, крестьяне прибегали к насилию в отношении помещиков, их управляющих и представителей государственной власти.

Одним из самых известных примеров подобного рода явилось дело по обвинению тридцати четырех крестьян села Люторичи Епифанского уезда Тульской губернии в оказании сопротивления должностным лицам при исполнении ими судебного решения. Оно рассматривалось в заседании Московской судебной палаты в городе Тула 17 декабря 1880 года.

ИЗНАНКА ВЕЛИКОЙ РЕФОРМЫ

Село Люторичи в дореформенные времена принадлежало одному из богатейших российских помещиков, правнуку Екатерины II графу Алексею Васильевичу Бобринскому. Типичный русский барин по своему образу жизни, он вместе с тем, в отличие от многих аристократов, «проживавших» свои состояния, был рачительным хозяином, что и проявилось в разделе земли после отмены крепостного права. Для понимания произошедшего необходимо напомнить, что размер надела освобождаемого крестьянина определялся его соглашением с помещиком. За выкуп помещик обязан был предоставить надел не меньше определенного законом размера, но имелась и другая возможность: крестьянин мог забрать гораздо меньший участок земли, явно недостаточный для ведения полноценного хозяйства, зато бесплатно. Особенно часто помещик стремился раздать такие наделы в Черноземье, где земля могла приносить высокие доходы, и, следовательно, сохранить в своих руках как можно больше пашен было для помещиков выгоднее, чем получить за них единовременный выкуп (в отличие от помещиков нечерноземных губерний, зачастую предпочитавших как можно больше земли превратить в деньги).

«Это был крупный, некрасивый человек, но с осанкою и манерами вельможи. Никто так не любил и не умел угощать, как он, и его приезды осенью в Покровское всегда сопровождались целым обозом разной снеди и пития. Он был очень умен и образован и считался выдающимся председателем собраний».

Владимир Владимирович Мусин-Пушкин[2].

После отмены крепостного права граф, стремясь сохранить в своих руках как можно больше земли, убедил крестьян взять бесплатно так называемый «четвертной», или «кошачий» надел, в результате чего люторичские крестьяне получили при разделе примерно по три четверти десятины на душу мужского пола; за прошедшие полтора десятилетия эти наделы из-за прироста населения еще сократились. Поскольку крестьянские земли со всех сторон были окружены графскими, жителям села не к кому было обратиться с просьбой об аренде, кроме как к своему бывшему хозяину. Граф и его управляющие пользовались этим положением, сдавая земли в аренду на совершенно кабальных условиях и жестко взыскивая долги и неустойки через суд. Помимо этого некоторые управляющие пользовались неграмотностью крестьян для извлечения дополнительных доходов в свой карман. Такое положение рано или поздно должно было закончиться взрывом.

ВЗРЫВ

22 апреля 1879 года судебный пристав Тульского окружного суда Прусаков явился в Люторичи для взыскания с крестьян по трем исполнительным листам более восьми тысяч рублей в пользу графа Бобринского и его управляющего Фишера. Крестьяне заявили, что эти деньги уже уплачены, и Фишер попросил отложить взыскание, но через две недели вновь пригласил пристава приехать для взыскания долгов. Когда пристав вместе с семью полицейскими чинами прибыл в Люторичи и попытался начать опись имущества, несколько сот крестьян, как мужчин, так и женщин, вооруженные камнями, палками и сельскохозяйственным инвентарем, оказали сопротивление, причем волостного старшину Ширяева довольно сильно избили. Приставу пришлось отступить, но он в тот же день уведомил прокурора окружного суда о происшедшем.

5 мая по вызову вице-губернатора в Люторичи прибыла военная команда – батальон Тверского полка в составе четырехсот вооруженных солдат. Группа чиновников под прикрытием взвода солдат направилась производить опись крестьянского имущества. Большая толпа крестьян окружила взвод, стала избивать переписчиков. В этот момент на колокольне раздался звон, один из крестьян ударил в набат. По словам начальника военной команды, «солдаты растерялись, не знали, что делать, так как приказано было употреблять оружие». На помощь окруженному взводу пришли остальные солдаты военной команды. Им удалось оттеснить крестьян. Девятнадцать человек «зачинщиков» были арестованы. На следующий день под угрозой применения оружия началась опись. Батальон оставался в Люторичах до 9 мая, когда опись была закончена.

Было произведено следствие. Поскольку сам факт противодействия исполнению решения суда не вызывал сомнений, следователь сосредоточился на определении круга подлежащих ответственности крестьян. Допросив пристава, полицейских, волостного старшину и деревенского старосту, а также сотских, он составил список обвиняемых общим числом тридцать четыре человека. Пятеро заявили о своей полной невиновности, а остальные отрицали участие в сопротивлении, но не отказывались от того, что на сходке решили не позволять приставу описывать имущество. По результатам следствия был составлен обвинительный акт, согласно которому семеро крестьян обвинялись в бунте и приготовлении к нему (ст. 271 Уложения о наказаниях), а также составлении и распространении воззваний, подстрекающих к бунту (ст. 273-1); шестеро – только в приготовлении к бунту и участии в нем; единственная женщина среди обвиняемых, солдатка Пименова, – в злостном противодействии исполнению начальственных предписаний (ст. 286); шестеро – только в подстрекательстве; а остальные четырнадцать человек – в составлении бунтовщического воззвания (ст. 273-2 – имелось в виду решение крестьянской «сходки»).

Сотский – в XIX веке низший полицейский чин на селе. Выбирался крестьянами от ста-двухсот дворов. Следил за общественным порядком и пожарной безопасностью.

СУД

Поскольку дело слушалось после вступления в силу закона от 9 мая 1878 года, изъявшего из юрисдикции суда присяжных дела о преступлениях против представителей власти, то его рассмотрение осуществлялось особым судебным составом Московской судебной палаты с сословными представителями. Такой судебный состав образовывался из пяти коронных (т. е. назначаемых императором) судей и четырех представителей сословий: двух от дворянства (губернский предводитель дворянства и один из уездных предводителей) и по одному от горожан и крестьян. Голоса всех девяти членов такого суда были равны.

Судебные палаты в основном рассматривали апелляционные жалобы, но специально для рассмотрения в первой инстанции дел о государственных изменах, бунтах, посягательствах на представителей власти при судебных палатах образовывались так называемые особые составы.

Федор Плевако (фотография 1900-х гг.)

Всех обвиняемых защищал Федор Никифорович Плевако. К этому времени он уже десять лет занимался адвокатской практикой и стал, без преувеличения, одним из знаменитейших присяжных поверенных. Приняв на себя защиту крестьян совершенно безвозмездно и даже оплатив пребывание всех тридцати четырех человек в Туле в течение трех недель из своего кармана, Плевако в данном деле ни в коем случае не гнался за популярностью (как пишет известный адвокат и политический деятель, автор «Истории русской адвокатуры» Иосиф Владимирович Гессен: «Плевако никто не мог заподозрить в желании создать себе имя»). Для него участие в этом деле было глубоко принципиальным.

«Элемент общественного служения преобладал в деятельности Плевако. Он отдавал нередко оружие своего сильного слова на защиту «униженных и оскорбленных», на предстательство за бедных, слабых и темных людей, нарушивших закон по заблуждению или потому, что с ними поступили хотя и легально, но «не по-Божьи». Достаточно вспомнить… знаменитое дело люторичских крестьян, выступление по которому Плевако было, по условиям и настроениям того времени, своего рода гражданским подвигом».

Анатолий Федорович Кони о Плевако.

«ОН РВЕТСЯ НАРУЖУ…»

С первых мгновений своей защитительной речи Плевако применяет свое знаменитое красноречие: «Документы прочитаны, свидетели выслушаны, обвинитель сказал свое слово – мягкое, гуманное, а потому и более опасное для дела; но жгучий и решающий задачу вопрос не затронут, не поставлен смело и отчетливо. А между тем он просится, он рвется наружу: заткните уши, зажмурьте глаза, зажмите мои уста, – все равно, он пробьется насквозь; он в фактах нами изученного дела; его вещают те заведенные порядки в управлении владельца деревни Люторичи, те порядки, которые я назову «картиной послереформенного хозяйства в одной из барских усадеб», где противоестественный союз именитого русского боярина с остзейским мажордомом из года в год, капля по капле, обессиливал свободу русского мужика и, обессилив, овладел ею в свою пользу».

Главный тезис всего выступления Федора Никифоровича заключается в том, что крестьян села Люторичи фактически спровоцировали на выступление против власти. По его словам, «крестьяне не могут жить наделом: работа на стороне и на полях помещика для них неизбежна, к ней они тяготеют, не как вольно договаривающиеся, а как невольно принуждаемые, – а в этом идея и смысл системы, практикуемой управляющим графских имений». И хотя юридически распределение земли произведено в соответствии с буквой закона, его дух, его нравственная составляющая, безусловно, нарушены. Фактически сложившееся положение привело к тому, что вместо свободных гражданских сделок между крестьянами и их бывшим владельцем налицо имелись откровенно кабальные отношения. В подтверждение этого тезиса защитник подробно проанализировал свыше трехсот пятидесяти дел о долгах и неустойках, причитавшихся графу Бобринскому и его управляющему, за двенадцать лет. Из документов следовало, что за это время общая сумма крестьянских выплат по суду составила более семидесяти восьми с половиной тысяч рублей. При этом условия договоров иначе как грабительскими назвать трудно: прогрессивно возрастающие неустойки; 100 % неустойки за неуплату малой части долга; изба, корова и лошадь в качестве залога.

Сильнейшим аргументом защиты явилось опротестование тезиса о том, что сам по себе факт крестьянской «сходки», принявшей решение противиться описи имущества, может быть квалифицирован как подстрекательство к бунту. «Частное лицо, получившее повестку о неправильном взыскании, имеет право думать само собой о незаконности иска и соображать, нельзя ли опротестовать опись. Деревенская община – юридическое лицо. Она думает на сходке, и, по условиям юридического лица, она иначе не может думать, как вслух и речами. Сильные голоса того и другого на сходке – это рельефные мысли думающей юридической личности; здесь пользование своим правом, здесь нет преступления».

Далее Плевако перешел к подробнейшему разбору событий 3 мая. Он убедительно показал, что в противостоянии общины и властей первая всячески стремилась к мирному урегулированию вопроса, в то время как судебный пристав и его помощники своими действиями провоцировали эскалацию конфликта. Особо останавливается защитник на посягательстве крестьян на жизнь волостного старшины. Он анализирует двойственность положения этого человека и, соответственно, отношения к нему крестьян, а также его роль в предшествующих событиях: «Прошу вас припомнить, что старшина – сельчанин той же деревни. Он одновременно и некоторая власть, а вместе и свой человек, родня, сосед обвиняемых. Как старшина, он мог принять за всех повестку, быть представителем юридического лица – деревни. В его показаниях есть места, из которых видно, что он, и никто кроме него, повинен в том, что повестка о вызове в суд была принята, а крестьяне не знали ни о суде, ни о решении. Он один настаивал на том, что крестьяне должны, но вместе с тем в его доме, в ожидании возврата крестьян из села Бобрик, не в меру другим, опись не производилась. Немудрено, что крестьяне смотрели на него как на ренегата, продавшего и разорившего их, и боялись, что своими, в качестве представителя деревни, действиями он свяжет их и здесь, опять приняв повестку, сделает для них обязательными и непоправимыми все действия пристава. Крестьяне мешали ему быть их представителем, когда они сами хотят вступить в спор со взыскателем».

«ЛЮДИ ОНИ, ЧЕЛОВЕКИ!»

Говоря о подстрекательстве к сопротивлению власти, Ф. Н. Плевако достигает подлинных высот гражданственности и красноречия: «…Но подстрекатели были. Я нашел их и с головой выдаю вашему правосудию: они – подстрекатели, они – зачинщики, они – причина всех причин… Бедность безысходная, бедность – создание Фишера, одобряемое его владыкой, бесправие, беззастенчивая эксплуатация, всех и все доведшая до разорения, – вот они, подстрекатели!

Одновременно, потому что одинаково невыносимо всем становилось, вспыхнуло негодование люторовцев против бесцеремонного попирания божеских и человеческих законов, и начали думать они, как им отстоять себя. И за эту драму сидят теперь они перед вами. Вы скажете, что это невероятно… Войдите в зверинец, когда настанет час бросать пищу оголодавшим зверям; войдите в детскую, где проснувшиеся дети не видят няни. Там – одновременное рычание, здесь – одновременный плач. Поищите между ними подстрекателя. И он найдется не в отдельном звере, не в старшем или младшем ребенке, а найдете его в голоде или страхе, охватившем всех одновременно… Я дал вам массу материала, я вручил вам бездну условий и решений, достаточных свести с ума и спутать в расчетах разоренную деревню…»

Знаменитый адвокат закончил свое выступление необычной просьбой к суду: «Но если слово защиты вас не трогает, если я, сытый, давно сытый человек, не умею понять и выразить муки голодного и отчаянного бесправия, пусть они сами говорят за себя и представительствуют перед вами. О, судьи, их тупые глаза умеют плакать, и горько плакать; их загорелые груди вмещают в себе страдальческие сердца; их несвязные речи хотят, но не умеют ясно выражать своих просьб о правде, о милости. Люди они, человеки!.. Судите же по-человечески!..»

Суд постановил снять с четырех наиболее решительно участвовавших в сопротивлении властям крестьян наиболее тяжкие обвинения и приговорил трех мужчин к четырем месяцам тюремного заключения, а солдатку Пименову – к штрафу в пять рублей. Остальные крестьяне были полностью оправданы.

Видный юрист и журналист Владимир Александрович Гольцев так описывал реакцию публики на приговор: «…В зале гремели рукоплескания взволнованных, потрясенных слушателей; мужики-подсудимые стали на колени… Крестьяне бросились благодарить защитника, из публики несчастным жертвам отвратительной корысти начали сыпаться деньги… В обществе до сих пор не прекращаются выражения сочувствия несчастным разоренным крестьянам и искреннего и признательного уважения к их талантливому защитнику…Так, в трактире купца Князева у Серпуховских ворот 30 декабря собралась компания в девять человек из мещан и крестьян, прочитала речь Ф. Н. Плевако… и до того была тронута, что тут же сделала складчину в пользу люторичских крестьян, которую и препроводила затем к самому Ф. Н. Плевако, причем приложила бумагу с выражением ему искренней благодарности. Бедные люди жертвовали по два, по три рубля».

Если и бывает народное признание, то вот оно, перед нами!