10. «Но есть и Божий суд…» (Судное дело о дуэли Пушкина и Дантеса, Российская империя, 1837 год)

Со школьной скамьи большинство из нас твердо знает, что за смертью Пушкина стояла «николаевская реакция», что она, как могла, прикрывала «великосветского шкоду» Дантеса, что суд над ним был «комедией», а наказание – «возмутительно мягким». Между тем это не совсем так – точнее сказать, почти совсем не так…

«…ЗА НОГИ ПОВЕСИТЬ»

Дуэли в России были строго запрещены практически с момента их появления в стране в европейском варианте. В петровском «Артикуле воинском» 1715 года этому вопросу посвящены два артикула (статьи): «Артикул 139. Все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются таким образом, чтоб никто, хотя б кто он ни был, высокаго или низкаго чина, прирожденный здешний или иноземец, хотя другий кто… отнюдь не дерзал соперника своего вызывать, ниже на поединок с ним на пистолетах, или на шпагах битца. Кто против сего учинит, оный всеконечно, как вызыватель, так и кто выйдет, имеет быть казнен, а именно повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлен, или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случитца, что оба или один из них в таком поединке останетца, то их и по смерти за ноги повесить. Артикул 140. Ежели кто с кем поссоритца и упросит секунданта (или посредственника), онаго купно с секундантом, ежели пойдут, и захотят на поединке битца, таким же образом, как и в прежнем артикуле упомянуто, наказать надлежит».

Как мы видим, простора в определении наказания законодатель суду не оставляет. Надо заметить, что по прошествии ста двадцати лет строгость мер несколько смягчилась и за ноги уже никого не вешали (и вообще, практики казни за дуэль в России не было), но для военнослужащих действие петровского закона не отменялось. В отношении остальных действовали несколько статей нового, вступившего в силу в 1835 году Свода законов Российской империи 1832 года, согласно которым причинение смерти на дуэли приравнивалось к убийству – а за убийство предполагалась каторга.

Главная дуэль российской истории состоялась 27 января. Уже 29-го командующий Отдельным гвардейским корпусом, куда входил полк Дантеса, генерал-адъютант Карл Бистром доложил императору о дуэли; в тот же день получено указание Николая I: «…судить военным судом как Геккерена и Пушкина, так равно и всех прикосновенных к сему делу, с тем, что ежели между ними окажутся лица иностранные, то не делая им допросов и не включая в сентенцию Суда, представить об них особую записку, с означением токмо меры их прикосновенности». Под «лицами иностранными» понимались, по-видимому, дипломаты: было уже очевидным участие в дуэли секунданта Дантеса, секретаря французского посольства виконта д’Аршиака, и весьма вероятным было «прикосновение к делу» нидерландского посланника Луи де Геккерна (Геккерена), приемного отца Дантеса.

КАК СУДИЛИ ВОЕННЫХ

Военный суд в России в эту эпоху не был профессиональным. Для рассмотрения конкретного дела формировалось специальное полковое присутствие из офицеров одного полка, к которому не принадлежал подсудимый или подсудимые. Чтобы не «обидеть» полк, офицер которого оказывался под судом, привлекались офицеры равного по положению полка. Гвардейских полков тяжелой кавалерии в России было четыре, судить поручика-кавалергарда были назначены офицеры Лейб-гвардии Конного полка, входившего в ту же бригаду 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Суд составлялся из семи человек: председательствовал командир полка или его заместитель, членами суда были по два средних офицера – капитана или штабс-капитана (ротмистра или штаб-ротмистра в кавалерии) – и четыре младших: по два поручика и прапорщика (корнета в кавалерии). Таким образом обеспечивалось примерно пропорциональное представительство всех офицеров полка по категориям. К суду прикомандировывался в качестве консультанта обладавший юридическими познаниями специальный чиновник – аудитор, который не принимал участия в вынесении решения, но обеспечивал следование букве закона и процедуре.

Судебная процедура того времени как в делах гражданских, так и в военных существенно отличалась от той, что будет введена Судебными уставами 1864 года. Процесс не был ни состязательным, ни гласным. Суд имел дело в основном с документами, хотя мог и лично заслушивать обвиняемых и свидетелей. В данном случае Дантес и Данзас давали показания как письменно, так и устно, перед судом. Кроме этого, к делу были приложены многочисленные документы: переписка Пушкина, Геккерна-старшего и д’Аршиака, протоколы допросов свидетелей (например, князя Вяземского), заключения врачей, послужные списки подсудимых, выписки из нормативных актов, касающихся поединков. Допрашивать вдову поэта, как это предлагал аудитор Маслов, суд не счел необходимым.

«Дуэль Пушкина с Дантесом» (А. Наумов, 1885)

«СЕМЕЙНЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ»

Суд установил следующее: «Между подсудимыми камергером Пушкиным и поручиком бароном Геккереном с давнего времени происходили семейные неприятности, так что еще в ноябре месяце прошлого года первый из них вызывал последнего на дуэль, которая, однако, не состоялась… Наконец Пушкин 26-го января сего года послал к отцу подсудимаго Геккерена министру (послу. – А.К.) Нидерландскаго Двора барону Геккерену письмо, наполненное поносительными и обидными словами. В письме сем Пушкин, описывая разные неприличные поступки против жены его подсудимого Геккерена, называл их низостью и ничтожностью, (которые? – А.К.) погасли в самом холодном презрении и заслуженном отвращении. Далее Пушкин, самого министра Геккерена называя представителем Коронованной главы, изъяснился, что он родительски сводничал своему сыну и руководил неловким его поведением, внушал ему все заслуживающие жалости выходки и глупости, которые позволил себе писать, и подобно старой развратнице сторожил жену его, Пушкина, во всех углах, чтобы говорить с ней о любви к ней незаконнорожденного сына, и, когда он оставался дома, больной венерическою болезнью, говорил, что умирает от любви к ней, бормотал ей возвратить ему его. В заключение Пушкин, изъявляя желание, чтобы Геккерен оставил дом его и не говорил жене его казарменные каламбуры, назвал его подлецом и негодяем. Министр нидерландский барон Геккерен, будучи оскорблен помещенными в сем письме изъясненными словами, того ж числа написал от себя к Пушкину письмо с выражениями, показывающими прямую готовность к мщению, для исполнения коего избрал сына своего, подсудимого поручика барона Геккерена, который на том же сделал собственноручную одобрительную надпись. Письмо сие передано было Пушкину чрез находящегося при французском посольстве графа д’Аршиака, который настоятельно требовал удовлетворения оскорбленной чести баронов Геккеренов. По изъявленному на сие Пушкиным согласию, назначена между ним и подсудимым Геккереном дуэль, к коей секундантами или посредниками избраны были со стороны Пушкина инженер-подполковник Данзас, а от Геккерена помянутый граф д’Аршиак, выехавший уже, как из дела видно, за границу. Дуэлисты и секунданты по условию 27-го января в 4 часа вечера прибыли на место назначения, лежащее по Выборгскому тракту за комендантскою дачею, в рощу. Между секундантами положено было стреляться соперникам на пистолетах в расстоянии 20 шагов, так, чтобы каждый имел право подойти к барьеру на 5 шагов и стрелять по сопернику, не ожидая очереди. После сего секунданты, зарядив по паре пистолетов, отдали по одному из них противникам, которые по сделанному знаку тотчас начали сходится: первый выстрелил Геккерен и ранил Пушкина так, что сей упал, но, несмотря на сие, Пушкин, переменив пистолет, который засорился снегом, другим, в свою очередь тоже произвел выстрел и ранил Геккерена, но не опасно. На сем поединок кончился и как соперники, так и посредники их возвратились по домам, где Пушкин, как выше значит, от раны умер».

Луи-Якоб-Теодор ван Геккерн де Беверваард (1792–1884) – голландский дипломат. Получил звание барона Первой французской Империи в 1813 году. Приемный отец Жоржа Дантеса. В течение 15 лет был голландским посланником в России, позже свыше тридцати лет – в Вене.

БУКВА И ДУХ

Приговор был максимально суровым: «…Поручика барона Геккерена… повесить, каковому наказанию подлежал бы и подсудимый камергер Пушкин, но как он уже умер, то суждение его за смертью прекратить, а подсудимого подполковника Данзаса… по долгу верноподданного не исполнившего своей обязанности (донести о готовящемся поединке. – А.К.)… повесить».

«Портрет Дантеса» (Т. Райт, 1830-е гг.)

Несомненно, военные судьи сами не верили в то, что их приговор будет приведен в исполнение. Как уже указывалось выше, суровой букве закона противоречила сложившаяся практика: насколько можно судить, российская история не знает ни одного случая казни за дуэль! За дуэль переводили из гвардии в армию или с перспективного места службы – на Кавказ или в глухой гарнизон, могли отправить в отставку «с мундиром» или без, выслать в собственное имение под надзор, посадить на несколько месяцев под арест; в случае гибели одного из участников дуэли второго могли разжаловать в солдаты с перспективой довольно быстрого восстановления в чине. Но казнить – не казнили. Предполагать, что в данном случае будет создан прецедент, у судей не было ни малейших оснований.

По существующему порядку после приговора до утверждения его императором свое мнение должны были высказать начальники подсудимого. Командир Кавалергардского полка генерал-майор Гринвальд предложил Дантеса, учитывая его молодые лета и то, что он вступился за честь приемного отца, «лишив… всех прав российского дворянина, разжаловать в рядовые с определением в дальние гарнизоны на службу», а Данзаса, «принимая во уважение долговременную и беспорочную сего штаб-офицера службу, бытность его в походах и полученную во время сражения против турок пулею рану, не лишая его дворянства, по лишении его орденов и золотой полусабли с надписью «За храбрость», разжаловать в рядовые впредь до выслуги с определением в армейские полки». Следующий начальник, командир 1-й кирасирской бригады, куда входили Кавалергардский и Конногвардейский полки, генерал майор Мейендорф, предложил Дантеса, «лишив… чинов и дворянства, разжаловать в рядовые без выслуги и потом определить в Отдельный Кавказский корпус»; Данзаса же предлагалось наказать шестимесячным заключением в крепости. Его непосредственный начальник, командир Гвардейской кирасирской дивизии генерал-адъютант Апраксин, высказался за еще более мягкий приговор: Дантеса лишить дворянства и разжаловать в рядовые, но с правом выслуги, а Данзаса отправить в крепость на четыре месяца. Стоящий над ним командир Гвардейского Кавалерийского корпуса генерал-лейтенант Кнорринг поддержал это мнение, но предложил не лишать Дантеса дворянства, заменив эту меру на шесть месяцев крепости и церковное покаяние. Более суров командующий Отдельным Гвардейским корпусом генерал-адъютант Бистром: Дантеса лишить дворянства и чинов, заключить в крепость на шесть месяцев, затем – Кавказ; Данзасу – четыре месяца крепости.

«ПРЕДАТЬ ЗАБВЕНИЮ»

Предлагаемое генералами наказание Дантесу трудно назвать легким и неадекватным ситуации: представим себе практически не говорящего по-русски уроженца Эльзаса на солдатской службе в дальнем гарнизоне или на Кавказе, где вообще «любили» бывших гвардейцев… Но в дело вмешались соображения дипломатические, и на докладе генерал-аудиториата 18 марта появляется собственноручная резолюция императора: «Быть по сему, но рядового Геккерена, как нерусского подданного, выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты». Данзас отделался двумя месяцами крепости. «Преступный же поступок самого камер-юнкера Пушкина ‹…› по случаю его смерти» постановлено было «предать забвению».

Дантес проживет долгую жизнь, станет во Франции дипломатом, сенатором и командором Ордена Почетного легиона. Константин Данзас выйдет в отставку генерал-майором и умрет на шестьдесят девятом году жизни. Поступок Пушкина «предать забвению» не получится – разве что в юридическом смысле слова…