Лепёхина Мария Петровна

Мой брат Алексей вместе с заводом «Штамп» уехал в Орск, куда эвакуировали завод. В Орске он проработал до 43 года. Он просился на фронт, его забрали в армию и он написал мне письмо, что в армии и они будут ехать через Тульскую обл. Он мне позвонил из Новомосковска, объяснил как к нему ехать, обещал встретить. Они там в лесу стояли. Мы с Марфушей решили его проведать, ну и поехали. Мы идём, вдалеке старые стога соломы. Вдруг он из-за стога выходит походка в вразвалочку, такой полный. Я Марфуше говорю, это не он, а она нет, он. Вот мы его там и повстречали, я привезла продуктов, посидели они там с товарищем были, выпили. Ну мы уехали, а через неделю их направили на Тулу. А ехать мимо Дедлова, он попросился домой забежать, его отпустили на одни сутки с товарищем. Мама им напекла с собой пирогов, круглых хлебушков, ну и тут угостили. Я как раз работала начальником учётно-контрольного бюро, была возможность разжиться продуктами. Уехали они в Тулу. Письмо после его гибели написал его товарищ с которым они в Дедилово приезжали. В Туле Николай хотел его повстречать, как раз в 43 году он лечился в госпитале. Но Николаю не удалось Алексея повидать, они быстро уехали из Тулы.

Так он печалился по этому поводу. Когда я его навещала он все переживал, что не встретился. В декабре 44 года товарищ присылает письмо, что Ваш брат Алексей Петрович погиб на одной из высот. Тут мы конечно и погоревали и поплакали и обедню отслужили по нём. Малый был необыкновенный. Такой добрый, желанный. Я как раз была в Туле училась в Медицинском училище. Он то тапочки мне купит, то огромную очередь отстоит купит мне материал на платье шёлку. Такой заботливый был. Это было 36–37 год. Мне хотелось окончить 10 классов. Училась неплохо, хорошо училась. А потом тут открылись курсы в Алексине, Алексей Николаевич (Куприн), тоже кончал исторические курсы, на историка. Я окончила курсы и мне дали направление в Кимовский район. Я отработала 40 – 41 учебный год учителем истории, тут война началась. Эвакуация, школы закрылись. Ну и куда ж деваться, домой приехала. Там Никита самый старший мужик оставался. Отец умер перед самой войной.

Никита (мой отец(прим ЛАН) пошёл в 10 класс в новую школу и недели через две их отправили на окопы. Он ушёл из дома и уехал куда-то далеко окопы копать. Потом месяца через два он заехал в Тулу, к сестре Шуре, она его в баню, всю его одежду сожгли, она кишела вшами. Остригли его там. Шура ему бельё своего мужа Фёдора Ивановича дала, одела и обула. Фёдор Иванович был на фронте.

В оккупации дома были я да мама. Да той оккупации то было меньше месяца. Сначала у нас стояли чисто немцы и они у нас не творили чудес. Только у одних взяли тёлку, зарезали у Чукаевых на верху, не у твоих, а там дальше. Зарезали её на нашем огороде и разделали. Хозяева узнали, пришли ну забрали что осталось, ножки да рожки, требуху. Немцы взяли только мясо. За нашим домом стояла немецкая машина с продуктами, так что питались они хорошо. В нашем доме стояли три немца. У них всё своё было, мясо, колбаса. Однажды я делаю болтушку из отрубей, картофельных очисток. Подходит немец и спрашивает, это что такое? Я говорю, еда. Он посмотрел и говорит, это есть нельзя, опасно. Взял кастрюлю и вылил содержимое в поганое ведро. Принёс продуктов, крупа, мясные консервы, макароны мы их долго ели.

Тут как то слышим сильный взрыв. Это взорвалась бомба на выходе из Хрущевки, наши бомбили. Воронка такая огромная была. Немцы тут в нашем доме всколыхнулись, после взрыва, на улицу выбежали. На столе оставили пол-литра, бутылка с ромом. Алексей подошел посмотрел, но пить не стал. Когда немцы вернулись, они внимательно смотрели отпито или нет. Они боялись как бы их не отравили. Перед самым отступлением пришли финны. Голодные и злые. Приехали на грузовике в наш дом заселилось 9 человек. Начали везде искать продукты. Я полная такая была, они на меня смотрят и спрашивают мясо, яйца, а я им говорю у нас ничего нет, мы бедные. А чего такая полная. Расстелили плащ-палатку. Картошку наварили сами, чай кипятили сами. Нам ничего не доверили. Соломы натаскали. Сварили картошку, почистили, каждому может по 2–3 картошки досталось и по маленькой буханочке хлеба. Они хлеб разрезали, на ломтик сырку, маслица, картошку не знаю с чем они ели, а хлеб с чаем пили. На комоде стоял наш будильник, они его завели, а когда уходили будильник забрали с собой.

Потом пришли поджигатели, немцы. Они наш дом зажигали раза 3, наш дом был крыт соломой, а она мокрая, слежалая, они поджигают, а солома не горит поливают бензином, бензин сгорит, а солома не горит. Внутри дома зажигали, опять не горит, зажгли на печке солому, мы были в подвале, Алексей был в поле с Андрей Петровичем. Когда Дедлово горело, Жилая горела, наши тут пришли. Наши пришли, с Покровки били, вот только тогда поджигатели ушли из деревни. Наш дом всё-таки загорелся, я заливала, Ноги у меня горят, мама воду носила из заводок. Пока она принесёт, я горящие ветки с подвала сбрасывала, что бы хоть подвал сохранить. Когда мы подвал потушили, дома у печки сгорел потолок и у трубы сильно дымилось. Я снежком, снежком и погасила всё.

Во время наступления немцев мы в Медвенку ходили спасаться. Когда немцы отступали то поджигали всё, мы видели как горело Дедлово, одна команда поджигателей осталась там, потом и к нам пришли всё поджигать начали. Все стали из домов всё выносить на огород, солому вынесли и на неё всё складывали, затем соломой накрыли. Своего то мало чего было, больше чужое, Николай свои вещи, Шура свои вещи, всё в деревню, думали в деревне лучше спасётся. А деревня наоборот больше попала, чем Тула. После этого я выкопала яму и всё закопали в яму. Только немцы отступили, я свои вещи достала и на печку, а тут финны пришли.

В 41 году я в колхозе работала, а потом через райком комсомола меня в райисполком забрали работать в Киреевск. Сперва я работала на Молокозаводе завхозом, который располагался в доме в Жилой напротив Марфуши, в нём ещё Родин Вася жил и его брат Митя. Они все разъехались, а дом остался.

На фотографии (выпуск Дедиловской школы 1937 г.) вот это Вася Родин, Фетисов– учитель по русскому языку, Попов Николай Михайлович физик, когда я работала начальником контрольно-учётного бюро, в войну, он приходил ко мне подписывать карточки на продукты хлеб, сахар. Потом он погиб на войне. Чуйко, это новые, преподаватель труда. Ионова – преподаватель биологии. Салтыков – географ, Пронин – директор. Тетерина Шура жила где магазин был в Жилой, Куприн Алексей Николаевич – понятно. Аршинова Рита в Пушкарях жила девушка. Это Марья Романовна Лепёхина. Это Марья Ивановна Лепёхина – моя подружка, мы через дорогу жили. Рыбин, Дранницын – это Дедиловские, я их особенно и не знала. Нюра Лепёхина (Монякины) жила у Заводок при входе в Жилую со стороны Дедилова. Чукаев это рядом с вашим домом справа, этот дом потом Неждановы купили. Вот этот Чукаев сгорел в своём доме, когда немцы отступали и Жилую поджигали. (А до этого он прятался у нас в доме и когда немцы входили в Жилую, то бросили к нам в окно гранату, он прикрылся моей матерью Чукаевой(Лепёхиной) Марьей Андреевной, 16 летней девушкой).

Поскольку у меня были педагогические курсы, меня назначили старшей пионервожатой в Дедиловскую школу, но пообещали найти мне другое место. Ну я там всего сезон отработала и меня райисполком, через райком комсомола направил работать районным инспектором ЦСО (Статотдел.). Я там проработала порядка 7 лет. Но эти цифры меня утомили, хотя сам себе были хозяева. Прихожу я к пред. Райисполкома Кузьмину и прошу перевести меня на другую работу. Там место освободилось, ушла на другую работу в народные судьи Мария Петровна Степаничева председатель Народно-плановой комиссии. Он мне, давно бы тебе надо оттуда перейти. Я там год отработала, а райком партии порекомендовал председателем колхоза «Красный Октябрь», он объединял Пушкари, Жилую и Лапотки. Мельница уже была разорена. Там оставалось одно колесо и сарайчик с жерновами, ремонтировать её было не на что. Она вроде всем нужна, но никто ничего не делал что бы её до ума довести. На колхоз она не работала, а зачем нам её ремонтировать? Вот мы её и сломали и сделали там курятник. С материалом было туго. Денег не было. Я гвозди из своей зарплаты покупала. Ни одного рубля не было, всё растащили. Сами же колхозники и тащили во главе с председателем колхоза. Председатель колхоза был латыш, его Райком притащил, он был там инструктором, ну вот и пошло. Был вроде не плохой мужик, а как стал председателем колхоза, то всё пропивал. А потом выяснилось, что он в Эсэсовских частях воевал. 2 года я отработала председателем колхоза 52–54. в 54 я отчиталась на собрании, я и не думала уходить. Зима была морозная градусов 25, весной я посадила сад. Все мои яблоньки поломали как шли по дорожке, по меже, так все и поломали «благодарные» колхозники. Каждый начальник имеет врагов, ну мы тут запрещали, кто не участвует в колхозе коров на колхозное пастбище водить, отрезали усадьбы у двух. Я еду в Тулу к Шуре, она тут на Свободе жила, говорю ей, такие дела. Она как раз купила часть дома. Она мне говорит, переезжай, тут бабушка комнату продаёт и ты её купишь и будем вместе жить. В феврале 1954 г. я отчиталась, в феврале я к ней поехала, в февраля она меня прописала. Дом продала и с мамой переехала в Тулу. Танюшка у меня в Жилой родилась. Так мы в Туле и обосновались.