О трех знаменах, принадлежавших полкам Тульского ополчения

При вашем, имени вскипит

В вожде ретивом пламя;

Он на твердыню с ним взлетит

И водрузит там знамя!

В.А. Жуковский

Хоругви – знамена храмов, знамена – бранные хоругви, потому что на знаменах изображались, кроме других предметов, лики святых и нередко лик Самого Спасителя. Вот почему некоторые летописцы называют знамена бранными хоругвями (См. Карамзина И.Г.Р. (История государства Российского), т. 3. примеч. 134, стр. 92.; также повеств. о России Арцыбашева, т. 3, стр. 303, примеч. 1587.).

Еще в глубокой древности под словом «стяг» разумели знамя, без которого не сражались храбрые предки наши; а того, который носил или возил его, называли «стяговщиком», т. е. знаменосцем (См. Радзивиловский или Кенигсбергский список с Несторовой лет. под 1093 годом: «И поидоша Галичане под свои стяги (знамена) и бысть сеча зла и потяша (убили) стяговщика (знаменосца) нашего и челку (полотно) стяговую соторгоша (сорвали) со стяга (знамени) и смягошась обои бьючися»). Каждая десятня имела свой стяг, а несколько таких десятней составляли полк, который с головами (т. е. полковниками) своими подчинялся воеводам (генералам). Стяг состоял из длинного полотна, о живописи на котором мы уже упомянули. Его укрепляли на большем толстом шесте. Это была, испокон века, одна из священных бранных принадлежностей, ратовавших палладиум их верований. Поднять стяг, значило приготовиться к бою (Повеств. о России, Арцыбашева, т. I. стр. 364, пр. 769, л. 1957). Обе воевавшие стороны тщательно замечали их, обозревая дружины врагов, и потому стремительные натиски особенно делались на то место, где находились стяги (В летоп. «Позреве же сем и сем, видя стяг Васильков стояще и добре борющь». Карамз. И.Г.Р., т. 3, пр. 346, стр. 195). Неприятели, если по обстоятельствам не могли овладеть стягом, подсекали или уничтожали его (ibidem. Примеч. 167: «И верше кии (дубины), и инии топоры, побегоша (Ярославовы воины) и подетяша (подсекли) стяг Ярославов и пристиже (подоспел) Игорь с Смольяны, и досекошася другого стяга Ярославля». В другом месте летописи: «Сразишася (Смоляне) с Ольговым полком и стяги его потопташа». ibidem., пр. 95). Стяговщики, лишившись в бою стяга, лишались чести и даже жизни (В Киевс. Летоп. под 1170 годом читаем сильные выражения: «Давид же рече: того стяг и честь с душою исшла»). Но древние стяги чрезвычайно были тяжелы, огромны: одному человеку не под силу было носить их (Карамз. И.Г.Р., т. 3., пр. 187. «Повеле (Святослав) воем оболочитись во брони и стяги наводочити». Маржерет говорит, что и в его время носили знамена два и три человека.), в следствие чего стяги устанавливали на телеги или сани и так возили; потом, перед битвою утверждались они на одном месте, на котором та битва должна происходить (См. Раздивилов. иди Кенигсбег. список Несторов. летоп. под. 1107 годом: «Половцы же ужасошась и от страха не возмогоша ни стяга поставить». Воскресен. I. 253. Нивонов. II. 39). Летописец, рассказывая о Куликовском побоище, добавляет: «И то черное знамение (знамя) повеле (Донской) над ним (Бренком) возити, и под тем знаменем убиен бысть (Бренко) за Великаго Князя» (См. Карамзина И.Г.Р., т. 5, Примеч. 76). Однакож иногда и носили стяги; например, при теле умершего князя водили его коня и носили знамя (Арцыб., т. I, стр. 194, примеч. 1191. По всему видно, что собственно княжеския знамена были легче тех, с которыми ратовали в битвах.). Довольно, кажется, этих летописных указаний, чтобы получить некоторое сведение о древности знамен на Руси.

Переходим к ближайшим событиям, к достопамятному 1812 году. Начнем с знаменитого манифеста от 6 июля.

«Тульское дворянство, – как пишут, – через 36 дней по издании манифеста, 6 июля выставило 12809 ратников, из которых, кроме конно-артиллерийской роты, сформированы 7 полков (4 пехотные, 2 конные казачьи и 1 егерьский) под главным начальством гражданского Губернатора Богданова и командой: генерал майоров князя А.Ф. Щербатова (Он командовал первым конным казачьим полком), Миллера (Егерского полка Начальник, уволенный высочайшим Приказом по армии в отставку Декабря 15 дня 1813 года.) Рахманова, после него Колюбякина (Подполковник Колюбякин командовал вторым пехотным полком), Полковников: Владычина, Свечина и Бобрищева-Пушкина; подполковника Беклемишева (Полк. Владычин командир первого пехотного полка, подполковник Свечин – третьего; после него командовал Аксаков, бывший Алексинский дворян. Предводитель; полковник Бобрищев-Пушкин – четвертого пехотного полка. В 1813 г. в Марте месяце он был комендантом в городов Полоцке. Подполк. Беклимешев командовал вторым конным казачьим полком) и майора Кучина (Александр Иванович Кучин, получивший при защите своей батареи еще в компанию 1807 г., до 30 сабельных ран, командовал конно-артиллерийскою. Достопочтенный герой этот еще здравствует, он довольно бодр и любит под-час проехать на коне молодцом). За несколько дней до объявления войны последовал на имя Тульского Губернатора Высочайший рескрипт о сборе с губернии семи сот тысяч руб. на покупку волов для армии. Дворянство немедленно внесло всю эту сумму из собственных доходов. При выступлении из Дриссы, Государь приказал перевезти в Калугу из сельских магазинов Тульской губернии 69872 четверти круп, сухарей и овса, с тем, что казна заплатит за эту поставку. Дворянство отказалось от вознаграждения, и тогда же выставило хлеб в назначенные места (См. описание отечественной войны 1812 года сочинен. генерала лейтенанта Михайловского-Данилевского. С.П.Б., 1839 года, часть II, стр. 16 и следующие).

От двух казачьих полков этого Тульского ополчения остались на память нам, тулякам, три знамени. Такие редкие достопримечательности достойны всеобщей известности, достойны, по мнению нашему, занять несколько строк, если не в русской военной истории, то, по крайней мере, в истории Тульской военной силы 1812, 1813 и 1814 гг.

Расскажем здесь о наших разысканиях в последовательном порядке и со всею подробностью. Думаем, что все это не будет лишним там, где дело идет об исторических памятниках и особенно о памятниках 1812 г…

Лет несколько тому назад, мы имели случай не один раз слушать изустную хронику, чрезвычайно любопытную. Один старец любил порассказать об отечественной войне 1812 года. Он говорил нам, между прочим, что во время сформирования Тульского ополчения, все знамена полков его с торжественным церемониалом освящены были в нашем Успенском соборе покойным Амвросием Епископом Тульским и Белевским в присутствии генералитета, штаб– и оберофицеров ополчения и при многочисленном стечении граждан всех сословий (Общество граждан Белева поднесло в дар третьему пехотному полку знамя, которое по возвращении ополчения из похода отправлено в город Белев, где и хранится, как утверждают, в одной из приходских церквей). По благополучном окончании первой войны с французами, пехотные наши полки, состоящие под командою полковника Бобрищева-Пушкина, вместе со вторым казачьим конным полком, в рядах которых не доставало много ратников, прибыли из-за границы на родину. Они, с Высочайшего соизволения, немедленно распущены были по домам, напутствуемые благодарением Тульских граждан; это было в конце 1813 года. Бобрищев-Пушкин оставил в Тульском соборе одно знамя, о котором скажем после. Ровно через год (1814 г. в июле) возвратился из Парижа и первый конный полк, которым командовал генерал-майор князь Александр Федорович Щербатов. Он писал в комитет ополчения, что управляющий военным министерством генерал от инфантерии князь Горчаков приказал ему сдать лошадей, оружие и обоз в артиллерийское ведомство, а амуницию в комиссариатство. Неизвестно предписывалось ли князю Щербатову что либо относительно знамен его полка, только они не были сданы ни в Тульский арсенал, ни в арсеналы столиц. Это верно потому, что князь Щербатов, желая сохранить для потомства сказанные знамена своего полка, внес их сам в кафедральный собор и поручил преосвященному Амвросию, который, приняв знамена с великою почестью, поместил у бывшего архиерейского места, где они, вместе с знаменем 3 пехотного полка, стояли лет десять. Когда же упомянутое место, находившееся близ правого клироса, было разобрано, знамена принесли в ризницу холодного собора.

Эта изустная хроника, основанная большею частью на современных официальных известиях, осталась у нас в памяти. В настоящее время, Тульские старожилы единогласно удостоверили нас, что, действительно, три знамени Тульского ополчения хранятся в нашем Успенском соборе; но где? никто из них не знал. Надежда отыскать их сильно овладела нашим любопытством, и мы принялись за это дело с энергиею… Мы не можем вполне передать вам, читатель, тех радостных, священных чувств, которыми объята была душа наша при первом взгляде на три знамени Тульского ополчения: они, забытые любознательностью, хранились в одном из уединенных и темных отделов соборной ризницы.

С чувством глубокого патриотизма рассматривали мы эти памятники национальной славы!… Ограждая себя крестным знамением, мы поклонились святыни и с горячею верою приложились к ней. Одно из знамен писано на тафте абрикосового цвета, с изображением Св. Николая Чудотворца, а на другой стороне Богоявления Господня. Оно принадлежало третьему пехотному полку, о чем свидетельствует бывший адъютант полковника Свечина (А. А. Сперанский, чиновник, поныне с честью служащий в одном из кредитных учреждений города Тулы. Г. Сперанский произведен был в прапорщики во время осады Данцига. Собирателю материалов для истории Тульского ополчения. Советуем отнестись за фактами к упомянутому чиновнику: это живая летопись…). Следующие два знамя из парусины, на которых изображены лики Всемилостивого Спаса и Владимирския Божией матери. По свидетельству современников дивных событий на Руси, эти два знамя принадлежали 1-му конному казачьему полку, которым командовал князь А.Ф. Щербатов. На обороте этих двух знамен, от времени краски потемнели так, что самое напряженное зрение едва может рассмотреть что-нибудь; мы заметили однако ж, что предметы живописи взяты из Священной истории, и потому необходимо живопись реставрировать. Образа писаны масляными красками и довольно хорошей работы. Знамена кругом обшиты шелковою бахромой, прикреплены шнурами к высоким древкам, также выкрашенным. Форма знамен очень сходна с формою церковных хоругвей. Из них два изорваны во многих местах, по краям, но лики изображений остались невредимы. Не влияние губительного времени нанесло им эти повреждения, а разгром неприятельских полчищ – битвы, в которых они присутствием своим восторгали сердца ратников. Не надобно забывать, что мы говорим вам о двух знаменах, принадлежащих 1-му конному казачьему полку, который преследовал чужеземщину с берегов Протвы и Лужи, до берегов Сены и Оазы (Сколько нам известно, полки Тульского ополчения были в жарких делах под Тарутиным, Малым Ярославцем, Данцигом, Парижем. Они дрались везде храбро, и потому не удивительно, что многие из ратников не возвратились на родину, не удивительно, если защитники Царя и отечества везде были обрызганы кровью врагов и своею собственною…). К сожалению любителей отечественных памятников, на знаменах нет никаких надписей. Утверждают, что на них нашиты были так называемые ярлыки: теперь их не оказалось на лицо. Вероятно, что было ни что иное, как надписи; они утратились. Нет необходимости доказывать подлинность упомянутых знамен потому, что очевидцы события еще живыони очень хорошо помнят его; а очевидные свидетели суть несомненные факты, о которых мы докладываем вам, благосклонный читатель, в полной уверенности, что и вы разделите с нами убеждения наши.

Описав знамена 1812 года, принадлежавшие, по уверению современников, двум полкам Тульского ополчения, забудем ли мы упомянуть о предмете, на котором останавливается взор, проникнутый благоговейным, но скорбным чувством, известным только нам, на Руси, где всею душою любят Самодержавных Венценосцев и от всей души Жалеют о их утрате. Мы говорим о бархатном балдахине (с золотою бахромою и кистями), под которым в 1826 году помещался гроб, на катафалке посреди собора, покойного императора нашего Александра Павловича, а в настоящее время этот балдахин, увенчанный короною, осеняет престол в алтаре… Помним мы вас, дни слез и печали!

Покойный Император Александр Благословенный изволил проезжать через наш город в последний раз в 1823 году. Его Величество, по обыкновению, был в соборе, где встретил Его преосвященный Дамаскин, с которым Он очень милостиво разговаривал.

И могли ли они оба, Великий Государь и Богомолец его, смиренный иерарх, предчувствовать, что ровно чрез два года один встретит другого, облаченный в траурную одежду, у заставы, при унылом перезвоне колоколов и при рыданиях всей России о своем Отце-Государе.

Победитель гения-полководца Бонапарте, отброшеннаго им с берегов Москвы на скалы, омываемые Атлантическим океаном, самодержавный обладатель шестидесяти двух миллионов людей, населяющих большую часть земного шара, лежал во гробе. Вся новейшая история, события чудныя, почти баснословные, если бы отцы наши не были очевидными их свидетелями, вся новейшая история, в которой усопший Государь вместе с Наполеоном были первыми действующими личностями, выражающими всемирную славу, не только современную, но и грядущих веков, сосредоточивалась в этом небольшом свинцовом ящике.

Грустный взгляд на царственный балдахин внушил нам счастливую мысль: как кстати было бы присоединить к колоннам этого балдахина упомянутые знамена; ибо и они памятники славы удалых дружин Тульского ополчения, и они были безмолвными, но красноречивыми свидетелями бессмертных подвигов, на поле брани, сподвижников Александра Благословенного, сподвижников, из которых немногие уже остались…

И. Андреев.

(Из Тульских Губернских Ведомостей 1854-го года).