Рассказ хуторянина

Через несколько дней загадка улыбнулась отгадкой. Как-то в зимний полдень Алексеев с группой военнослужащих возвращались с очередной операции. Ехали долго. Мороз к вечеру стал крепчать. Хрустел под полозьями саней дорожный наст. Группа остановилась во дворе знакомого капитану Алексееву хуторянина напоить коней. Хозяин пригласил военных в хату обогреться.

– Начальник, – обратился он к командиру группы, – можно вас на минутку. Он провел капитана в светлую и чистую комнату, застеленную домоткаными дорожками. Потом предложил присесть на длинный синий деревенский диван со спинкой и подлокотниками, какие бывают в любой хате на Полесье.

– Слушаю, – сказал Алексеев, разминая замершие, одеревенелые пальцы, которые издавали противный хруст в суставах.

Он начал издалека, заговорщицки озираясь по сторонам, без желания быть услышанным кем бы то ни было.

– На той неделе у меня одна беда приключилась. Утром собрался я ехать на мельницу. Запряг коней, а сам зашел в хату забрать мешки с зерном. Слышу, где-то стрельба – бах-бах, тра-та-та. Чувствовалось, стреляли винтовки, автоматы, а может, даже пулеметы. Я метнулся к окну, и вижу: прямо на мое поле бегут люди и палят из винтовок и автоматов. Перепугался страшно. Детей на печь позабрасывал, а сам до коней, до моих родимых. Только распахнул дверь, а каурые молнией блеснули по улице. Присмотрелся, а в санях сидит чужак. Завернули кони за угол – только я их и видел.

Алексеев перехватил его осторожный взгляд.

– Прибежали лесные злодеи и первым долгом: «Ты кому такой-сякой дал коней?»

– Никому и ничего я не давал. Зашел в хату за зерном, и сами видели вы, люди добрые, как получилось.

Видно ответ мой их убедил, но все равно дали мне добре по зубам, а потом еще липкую оплеуху приложили, и будь здоров. Хорошо, что так обернулось, а то ведь могли и шлепнуть. У них это делается легко.

Лицо хозяина оживилось…

– А через два дня приезжает на моих конях незнакомый хлопец и говорит улыбаясь: «Добрый день, дядьку!»

– День добрый! День добрый, начальник. Зачем пожаловал? – отвечаю ему.

Он засмеялся.

– Получите ваших красавчиков. Кони накормлены. Остынут – напоите, – с какой-то искренностью проговорил незнакомец и собрался уходить.

– Кто же ты будешь, добрый человек? – спрашиваю его. – Скажи, хоть как тебя величать?

– С чужого района я, чужой в ваших местах, – отвечает он.

– А фамилия? – спросил капитан. – Как его звали?

Хуторянин пожал плечами.

– Так и не сказал он мне ни имя свое, ни фамилию, – последовал ответ.

Морозы постепенно спали. Март порадовал пахучей, мягкой оттепелью. Посерели и осели ноздреватые снега. А через несколько дней прошли даже редкие дожди вперемешку с мокрым снегом. Дороги почернели и разверзлись размытыми колеями. На взлобках, обласканных солнышком, показалась первыя чубы светло-лиловой зелени.

Однажды в штаб полка к капитану зашла молодая румяная девушка в дубленом рыжем кожушке, расшитом синими волошками (рус. – васильками. – Авт.) и зеленым орнаментом под березовые листья. Он впервые видел такую живописную одежонку. Представилась, назвавши себя Олесей Кныш из Люховичей.

– Садитесь. Чем могу быть полезным? – спросил гостью хозяин кабинета.

На минуту она смутилась, потом быстро овладела собой и начала повествовать.

– Вчера один хлопец передал вот этот сверток. Просил доставить только вам – военным.

– Что за хлопец?

– Я мало его знаю. Встречалась раз с ним в прошлом году. Он за меня заступился, – исповедовалась девушка.

– Ко всему этому он еще оказался и героем? – пошутил Алексеев.

– Наверное, герой – сильный и смелый паренек. Я работаю здесь заведующей хатой-читальней, библиотекой, – теперь уже спокойно продолжала она. – Как-то под вечер ко мне в дом пришли двое военных в советской форме и сказали, что меня вызывают в сельсовет. Я быстро собралась и пошла с ними. Идем, молчим, но вижу, они повернули в противоположную сторону от дома сельского власти и направляются прямо к лесу.

Я догадалась, что меня ждет, и в слезы. Реву, шмыгаю носом. Один из них, видимо, старший, мне и говорит: «Иди и не шевелись. Крикнешь – гаплык тебе, поняла, сука, москальская прислужница?»

Проходим мимо кладбища, как вдруг из-за ограды выскакивает парень с автоматом наперевес. Одного, того, что мне угрожал, скосил сразу. Другой мой конвоир, почувствовав, что дело плохо, отбросил винтовку в сторону и ринулся в сторону болота. Хлопец мне прокричал: «Беги в село, красавица, да больше не попадайся в руки бандитам!» А сам кинулся вдогонку за улепетывающим бандюгом. Потом остановился и дал короткую очередь. Сама видела, как с беглеца слетела шапка, и он плюхнулся в воду.

Девушка вздохнула, поправила платок на голове и промолвила: «Я чуть не заплакала от радости. А утром приехали из Осовецка военные и сказали, что это были эсбисты. С тех пор я больше не видела своего освободителя. Ну а вот вчера этот парень пришел к нам во двор и спрашивает меня: «Узнала?».

– Конечно, узнала, – отвечаю ему.

А он:

– Вот тебе сверток. Тайком сходи в Озерск и передай его начальнику гарнизона.

После этих слов попрощался и ушел.

– Любопытно, какой же он: высокий или низкий, светлый или темный, курносый, синеокий, рябой? Так какой же? – настраивал на объективный ответ Алексеев девушку.

Видно, его вопрос несколько смутил гостью, но она по-своему поняла капитана.

– Он ужасно храбрый! – вдруг выпалила она коротко, давая характеристику ему.

– Как же вы не побоялись прийти сюда? А вдруг попались бы в лапы бандитов – это же явная смерть?! Вы тоже выходит такая же храбрая, как и тот хлопец.

Она пожала плечами и не без гордости произнесла с придыханием:

– Я заверила его, что выполню его, моего спасителя, просьбу – доставлю сверток по назначению. Ведь я же должница его. А еще мне казалось, что он поможет мне в трудную минуту».

– Он у вас теперь как оберег, что ли?

– Наверное…

Поблагодарив девушку и проводив ее к выходу, капитан снедаемый нетерпением, обрезал ножом шпагат и развернул сверток.

Внутри лежали какие-то замызганные, измятые документы. Внимательно разглядывая их, его привлекла записка надрайонного проводника ОУН Евгена, адресованная коменданту СБ Птаху:

«…Кровавое НКВД засылает к нам своих агентов. От руки московского большевика погибли на Куренных хуторах наш боевой друг Буйный и его друзья. Необходима строгая и беспощадная чистка. Всех подозрительных надо убрать с дороги, только с умом».

За запиской лежала небольшая самодельная тетрадка с записями Птахи. Это был своеобразный дневник оуновского эсбиста. В первой записи говорилось:

«Моряк изменил нам. По дурости поругался с Беркутом и увел свою группу в Пинские болота. Выслуживается гад, спасает свою шкуру. Оставил своих дружков для борьбы с нами. Сегодня поймали его человека и сразу же расстреляли».

У Алексеева мелькнула мысль: а может, действительно, Буйный и его банда уничтожены людьми Моряка?

Непонятная связь одного события с другими усиливало беспокойство поиска истины. Другая запись в дневнике Птахи гласила:

«…Был на совещании командиров боевок. Беркут предупредил, что на территории трех районов действует московский бандит по кличке Монгол. Сам он местный. Имеет свою рацию, хорошо расставленную и проверенную агентуру.

Связь с местными НКВД не поддерживает. Регулярно получает или производит мины страшной разрушительной силы. Беркут дал указание установить личность Монгола. По возможности захватить живым, в крайнем случае – уничтожить».

Еще одна запись:

«…Дубу удалось ликвидировать Монгола. За упокой его души крепко выпили. Беркут, по старому казачьему обычаю, обещает показать отрубленную голову. Интересно, как выглядит этот москаль местного разлива, который так много нагнал страха нашему «фюреру»».

Последняя запись:

«Вместо Монгола действует Москвич. Получили данные, что он крепко смахивает на Монгола. Имеет шрам на правой щеке. А, по-моему, все это брехня на голом месте.

Беркут приказал мне усилить охрану Семидубов. Для чего я и сам не знаю. Черт с ним: лучше спать на перине, чем на голой земле, а то и в земле. По всему видно – вхожу в доверие. Господи, сохрани меня!»

– Так вот оно что – бандиты усиливают охрану у Семидубов. Что за чертовщина? – размышлял начальник разведки. Его мысли прервал ординарец Буюн. Он скороговоркой выпалил:

– Товарищ капитан, прибыл заведующий местным финотделом Рубинов. Говорит, что у него важное дело.

Алексеев убрал со стола рабочие документы и приготовился принять районного чиновника.

Через минуту, прогромыхав по коридору скрипучим протезом, в дверях показался гость.

– Привет доблестным разведчикам – нашим глазам и ушам! – басом прогрохотал он и, озорно подмигнув, рассмеялся.

– И финансовому королю привет! – шутливо парировал его приветствие хозяин кабинета.

Он с трудом умостился на стул, повесил кленовую ковезку (рус. – клюку. – Авт.) на угол стола и закурил.

Алексеев мало знал его. Он по документам прибыл из Киева, по направлению областного финотдела. Как-то случайно рассказал, что родом он из Ростова. В войну партизанил, где и потерял ногу.

– Живете, как отшельник, – пробурчал он, – все в бумажках копаетесь.

Рубинов с насмешливым любопытством посмотрел на капитана.

– Всякое бывает, – уклончиво отметил Алексей Алексеевич. – Иногда и бумажки задают много хлопот, а порой они сильнее пули и гранаты. У них тоже есть большие победы и такие же поражения.

В таком плане они перекинулись несколькими пустяковыми фразами. Потом, посетовав на свою судьбу, Рубинов рассказал о причине своего визита.

– Понимаешь, сегодня на заре в Осовецком лесу меня обстреляла какая-то банда. Думал, что богу душу отдам. Хорошо, что кони добрячие, да и ездовой молодец не растерялся, – сбивчиво, волнуясь и явно переживая, начал рассказ финансист.

Алексеев взглянул на него и спросил:

– Кто же этот молодец?

– Мыкола Пичула. Разве не знаете его? С Березников он. Храбрый черт…

Капитан сделал вид, будто ничего не понимает, а Рубинов, затянувшись папиросой, продолжал.

– И знаете, как получилось?.. Не доезжая до мостика, я услышал неестественный шелест листьев, а затем треск сломанной ветки. Сначала слабый, а затем сильный, протяжный свист. Кони насторожились и стали прядать ушами. Пичула остановился. Я за автомат – прислушался. Вдруг Мыкола как закричит и кнутом по крупам коней – раз хлестанул, два, три… Гнедые рванули так, что я чуть не вылетел из повозки. Вдогонку засвистели пули.

Галопом они проскакали почти километр. Слава богу, что пронесло.

– Как, по-вашему, много было бандитов? – спросил Алексей.

Финансист неопределенно пожал плечами.

– Трудно сказать. Видно банда переходящая… Вы знаете, как я испугался, – трудно передать. Да и не мудрено – без ноги, на деревянном протезе, далеко не ускачешь.

После этого Рубинов облегченно вздохнул, затушил папиросу, а потом продолжил:

– Всю дорогу ехал – зуб на зуб не попадал. Не доезжая до хутора Малые Забары, повстречалась девушка в коротеньком кожушке. Такая интересненькая, такая симпатичная, ну прямо красавица. Попросилась довезти до Озерска. Мы подумали, что она – связная и специально подослана к нам. Не взяли, а надо было бы привести ее к вам – узнать, что за птичка.

– Да, незавидно попадаться бандитам в лапы, – посочувствовал начальник разведки, но если…

Он не дал офицеру договорить.

– А вы думаете, что эти гады не знают, что я восточник. Только попадись к ним, и пикнуть не дадут – раз и на гильяку. На ветке повесят.

Капитан заметил, что эти слова он произнес с оттенком особой обреченности, а поэтому счел необходимым возразить.

– Оуновцев не интересует, где кто родился. Раз человек поддерживает советскую власть – значит, он их враг и его надо уничтожить.

– Но на что они все-таки надеются? Ведь теперешняя власть проявила к ним акт великодушия. Тот, кто приходит с повинной, тому прощаются старые грехи… Почему они не выходят из схронов подполья?

– Основная масса давно вышла, – ответил Алексеев собеседнику. – С повинной сейчас являются колеблющиеся, ну а главари все еще раздумывают. Видно, крови на руках у них много не отмытой… В том числе и свежей. Фанатичность тут не в характере – она у них событийная и только. Понимают, что за конкретные злодеяния надо конкретно и отвечать.

Рубинов настороженно посмотрел на капитана.

– А что будет с теми, кто не явится? С ними что будет, что их ожидает?

– Главари останутся одинокими волками. Будут блудить по лесам, пока их не истребят.

– Не завидую вашей работе, – прервал он офицера. – Да, вам приходится иметь дело с серьезным противником, знающим и местность, и людей. И нет от бандюгов покоя. Все дни у вас в напряге – и семью забудешь.

– Да, ничего тут не поделаешь… Война бывает и после войны.

Он перебил капитана в очередной раз и, с подчеркнутой вежливостью, заметил:

– Понимаю, понимаю, но в восточных областях все же спокойнее. Небось, не один раз вспоминали родные места?

– Вспоминать не приходится. Я каждый день встречаюсь с малой родиной. Я ведь уроженец этих мест, – поправил Алексеев Рубинова.

Финансист поднял, а скорее, резко вскинул брови и с заметным смущением посмотрел на офицера.

– Разве?..

– Да. Я из Ровно.

– Неужели? Это для меня открытие. Почему же вы никогда не зайдете к нам? Это бы принесло столько радости моей жене… Она ведь у меня уроженка Луцка – выходит, ваша землячка. Учительница. Великолепно играет на пианино. Так что заходите, будем рады.

Прощаясь с Алексеевым, он спросил:

– Как, по-вашему, стоит ли обращаться в райком партии, чтобы мне заменили село. Хочу поближе к Осовецку. Приходится ездить на край света. Разве нет кого покрепче здоровьем. У местного руководства странное понятие: раз восточник – поезжай в дыру. Нет, серьезно, оставаться на старом месте я больше не могу.

Алексеев пообещал поговорить с секретарем райкома. Пожимая руку на прощанье, Рубинов еще раз напомнил о своем приглашении…

Он ушел, а через час Алексееву позвонил лейтенант Урусов и сообщил страшную новость: в Осовецком лесу нашли убитыми секретаря райкома комсомола Дусю Ничипорук и врача районной больницы Константина Сергеевича Слудчака.

– Значит, Рубинов был прав, – подумал разведчик, – в Осовецком лесу действительно орудует банда.

Вечером об этом уже знал командир полка, вернувшийся из одного из батальонов.

Прошло две недели. Позвонил Сидоров.

– Ну как дела, капитан, как настроение? – дружелюбно спросил он. – Что-то спокойно в ваших краях. Не скучаешь?

– Вы прекрасно понимаете – скучать не приходится. Это затишье может оказаться перед бурей.

– Вот-вот… Это правильная оценка. Кстати, как там обстоят дела со взрывами? Не приоткрыли ли тайну их появления?

– Нет пока. К сожалению, нечем похвастаться.

В эту минуту начальнику разведки стало стыдно, и, как показалось, Павел Иванович это почувствовал.

– Я не виню вас, но что-то долго проясняют ваши подчиненные. Наверное, надо теснее работать с территориальными органами госбезопасности и армейскими контрразведчиками.

Алексей несколько секунд молчал, а потом заверил его, что контакт с правоохранителями налажен, но и у них тоже никаких данных нет.

– Ну что ж, ищите, товарищ капитан. Когда найдете – позвоните. Единственное, чтобы не забыть, – немедленно доставьте мне найденные бандеровские документы.

– Есть, товарищ подполковник.

На следующий день комполка снова позвонил.

– Я не пророк, но ваши предположения, Алексей Алексеевич, мне кажутся обоснованными. Постарайтесь через нашу агентуру наладить со вчерашними бандитами связь. У меня создается впечатление, что кое-кто из бывших участников банд стал на правильный путь активной борьбы против своих главарей. Не исключена возможность, что они до поры до времени не хотят раскрывать карты. Ты понял намек? Ну желаю успеха! – проговорил он, переходя то на «вы», то на «ты» со своим подчиненным, от которого ждал развязки в истории с таинственными подрывами бандеровцев.

В последнее время фининспектор Рубинов стал буквально опекать капитана Алексеева: звонил, передавал приветы через других лиц, приглашал в гости, но с таким расчетом, чтобы заранее предупредить – жена должна, мол, приготовиться: накрыть красиво и вкусно стол, а для этого нужен разгон – нужно время.

Но начальнику разведки полка было не до банкетов. Он, словно чекистский оперативник-розыскник, мотался по хуторам и селам, лесам и болотам вместе с солдатами внутренних войск, милиционерами и «истребками» из местных граждан в выкорчевывании бандеровской нечисти. Она уже не плодилась, но еще оставалась достаточно опасной особенно для местных граждан, поддерживающих советскую власть, и самой власти. Лесные бандиты делали, как правило, ночные вылазки в хутора и села. Там ловили, казнили, пленили нужных им граждан. В города соваться боялись из-за наличия там воинских гарнизонов, подразделений милиции и других правоохранительных органов.

Они устраивали засады, нападали на мелкие подразделения Красной армии и отдельных военнослужащих, милиционеров и представителей партийно-хозяйственной администрации на местах.

Общее руководство истребительными батальонами (ИБ) было возложено на заместителя председателя СНК СССР, наркома внутренних дел Л. П. Берию, Центральный штаб истребительных батальонов при НКВД СССР и оперативные группы при управлениях НКВД областей.

Начальниками ИБ назначались работники советов, руководители предприятий и организаций, оперативные работники райотделов внутренних дел и милиции. А личный состав батальонов формировался из тех, кто не подлежал обязательной мобилизации.

Ход развития и движения ИБ дал И. В. Сталин в своем выступлении по радио 3 июля 1941 года. Он говорил: «Мы должны организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всем этом быстрое содействие нашим истребительным батальонам».

В некоторых больших селах под эгидой ИБ были созданы роты, взводы и отделения истребков. Они существенно помогали внутренним войскам, милиционерам и сотрудникам органов ГБ бороться с бандитизмом.

От одного из «истребков» органы ГБ получили информацию, что фининспектор конспиративно встречается с неизвестными, посещающими его по вечерам. Этот сигнал перерос в дело оперативного учета под названием «Инвалид».

В 1946 году сотрудники территориальных органов МГБ выяснили, что Рубинов потерял ногу еще в 41-м году не в партизанах, а в банде на Тернопольщине – во время ее боестолкновения с подразделением РККА.

Мотаясь по хуторам и селам района, он собирал данные на советских активистов и сотрудников правоохранительных органов. В дальнейшем Рубинова арестовали. Он оказался агентом СБ ОУН. На следствии он признался во многих грехах. По его наводкам было ликвидировано до двух десятков человек.

С начальником разведки полка капитаном Алексеевым он стремился сблизиться. Приглашение в гости являлось, по существу, приглашением на смерть. Его должны были пленить вояки одного из отрядов ОУН во время гостевого посещения Рубинова.