Б. Самсонов. Сыновья

Б. Самсонов.

Сыновья

Мать умерла рано, а о судьбе отца Валентин ничего не знает до сих пор. Да, видно, и не стремится: то, что сохранила о нем память, вызывает чувство досады и раздражения.

Лишь иногда приходит назойливая и тревожная мысль о братишке Леше. Где он, что с ним, как живет?

Все чаще и чаще Валентин теперь, когда встал взрослее и опытнее, вглядывался в свою жизнь, строго анализировал каждый шаг, каждый поступок. Все резче и больнее осуждал самого себя за легкомыслие и дурное поведение, приведшее его на скамью подсудимых, а потом в трудовую колонию.

Семья жила в нужде, мать болела, зарабатывала мало, а нужно было воспитывать двух сыновей. Правда, в доме иногда появлялись картофель, дрова… Откуда это, мать не спрашивала, но догадывалась, так как сама не всегда имела возможность купить самое необходимое. И уже совсем расхворавшись, сказала:

— Не делай этого, сынок. Добрые люди не оставят вас в беде.

Ее не стало, и дети на какое-то время были предоставлены самим себе. Уют и тепло словно выдуло холодным ветром. Так же холодны и неуютны воспоминания о прошлом.

— Учителя школы, где я учился, — рассказывает Валентин, — помогали мне чем могли, доставали учебники, справляли одежду. Меня взяли к себе наши соседи Каминские, я с ними сейчас переписываюсь. Потом направили в Чашникский детский дом — это в Белоруссии. Здесь я окончил восемь классов, сдружился с воспитанником Петровым, считал его тогда смелым парнем, и он действительно умел очень ловко извлекать из чужих карманов то, что там лежало.

Этому «ремеслу» он стал учить и меня. Воспитательница Мария Филимоновна Атрашкевич предупреждала, чтобы я покончил со всем этим, но я не слушался. Совершили мы с Петровым кражу, попались. Нас судили, мне дали условно…

Потом Валентина направили в строительное училище в Магнитогорск, но он сбежал, опять приехал в детдом. Вновь его послали учиться, на сей раз в училище механизации сельского хозяйства в Каркаралинск. Специальность, которую хотел приобрести, ему нравилась. Но здесь он познакомился с сомнительными «дружками», совершил преступление. Ему дали два года и направили в колонию.

— Я многое понял и передумал, — приглушенным голосом продолжал Валентин. — И стыдно стало перед самим собой, перед людьми. Учительница говорила: «Берегите честь класса», я же своей чести не сберег, хотя чувствовал в этом слове большую силу. И вот оно настигло меня в колонии, где мне порой одиноко и тоскливо. Вот есть у меня родной братишка, младший, Ленькой звать, а что с ним, где он, жив ли — ничего не знаю…

Перед воспитателем И.Н.Закирьенком открывался новый мир человека. Он хорошо его знал и потому над дальнейшей судьбой мальчишки крепко задумался. О брате своем Валентин до этого ни слова не говорил. Так вот в чем причина его одиночества и грусти…

Опытный педагог, Иван Николаевич давно заметил добрые перемены: Валентин старательно, аккуратно работал, прилежно учился. Это первейшая аттестация, так сказать, на исправление самого себя, духовное, нравственное выздоровление. Но, в отличие от своих сверстников, бесшабашно веселых или пытающихся казаться такими, — этим ведь тоже иногда бравируют — Валентин в минуты, предназначенные для отдыха, бывает задумчив. И вид у него такой, словно он мучительно пытается что-то вспомнить. Так человек стремится восстановить в памяти внезапно ускользнувшую очень важную мысль, но не может.

Разные думы беспокоят воспитателя. Сможешь ли ты, Валентин, подняться над собственной слабостью, понять, что виноват не окружающий мир, а сам? Ведь сам придумал работу без усталости, людские отношения — без обязанностей, жил заботой одного дня и только — о самом себе. Даже о брате забыл… Сумеешь ли ты прошлое перечеркнуть крест-накрест или… Беспутная жизнь засасывает иных, как трясина на болоте. Попав в нее, нужно иметь силу и волю выбраться, не застрять, не утонуть совсем. Иные это делают самостоятельно, другим протягивают руку помощи в коллективе, куда они пришли из колонии. А в первую очередь, конечно, родители. Но ведь у парнишки никого нет — ни матери, ни отца…

Обо всем этом мне рассказывал воспитатель колонии Иван Николаевич в ожидании человека, который стал для Валентина отцом. И не только для Валентина, но и для его брата Лешки, которого помогли разыскать отзывчивые и добрые люди.

В комнату, где мы беседовали, быстрой походкой вошел невысокого роста, уже в годах человек. И видно было, как ласково, с каким почтением смотрели оба брата на вошедшего. Дмитрий Тимофеевич Варков, как и его супруга Антонина Алексеевна, принадлежит к числу тех счастливых людей, которые располагают к себе и вызывают симпатии окружающих. Я не спускал глаз с ребят, усыновленных Варковым, они приковали все мое любопытство, а для Дмитрия Тимофеевича и Антонины Алексеевны это был обычный вечер в компании сыновей, которые вот уже три года называют их папой и мамой…

Никто не знает, о чем говорили на семейном совете Дмитрий Тимофеевич и Антонина Алексеевна, когда тщательно обдумывали вопрос об усыновлении Валентина. Кроме того, что парень — круглый сирота, они ничего о нем тогда не знали. Пусть это будет их семейной тайной, в которой нельзя не усмотреть и глубокий педагогический смысл, и простой человеческий такт.

В ту памятную ночь и Валентин не сомкнул глаз. Признаться, душа истосковалась по нежной материнской ласке, домашнему теплу и уюту. Воспитатель предупредил — завтра свидание с Барковыми. Какое первое слово им сказать, когда с ними встретишься? От волнения на лбу выступили капельки пота. Знают ли они, добрые люди, о его бесшабашной жизни?..

В комнате свиданий, куда он шел вместе с воспитателем, его уже ждали Дмитрий Тимофеевич и Антонина Алексеевна. Он остановился неподалеку от них, видимо, соображая, какие слова сказать, и вдруг эти слова пришли в голову сами собой, и он их молвил совершенно твердо, скрывая волнение, охватившее его:

— Разрешите вас назвать мамой и папой?

Антонина Алексеевна прикрыла глаза платком, незаметно смахнул слезу и Дмитрий Тимофеевич.

— Хорошего парня берете у нас, — сказал на прощанье И.Н.Закирьенок, провожая их домой.

— Коль у вас он такой, будет и для нас хорошим. Членом семьи. Сыном.

— И с тех пор это наш сын, — завершила рассказ о том памятном дне Антонина Алексеевна.

Когда умолкала она, волнующий диалог подхватывал Дмитрий Тимофеевич:

— Ведь самое главное — в какую среду попадет. А то и за прежнее возьмется. В неполных восемнадцать нелегко управлять собой, можно и оступиться. Человек не машина. Если руль в надежных руках, то автомобиль будет идти прямо и не свернет с дороги в кювет. Молодому человеку трудно самому выбирать верное направление в жизни. Я так говорю, потому как сам шофер, тридцать один год водителем работаю без аварий. Вижу, Антонина Алексеевна скажет сейчас, что я расхвастался. Ничего подобного. Ведь почему я потянул к нам, в пятую автобазу, Валентина? Соображение простое: вместе будем. Смогу помочь. Да и профессия мила моему сердцу. И ребята у нас честные.

Он встал, прошелся по комнате своего просторного и уютного дома, посмотрел в окно на залитый весенним солнцем сад и, присев за стол, продолжал:

— Машина любит хозяина: разгильдяю, лодырю при ней делать нечего. Теперь шофер это особенно хорошо понял. Он сам и ремонт проверит качественно ли выполнен? Ведь от этого зависят и пробеги, и простои, и коэффициент, и план. Сейчас каждый задумался: ведь сделай он несколько невыходов, как лишается премиальных. Быть хорошим хозяином машины, в этом я убежден, значит быть всегда честным человеком. Вот и посоветовал Валентину идти в автобазу. Потом его послали на курсы шоферов, успешно закончил их до призыва в армию. Отслужил, вернулся, и теперь мы с ним вместе работаем.

Пример отца поучителен, он возглавляет бригаду коммунистического труда. В коллективе порядок — позавидуешь, никаких ЧП. Валентин стремится не отстать от отца, работает ровно. Его приняли в комсомол, дали первые общественные поручения. И в этом пример отца — активного коммуниста.

* * *

А Лешка… Впрочем, это теперь дело прошлое… Когда однажды Валентин с отцом вернулись с работы, сын сказал:

— Знаешь, папа, давно хотел поделиться с тобой, да не решался. А теперь не могу, совесть мучает Ведь у меня есть братишка Ленька. Оставил я его еще четырехлетним в детдоме, в Белоруссии, не писал ему. А тут сам полетел под откос. Но чем становился старше, все больше мучился. Ведь я одиннадцать лет его не видел, бросил на произвол судьбы. Вдруг бродягой стал? Не хотелось бы, чтобы таким был, как я когда-то…

Валентин низко опустил голову. Дмитрий Тимофеевич подошел к нему, взял за плечи, весело посмотрел в лицо.

— Чудак-человек. Был бы жив братишка, а мы его на краю света найдем. Слов нет, плохо, что ни разу не написал — ведь брат родной. Но не горюй. Найдем Леньку.

Так начались поиски брата.

Нашли Леньку, встретили. Он нерешительно прильнул лицом к матери и отцу. Его тоже усыновили. Когда встретился с братом, был в оцепенении: ты ли это, Валька? Братья крепко обнялись…

* * *

Разыскивая Варковых на одной из улиц Алма-Аты, я спросил отдыхающего на скамейке белобородого старика:

— Скажите, аксакал, вы не знаете, где живет Дмитрий Тимофеевич Варков?

— Как не знать, четвертый дом налево.

Старик помолчал, внимательно оглядел меня и весело добавил:

— Конечно, знаю — хороший человек…