В. Попов, доктор юридических наук. От тьмы к свету
В. Попов, доктор юридических наук.
От тьмы к свету
Судя по тону начальника уголовного розыска, субъект, о котором сообщалось по телефону, представлял большой интерес.
— Давно таких не видывал, — говорил начальник, — вор, так сказать, вроде ископаемого чудовища. Весьма колоритная фигура, осколок прошлого. Не пожалеете потерянного времени. Жду вас.
Петров быстро убрал со стола бумаги и направился к начальнику розыска. В его кабинете сидел седой мужчина, у ног которого стоял изящный саквояж. Человек, с которым говорил начальник, никак не соответствовал стандартам «клиентов» уголовного розыска. В глаза прежде всего бросались его манеры, позаимствованные у героев заграничных кинобоевиков. Этакие изысканные, «аристократические» манеры.
— Разрешите представить, — иронически улыбнулся начальник розыска, король карманных воров — Пшеронский. Впрочем, он имеет еще восемнадцать фамилий и столько же имен. Постоянная только кличка — Маркиз. Восемь судимостей, полсотни приводов, четыре побега.
Пшеронский выслушал аттестацию без тени смущения.
Рассматривая «осколок прошлого», Петров подумал, что очень многие наверняка не проявили бы и грана беспокойства, если бы в трамвае к ним придвинулся этот элегантный пожилой мужчина с седыми прядями, с бородкой, в золотых очках. Такая внешность усыпляет бдительность, и лишь когда трамвай с грохотом умчится, доверчивый пассажир на остановке вдруг обнаруживает, что бумажник исчез!
Не смутило Пшеронского и пристальное внимание, проявленное Петровым к его персоне.
— С кем имею честь? — галантно приподнялся он. — Ах, старший следователь при прокуроре области?! Весьма приятно!
Петров улыбнулся. Сомнительно, чтобы в таком месте Пшеронскому действительно было приятно. Но он поинтересовался, в связи с чем они с начальником уголовного розыска имеют честь принимать его в данном городе.
— О! — воскликнул Пшеронский, — я приехал в ваш город по сугубо личным делам, можно сказать, в порядке семейной хроники. Хотел разыскать здесь свою престарелую тетю, которую с детства люблю и о которой скучаю. Но жизнь полна неожиданностей! Как только я сошел на перрон, два дурно воспитанных человека схватили меня под руки и привезли сюда. К счастью, я нашел в этом здании весьма приятных собеседников.
За этой тирадой последовало два коротких поклона.
— Вот что, Пшеронский, — жестко сказал начальник уголовного розыска, хватит паясничать. Все это вы скажете своей тете после отбытия срока. Он задержан, Василий Иванович, по телеграмме. Разыскивает Саратов.
— Абсурд! Проверкой карманов у граждан бросил грешить давно. С годами в руках появилась дрожь. Грубо получается, не то!
Петров посмотрел на руки Пшеронского. Они отсвечивали белизной кожи и бледным лаком маникюра на холеных ногтях. Два пальца левой руки украшали золотые перстни с крупными камнями. Но внимание привлекали не столько перстни, сколько своеобразная подвижность пальцев, каждый из которых изгибался как бы самостоятельно. Много карманов очистили они, плавно и неощутимо извлекая кошельки и бумажники.
Когда «короля карманников» увели, начальник розыска поделился своими сомнениями.
— Не может быть, чтобы он приехал один. Такие «маркизы» обычно ездят в сопровождении свиты, действующей по указке хозяина. Ребята явно поторопились на вокзале. Надо было брать всех одним махом.
Прошло несколько недель. В производстве Петрова находился ряд сложных, запутанных дел, и история с Пшеронским забылась.
Но как-то утром секретарь прокуратуры сообщила Петрову, что в приемной появился некий молодой человек, настойчиво желающий увидеться с «самым главным» следователем и отказывающийся сообщить причину визита. Петров попросил привести посетителя. Им оказался парень лет двадцати в потрепанном костюме, с чубчиком на лбу и руками, усыпанными татуировками.
— Гражданин следователь, я решил «завязать», — заявил посетитель, надоела такая жизнь: с базара — в тюрьму, из тюрьмы — снова на базар. Не жизнь, а жестянка!
— А вы не торопитесь, — попросил Петров. — Расскажите все по порядку.
И парень рассказал свою биографию, короткую, но темную.
Ваську Соколову было пятнадцать лет, когда уличный приятель Мишка подвел его на бульваре к хорошо одетому мужчине, приветливому и щедрому. Новый знакомый, солидный и представительный, давал деньги на кино, водил в городской сад, покупал мороженое и интересно рассказывал захватывавшие Васька истории о дерзких и смелых людях, которые умеют «жить вольно», без труда и забот, без уроков и двоек, но — всегда с деньгами.
— Что ты видишь в жизни, Васек? Батька твой где? Нету батьки. Мамаша кормит одной пшенной кашей и не дает даже гривенника.
Васек стал привыкать к пиву и водке, которые всегда водились на квартире у новоявленного «папы», понравилась ему и беспечная, сытая жизнь без забот и хлопот.
Страшно было только тащить первый раз из хозяйственной сумки коробку с ботинками, хотя с двух сторон его надежно оберегали Маркиз и верзила Прыг. Получилось! А дальше пошло легче, он осмелел. Таких, как Васек, у Маркиза было пятеро. Выручка сдавалась Маркизу, сдавалась вся, и попробовал бы кто-нибудь утаить хоть рубль! Ослушников жестоко карали: «шеф» внушал мальчикам весьма своеобразное понятие о честности. Это качество он признавал только в одном плане: честность маленьких рабов по отношению к нему.
В шестнадцать лет — первый провал. На рынке колхозники наградили воришку щедрыми оплеухами, а потом — крепкая рука милиционера. Васек взывал о помощи, но Маркиз и Прыг исчезли.
Затем — детская комната, а за ней — колония. Раз в неделю Ваську поступали великолепные передачи. Маркиз давал понять, что Васек не забыт и ценится, как верный блюститель воровских традиций: он никого не выдал.
Побег. Снова квартира Маркиза, но уже в другом городе. А дальше многолетняя карусель: кражи — тюрьма, снова кражи — пьянки — тюрьмы побеги… Мучился и терзался Васек в минуты просвета, но обрубить такое существование не хватало воли. Слишком крепко прибрал его Маркиз, грозивший в случае «измены» ножом и револьвером. Васек так объяснял свое состояние:
— Боялся. Всех боялся — и вас и их. Не думал, что найду у вас сочувствие и помощь. К тому же у Маркиза длинная рука…
Соколов, конечно, преувеличивал опасность и не понимал, что в любом советском учреждении ему протянули бы руку.
— Помогите встать на ноги. «Хвостов» за мной нет, все, что полагалось, отбыл. О настоящей работе мечтаю. Я ведь еще не совсем пропал. В колонии выучили на шофера, очень нравится мне эта работа. Разрешите сдать «приборчик»!
На стол упал металлический наперсток, с припаянным кусочком лезвия от безопасной бритвы. Это было орудие профессионального карманного вора.
— Скажу честно, если я устроюсь на работу, к вам придет еще один из нашей компании. Как только Маркиза взяли, остальные разлетелись, а мы вдвоем остались и твердо решили «завязать». Только он выжидает — как получится со мной.
Вместе с секретарем горкома комсомола Петров поехал на одну из автобаз. Нельзя сказать, чтобы директор очень обрадовался перспективе иметь в штате вора, но, понимая важность дела, согласился принять Соколова на работу, поместить его в общежитие, оказать на первый случай материальную помощь. Комсомольская организация взяла над Соколовым шефство. И парень начал новую жизнь.
Вскоре Соколов появился снова у следователя в сопровождении своего бывшего соучастника, носившего кличку Дуб. Приведенный обладал довольно привлекательной внешностью, но развязные манеры и бегающие глаза не вызывали к нему симпатии и доверия. Дуб явился со свертком. И если Соколов сдал наперсток, то Дуб вывалил на стол… макет правой руки. Эта «рука» была сделана из ваты на проволочном каркасе и заканчивалось деревянной кистью в кожаной перчатке. «Кукла» засовывалась в пустой рукав пальто, прикреплялась к плечу и создавала впечатление, что обе руки на виду. Настоящая же правая рука выжидала удобного момента и действовала буквально из-под полы.
Несколько раз Петров справлялся о том, как ведут себя вернувшиеся к труду парни, и получал положительные ответы. Особенно хорошо отзывались о Соколове.
Проходили месяцы, однажды весной Петров неторопливо шел по обочине, обходя талый снег и первые лужи. Сзади послышался шум мотора. Грузовик слегка обогнал его и остановился. Из окна кабины выглянул Соколов.
— Садитесь, подвезу! Как видите, получил баранку в свои руки. Теперь мое дело верное. — Петров с удовольствием уселся рядом с водителем. Заработки подходящие. Но скажу вам по совести, — продолжал Соколов, приходится сильную борьбу вести с самим собой. Вот, представьте себе, иду по улице. Впереди женщина, а при ней хозяйственная сумка. Наружный карманчик сумки расстегнулся, и деньги вот-вот вывалятся. Сами руки к ним тянутся. Но я пересиливаю себя. Подхожу к этой женщине, говорю, чтобы рот не разевала. На душе легче становится.
— Ну, а как Дуб? — спросил Петров.
Соколов смутился.
— Дуб как дуб, каким был, таким и остался. Сбежал…
…Вскоре Петров был переведен в другую область. Прошло еще несколько лет.
Последняя встреча с Соколовым состоялась не так давно. Возвращаясь из Москвы, Петров бродил по перрону вокзала. Поезд стоял здесь долго, и была возможность взглянуть на привокзальную площадь города, с которым было связано много воспоминаний.
Из автобуса, поджидавшего пассажиров, выскочил Соколов, явно обрадованный встречей.
— Имею права первого класса и, как видите, вожу пассажирский. Женился, знаете, мальчишка растет. Квартиру получил. Со всеми удобствами.
На ветровом стекле автобуса распластался красный треугольник, на котором золотом было напечатано — «Ударнику автобазы».