«Равновесие» в политике Польши

«Равновесие» в политике Польши

Выход Германии из конференции по разоружению и Лиги Наций привел к ее международной изоляции, что рассматривалось Польшей как благоприятный момент для достижения соглашения. Польское руководство вновь решило показать свою силу и способность к самостоятельной политике. Уведомив Берлин в отсутствии намерений участвовать в каких-либо санкциях против него, Варшава получила германские заверения в желании нормализовать отношения. 15 ноября между польским послом в Берлине Ю. Липским и Гитлером была достигнута устная договоренность об отказе от применения силы, которая, по мнению рейхсканцлера, могла быть позднее преобразована в договор. 16 ноября было опубликовано германо-польское коммюнике, в котором обе стороны обязались не «прибегать к насилию для разрешения существующих между ними споров». Сообщая 16 ноября советской стороне о нормализации отношений с Германией, польский представитель высказался в том смысле, что «отношения с СССР завершены договором о ненападении, а с Германией только начинают развиваться.[300] Если же учесть, что и польская, и германская пресса создавали впечатление о наличии каких-то неоглашенных договоренностей, понятно, что в Москве это было воспринято с опасением. Конечно, Варшава не собиралась в данный момент ухудшать отношения с СССР, и 23 ноября министр иностранных дел Ю. Бек высказал советскому полпреду в Варшаве Антонову-Овсеенко пожелание о координации политики обеих стран в Прибалтике.[301]

Советская дипломатия решила получить дополнительные сведения о намерениях Польши в отношении Германии, поэтому когда 14 декабря Польша предложила СССР расширить контакты, Москва положительно отреагировала на это, запросила Польшу о ее отношении к планам довооружения Германии и предложила подписать декларацию о заинтересованности в неприкосновенности Прибалтики.[302] Тем временем Франция предложила СССР договор о взаимопомощи, и 19 декабря Москва инициировала идею многостороннего договора, которая не вызвала восторга в Варшаве, сославшейся на необходимость информирования прибалтийских стран. Польше было передан приглашение Беку посетить СССР.[303] Сведения о советско-польских контактах относительно гарантии Прибалтике вызвали негативную реакцию в Берлине, поэтому Германия пригрозила прервать начавшиеся 27 ноября переговоры с Польшей о договоре о ненападении. Естественно, 9 января 1934 г. Варшава заверила Берлин, что без его согласия она не пойдет на подписание декларации по Прибалтике. Поэтому все советские предложения о скорейшем подписании прибалтийской декларации не были поддержаны польской стороной. 11 января Польша официально уведомила Москву о переговорах с Германией и предложила отложить подписание декларации на время визита Бека в Москву в середине февраля.[304]

Польское руководство полагало, что соглашение с Германией, которое рассматривалось им в качестве выравнивания западного крена Локарнских соглашений, коренным образом изменит положение страны в Европе. 26 января 1934 г. была подписана германо-польская декларация о мирном разрешении споров и неприменении силы.[305] Стороны объявили о мире и дружбе, была свернута таможенная война и взаимная критика в прессе. В Варшаве этот документ был воспринят как основа безопасности страны и средство интенсификации великодержавных устремлений Польши Германии удалось добиться, чтобы вопрос о границе в декларации был обойден молчанием, а попытки СССР объяснить Польше, что ее провели, естественно, не увенчались успехом. Поскольку сама декларация была очень лаконичным документом, в прессе сразу же возникли слухи о том, что к ней имеется некое секретное приложение.[306] Германо-польское соглашение вызвало опасения у их соседей, но получило ободрение Англии и Италии. Соглашение исключало Польшу из любых систем коллективной безопасности что, естественно, было на руку Германии.[307]

1 и 3 февраля Польша окончательно отказалась от подписания вместе с СССР декларации по Прибалтике.[308] Во время визита Бека в Москву 13–15 февраля 1934 г. было достигнуто соглашение о преобразовании дипломатических представительств в посольства и стороны согласились на продление срока действия договора о ненападении.[309] В ходе начавшихся 25 марта переговоров польская сторона предложила продлить договор на 2 года с последующим многократным продлением, а советская сторона предложила 10-летний срок. В ответ Варшава захотела связать этот вопрос с продлением аналогичных договоров СССР со странами Прибалтики и заключением советско-румынского договора. Тогда Москва передала это предложение Эстонии, Латвии, Литве и Финляндии, которые через несколько дней выразили свое согласие,[310] вынудив Польшу 31 марта сделать тоже. Попытки Польши увязать продление договора о ненападении с признанием СССР Виленщины частью Польши не нашли поддержки в Москве, а соглашения со странами Прибалтики 4 апреля явились ударом по престижу Варшавы и подтолкнули ее 5 мая подписать протокол о продлении договора до 31 декабря 1945 г.

Тем самым Москва получила подтверждение, что у Польши нет тайного соглашения с Германией относительно территорий на востоке, поскольку договор подтверждал статью 3 Рижского договора об отсутствии территориальных претензий. Однако среди польских военных преобладало мнение о том, что СССР более сильный враг, нежели Германия.[311] Франция довольно сдержано отнеслась к германо-польскому соглашению, и Париж решил активизировать идею Восточного пакта. Начавшееся осенью 1933 г. обсуждение идеи Восточного пакта между Парижем и Москвой привело весной 1934 г. к появлению проекта соглашения, предусматривавшего заключение договора между СССР, Германией, Польшей, Чехословакией и странами Прибалтики и советско-французского договора о взаимопомощи, связанного с Восточным пактом и Локарнскими соглашениями. Предполагалось, что Франция оказала бы СССР помощь в случае нападения на него кого-либо из участников Восточного пакта, а советская помощь Франции осуществлялась в случае нападения на нее кого-либо из участников Локарнских соглашений. Для Франции осуществление этого проекта было обусловлено вступлением СССР в Лигу Наций, а Москва считала обязательным участие в соглашении Франции и Польши. Однако французские зондажи Польши на предмет ее участия в проектируемом соглашении показали, что польское руководство осторожно относится к многосторонним соглашениям и опасается усиления международного влияния СССР.

Начавшиеся 19–26 мая 1934 г. франко-польские переговоры об участии Варшавы в Восточном пакте показали, что союзник Франции ведет собственную дипломатическую игру.[312] Сначала польское руководство предложило включить в будущее соглашения Румынию, затем выступило против участия в нем Чехословакии, а в конце концов обязательным условием участия Польши в Восточном пакте стало участие в нем Германии. Выдвигая подобное условие, Варшава была прекрасно информирована, что Берлин не собирается участвовать в соглашении, то есть речь шла о хорошо оформленном отказе. Более того, Польша была не только против привлечения СССР к каким-либо многосторонним соглашениям в Европе, но и даже против его вступления в Лигу Наций. В данном случае сказались опасения Варшавы, что именно СССР займет освободившееся после ухода Германии из Лиги Наций место постоянного члена Совета этой организации, на которое претендовала Польша. Кроме того, польское руководство опасалось, что СССР поставит в Лиге Наций вопрос о национальных меньшинствах в Польше, и международное влияние СССР существенно возрастет, что еще больше затруднит достижение Польшей статуса великой державы. В частности, Варшава опасалась, что потеряет шансы на сплочение стран Восточной Европы под своим влиянием и ее ценность союзника в глазах Франции резко снизится.

С другой стороны, польское руководство летом 1934 г. надеялось, что у СССР возникнут трудности в отношениях с Японией, что позволило бы Варшаве занять более жесткую позицию в отношении своего восточного соседа. Понятно, что в этих условиях Москва надеялась с помощью Восточного пакта нейтрализовать Францию, Германию и Польшу, обеспечив спокойствие своих западных границ. В целом переговоры о Восточном пакте летом — осенью 1934 г. показали, что против этого соглашения выступили Англия, Германия и Польша, которые негативно восприняли эту идею. Германское руководство опасалось, что подобное соглашение сделает невозможным экспансию, а польское — утратить возможности стать великой державой из-за усиления влияния СССР в Европе. В итоге явно негативная позиция Польши в отношении Восточного пакта породила волну слухов о секретном германо-польском сотрудничестве. Более того, подобная позиция Польши стала для Англии удобным прикрытием ее негативного отношения к этому соглашению.

Особенно Варшаву раздражало предусматривавшееся проектом соглашения право прохода войск других стран-участниц через свою территорию, которым в определенных условиях могла бы воспользоваться и Красная армия. Накануне приема СССР в Лигу Наций Польша решила показать свою значимость, хотя дипломатический нажим Англии и Франции и лишил ее возможности открыто выступить против. 4 сентября Варшава потребовала от Москвы до 7 сентября подтвердить все советско-польские договоры. Естественно, СССР не спешил выполнить эту «просьбу», хотя и ответил согласием. Позднее Польша потребовала вместо обмена нотами опубликовать коммюнике в прессе. Понятно, что чем большую спешку выказывала Варшава, тем невозмутимее вела себя Москва. В итоге вечером 10 сентября стороны согласились обменяться соответствующими нотами после приема СССР в члены Лиги Наций, и Польша заявила о возможности поддержать кандидатуру СССР.[313]

18 сентября польский министр иностранных дел заявил в Лиге Наций об отказе Варшавы сотрудничать с ней в деле охраны прав нацменьшинств до введения подобной системы для всех стран — членов этой организации. За этим заявлением скрывалось опасение Варшавы, что Москва может поставить вопрос о правах белорусского и украинского населения Польши. Многочисленные наблюдатели расценили этот шаг Польши как прогерманский и антисоветский. 18 сентября СССР был принят в члены Лиги Наций. Тем временем переговоры о Восточном пакте окончательно зашли в тупик, поскольку ни Германия, ни Польша не согласились участвовать в этом объединении. Убийство 9 октября 1934 г. в Марселе министра иностранных дел Франции и активного сторонника Восточного пакта Л. Барту привело к тому, что отныне для Парижа эта идея стала лишь средством давления на Берлин с целью принудить его к соглашению с Францией. 1 ноября дипломатические представительства Германии и Польши были взаимно преобразованы в посольства, что, по мнению наблюдателей, было еще одним шагом на пути к их сближению. Тем временем вялотекущие франко-польские переговоры о Восточном пакте показали, что безучастия Германии Польша не согласится подписать это соглашение.

Стараясь подчеркнуть свое ведущее положение в Восточной Европе, Польша осень» 1934 г. попыталась вновь надавить на Литву с целью добиться восстановления дипломатических отношений, что рассматривалось польским руководством как признание Литвой существующей польско-литовской границы. Одновременно ухудшились и польско-чехословацкие отношения. Понятно, что все эти действия Варшавы получали неизменное одобрение Берлина, всячески подчеркивавшего новое состояние германо-польских отношений.

В ходе посещения 27–31 января 1935 г. Герингом Польши[314] Варшава еще раз подтвердила свою неуступчивую позицию по проблеме Восточного пакта. Тем более что стало известно о попытках Англии вновь возродить «Пакт четырех»; это породило в Польше надежды на ее возможное приглашение в это соглашение. Англия предложила дополнить Восточный пакт «военной конвенцией», что позволяло Германии довооружиться. В этих условиях Польша спокойно восприняла германские заявления 10–16 марта 1935 г. об отказе от выполнения военных ограничений Версальского договора.[315] Этот односторонний шаг Германии в итоге привел к подписанию советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи. Со своей стороны Польша в мае 1935 г. уведомила Францию, чтобы та не рассчитывала на автоматическую поддержку Варшавой советско-французского договора о взаимопомощи. Смерть Ю. Пилсудского 12 мая 1935 г. породила в Берлине опасения в том, что новое польское руководство вновь вернется к профранцузской политике, но уже 2–4 июля министр иностранных дел Польши Ю. Бек заверил Гитлера, что Варшава продолжит «линию 26 января 1934 г.».[316] Хотя внутри Германии реваншистская пропаганда никогда не прекращалась, польское руководство воспринимало ее преимущественно как уступку нацистского руководства консервативным кругам германского общества. 24 ноября стороны подписали торговый договор, предоставив друг другу режим наибольшего благоприятствования. Все время германское руководство напоминало Варшаве, что именно антисоветизм является надежной основой германо-польской дружбы, тем самым Германия добивалась невозможности польско-советского сближения.

Подписание договоров о ненападении с СССР и Германией позволяло, по мнению польского руководства, занять более жесткую позицию по ряду международных проблем, демонстрируя свои великодержавные устремления. Развитие событий во второй половине 1930-х годов показало, что позиция Польши, как правило, была ближе к позиции Германии и резко расходилась с позицией СССР. Особенно наглядно это проявилось в ходе обсуждения идеи Восточного пакта, в реакции Варшавы на известие о заключении 2 мая советско-французского и 16 мая советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи, а также в отношении Гражданской войны в Испании.[317] Причем в первом случае именно позиция Польши стала одной из причин того, что Франция отказалась от заключения военной конвенции с СССР. В январе 1936 г. французское военное министерство констатировало, что «военный союз с Польшей несовместим с русским военным союзом. Нужно выбирать».[318] Как известно, Париж выбрал Варшаву, а не Москву.

В феврале 1936 г. Польшу посетил министр Третьего рейха Г. Франк, в очередной раз продемонстрировавший германо-польскую дружбу. Занятие германскими войсками Рейнской демилитаризованной зоны и нарушение Локарнских договоренностей не вызвало у Польши никаких возражений, тем более что Франция не предприняла никаких контрмер. Предложив Англии, Франции, Бельгии и Италии заключить договоры о ненападении на 25 лет, Германия ссылалась на аналогичное соглашение с Польшей 1934 г. Отказ от Локарнских соглашений ликвидировал и договор о гарантиях между Францией и Польшей, а также германо-польский арбитражный договор, замененный соглашением от 26 января 1934 г. 24 июля 1936 г. Германия ввела двухлетний срок службы в армии, а Польша решила добиваться франко-германо-польского соглашения.

В отношениях с Германией Польша поддерживала ее антикоммунистическую деятельность и благосклонно оценила создание Антикоминтерновского пакта. И хотя Варшава уклонилась от предложений вступить в этот пакт и установить более тесные связи с Германией на антисоветской основе, ее отказ был обусловлен традиционным стремлением сохранить возможность дальнейшего лавирования с целью достижения статуса великой державы.[319] Основой великодержавной политики Польша считала создание союза с Румынией, Югославией, Венгрией и Италией, опираясь на который Варшава рассчитывала продолжать «политику равновесия» в отношении Берлина и Москвы. Понятно, что Германия и СССР по разным причинам противодействовали этим устремлениям Польши, пытаясь в то же время использовать некоторые дипломатические шаги Варшавы в своих интересах. Польское руководство считало главным препятствием для реализации плана «Третьей Европы» Чехословакию и приложила немало усилий для изоляции ее внутри Малой Антанты. Кроме того, польская дипломатия поддерживала те действия Югославии и Румынии, которые вели к отходу от французской системы союзов и к налаживанию контактов с Венгрией. Но до конца 1930-х годов эти устремления Польши так и не были полностью реализованы.

Со своей стороны Германия, приступая к ревизии территориальных установлений Версальского договора, была заинтересована в нейтралитете Англии и Польши. Поэтому в 1936–1937 гг. Берлин неоднократно демонстрировал Варшаве свое расположение. 5 ноября 1937 г. была подписана германо-польская декларация об отношении к национальным меньшинствам, которая формально означала урегулирование важной проблемы двусторонних отношений. В то же время Берлин уверял Варшаву, что статус Данцига останется неизменным, как и сохранение всех прав Польши в «свободном городе». Все это расценивалось в Варшаве как явное подтверждение стремления Германии к дальнейшей нормализации отношений с Польшей, которое могло привести как минимум к благожелательному нейтралитету Польши, а как максимум — к германо-польскому союзу. Кроме того, Германия активизировала антикоммунистическую и антисоветскую риторику, которая встречала вполне благожелательный прием в Варшаве, хотя дальше общих разговоров дело пока не шло.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.