Трагедия на Карповке
Трагедия на Карповке
17 марта 1964 года в Управлении охраны общественного порядка Ленинграда заканчивался обычный рабочий день. В 18 часов 30 минут в дежурную часть УООП поступило сообщение дежурного Петроградского райотдела милиции, что к ним обратилась гражданка Г. Смирнова, проживающая в квартире 38 дома № 13 по набережной реки Карповки, которая заявила, что, возвратившись из института домой, не смогла попасть в свою квартиру. На ее звонки никто не отзывался. Заглянув в замочную скважину, она увидела свою мать, лежащую в крови на полу прихожей.
На место происшествия срочно выехали сотрудники Петроградского райотдела милиции и опергруппа отдела уголовного розыска УООП Ленинграда, возглавляемая руководством Управления.
Дверь квартиры пришлось взломать. В квартире были обнаружены в бессознательном состоянии с многочисленными ранами на голове мать Смирновой и муж, которые «скорой помощью» были немедленно доставлены в лечебные учреждения.
В большой 4-комнатной квартире, занимаемой семьей Смирновых, обстановка была нарушена почти во всех помещениях: шкафы открыты, ящики выдвинуты, а вещи из них выброшены, телефонный провод в гостиной оборван.
Мужа Г. Смирновой обнаружили в кабинете лежащим в луже крови у письменного стола. Удары по голове были нанесены ему с такой силой, что брызги крови попали даже на потолок.
С самого начала создалось твердое убеждение в том, что пострадавшие подверглись разбойному нападению. Преступники учинили обыск в квартире, искали ценности и, очевидно, что-то похитили.
Тщательный осмотр места происшествия длился с 19 часов 17 марта до 2 часов 18 марта. Его возглавили опытнейшие работники прокуратуры Ленинграда, прибывшие на место происшествия практически одновременно с сотрудниками угрозыска. По факту разбойного нападения было возбуждено уголовное дело.
Чтобы не нарушать обстановки и не создавать излишней толчеи и бесцельного хождения по квартире, в кухне, где, как было видно, преступники не побывали, был организован оперативный штаб по руководству работой на месте происшествия. Для связи с Управлением был использован телефон соседней квартиры. Возле парадной установили пост, исключавший возможность прохода любопытных.
Единственным человеком, который мог пролить какой-либо свет на преступление, была сама заявительница. В ходе ее допроса удалось выяснить следующее. В квартире проживал бывший ответственный работник Леноблисполкома Н. И. Смирнов, который в 1962 году был переведен на работу в Москву. В Ленинграде остался жить его сын В. Н. Смирнов с женой Г. П. Смирновой и тещей А. А. Жильцовой.
Со слов Г. Смирновой, возможность организации и осуществления этого разбойного нападения со стороны каких-либо близких их семьи исключалась, поскольку они вели очень замкнутый образ жизни и, кроме нескольких близких родственников, которые, по ее мнению, не вызывали никаких подозрений, их квартиру больше никто не посещал.
17 марта Смирнова ушла в свой институт в 9 часов 30 минут. Дома оставались муж и мать. Вернувшись после учебы, Смирнова в квартиру попасть не смогла — входная дверь, обычно закрываемая только на французский замок, ключи от которого имелись у всех членов семьи, оказалась закрытой и на внутренний врезной замок. Ключ от этого замка у Смирновых имелся всего один, он всегда находился в замочной скважине двери со стороны прихожей. Квартира закрывалась на этот замок только тогда, когда вся семья уезжала из города на длительное время. Этот ключ оказался похищенным преступниками.
Параллельно с осмотром места происшествия из прибывающих на место преступления сотрудников уголовного розыска руководством УР были созданы оперативные группы, которые немедленно приступили к работе по основным направлениям.
Отдельная группа работников начала обход всех квартир дома № 13, чтобы установить лиц, которые могли бы видеть преступников, указать их количество и обрисовать приметы. В проверку были взяты все лица, которые по роду своей работы имели какое-нибудь отношение к квартире 38 (почтальон, электромонтер, сантехник ЖЭК, монтер из телефонной станции, представитель Ленгаза и т. д.). Эти лица уже были установлены и начали проверяться.
Был составлен список всех лиц из числа жителей дома № 13 и соседних домов, не внушающих доверия, которые могли бы подозреваться как возможные наводчики или непосредственные участники этого преступления. В списке значилось около 20 человек, и их проверка началась немедленно. Суть ее сводилась к установлению алиби.
Выяснялись взаимоотношения в семье Смирновых и проверялись их связи, в том числе и родственные.
В больницу Василеостровского района, куда доставили Жильцову, и в Военно-медицинскую академию, куда госпитализировали Смирнова, были немедленно направлены оперативные работники. Перед ними была поставлена задача войти в контакт с врачами, неотлучно находиться возле раненых и при первой возможности выяснить обстоятельства нападения на них.
Примерно в 21 час 17 марта 1964 года удалось переговорить с пришедшей в сознание Жильцовой и выяснить ряд деталей совершенного преступления. После этого она снова впала в бессознательное состояние, и допросить ее удалось лишь 21 марта, так что полученные сведения имели очень важное значение. С другим раненым, В. Н. Смирновым, переговорить так и не пришлось.
Жильцова рассказала, что около 11 часов дня Смирнов работал в своем кабинете, а она зашла в туалет. Услышав в прихожей шум, вышла и увидела группу неизвестных людей, примерно в пять человек. Кто-то из них твердым предметом нанес ей удар по голове, и она потеряла сознание. Очнувшись на полу в прихожей, Жильцова увидела, что возле нее стоит один из преступников. Угрожая каким-то блестящим предметом, он требовал от нее деньги и ценности. Она сказала, что денег у них нет. В ответ неизвестный стал избивать ее. В это время Жильцова слышала шум в комнатах, а из кабинета были слышны стоны Смирнова. Потом она опять на некоторое время потеряла сознание и, когда ушли из квартиры преступники, не слышала.
Способ проникновения преступников в квартиру остался неизвестным. Можно было только предполагать, что они проникли под каким-либо предлогом, воспользовавшись доверием Смирнова, открывшего им дверь. Запоры на двери никаких повреждений не имели.
В дальнейшем, находясь в полубессознательном состоянии, Жильцова, с трудом передвигаясь по квартире, пыталась связаться с внешним миром, но безуспешно — шнур телефона был оборван, а входная дверь заперта на внутренний врезной замок, ключ от которого преступники унесли.
Приметы преступников Жильцова запомнила плохо. Сказала лишь, что один из них был в темном пальто, другой — в светлом.
Об обстоятельствах совершенного разбойного нападения на квартиру, о количестве и приметах преступников немедленно были оповещены все городские и транспортные подразделения милиции.
Между тем в квартире Смирновых продолжался тщательный осмотр места происшествия. Для успешного розыска необходимо было выяснить, что похищено бандой. Участвующая в осмотре Г. Смирнова заявила, что преступниками из разных комнат похищены следующие вещи:
1) фотоаппарат марки «Киев», подаренный В. Н. Смирнову отцом;
2) деньги в сумме около 20 рублей;
3) два золотых кольца;
4) часы марки «Вымпел» в анодированном корпусе.
Перечень похищенного был немедленно передан дежурному по УООП, а затем циркуляром доведен до сведения всего оперативного состава.
В тот же вечер, 17 марта, неотложную работу по мобилизации своих оперативных позиций в преступной среде начал проводить весь личный состав уголовного розыска Управления. И это незамедлительно принесло свои плоды.
К вечеру поступила оперативная информация, что 17 марта, в 14 часов, к некому Н. зашел знакомый парень по имени Виктор, передал ему фотоаппарат марки «Киев» и попросил спрятать. В результате срочно организованной негласной проверки этот фотоаппарат был осмотрен. Кроме заводских номеров на объективе и корпусе, была обнаружена выгравированная дарственная надпись: «Смирнову М. I. от правительства Украины, 1957 год».
Эта надпись привела всех в замешательство: никто из членов семьи Смирновых таких инициалов не имел. Принадлежность фотоаппарата семье Смирновых была поставлена под вопрос.
Однако сомнения работников милиции вскоре были разрешены догадкой, что надпись сделана на украинском языке, а по-украински имя Николай (так звали отца потерпевшего) пишется «Микола».
Данные об этой характерной примете были немедленно переданы на место происшествия, где продолжался осмотр, но, к сожалению, Г. Смирнова не знала, была ли на похищенном фотоаппарате какая-либо надпись. Тогда было принято решение найти в квартире паспорт на похищенный аппарат. После длительных поисков он был найден на полу среди других документов, выброшенных преступниками из ящиков письменного стола.
Паспорт пропитался кровью, и прочитать номер было невозможно. Специальная обработка находки была немедленно произведена в НТО УООП. Выяснилось, что номера, указанные в паспорте, не совпадают с номерами, имеющимися на фотоаппарате.
Телефонный звонок в Москву на квартиру Н. И. Смирнова, который мог бы сообщить что-либо о похищенном фотоаппарате, результатов не дал. Узнав от родственников о случившемся, он срочно вылетел в Ленинград.
Время шло… От работающего оперативного состава каких-либо новых заслуживающих внимания данных не поступало. Самым серьезным продолжал оставаться сигнал о фотоаппарате «Киев» с дарственной гравировкой на имя Смирнова. Было принято решение установить и задержать неизвестного по имени Виктор, отдавшего фотоаппарат на хранение.
Задержанный оказался Плотицыным Виктором Евтиховичем, 1938 года рождения, полировщиком Ленинградского завода по ремонту легковых автомобилей, прописанным на Пушкинской улице, дом 12/2, и живущим в соседнем доме у своей сожительницы Ивановой. Плотицын был дважды судим за кражи личного имущества граждан, кроме того он употреблял наркотики.
Доставленный в Управление милиции Плотицын о своем времяпрепровождении в течение дня 17 марта стал давать туманные показания, которые сразу же перепроверялись параллельными допросами его сожительницы и ее матери. Сопоставление всех показаний создавало впечатление, что Плотицын что-то скрывает.
Так, например, он заявил, что днем 17 марта смотрел кинокартину «Если ты прав». В то же время его сожительница показала, что эту кинокартину они смотрели вдвоем вечером 16 марта. При личном обыске у Плотицына были обнаружены и изъяты ручные часы марки «Сура». Его сожительница и мать утверждали, что до 17 марта этих часов у Плотицына не было, а средств на их приобретение он не имел.
Пока допрашивали Плотицына и перепроверяли его показания, оперативным работникам по телефону удалось связаться с прибывшим в ленинградский аэропорт Н. И. Смирновым. Он подтвердил наличие гравировки на объективе и назвал именно ту надпись, которая имелась на осмотренном фотоаппарате. Принадлежность фотоаппарата, равно как и причастность Плотицына к совершенному преступлению, теперь были очевидны.
Почему же не совпали номера в паспорте и на фотоаппарате? Это выяснилось позднее. У Н. И. Смирнова был еще один аппарат марки «Киев», который он увез с собой в Москву, а паспорт на него остался в Ленинграде. Паспорт на этот аппарат и был найден при осмотре квартиры.
Работа с Плотицыным пошла более целеустремленно. Запутавшись в своих объяснениях, Плотицын опрометчиво показал, что часы ему дал его знакомый по местам заключения Борис Грузинский, проживающий где-то на Петроградской стороне.
Одновременно с активным допросом Плотицына было изъято и исследовано его пальто, на котором были обнаружены следы крови. Из-под ногтей Плотицына была изъята грязь, в составе которой также обнаружили кровь. Во время обыска у сожительницы Плотицына оперативники нашли и изъяли офицерский парадный кортик и самодельный нож типа финского.
Плотицын наконец понял, что работники милиции располагают достоверными данными о его причастности к нападению на квартиру Смирновых. Но поскольку о фотоаппарате, переданном им на хранение, на допросе вообще не упоминалось, он стал предполагать, что задержан и разоблачен кто-то из его соучастников.
18 марта 1964 года на очередном допросе Плотицын признал себя виновным в совершении бандитского ограбления квартиры на набережной Карповки. Показания он дал далеко не полные. В совершенном преступлении отвел себе самую скромную роль, а инициаторами назвал Грузинского и знакомого наркомана Ушакова, живущего на проспекте Обуховской обороны. Из похищенных вещей ему достался фотоаппарат, который он по пути с места преступления якобы выбросил в Неву.
Хотя показания Плотицына не были ничем подкреплены, его решили оставить на время в покое, поместив в ИВС и сделав вид, что полностью поверили его показаниям.
Немедленно развернулась работа по установлению и задержанию Грузинского и Ушакова. Оба вскоре были установлены. Грузинский Борис Борисович, 1932 года рождения, работал компрессорщиком завода «Ленводтеплоприбор». Ранее был трижды судим за кражи и побег из лагеря, жил на Лахтинской улице в доме № 23.
Другой — Ушаков Вячеслав Александрович, 1937 года рождения, с января 1964 года не работал. Жил в доме № 95 по проспекту Обуховской обороны, ранее был дважды судим за кражи.
Этими данными опергруппа располагала к исходу ночи 18 марта. Тотчас за их адресами было организовано наблюдение. В квартирах матери и сожительницы Плотицына, в квартире Ушакова, не оказавшегося дома, и у квартиры Грузинского были выставлены засады. Они оставались там до установления всех обстоятельств разбойного нападения.
Грузинского было решено брать рано утром на работе, чтобы сохранить факт его задержания в тайне от возможных подельников. Вместе с замначальника 1 отдела В. М. Лесовым на операцию выехали старший оперуполномоченный В. Бондарев и один из старейших и опытных оперативников А. Караваев, за плечами которого были окопы Великой Отечественной войны.
Грузинского взяли прямо в раздевалке. Бегло ощупав одежду, чтобы исключить наличие оружия, оперативники посадили его в легковушку на заднее сиденье между собой и двинулись на Литейный, чтобы оформить там задержание. По дороге А. Караваев почувствовал, что Грузинский как-то неестественно начал ерзать на своем месте, и немедленно схватил его за руки. Вместе с Бондаревым они обнаружили в руках задержанного наручные часы, которые он, достав из кармана, пытался засунуть за обшивку сиденья. Так пресекли попытку главаря банды (а по результатам расследования он таковым и являлся) избавиться от одного из важнейших вещественных доказательств, похищенных бандитами при нападении. Это были часы марки «Вымпел», принадлежащие В. Н. Смирнову. На одежде и обуви Грузинского были обнаружены многочисленные следы крови.
Ушаков так и не появился дома. Было известно, что он может появиться в месте сборища большинства городских наркоманов — у станции метро «Площадь Восстания». Туда и было перенесено наблюдение. В середине дня 18 марта Ушаков действительно был там замечен и задержан, когда подходил к дому Плотицына на Пушкинской улице.
Началась непосредственная работа с задержанными Грузинским и Ушаковым. Пройдя все стадии отчаянного сопротивления, обычно оказываемого в процессе следствия, они поняли всю безвыходность своего положения и начали давать показания.
Эти показания были полностью проверены и подтверждены в ходе дальнейшей разработки преступников. Из числа похищенного были найдены два золотых кольца, оказавшихся в ломбарде, и безразмерные носки, переданные Ушаковым своему приятелю Чеканову. Эти носки Г. Смирновой в числе похищенных вещей не назывались.
Была установлена и принадлежность офицерского кортика, изъятого у Плотицына. Оказалось, что этот кортик применялся Грузинским при ограблении квартиры Смирновых и был позаимствован преступниками у наркомана Орлова, который, в свою очередь, стащил кортик у отца-пенсионера, бывшего флотского офицера.
В процессе проведения уличных операций с преступниками было найдено и другое орудие преступления — металлический ломик, которым они наносили удары Смирнову и Жильцовой.
Оставалось ввести официально в дело фотоаппарат «Киев». Плотицын продолжал утверждать, что выбросил его в Неву. Грузинский, а позднее и Ушаков показали, что после совершения преступления они стали рассматривать на лестнице одного из домов этот фотоаппарат. Заметив на нем гравировку, Грузинский посоветовал Плотицыну выбросить фотоаппарат как слишком опасную улику в реку. Во время их встречи вечером 17 марта Плотицын сообщил, что фотоаппарат он отдал на хранение одному надежному знакомому. Ушаков стал его за это ругать.
Это и было использовано для введения фотоаппарата в дело, как важное вещественное доказательство. Плотицыну огласили эту часть показаний Грузинского и Ушакова, и он вынужден был признаться, что отдал фотоаппарат на хранение знакомому, и назвал его. Плотицын пояснил, что он просто не хотел выдавать своего знакомого, боясь причинить ему неприятности. Фотоаппарат теперь на основании показаний Плотицына был изъят официально.
Преступление полностью раскрыто.
Судебно-медицинская экспертиза установила, что Смирнову нанесли десять ударов по голове, причинивших многооскольчатые переломы свода и основания черепа. У Жильцовой были обнаружены три ранения головы, в двух случаях раны сопровождались трещинами черепа. Удары наносились металлическим ломиком. Подобные повреждения сами по себе свидетельствовали о наличии умысла преступников на убийство своих жертв.
В течение всего следствия Смирнов находился в крайне тяжелом состоянии, и жизнь ему была сохранена в результате высококвалифицированной медицинской помощи. Но он так и остался инвалидом.
Арестованные Грузинский, Ушаков и Плотицын, боясь предстоящего суда и в страхе за свою жизнь, топили друг друга, выдавая и другие совершенные преступления.
В процессе следствия было установлено, что преступники по наводке Грузинского подготавливали нападение на квартиру по улице Ленина. Но в последний момент, когда они уже поднимались по лестнице, навстречу им попалась девушка, знакомая Грузинского, которая узнала его и окликнула. После этого им пришлось отказаться от намерения напасть на квартиру в этом доме. Они вышли на Карповку и направились к приглянувшемуся им дому, вошли, позвонили в квартиру. Это была квартира Смирновых…
Предвидя тяжесть наказания за совершенное преступление, бандиты хватались за соломинку, связывающую их с жизнью. Вот выдержки из их собственноручных показаний. «Хочу жить хоть в клетке», — заявляет Грузинский. Плотицын пишет: «Я проклинаю тот час, когда стал курить анашу». Ушаков, вначале цинично заявивший, что никто и ничто не заставит его признаться, попросил бумагу: «Я твердо убедился, что в нашем государстве сотрудники органов милиции — самые человечные люди. От их убежденного гуманизма невозможно уйти самому ярому злодею-преступнику, грабителю, убежденному вору».
Следствие было закончено. 6 апреля 1964 года обвинительное заключение утвердил прокурор Ленинграда. Грузинский, Ушаков и Плотицын предстали перед судом по обвинению в бандитизме. В те годы это было первое уголовное дело в Ленинграде подобной квалификации.
Формула обвинения ранее трижды судимого Грузинского: «Организовал совместно с Ушаковым и Плотицыным вооруженную банду для нападения на квартиры граждан с целью завладения их имуществом. 17 марта 1964 года совместно с ними, вооружившись ломиком, кортиком и самодельным стилетом, организовал и совершил бандитское нападение на квартиру 38 дома 13 по набережной реки Карповки, проник первым в квартиру под видом корреспондента, а затем напал на Смирнова и нанес ему не менее четырех смертельных ударов ломиком по голове. Затем он же ударил ломиком по голове и Жильцову».
Дважды судимому Ушакову и четырежды судимому Плотицыну в обвинении вменялось участие в вооруженной банде и совершении бандитского нападения вместе с Грузинским, в ходе которого Ушаков несколько раз ударил ломиком по голове Смирнова и один раз тем же орудием Жильцову. Плотицын в ходе нападения нанес Жильцовой удар стилетом в голову. Считая хозяев квартиры убитыми, бандиты, похитив фотоаппарат «Киев», часы наручные «Вымпел», два золотых кольца, 19 рублей денег и две пары носков общей стоимостью 180 рублей, скрылись с места преступления.
Судебная коллегия по уголовным делам Ленинградского городского суда в открытом судебном заседании, проходившем во Дворце культуры им. С. М. Кирова с 15 по 18 апреля 1964 года, приговорила Грузинского, Ушакова и Плотицына к высшей мере наказания — расстрелу.
По материалам суда газета «Ленинградская правда» 19 апреля 1964 года напечатала статью «Бандитам нет пощады!», а газета «Смена» поместила информацию «Бандиты приговорены к расстрелу!».